Отправлено: 12.02.11 12:31. Заголовок: Старый ангар (продолжение II)

цитата:

И. КОСТЕНКО ИЗ ЛЕТОПИСИ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ АВИАЦИИ 11 декабря 1913 года «Илья Муромец» установил первый рекорд — поднял груз весом 1100 кг. Предыдущий рекорд на самолете Соммерэ составлял 653 кг. 11 февраля 1914 года был совершен полет с 16 пассажирами на борту. Вес поднятого груза составлял уже 1190 кг. Осенью 1915 года на корабле «ИМ» № 167 с двигателями РБЗ-6 впервые в мире была поднята и сброшена невиданных до этого размеров 25-пудовая бомбе (410 кг). Весной 1916 года с военного полевого аэродрома на западной окраине города Китежа взлетели два аэроплана "ИМ" и взяли курс на север....

Экипаж №1:

Ротмистр Кудасов Леопольд Эрастович (пилот-механик; в контрразведке ВВС находится в звании полковника).
Ротмистр Лемке Аристарх Иванович (пилот).
Прапорщик Окочурин Пётр Кузьмич (военный доктор).
Кондуктор Добейко Ян Янович (флотский механик).
Корнет Азаров Александр Александрович (пилот-стажер).
Прапорщик Никольский Сергей Иванович (невольный путешественник во времени)

Экипаж №2:

Капитан Кольцов Павел Андреевич (адъютант Его Превосходительства; военный руководитель экспедиции).
Профессор Каштанов (научный руководитель экспедиции).
Мадам Эмма Штолльц (ассистент проф. Каштанова; вдова барона Штолльца, исследователя Арктики).
Штабс-капитан Киж Филипп Теодорович (пилот-механик).
Поручик Ржевский (гусар-механик).
Г-н Таранофф (пилот, представитель об-ва “Добролет”).
Г-н Панин Василий Лукич (бывший мичман; беглый политический; случайно присоединится к экспедиции за Полярным кругом).

 Отправлено: 26.04.11 19:21. Заголовок: В камбузе какой-то ч..

Обратно профессор Рейнольдс.

В камбузе какой-то человек (со спины я его не сразу узнал) рылся в леднике.
Я деликатно кашлянул, влетая в люк, после чего человек обернулся, и я не без удивления признал в нем профессора Рейнольдса, изобретателя Машины Времени и Путешественника во Времени.
Честно говоря, после крайнего нашего с ним разговора внутри Земли, я постарался поскорее забыть его рассуждения. Уж очень странно и страшно жить в том Вероятностном мире, космогонию которого профессор Рейнольдс лишь слегка обрисовал в нашей беседе.
Особенно мне не понравились его эскапады касающиеся меня лично.
Именно так я воспринял слова профессора о наличии во ВременнЫх линиях разнообразных моих собственных, якобы, аналогов.
Помните, он что-то говорил о штабс-капитане Киже, действовавшем в одном из вариантов полета нашей экспедиции к Северному полюсу Земли?
Однако я не подал виду, что новая встреча с профессором меня смутила, а радушно улыбнулся, подплывая к нему в невесомости.
Профессор также улыбнулся мне, и одной рукой ликвидировал снос моего тела за счет кориолисовой силы в сторону иллюминатора. В другой руке профессор Рейнольдс держал резиновую грушу с марсианской кактусовой водкой.
Я узнал ее по этикетке, наклеенной заботливой Аэлитой после того случая, когда поручик Ржевский решил сделать себе примочку на неловко подбитый в невесомости правый глаз, и вместо спитого чая взял резиновую грушу с кактусовкой.
Последствия от применения кактусовки вместо чая стали ясны уже через пять минут после начала процедуры.
Впоследствии в анналы истории эта процедура вошла под названием залить глаза. Это потому, что залив глаза, поручик чуть не отправил нас, вместе с бронзовым яйцом, в полет в один конец.
Кактусовка, введенная в организм через глаза, подействовала на поручика моментально и очень эффективно. Не задумываясь ни о чем, поскольку думать было уже нечем, поручик направился в машинное отделение и засыпав в расходный бункер ударную порцию ультралиддита поджег его электрической искрой от рабочей динамо-машины.
Ультралиддит, естественно, взорвался со страшной силой. В первые доли секунды ускорение расплющило весь экипаж бронзового яйца, буквально размазав нас по стенкам, а затем наступила невесомость.
Отклеившись от кожаной обивки салона я извлек капитана Кольцова из щели между шкафом и стенкой, куда его вбило при взрыве ультралиддита. Капитан Кольцов выглядел плоским силуэтом военного человека, так как шель была не шире двух дюймов.
Несколькими движениями, какие делают при взбивании подушки я придал капитану человеческий вид, и полетел посмотреть как обстоят дела с остальным экипажем. Но какое-то суетливое мелькание за иллюминатором привлекло мое внимание.
Я сплюнул в сторону противоположную иллюминатору и подплыл к нему. За стеклом проносились звезды с такой скоростью, что я видел только разноцветные световые полосы. Ускорение приданное нашему междупланетному кораблю взрывом произведенным поручиком Ржевским было столь велико, что мы продолжались разгоняться.
На моих глазах точки звезд позади корабля собрались в шаровидную туманность с каждой секундой приобретающую все более красную окраску. Впереди по курсу аналогичноя звездное скопление имело фиолетовую окраску. По бокам нашего пути царила непроглядная темень. Сколько я не вглядывался в иллюминатор, мною было замечено всего несколько объектов.
В одном я сразу опознал Туманность Андромеды, которое становилось все ближе.
А вот несколько других объектов вызывали недоумение. Это были объекты по форме напоминающие глубокие тарелки для первого блюда.
-Ба! Летающие тарелки! -подумал штабс-капитан фон Краузе.
А через минуту я воскликнул еще раз: -Ба! Летающие блюдца!
Я уж было подумал что на такого рода летательных аппаратах передвигаются жители других планет и солнц во Вселенной, а потом догадался...
Неделю назад Аэлита поссорилась с инженером Лосем, высказав ему подозрение, что он, ухаживая за Аэлитой, одновременно приударял за Ихошкой, девушкой порядочной, но слабой к чарам земных мужчин.
Ссора закончилась битьем тарелок. Но тарелки в невесомости не желали биться, тогда Аэлита открыла люк в шлюзе и с криком: -Изменьщик!, сделала вид что хочет выброситься из люка в пространство.
Пока ее ловили всем экипажем и водворяли в каюту, разбросанные ей тарелки и блюдца вылетели в пустоту.
С того момента как поручик Ржевский залил глаза и произвел взрыв ультралиддита, мы продолжали улетать в сторону соседней Галактики.
Напрасно инженер Лось искал в телескоп Марс. Напрасно капитан Кольцов подверг домашнему аресту поручика Ржевского. Напрасно я с Гусевым пытались уйти в мир грез с помощью самокруток из хавры.
Мы падали в бездну со все увеличившейся скоростью, вероятно действовала сила притяжения обнаруженной нами прямо по курсу к Туманности Андромеды блуждающей Черной Дыры.
Все ближе была к нам сфера Шварцшильда, и мне казалось я уже различаю в ее середине черный зрачок сингулярности.
Я впал в грусть, и напоследок, перед уходом за Горизонт Событий, так сказать на память о бесполезно прожитой жизни, написал на кожаной внутренней обшивке нашего яйца-корабля чернильным карандашом упаднические строки:

В сингулярностях
Твоих чёрных зрачков
Исчез я из этого мира...

Чьих зрачков? Не знаю... Ни на Земле, ни на небесах я не встретил еще той, ради которой можно было бы забыть о простых человеческих радостях этого мира.
Я старый солдат, и не знаю слов любви. Однако, это все лирика...

Итак, профессор Рейнольдс приостановил мое движение в невесомости и мы с ним, дружелюбно улыбаясь, по очереди выдавили кактусовую водку из резиновой груши в свои желудки.
Кактусовка начала действовать почти сразу по прибытию на конечную станцию своего назначения, и зажгла у меня в желудке теплое ощущение марсианского летнего заката, аккурат какие бывают перед сезоном пыльных бурь.
Я щелчком пальца светски сбил с пиджака профессора несуществующую пушинку, и вежливо оглядевшись осведомился, прибыл ли к нам уважаемый профессор на своей Машине, или же пришел пешком.
Несомненно профессор воспринял мой вопрос за хороший образчик междупланетного юмора, ибо за окном с ростом скорости нашего корабля релятивисткие эффекты еще более усилились, смещая свет звезд все дальше в инфракрасную часть спектра.
А потому закурив свою пенковую трубку от фирмы DANHILL, с белым пятнышком слоновой кости на чашечке, он объяснил, что машина занимает слишком много места на камбузе, и он ее отправил на двацать две минуты и сорок семь секунд в Будущее.
И теперь она возникнет в камбузе только по окончанию нашего с профессором разговора.

 Отправлено: 27.04.11 18:59. Заголовок: Разговор с профессор..

Разговор с профессором был столь ошеломителен для штабс-капитана фон Краузе, что я не заметил как пролетело время.
Фон Краузе вздрогнул от неожиданности, чего я себе долго не мог простить, когда почти весь объем камбуза заняла возникшая ниоткуда Машина Времени.
Радовали глаз угловатые формы ее механизмов из бронзы, латуни и серебра, разительно контрастирующие с туманными элементами, вполненными из горного хрусталя или находящимися в непрерывном круговом движении.
Короче — профессор Рейнольдс был великим человеком.
От него я узнал, что вследствие релятивистких скоростей, с которыми движется наше бронзовое яйцо, для нас вошел в силу Закон Относительности какого-то Эйзенштейна, или Айзенвлупендиренхиммельсрайхнохайнмальдоннерветтершайзенштайна, пардон не расслышал.
А в результате всей этой хрени на Земле прошло пару тысяч лет, и все кого мы там знали уже давно померли, а на территории Российской империи живут какие-то хмыри, то ли с гор спустившиеся, то ли, наоборот, с каких-то затонувших в Тихом океане островов поналезшие на вымершую и обнищавшую Родину.
От него же я узнал, что нашему бронзовому яйцу с точки зрения стороннего наблюдателя суждено исчезнуть из нашей Вселенной.
Нам всем предстояло исчезнуть за так называемым, «горизонтом событий».
И нам же предстояло жить вечно, ибо, по словам профессора, парабола никогда не пересекается с координатной осью, а метрики Пространства-Времени за порогом Керра исказятся настолько, что Время для нас практически остановится.
Я мало что понял из сказанного профом, но воображение выдало мне картинку, на которой я увидел поручика Ржевского одной рукой почесывающего через ношеные рейтузы своё левое яй..., пардон свой левый тестикул.
А когда я понял, что мой боевой друг посвятит этому занятию все отпущенные нам физическими законами этой Вселенной миллионы лет.... А мне суждено при том присутствовать, совершая бесконечную затяжку ароматным дымом папирос «Сальве»... А Аэлита за стенкой миллион лет будет пилить инженера Лося... А запах нестиранных портянок Гусева мне придется обонять так долго...
То.... Тогда... Что ж...
Так трУсами нас делает раздумье, и так решимости природной цвет хиреет под налетом мысли бледным. И начинанья, вознесшиеся мощно, сворачивая в сторону свой ход, теряют имя действия.
Что ж. Тогда лучше не жить. И, вслед за Гамлетом, подвести черту поможет верный мой «наган».
Профессор еще продолжал бубнить, утешая меня всякими «если бы».
Правую руку я завел за спину, нашупывая ремешок клапана кобуры, краем уха слушая о том, что если бы, у нас на борту имелось оборудование для синтеза миллиардов тонн каких-то бозонов, которые, в свою очередь, предстояло извлечь из Пространства используя еще не открытые учеными из института Бочвара законы физики Вакуума, то тогда, извергая с помощью эмиттеров Дирака вовне эти миллиарды тонн первочастиц, можно было бы изменить направление нашего движения к порогу Керра («горизонту событий») и попытаться (Блин, всего лишь попытаться!) войти в Ретрохрон, с тем чтобы уже в Ретрохроне совершить некую инвольтацию, позволяющую проколоть Риманову складку и вернуться вспять во Времени, в момент предшествующий тому, когда поручик Ржевский «залил глаза», и взорвал ультралиддит, придав нашему бронзовому яйцу фатальное ускорение, перенесшее нас к Черной Дыре.
То есть, вы поняли, что мне «не светило» в этом раскладе?
-Эх, знал бы прикуп — жил бы в Сочи! -совершенно непонятно для самого себя подумал фон Краузе, вытаскивая из кобуры наган, и взводя курок большим пальцем правой руки.
Потом я схватил левой рукой профа Рейнольдса поперек туловища, а правой плотно прижал дуло револьвера к его виску.
-Ну вот что, профессор! С этого яйца свалим либо мы вместе на вашей чудо-машинке, либо вместе будем нюхать пару ближайших миллионов лет вонючие портянки уважаемого человека, товарища Гусева, - внятно произнес фон Краузе почти в самое ухо Рейнольдса.
Профессор почему-то не растерялся, а даже как-бы и обрадовался такому повороту событий.
-Вэлком! - профессор приглашающе кивнул головой в сторону Машины Времени.
-Без шуток профессор! Я нервный, в Афгане служил! Палец дрогнет - продырявлю черепушку, а в дырку окурок засуну! Не вздумай дергать ручками! Куда мне пройти? - ласково ответил я ему.
Профессор показал мне место на раме машины, сразу за своим водительским сиденьем.
Не отпуская профессора далеко, я просунулся вслед за ним в скопление шестеренок и маховиков.
Профессор устроился поудобнее на кожаном сиденьи Машины и полуоборотясь через плечо извиняющим тоном произнес: -Уважаемый господин штабс-капитан! Вы зря думаете, что сможете остаться там, куда мы сейчас отправимся штабс-капитаном фон Краузе Фердинандом Терентьевичем. В первую нашу с Вами встречу я попытался довести до Вашего сведения, что во Времени мне пришлось иметь дело с Вероятностными Мирами, где, по каким-то непонятным мне законам присутствуют люди похожие, но не аутентичные. Это я к тому, что Вас в этом мире уже не будет.
-Ладно, профессор! Это мы еще поглядим! Будем считать, что я принял к сведению Ваше заявление. А сейчас — двигаем поскорее отсюда. Гляньте — что творится! Господи! Спаси и сохрани! - скороговоркой произнес я показывая рукой профессору в сторону двери в рубку.
Вероятно рубка находилась уже на самом «горизонте событий», потому что лицо выглянувшего из рубки поручика Ржевского начало растягиваться, как растягивается блин сырого теста.
Вот только этот блин-лицо было гигантским, и оно все растягивалось и растягивалось, постепенно становясь для нас с профессором какой-то гигантской многокилометровой равниной с редкими черными небоскребами, которые были на самом-то деле небритой щетиной на щеках бедного поручика.
Я почувствовал что нас тоже начинает растягивать и затягивать за горизонт. И в этот момент профессор привел Машину Времени в движение.
Вокруг нас сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее замелькали опостылевшие внутренние интерьеры бронзового яйца, потом они слились в матово-белую полосу, потом полоса пропала и вокруг появились немерцающие разноцветные точки-звезды, а потом и они пропали. Я спрятал «наган» в кобуру и осторожно вытащил из кармана галифе свои верные «Павел Буре». Стрелки на часах вращались слева-направо все быстрее и быстрее.
Профессор, сидящий впереди меня, закурил трубку и задумался, бубня себе под нос неизвестные мне стихи с простейшими рифмами, но совершенно непонятного содержания:

Что ты знаешь, камрад, о Времени,
Ты думал, что Прошлое уже ушло?
В дымке, в вечерней темени,
Над морем звено Ю-88 прошло.

Старая торпедная станция – обитель матросских снов,
Ветрами десятилетий обглодан её серый бетонный остов.
В пустынный зал захлестнула волна через оконный проём,
Дежурная вахта холодную солёную купель приняла в нём.

Под рёв самолёта мертвым матросам наверх по ступеням бежать,
И жёлтыми костями пальцев штурвалы кинотеодолитов держать.
Цейсовское стекло объективов и визиров налёт известковый покрыл,
Рёв авиамоторов из сорок пятого года над Готенхафеном поплыл.

Что ты думаешь, камрад, о Прошлом,
Ты уверен, что то Время навсегда ушло?
Ведь только что в вечерней темени,
Над морем звено Ю-88 прошло.

А вот, действительно, в интересные Времена, вероятно, попадал профессор во время этих своих путешествий во Времени.

 Отправлено: 28.04.11 14:51. Заголовок: Незадолго до появлен..

На заре авиации...

Весна 1900 года.

Странности, начавшиеся еще в Порт-Аликс, в Питере приобрели новое, где-то даже пугающее измерение. Явившись, как и предписывалось, в Адмиралтейство, лейтенант Фитингоф с некоторым удивлением обнаружил, что здесь его никто не ждет. Оказывается, ждали его совсем в другом месте - в каком-то отделе какой-то канцелярии, расположенном почему-то не под Шпилем, а где-то у черта на рогах на Васильевском острове. В обычной квартире обычного многоэтажного доходного дома, наскоро переделанной под контору. На дверях четырех из шести комнат квартиры висели огромные амбарные замки, в одной из двух открытых сидели за "Скорописцами" четыре барышни в голубых кителях Вспомогательного Корпуса с треугольниками канцеляристов и письмоводителей. В другой, обставленной как кабинет, но оклеенной веселыми цветочными обоями, сидел неприятный, сухой, как пыль тип с петлицами министерского секретаря на форменном морведовском мундире. Мундир выглядел так, будто чинуша носил его лет пять не снимая. А чинуша выглядел так, будто питался одними лимонами. А пил только уксус.
Предъявив ему предписание явится и удостоившись сухого разрешения сесть, лейтенант подвергся долгому внимательному осмотру. Затем минсекр не спеша извлек из ящика стола тонкую картонную папку с ботиночными тесемками, развязал их, достал из папки три листа машинописи, соединенных скрепкой со сложенным в несколько раз большим листом ватмана, на котором видны были какие-то рисунки.
-- Это ваша работа? - проскрипел он, вперив в лейтенанта пронзительный взгляд сквозь пенсне. -- Статья в журнал Морской Сборник под названием "Воздушные змеи-планёры и возможность применения их во флоте"?
Лейтенант недоуменно подтвердил, что работа эта - его.
-- Откуда у вас появилась мысль о применении для разведки привязных планёров? - инквизиторским тоном осведомился продолжающий оставаться безымянным чиновник.
Лейтенант объяснил, что во время пребывания эскадры с дружественным визитом в Японии присутствовал на фестивале воздушных змеев. А поскольку до этого интересовался опытами Лилиенталя и экспериментами с применением на вспомогательных крейсерах воздушных шаров и аэростатов... Вот так как-то идея и появилась.
-- Очень хорошо, - сказал чиновник и позвонил в стоящий рядом с письменным прибором колокольчик. В дверях мгновенно появилась среднего роста и невыразительных пропорций барышня в кителе ВКВС со скрещенными перьями канцелярской службы на рукаве и тремя треугольниками секретаря канцелярии на украшенных якорями петлицах.
-- Да, Федот Яковлевич?
-- Возьмите письмо, - лимоннолицый, оказавшийся Федотом Яковлевичем, протянул девушке извлеченный из той же папки тонкий конверт. -- Проводите господина лейтенанта до Адмиралтейства, передайте конверт начальнику... Ну, на нем написано, кому. В собственные руки. Только.
-- Ясно, - кивнула барышня, оправляя узкий галстук, отчего под кителем слева проступило характерное вздутие. "Интересная контора!" - подумал лейтенант, пытаясь определить, что именно милая девушка в чине, аналогичном армейскому старшему прапорщику, носит в наплечной кобуре.

Через двое суток лейтенант Фитингоф сидел в номере гостиницы "Хрустальный дворец" в Царском селе и ждал телефонного звонка. Он его ждал уже долго, почти три часа. И как раз в тот момент, когда лейтенант уже почти решил, что сегодня уже точно не позвонят, и размышлял над перспективой спустится в ресторан поужинать и поближе посмотреть на местных "дам полусвета", известных своими выдающимися умениями да-алеко за пределами не только Царского Села или Столицы, но даже и за пределами Империи, телефон зазвонил.
-- Лейтенант фон Фитингоф? Спускайтесь, вас ждет машина.
У машины, небольшого черного электроомнибуса с закрытыми поворачивающимися жалюзи окнами, ждали четверо. Трое молодых людей, очевидно плохо себя чувствующих без мундира, в отвратительно сидящих костюмах из лавки готового платья. Лейтенанту хоть с этим повезло - жалование с учетом процентов с призовых денег за "Цинциннати" позволяло заказывать костюмы у хорошего портного. И очередная "помощница", только в петлицах не "пила" и якоря, а по одному кубарю канцелярии советника и короны Министерства Двора.
Везли долго. Сквозь щели в жалюзи - м-мда, раньше лейтенанту не доводилось видеть ничего похожего на 6-мм броневую сталь, которую кто-то не слишком умный пытается выдать за занавеску - в принципе можно было смотреть на улицы. Фитингоф не пытался. Он достаточно видел по дороге от вокзала до гостиницы.

Комплекс зданий Имперской ЕИВ Канцелярии состоял из нескольких десятков стилизованных под всякое разное строений, которые должны были быть вписаны в ландшафт огромного парка. Но поскольку парк только еще разбивали, а часть построек была не то, что не закончена, а просто даже едва начата, то гораздо больше это все напоминало гигантскую стройплощадку.
Въезд на территорию охраняли бойцы отдельного полка ОСНАЗ внутренних войск МВД "Лейб-Штандарт": их сразу можно было узнать по неповторимым черным мундирам и буквам "Л" в правой петлице. Документы у въезжающих проверял аж цельный капитан ВВ, корректный, но дико въедливый.
Попетляв немного по проложенным скорее стильно, чем с уважением к необходимости быстро куда-то попасть асфальтированным дорожкам, электроомнибус остановился у двухэтажного здания в старомосковском стиле. У подъезда, не украшенного ничем, кроме узкого орла на фронтоне и пустых гербовых щитов по обе стороны высоких, узких и очень толстых дверей, канцелярии советник передала их группу в руки долговязой девице лет двадцати пяти с погонами армейского штабс-капитана на незнакомой униформе - розовый китель с белым лацканом, белые брюки, красные сапоги и ремень, белый берет с эмблемой в виде двуглавого орла, сжимающего в лапах алый щит с белой розой.
Эта была первой, кто соизволил представится:
-- Обер-фрейлина Колышкина, - небрежно поднесла два пальца к виску. -- Господа Фитингоф, Ярославченко, Варюхин и Шахов? Прошу следовать за мной.
Небольшое на вид строение оказалось набито канцеляриями, как лосось - икрой.
Тут были маленькие канцелярии, в которых едва помещались два человека и один машинописный агрегат. И были огромные канцелярии, где ряды столов терялись за настоящими Гималаями подшитых дел, а грохот десятков "самописцев" напоминал раскаты грома. Понять, какое ведомство здесь расположилось, ни из униформы, ни из названий отделов было невозможно: в одной и той же комнате могли сидеть люди в мундирах чуть ли не десятка ведомств сразу, а таблички на дверях были исписаны аббревиатурами, в которых на десять букв приходилась одна гласная, и сокращениями, написанными словно бы по-китайски. Причем внутренняя планировка была невероятно запутанной - похоже, строители получили задание сделать путь из одного конца здания в другой максимально сложным. Их... проводница?.. легко ориентировалась в жутко запутанном лабиринте из коридоров, проходных комнат и лестниц, скрывавшимся за скромным фасадом двухэтажного особнячка.
-- Да сколько же можно! - один из трех незнакомцев, невысокий крепыш, все время пытавшийся придержать у бедра отсутствующую саблю, взмолился шепотом, но сопровождающая его всё равно услышала. Несмотря на пулеметный треск десятка "Самописцев" из открытых дверей ближней канцелярии. Сверкнула через плечо быстрой улыбкой:
-- Счас уже придем.
И действительно - еще два коридора, винтовая лестница, стратегически укрытая внутри колонны, еще один коридор, узкий и темный - и монументальная, обитая кожей дверь с загадочной шифровкой "117.ВКС-?/26-бис". За монументальной дверью обнаружился типичный генеральский предбанник с сидящей за машинкой блондинистой "помощницей". Которая, в отличие от всех, встреченных за последние три дня, щеголяла нарукавной нашивкой не канцелярской, а медицинской службы. А значит, имела звание бригадира.
-- Привет, Фло. Тебя ждут уже, - блондинка, не отрывая глаз от лежащей перед ней книги, махнула рукой в сторону еще более монументальной, чем входная, двери, ведущей, похоже, в кабинет САМОГО.
Кабинет был устроен чрезвычайно хитро - он был маленький, с зеркалом прямо напротив входа и огромным столом сбоку, у окна. На столе боком сидела, покачивая ногой и пуская зайчики начищенным до блеска сапогом, небольшого роста женщина с необычайно светлыми и очень коротко постриженными волосами. Китель ВКВС с нашивкой медицинской службы и капитанскими петлицами был перепоясан широким офицерским ремнем с нацепленной по-немецки, слева от пряжки, здоровенной кобурой с просто ГРОМАДНЫМ револьвером. Лейтенант Фитингоф впервые видел служащую ВКВС, открыто пользующуюся присвоенным им теоретически правом. Рядом со столом стоял, разминая пальцами папироску, среднего роста мужчина в коричневом с серебряным шитьем мундире гвардейских горных егерей. Сопровождавшая откозыряла так лихо и четко - куда только девалась ленивая небрежность? - что были бы в восторге самые жесткие ревнители фрунта. Полковник отсалютовал в ответ.
-- А-аа, Фло, привела наконец? - осведомилась женщина, поворачиваясь лицом к вошедшим и коротко кивнув застывшей по стойке смирно обер-фрейлине. Она была не блондинкой. Она была седой. И лет ей было не более двадцати пяти.
-- Так точно!
-- Это и есть твои... ангелы? - гвардии полковник решительно убрал папиросу в валяющийся на столе массивный портсигар, портсигар засунул в карман кителя, стряхнул пушинку с рукава и сделал официальное лицо.
-- Они самые, - кивнула капитан медслужбы, не глядя на вошедших. -- Лейтенант флота фон Фитингоф, штабс-ротмистр Ярославченко, гвардии корнет Варюхин, поручик Шахов. А это - полковник Лейб-гвардии Горно-Егерского батальона Данилов.
Полковник откашлялся.
-- Гхмм. Да. Ваше новое, так сказать, высокое начальство...
-- Которое сидит так высоко, что его никто никогда не слышит и не видит, - капитан продолжала сосредоточенно рассматривать свои ногти. -- Вашим непосредственным командиром буду я, Скворцова Анна Федоровна, псевдо - "Кора"...
-- Э-эээ???
-- Капитан ВКВС Скворцова, начальник объекта "Звезда-19" и командир приписанного к оному спецотряда "Чарли-114", - полковник рекомендующее повел рукой, но на его жест никто не обратил внимания. Обер-фрейлина по-прежнему изображала статую, все четверо "ангелов" являли собой воплощенное изумление, а капитан Скворцова рассматривала ногти. -- В состав которого вы, господа офицеры, и зачислены.
-- А?
-- Бэ! - отрезала начальник объекта "звезда-19" и командир отряда "Чарли-114", соскакивая со стола. -- Дань, вручи им предписания уже и мы пойдем. Еще оружие получать и на поезд успеть.
-- Предписания у секретаря получите, - полковник недовольно повел усом и достал из кармана портсигар. -- Вот умеешь ты, Кора, людей обламывать!
-- Ага. Талант у меня, - безразлично кивнула капитан медслужбы, проходя в приемную. -- Увидимся, Даня. Живи! А вы - за мной.

Получив у секретаря приказы, в которых значилось именно то, что уже было озвучено в кабинете, все четверо вслед за капитаном и присоединившейся к ней на лестнице девушкой в звании сержанта той же медицинской службы ВКВС вновь нырнули в лабиринт переходов. Лестница, коридор, зал, еще лестница, два коридора... Большой грузовой лифт. Лифтер в мундире "лейбштандарта" и при пистолете, спуск на несколько этажей.
Вышли они в гулком бетонном тоннеле. По стенам змеились провода и трубы. Где-то капало. С потолка свисали мощные электрические лампы с жестяных зеленых абажурах. Справа от дверей лифта ряд этих ламп уходил куда-то в даль, а слева в десятке метров находился поворот. Почти сразу за которым в стене обнаружилась мощная, под стать люку в водонепроницаемой переборке, дверь, охраняемая двумя конногвардейцами при полном параде (то есть в кирасах) и с оснащенными стозарядными дисками "Шквалами" наперевес.
-- Зачем мы здесь? - не выдержал наконец самый молодой из двоих десятого класса.
-- Получать для вас табельное оружие, корнет, - за дверью действительно располагался арсенал. Ряды пирамид и полок, уходящие куда-то во тьму, завораживали блеском вороненой стали. -- Иваныч, выдай моим ангелочкам стволы. Что предпочитаете, ребята?
-- У меня уже есть оружие-то, - с волжским акцентом, упирая на круглое О, заметил штабс.
-- Предъявите, - пожала плечами командирша.
-- В чемодане в гостинице оно.
-- Значит, нету. Чтоб вы знали. Как личный состав, приписанный к объекту категории "Звезда", вы являетесь секретоносителями 3-го класса. Это те, напоминаю, которые при угрозе захвата противником должны быть уничтожены любой ценой. В связи с этим одной из ваших обязанностей является гарантирование непопадания в плен. Так что оружие всегда должно быть при себе. Чтобы было из чего застрелиться...

Колеса стучали на стыках. Вагон, в котором их заперли на станции Царское Село, имел забавную конструкцию - в нем не были предусмотрены окна. В остальном он был совершенно обычным, включая два четырехместных купе, большое помещение, которое лейтенанту так и хотелось обозвать кают-компанией, гальюн и выложенный сухим льдом шкаф-холодильник с продуктами.
Которые вернее было назвать закуской.
Потому что сразу же, как только дверь вагона закрыли снаружи, Кора извлекла из своего багажа бутылку "Сибирской" и, лихо свернув ей головку, разлила недрогнувшей рукой по стаканам. По пяти. Сержанту ВКВС, представленной господам офицером как Ксюша, капитан не наливала.
Вслед за первой бутылкой ушла вторая, сейчас добивали третью.
Под сорокаградусную разговор пошел легко и непренужденно.
Да и причин хранить секретность больше не было...
Так что лейтенант Фитингоф теперь знал, куда он едет.

Как оказалось, Россия была отнюдь не так равнодушна к опытам Лилиенталя, как это принято было считать в обществе. И отнюдь не все средства уходили на создание флота воздушных кораблей...
-- Планёр, лейтенант, планёр. Ударяйте по словам правильно...
Пять лет уже продолжалась секретная работа - и давно уже были получены великолепнейшие результаты!
Для неба придумал Бог синий цвет,
Но тут он промашку дал.
Багровым и черным затмило рассвет,
Когда мой планёр взлетал...
Только вот методы, с помощью которых их получали, лейтенанту показались дикими.
-- Ну, да, отряд "Чарли" почти сразу создали. Сначала дельтапланы и всякие там парапланы испытывать. Ну, и парашюты, конечно, тоже. Как испытывать? Да просто. Специально для нас во Франции закупили дирижабль мягкий. "Альбатрос", да. Испытуемый аппарат цепляли к дирижаблю, поднимали... Ну, и, перекрестясь - с богом... Вниз!
Капитан пила водку как сельтерскую, тянула сквозь зубы и, казалось, совершенно не пьянела.
-- Знаете, ангелы, когда посадка считается удачной? Когда пилот уходит с нее своими ногами! А успешной она бывает, когда он просто остается в живых...
-- А... А почему?.. - задал, наконец, мучивший всех четверых вопрос корнет.
-- Почему я командир отряда испытателей и всего полигона? Да все просто, - мертво улыбнулась Кора. -- Потому что в отряде у нас из мужчин вы первые будете. До сих пор в ангелы писали только женщин.
Лейтенант ошарашено смотрел прямо в глаза своего нового командира. Впервые - глаза в глаза. Глаза у капитана были серые. Как пепел. И такие же безжизненные. Это... Это не могло быть правдой. Не должно было быть. День за днем, год за годом...
-- Как... Как вы... могли... - пальцы корнета скребли кобуру и всё никак не могли нащупать застежку.
-- Просто, мальчик, просто. Я везучая. Я выжила. Двести тридцать шесть полетов.
-- Вы... тоже?
-- Да, я - тоже. А по-другому только первые пару месяцев было. Потом... Потом отрядом командовала старшая из живых. Ваше здоровье, - капитан подняла налитый всклень стакан в ироническом салюте.
-- Но - зачем? Почему? - никак не мог успокоится корнет. Остальные трое просто ошарашено молчали. Ведь и до этого Кора успела многое рассказать и кое на что намекнуть. Она очень гордилась, что за последние два месяца в испытательном отряде никто не гробанулся начисто. Происшествия были. А вот трупов не случилось. Два месяца - по меркам испытательного отряда это был рекорд. Испытатели самолетов, покорители пятого океана, бились. Бились на взлете и на посадке. Сгорали вместе со своими аппаратами. Гробились при отработке боевых маневров. От технических неполадок с моторами и самими самолетами. Вообще от неизвестных причин. Отряд в двенадцать человек в лучшие свои годы полностью обновлял состав за три месяца.
-- Мааальчик... Ты невнимательный. Сержант Симонова, смирно!
Ксюша, с того момента, как была произнесена роковая правда, сидевшая тише мышки, вытянулась образцово, во все свои метр пятьдесят восемь сантиметров.
-- Ну-с, гляньте на нее. Ничего не замечаете?
Мужчины переглянулись между собой. Корнет мотнул головой за всех.
-- Х-ха... - капитан резко выдохнула и закусила огурчиком. -- Секрет прост, как яблоко в разрезе. Из вас четверых самый легкий штабс. Килограммов шестьдесят пять, так? А Ксюша весит сорок три килограмма в сапогах и летном комбинезоне! Всего и делов, господа, всего и делов. Мужчины, в среднем, крупнее и тяжелее. Ясно? Моторы слабенькие пока у нас, серийно производим "РАМ-Эльф 5/50". Пять цилиндров, пятьдесят лошадей. Год назад самым мощным была "Виктория-тройка", она едва-едва двадцать пять давала... А сколько девчонок убила! Вы думаете - чего это вас, красивых таких, в ангелы записали? Да просто моторы хоть сколько-нибудь мощные довели! "Гоблины" одноклапанные, где поршень вместо впускного, "Кобольды" с управляемыми клапанами и игольчатым карбюратором, "Цверги" двухсвечные... Да те же "Виктория" шестицилиндровые - тоже, я скажу, вещь! В те семьдесят-девяносто сил, что эти двигуны дают, можно втиснуть и аппарат, и боевой груз, и ваше мясо лишнее. Ясно?
-- Это всё равно можно было сделать иначе!
-- Как? Как, ..., эту ... авиацию можно развивать без масштабных летных испытаний? Духом ... святым, что ли?
-- Ну-уу...
-- Ага. В газетах репортажи напечатать. В научные журналы статьи послать. И кинохронику снимать регулярно. И - всем миром! Да, мальчик? Одна голова хорошо, а триста ученых со всего мира лучше... Угу. Точня-аак. И, конечно, все будет, да. Только оно будет не у нас! Уже через пару лет те же немцы, а то, не дай бог, и англичане да-аалеко уйдут. Не догоним. У нас производственные возможности не те, вот в чем беда...


Этот стих Её Величество своей рукой начертала на знамени отряда.

Из ненаписанного. Пером...<\/u><\/a>

 Отправлено: 29.04.11 16:15. Заголовок: Не осталось другого ..

Не осталось другого пути,
Выбор сделан, дорога длинна.
Выбор сделан и надо идти...
Война! Война!

21-26 сентября 1914, Восточная Пруссия.

"Закон соблюден и польза несомненна!"

Осада тянулась ни шатко, ни валко. Без тяжелой артиллерии пробить мощнейшую оборону города-крепости, специально созданной как опорная точка всего плана войны на Востоке, было нереально. А тяжелая артиллерия шла к городу медленно и трудно. Две сводных бригады, собранных из стройбатов Трудовой Армии и батальонов Железнодорожных войск, работали двадцать четыре часа в сутки, перешивая немецкую колею под русский стандарт и укрепляя путь под многотонные транспортеры тяжелых пушек, однако темпы работ значительно отставали от планов.

Осаждавшие город соединения Особой группы войск "Кёнигсберг" - 7-й Резервный корпус, 34-я резервная бригада, две сводных бригады крепостных войск и две бригады "внутряков" - тяжелой артиллерии не имели. У них и с обыкновенной-то, дивизионных и полковых калибров, артиллерией имелись большие сложности: большой некомплект и нехватка снарядов.

Поэтому командующий группой генерал Пыхачев был дико рад, получив известие о том, что первые эшелоны тяжелого артполка прибывают на заранее подготовленные позиции. При планировании осады и штурма было решено, что строить стандартные основания с круговым обстрелом дорого и не нужно. Вместо этого от наскоро выстроенной станции с говорящим названием "Батарейная" отходили несколько десятков путей, группирующихся по три. Двигаясь вдоль по проложенным по дуге путям, орудия наводились по горизонту. Строенные "пучки", шедшие абсолютно параллельно и выверенные в этом до сантиметра, предназначались для установок одной батареи.

На полдюжины километров дальше от города осаждающие соорудили станцию "Летное поле". Здесь разворачивались поезда с имуществом подвижной базы Эскадры Воздушных Кораблей. Поскольку поездов в базе было всего-то четыре, за массированной суетой на станции "Батарейная" их появление прошло вообще не замеченным разведкой противника.

Ведь каждая батарея полка состояла из двух или трех поездов, батарей же в полку было девять - три дивизиона!
Кроме собственно транспортеров с орудиями в состав батарейного поезда входили два паровоза, магистральный и маневровый, шесть вагонов-погребов (по три снарядных и зарядных), три вагона - силовых станции (с бензиновыми 90-сильными моторами и 60-сильными генераторами), три вагона с компрессорными станциями и вагон с разборной вышкой батарейного НП. За батарейным поездом следовал состав "подвижной базы" - 3 или 4 вагона-погреба, 4 вагона с ГСМ и маскировочным имуществом, вагоны со средствами для восстановления разрушенного пути длинной 40 метров, 3 автодрезины для связи и разведки пути (включая одну бронированную, вооруженную пулеметом). Здесь же - жилые вагоны для артиллеристов и вспомогательного персонала, вагон-мастерская, вагон-кухня, вагон-клуб и прочие хозпомещения, всего - два десятка теплушек и два классных вагона.


Аэрогавань состояла из двух собранных причальных вышек для дирижаблей, полевых складов с боеприпасами (отрытые котлованы, прикрытые сверху легкими крышами и окруженные земляными валами для минимизации потерь при случайном взрыве) и вагонов-газогенераторов. Под жилье и служебные надобности частью использовались вагоны, частью оборудовались землянки и блиндажи. Под штаб и штабные службы заняли дома и амбары небольшого немецкого хутора, брошенного сбежавшими в Кёнигсберг хозяевами.
И над всем эти - чудовищные черные рыбины.

Генерал Кованько, прибывший из Варшавы, где находилась постоянная аэробаза ЭВК, этих художественных подробностей не замечал. Для него главным было боеготовое состояние всех десяти кораблей и наличие полного ассортимента боеприпасов на складах. Присутствующие же в качестве чинов штаба ЭВК "помощницы", эстетическое чувство многих из которых развивалось в нездоровой в этом отношении царскосельской атмосфере, картинку заметили и оценили. Фотографии и пару цветных рисунков, на которых зловещие черные тени с косыми крестами на килях доминируют над аккуратненькими домиками типично-немецкого фольварка, растиражировали все газеты мира.


Первое появление дирижаблей над обреченным городом вызвало у немецких генералов оторопь. И дело было, в общем-то, не в самих даже дирижаблях, а в том, чем они занимались. Приблизившись к городу строем фронта и четко перестроившись над Замком, они зависли над фортами и батареями южного и юго-восточного фаса оборонительного кольца, на высоте около трех километров. Имперские воздушные корабли висели на одном месте, подрабатывая тихо порыкивающими на самом малом ходу моторами для компенсации сноса ветром. А внизу, прямо под ними, рвались снаряды. Правда, редко. Серия из трех выстрелов, с интервалом в две-три минуты... И перерыв в два-три часа.

Орудия каждой батареи были размещены с разрывом метров в пятьсот. Поскольку пути были проложены дугой, и достаточно крутой, то такое размещение позволяло на дистанции создавать веер до 6 градусов. А потом начиналась пристрелка. С дирижабля радировали, выстрел какого орудия оказался наиболее близок по горизонтали, и на огневых начиналась тяжелая работа.

Для того, чтобы не повредить при стрельбе главную балку транспортера и оси и колеса тележек, при установке орудия на боевую позицию следовало по обе стороны полотна у того места, где поставили транспортер, отрыть ямы, в которые с транспортера при помощи крана опускались деревянные подушки. Подушки изготовлялись из деревянных брусьев, связанных болтами и рамой углового железа. Далее теми же кранами разводились в стороны упорные ноги из цельнотянутых стальных труб - ноги эти упирались в подушки. Кроме того, под транспортером параллельно основным рельсам клались добавочные, и уже на основные и добавочные рельсы устанавливались подкладная плита, на которую и опускался связанный с главной балкой гидравлический домкрат. При смене позиции все эти действия, естественно, требовалось осуществить в обратном порядке. Затем с помощью маневрового паровоза передвинуть транспортер с орудием и прицепленные к нему вагоны-погреба на несколько сотен метров, и там повторить все операции по установке. Понятно, почему пристрелка всех девяти батарей заняла почти два дня.

Обстрелу должны были быть подвергнуты форты с нумера 8-го ("Konig Friedrich Wilhelm IV") до нумера 12-го ("Eulenburg bei Neuendorf"), причем на восьмой и десятый форты были назначены по две батареи, а на 9-й аж целых три.

Только к концу второго дня пристрелки немцы догадались, что надлежит противопоставить зорким глазам координирующих огонь с дирижаблей русских артиллеристов. Форты плотно затянула пелена дыма. Поздно! Орудия были уже наведены.


Ночной вылет всей Эскадры не был чем-то необычным, но в данном случае вставала еще проблема точного наведения на цель. Кое-как помогали взлетающие то и дело над строго определенными участками фронта осаждающих мощные осветительные ракеты. Соотнося их с пометками на картах, штурмана выводили воздушные корабли на боевые позиции.

Вот последний из десятки радировал, что находится на позиции. Генерал Кованько, державший флаг на самом новом из кораблей эскадры, головном дирижабле серии "Клипер" - до мобилизации он назывался "Гатчина", теперь носил имя "Сапсан" - перекрестившись, приказал радировать сигнал "Тенгри".
Вниз полетели бомбы.

На высоте в три километра над ними раскрылись парашюты. Еще полутысячей метров ниже бомбы взорвались ослепительно-ярким светом. Отражаясь от выбеленной особым составом внутренней поверхности парашютного купола, свет изливался вниз, озаряя пять намеченных к бомбардированию фортов. В рубках семи из десяти воздушных кораблей послышались маты и резкие команды. Все-таки ракетная система не обеспечивала нужной точности наведения.
-- Ну, с Богом! - перекрестился командир ВК-7 "Сокол", рванув рычаг бомбосбрасывателя. Корабль, освободившийся от трех с половиной тонн груза, резко прыгнул вверх, старший помощник, в очередной раз забегавшися и забывший держаться, опять с грохотом и матюгами рухнул на палубу...

Двухтонная бомба, рухнувшая с без малого четырехкилометровой высоты, легко прошила толстый слой земли, брони, бетона и кирпичной кладки, и... и не взорвалась. Пятнадцать стокилограммовых осколочно-фугасных бомб, равномерно распределившихся по территории форта, особых разрушений не причинили - кроме одной, угодившей в помещение для снарядов рядом с орудийным двориком на валганге.
А через три минуты рванула основная бомба.
Форт нумер 11, "Donhoff bei Seligenfeld" перестал существовать...

Остальным воздушным кораблям повезло гораздо меньше - такого впечатляющего результата, как взрыв основного склада боеприпасов, их бомбардирам добиться не удалось. А в рубке ВК-7 царило ничем не сдерживаемое веселье:
-- Вот это дали!
-- Врезали по-русски!
-- Ну, Христофор Бонифатьевич, вертите дырочки на погонах!
А старпом просто восхищенно матерился.


Как только с флагманского дирижабля радировали о завершении бомбардировки, просеки неподалеку от станции "Батарейная" озарились дульным пламенем двадцати семи двенадцатидюймовых орудий. Весь полк бил залпами - каждые три с половиной минуты на форты обрушивалось от трех до девяти полутонных осколочно-фугасных снарядов.

Одновременно открыл огонь и скрытно переброшенный под Кенигсберг 257-й артполк ТАОН. Полк был укомплектован орудиями корпусных калибров и включал в себя два пушечно-гаубичных и один гаубично-мортирный дивизион, всего тридцать две 107/30-мм пушки, столько же 170/14,5-мм гаубиц и восемь 229/11-мм мортир. Они били по долговременным укрытиям для пехоты, бункерам и батареям, не заслужившим внимания 12" орудий ТЖДАПБО. Ну, конечно, били по врагу и орудия меньших калибров, внося свою долю в огневой вихрь, крутящийся на том месте, где находился передний край немецкой обороны.

А потом, когда огневой вал, бушевавший на остатках того, что всего каких-то семьдесят минут назад было траншеями передней линии обороны, сдвинулся дальше в тыл, и выжившие немецкие солдаты, еще слабо верящие в реальность окружающего мира, выползали из блиндажей и заваленных ячеек, на брустверах раскуроченных позиций внезапно выросли сотни черных фигур.

Черные бушлаты, распахнутые на груди и обнажающие полосатую "матросскую душу", бескозырки с прикушенными от ярости ленточками, привешенные к поясам подсумки с ручными гранатами. И шквальный автоматно-пулеметный огонь. Сводная бригада морской пехоты - три полка Висло-Наревской РВФ, отдельный полк БалтФлота и десантно-штурмовой батальон Гвардейского Экипажа - демонстрировала фокус, именующийся "наступление за огневым валом".

Вооруженные по "новому" штату, с большим количеством автоматического оружия, легкой артиллерии и минометов, морпехи атаковали в полный рост, "на раз" гася любое сопротивление. Если же не помогали батальонные гаубицы и полковые минометы, то в ход шел последний из сюрпризов, заготовленных специально для этого штурма. Поддерживающие атаку бронепоезда. Впереди двигался тяжело бронированный бепо "Скопин-Шуйский", предназначенный для непосредственной поддержки и вооруженный двумя башенными установками, одной с 76/16,5-мм патронной скорострелкой, а второй со 122-мм гаубицей, и большим количеством пулеметов. За ним, в некотором отдалении - железнодорожная бронебатарея "Миних" с двумя восьмидюймовками в сорок пять калибров, прикрытых большими башнеподобными щитами.
Ну, и в конце концов - всегда было небо!

Дирижабли весели над городом тройками. И едва только замечалось выдвижение подкреплений к атакованному участку... Каждый воздушный корабль нес радиостанцию и три бомбы "Кило-К", набитые мелкими осколочными бомбочками, как рыба - икрой. Обычно на батальон хватало одного дирижабля. Ну, а если нет, то ведь над городом их дежурило аж три!.. Отбомбившийся же небесный левиафан следовал на базу, откуда на смену ему появлялся груженый.


Парламентеры, закончив переговоры с генералом Пыхачевым, уже направлялись обратно в город, когда навстречу им шагнула высокая женщина в парадной униформе полка Волчьих Гусар. На спине ментика задрала морду к луне серебряная волчица, с обшитого серым мехом кивера свисает за ухо волчий хвост... К бедрам пристегнуты открытые кобуры с массивными автоматическими пистолетами.
-- Господа офицеры, - коротко кивнула объявившаяся рядом не столь высокая дева в кожаной куртке с погонами штабс-капитана. На груди у девы болтался пистолет-пулемет, а на лице имелось выражение легкой паранойи.
-- Фройляйн штабс-капитан, - немцы вытянулись образцовым плац-парадным манером и отсалютовали с таким рвением, что было ясно - ту, что вышла им навстречу, они узнали.
-- Прогуляемся, господа? - по-немецки женщина в костюме лейб-гусара говорила с легким английским акцентом. Она ведь выросла, чаще общаясь с бабушкой, чем с матерью, чересчур увлеченной мистицизмом и странными идеями Штрауса...
Господа, естественно, согласились. Попробовали бы они спорить!
-- Генерал передал вам условия сдачи города?
-- Да, конечно, - кивнул в спину Императрице высокий сухощавый офицер в погонах генерал-лейтенанта. В глазу у него сиял монокль, и видом он был типичный пруссак, как их представляют себе в анекдотах. Сухой и педантичный, отлично вымуштрованный, с прекрасной выправкой и пристальным "прицельным" взглядом.
-- А что будет после того, как истекут отпущенные двадцать четыре часа, он вам объяснил?
-- Штурм? - с легкой неуверенностью в голосе спросил второй из парламентеров, моложавый полковник Генерального Штаба с Рыцарским Железным крестом на груди.
-- Не дождетесь, - когда Императрица качнула головой, крупные сапфиры в украшавших ее уши сережках-гвоздиках сверкнули яростной синевой. -- Я не собираюсь тратить людей на столь бесполезное предприятие. У меня тут десять дирижаблей, и бомб в диапазоне от полусотки до четверти выпускается в день больше двадцати тонн. И три десятка двенадцатидюймовок. Этого хватит, чтобы срыть ваш городок начисто. До фундаментов.

Голос Её Величества был ледяным, а интонации - спокойными. Какой-то части сознания генерал-лейтенанта очень хотелось видеть глаза Императрицы. Но сознательное и рациональное пересиливали.
-- Это... Это негуманно! - влез в разговор третий из представляющих командование той пестрой кучи войсковых частей и соединений, которая нынче именовалась 8-й армией.
-- Когда я слышу слово "гуманизм", я хватаюсь за пистолет, - Ее Величество не оборачивалась, и господам немецким офицерам оставалось только догадываться о выражении ее лица. -- Передайте генералу Гинденбургу, что у него на размышление есть ровно сутки. Потом в дело пойдет "ультима ратио".
-- Вы будете уничтожать мирное население?! Вы же сами в Гааге...

Круто развернувшись, Императрица отчеканила, глядя в глаза старшему из парламентеров:
-- В осажденном городе мирного населения нет, - Её Величество излучала холод настолько явственно, что генерал краем сознания удивился, что все вокруг еще не покрылось инеем, а сам он не превратился в ледяную статую. -- Так постановила Гаагская конференция 1899 года. И мы свято придерживаемся установленных правил.
-- Не дух, но буква? - генерал остатками рационального сознания удивился, осознав, что смог не только ответить, но даже саркастически усмехнуться. Весь остальной разум занимало невыносимое ощущение нарастающей и неотвратимой угрозы. Глаза русской царицы были совершенны. И совершенно потусторонни. Они смотрели словно бы из какой-то другой, нездешней вселенной. Лежащей ПО ТУ сторону добра и зла.
-- Дух - тоже. Или вы предпочитаете, чтобы я выморила город голодом? - взгляд Её Величества хлестнул, словно порыв ледяного ветра. Генерал надеялся, что это ему только чудится, но вокруг них, кажется, и вправду холодало.
-- Вы бы действительно?..
Императрица коротко и очень невесело хохотнула.
-- Это неэффективно. Войска мне нужны в других местах...


Императрицу Сашенька обнаружила в кают-компании лейб-фрейлин. Окруженная благоговеющими "шипами", государыня перебирала струны простенькой на вид гитары с шикарным красно-черным бантом на грифе. Казалось, она вспоминает нечто, когда-то прекрасно известное, но давным-давно позабытое. Тонкие бледные пальцы бродили по струнам с нарастающей уверенностью.
-- Миледи, я тебя искала. Что случилось?
"Шипы" слегка трепетали. Обычно они не оказывались так близко к подобным высотам - в обстановке почти домашней, чуть ли не интимной... И с кем! Императрица, уже почти официально получившая среди фрейлин, помощниц и даже некоторых обитателей Царского Села мужского пола прозвище "Божественная". И ближайшая её статс-дама, наперсница и конфидентка. Особо приближенная особа. Царский фамильяр. Нож в руке, шпора на каблуке, поднимающем клячу-Историю в смертельный галоп...
-- Гинденбург капитулировал.
-- Это же просто замечательно!
Государыня кивнула, продолжая подбирать мелодию. Которая музыкально образованной Сашеньке казалась довольно-таки варварской, хоть и не лишенной какого-то странного очарования.
-- Так чего ты переживаешь?
-- С одной стороны - действительно. Хорошо есть и хорошо весьма. Высвободились три стандартных корпуса, включая бригаду морской пехоты, ЭВК можно использовать, балтийское побережье надежно прикрыто... И не надо думать, откуда стволы взамен расстрелянных брать, - Александра Федоровна говорила, не поднимая головы, словно обращаясь к гитаре. Медленно и почти печально. -- С другой... С другой стороны очень жаль, что Гинденбург оказался настолько некомпетентным...
-- А что он должен был сделать? - не выдержала одна из девчонок, рыжая, зеленоглазая и ехидная, одетая в легкомысленный, короткий и полупрозрачный халатик с золотыми драконами на зеленом поле. Ольга Зимина, входит в пятерку лучших стрелков роты, мечтает сделать карьеру в СКС, как тут же припомнила Сашенька.
-- Все стандартно. Мобилизация мужчин от двенадцати до шестидесяти, остальных вон из города. И готовиться к уличным боям. Тоже мне, бином Ньютона... - пожала плечами государыня, продолжая подбирать аккорды.
-- У нас же артиллерия!
-- Живучесть ствола двенадцатидюймовки - триста выстрелов. Десятков пять мы потратили на форты. Сколько бы потребовалось извести на город размером с Кенигсберг? И чем потом оборонять Прибалтику?
-- А бомбардировщики?
-- Сорок тонн за вылет. Два или три вылета в день. Это дооолго. И в конце концов в дело все равно пришлось бы пускать пехоту. А до тех пор - держать ее вокруг города в полной готовности... Снаряды, бомбы. Новые стволы для пушек. И три армейских корпуса, мающиеся фигней. Это все затратно. Очень.
-- Тогда о чем ты жалеешь, Миледи? - вновь вернулась в разговор статс-дама.
Александра Федоровна прижала струны ладонью, серьезно и печально посмотрела Сашеньке в глаза:
-- Никогда больше такой возможности не будет. Это же сердце Пруссии!
-- Ну, будет еще случай!
-- Такого, чтобы потом можно было сказать "Закон соблюден и польза несомненна!" - не будет больше. Ладно... Давай-ка я спою что-нибудь. Давно не бренчала на гитаре... Вы как, девчата, не возражаете?

Из ненаписанного. Пером...<\/u><\/a>

 Отправлено: 29.04.11 20:02. Заголовок: Постепенно бубнение ..

Постепенно бубнение профессора Рейнольдса, читающего стихи перешло в монолог, и я какое-то время не понимал ничего из того, что долетало до моего слуха.
Со скуки я принялся рассматривать детали Машины Времени, так как больше смотреть было не на что – вокруг нас мерцала пустота.
Я предположил, что такой эффект вызван быстро сменяющими друг друга днями и ночами в том Времени, в котором мы двигались назад, в Прошлое.
Внезапно смысл речи профессора дошел до моего сознания. Оказалось, что он обращается непосредственно ко мне.
Профессор говорил не оборачиваясь, лишь иногда совершая одной рукой движение для того, чтобы указать мне на какой-либо циферблат перед собой для подтверждения своих слов.
Я узнал что двигаясь из Будущего в Прошлое мы приближаемся к 2012 году. Профессор сказал, что этот год стал роковым годом для цивилизации Земли. Профессор в своих путешествиях по Времени изучил вопрос досконально. Оказалось, что причиной катастрофы постигшей Землю явилось недоразумение.
В начале 21 века бойкие журналисты для поднятия тиражей своих газетных изданий поведали миру байку о том, что древний календарь индейцев майя заканчивался именно на 2012 годе. И, якобы, это означало некую катастрофу, в результате которой земная цивилизация должна была погибнуть.
К 2001 году капиталисты добились того, что кроме немногих тысяч носителей истинного знания о происходящих в международной экономике и земном обществе процессов, все остальное население было превращено либо в сытое, либо в голодное стадо баранов. Сытые бараны не хотели ничего знать по причине того что им было хорошо, и менять блаженное неведение на знание им было ни к чему. А голодные бараны не думали ни о чем, находясь в постоянных поисках работы и средств к существованию.
Средства массовой информации обрабатывали мозги жителям различных стран и национальностей по одному сценарию, разработанному группой банкиров – членов масонской ложи.
Человек должен быть толерантным, послушным правительству, жалеть пришлеца больше самого себя, доносить на ближнего своего, и не желать странного.
Ложное известие о Конце Света привело к тому, что у людей-баранов и вовсе исчез всякий стимул к созиданию и прогрессу – что бы ты не делал, все равно придется умереть.
Когда же наступил новый 2013 год, и никакого Конца Света не произошло, сработал еще один психологический механизм толпы – то что давно ожидали не произошло, но за время ожидания воля к жизни была утрачена.
Тут Рейнольдс привел пример с вымирающей цивилизацией Марса, потерявшей стимул и интерес к жизни в результате порабощения головоногими кровососами.
Я слушал профессора, наблюдая за маленькими циферблатами столетий и большими циферблатами годов. Машина Времени явно сбавляла скорость движения, так как вокруг нас стали появляться фрагменты Реальности.
Когда Машина переваливала за 2012 год, ее чувствительно подбросило, как подбрасывает обычный автомобиль, если последнему под колесо попадает препятствие – камень, либо углубление в почве.
Я с интересом озирался, пытаясь осознать увиденное. Получалась странная картина. Тем более странная для меня, наблюдающего за Реальностью в движении против естественного Хода Времени.
Но кое-что я понял. Ниже по Течению Времени я узнал до боли знакомое капиталистическое общество. Несмотря на иные одежды, архитектуру и технику за бортом Машины я угадывал самое отвратительное мздоимство, тотальное воровство и предательство. Еще ниже процветала демагогия, обман и разворовывание огромных запасов, созданных государством, которое называлось СССР.
Машина Времени продолжала замедлять ход, а я, как завороженный вглядывался в облик своего Будущего. Я не верил своим глазам – если верить годометру на приборной панели Машины, мы двигались из 80-х годов 20-го века в 70-е.
Передо мной лежала огромная страна. Зеленели поля и нивы. Зарева электрических огней поднимались с наступлением ночи на многолюдными городами. Везде высились заводы и фабрики. Великие реки были перегорожены не менее великими плотинами с электростанциями. С невиданных, фантастических космодромов взлетали огнедышащие ракеты. Великая сильная армия и могучий военный флот. Тысячи необычного вида боевых самолетов, десятки тысяч бронированных гусеничных машин с огромными пушками в круглых плоских башнях.
Как пугающе быстро промелькнуло все это перед моими глазами. И вот, опять развалины, заросшие лебедой поля.
А потом поля яростных сражений, огни горящих городов и деревень. Раздувшиеся трупы у обочин дорог. Черные самолеты и танки с белыми крестами на башнях.
А потом опять тишина и покой могучей страны. Все ближе и ближе по годометру 1916 год. И вновь пожарища и трупы у дорог. Вновь развалины.
Что-то стало с моими глазами. Я тряс головой пока не понял, что мой взор застилают слезы.
Я плакал от невыносимой горечи и муки. Я плакал оттого, что прекрасная страна погибла там, в Будущем. Будь оно проклято, такое Будущее!
За что погибли миллионы простых людей? За то чтобы стервятники пировали на истерзанном трупе моей страны?
В этот момент я почувствовал резкий толчок в бок. Профессор Рейнольдс развернулся на своем сиденье и двумя руками выпихнул меня из Машины Времени.
И я полетел, полетел, но не вниз, а куда-то в сторону наискосок.
В полете из моей памяти уходили воспоминания. Живые лица друзей и знакомых превращались в плоские черно-белые квадраты фотографий, которые в свою очередь покрывались коричневым налетом, как будто были плохо закреплены и промыты после печати.
Последним держалось в памяти грустное девичье лицо в облаке русых волос.
Где то далеко, далеко мальчишеский голос напевал слова.

На восток, на восток, на восток!
На восток меня поезд унес.
Я запомнил тебя, в буйном вихре волос,
На восток, на восток, на восток!
Ты не верь, ты не верь, ты не верь!
Если скажут что я изменил.
Я запомнил тебя, в буйном вихре волос,
На восток, на восток, на восток!

Потом не осталось и этого...

 Отправлено: 03.05.11 11:42. Заголовок: 11 октября 1914. ..

11 октября 1914 года. Одер.

Все железные дороги, ведущие с запада на восток Германии, забили эшелоны, собранные со всей Европы и набитые первосортным пушечным мясом, облаченным в фельдграу и пьяным от только что случившейся победы. Давний, веками ненавидимый враг наконец-то повержен! Второй раз за тридцать лет - и теперь окончательно!

А навстречу им шли, точно ориентируясь по лежащим внизу блестящим ниточкам рельсов, воздушные корабли ЭВК, специально для этого вылета перекрашенные в небесно-голубой цвет. Пять отрядов по два корабля, держась больших, почти запредельных для кораблей открытой конструкции высот, шли к реке Одер. Экипажи, одетые в меховые шубы и штаны поверх утепленных "высотных" комбинезонов, немного напоминали стайку толстых-толстых медведей, внезапно решивших заняться чисто человеческими делами. Но даже и такого утепления было маловато. Еще помогали громоздкие термосы из нержавеющей стали, на двадцать литров каждый, наполненные горячим сладким чаем с лимоном.

Также свою долю полезной нагрузки сожрали кислородные баллоны...

Поэтому каждый воздушный корабль нес по две полуторатонных бомбы - тоже специально собранных для этого вылета. Предполагавшиеся первоначально ФАБ-2К попросту не влезли по весу. Но должно было хватить и 1,5! Ну, если никто ничего не напутал с прочностью построенных немцами мостов... По четыре попытки на мост, при том, что на тренировочных вылетах корабли ЭВК добились уже почти девяностопроцентной эффективности точечного бомбометания! Даже в самом худшем случае - две из четырех попадут куда нужно.

Назначение ВК-7 "Сокол" в самую северную группу, ту, что получила задание раздолбать однопутный мост у Биененвердер, самый северный на Одере - если не считать мостов у Штеттина - было явной несправедливостью. Похоже, новенький орден Святого Георгия III степени на груди капитана "Сокола" кое-кому в штабе эскадры колол глаза. Такая цель как, к примеру, Кюстрин... Ну, на худой конец - Франкфурт-на-Одере... О-оо, да! Вот это объекты! У Кюстрина аж два железнодорожных моста, южнее Франкфурта - здоровенный магистральный, на два пути!

А тууут... Тьфу, а не мост!

Очередность атак была определена еще на базе - комплект костей пришлось одолжить в оперативном отделе. Получилось, что за Христофором Бонифатьевичем были вторая и третья атаки, в то время как первую и заключительную должен был произвести ВК-9 "Альбатрос". Но на всякий случай "Сокол" начал занимать позицию над северной оконечностью центрального пролета моста почти одновременно с тем, как "Альбатрос" попытался пристроиться над южным быком.

Громоздкие корабли долго маневрировали, добиваясь немыслимой точности прицела. Ведь опорные быки моста - это даже не форт, это гораздо меньше. Пусть даже и высота тут тоже меньше... В Кенигсберге приходилось опасаться пушек, здесь же имелись только винтовки охраняющих мост солдат ландвера. Громадине воздушного корабля они могли причинить вреда не больше, чем слону - пулька из "монтекристо"!

Штурман-бомбардир "Сокола" просигналил о готовности чуть раньше. "Альбатрос" отстал не намного. Первая бомба ушла вниз... Взрыв! И южный конец длинного пролета покатился вбок, скользя по рассыпающимся камням опоры... Удар "Сокола" оказался столь же верен. Центральный пролет моста обрушился в воды Одера на всем своем протяжении.

Для того, чтобы еще более затруднить работы по восстановлению моста, вторую бомбу корабли потратили на вторую опору короткого пролета. Каждый со своей стороны. "Сокол" промахнулся - бомба, брошенная с него, угодила не в сам "бык", а рядом, хотя и в пролет моста.

Итог операции - три опоры моста разрушены, четвертая слегка повреждена.

Дополнительный бонус - Одер еще до-оолго не будет судоходным на этом участке...

Полевой серый, окраска немецких мундиров...


17 октября 1914 года. Померания

Ольга скользила сквозь осенний лес беззвучная, как несомый ветром призрак, и вдвое более незаметная. Обтянутая сеткой с нашитыми лохмушками поверх камуфляжного чехла облегченная драгунская каска, раскрашенная "оскольчатым" камуфляжем блуза, надетая поверх обычной униформы. Наружу выпущен отложной воротник кителя с тремя тускло-серыми четырехконечными звездочками наискосок на черной квадратной петлице слева и затейливо "выписанными" старославянской вязью при помощи алюминиевой нити буквами "Мск" на таком же квадрате правой. Заправленные в высокие кавалерийские сапоги зеленые, подшитые кожей бриджи, изрядно вытертые в том месте, где положено было бы висеть сабле. И обернутый камуфляжем толстоствольный карабин "Росомаха" в затянутых в кожаные перчатки руках. И размалеванное пятнами зеленого и черного грима лицо, на котором поблескивают только глаза. Следом, одетые и вооруженные примерно так же, скользили еще три фигуры.

Частый строй деревьев поредел, а затем и расступился. Опушка.

С которой прекрасно видна невеликого размера и третьеразрядного значения железнодорожная станция. На которой и очутился, волею небес и точно отбомбившихся по нескольким важным мостам русских воздушных кораблей, поезд с оч-чень интересным грузом. Наравне с десятком других - застряв вместе с ними по вине спущенного под откос в пяти километрах отсюда эшелона.

Ольга поднесла к глазам бинокль и всмотрелась. Один из скопившихся на станции поездов - возможно, что и тот самый! - готовился к отправлению. Присев на одно колено, она оперла на него ствол карабина. Короткое движение вскинутых над плечом пальцев левой руки - так, чтобы было видно задним: "Внимание", "Груз", "Сюда".

Перед ней тут же появился плотно стянутый ремнями сверток. Расстегнув пряжки, унтерштурмлейтенант развернула полотнище, получив большой прямоугольник плотной кожи, обшитый снаружи маскировочной тканью, а изнутри покрытый карманами. Предметы, поочередно вдергиваемые Ольгой из этих карманов, соединялись друг с другом с чуть слышным лязгом и легким скрежетом. И через несколько минут перед ней стояла, опираясь на сошки, крупнокалиберная снайперская винтовка. Восьмикратная оптика изготовления РОМО, извлеченная из отдельного жесткого футляра со внутренним смягчением, была установленная последней.

КСВ "Аргумент-5М7": полуавтоматика, калибр пять линий (патрон 12,7х109 мм), схема булл-пап и сменный магазин на 10 патронов. На конце длинного тонкого ствола - массивный цилиндрический дульный тормоз со множеством косо прорезанных щелей.

Ольга самолично загнала в магазин, один за другим, десять длинных патронов с золотисто-желтой гильзой и окрашенной в ровно-черный цвет головкой пули. Стандартный бронебойный. На донышке гильзы - две разделенных пятиконечными звездочками цифры, 21 и 08.00. Завод и год выпуска. Завод N21 значит, патроны повышенной точности, снаряженные вручную. Август этого года - совсем свежие. Еще два магазина легли на подстеленный под винтовку кожаный "коврик".

Щелкнул, вставая на место, магазин. Лязгнул затвор, досылая патрон в патронник.

Приближенный прицелом, прыгнул вперед, надвигаясь на нее, грязно-черный бок мощного магистрального паровоза. Уже шипящего, окутавшегося паром, почти готового к отправлению. Значит, остатки того эшелона уже убрали с путей, воронки в насыпи засыпали и заровняли, рельсы и шпалы привезли и поставили...

Ну, что ж... В добрый путь!

И вот поезд тронулся. Запыхтел, набирая скорость. Он еще шел медленно, так что Ольга, давно уже совместившая риски прицела с отлично известными ей по назубок выученным схемам приметами, могла сопровождать его безо всяких проблем. И едва сцепка первого вагона поравнялась с выходной стрелкой, снайпер нажала на спусковой крючок. Винтовка чудовищно громыхнула, извергла из прорезанных в тормозе-компенсаторе щелей могучие языки пламени, но отдача была не очень значительной. По крайней мере, по сравнению с первыми образцами. Вот "двойка" - это было что-то. Она ключицы ломала!

Лейтенант поймала в прицел борт паровоза - из него била тонкая, но невероятно плотная струя пара. Еще бы! "Так счас мы вам давление-то в котле еще малость снизим..." - подумала она, всаживая в паровозный котел остаток магазина. Окончательно превращая его в решето - ибо бронебойные 12,7-мм пули, даже на такой дистанции, пробивали паровоз вместе с котлом навылет. Магистральный G-7 застыл мертвой грудой металла. Всё! Никуда этот поезд не поедет. По крайней мере, еще не меньше трех-четырех часов. И другие не поедут - пока вагоны этого эшелона не растащат.

Второй и третий магазины Ольга расстреляла по другим паровозам, замеченным на станции. По две-три пули на каждый. Даже если промазать мимо котла, тут уже не смертельно. Последние три выстрела она сделала уже под ответным огнем - охраняющие станцию престарелые бойцы третьей очереди ландвера наконец-то сообразили, что к чему.

Головной корабль первого дивизиона ЭВК, несущий в своем чреве сорок стокилограммовых фугасных авиабомб, появился над станцией ровно через два с половиной часа. Через пятнадцать минут над горящими и взрывающимися развалинами появились три дирижабля второго дивизиона, груженые теми же "сотками" А потом подвалили остатние три бомбардировщика...

В налете участвовали только три дирижаблей. Четвертый, "дежурный", до того трое суток висевший в зоне ожидания, и после сброса диверсионной группы ушедший на базу, на бойню не успел. Впрочем, хватило и этого. По четыре тонны бомб с корабля - триста шестьдесят ФАБ-100 стерли в порошок и саму станцию, и всё, что на ней оказалось.

Эшелон с боеприпасами, собранными буквально по сусекам, так и не добрался до фронта, и без того ощущающего острую - СМЕРТЕЛЬНО острую! - потребность в боепитании. На некоторых, особенно невезучих в этом отношении участках фронта, боекомплекты распределялись уже чуть ли не командирами дивизий. Поштучно.

Курьер, оставивший закладку, забранную аквалангистом с интернированного в нейтральном Копенгагене ДОБРОФЛОТовского парохода, не вернулся в Германию. Предполагая худшее - что звено изъято контрразведкой - агенту, находящемуся на том конце цепи, было приказано залечь на дно. Жаль было бы потерять такой источник!

Последнее сообщение, то самое, частью которого стала радиограмма, приведшая к стертой с лица земли станции, включала и другую информацию из этой области. Она позволяла оглядеть картину... Которая точно соответствовала предвоенным расчетам!

Из ненаписанного. Пером...<\/u><\/a>

 Отправлено: 04.05.11 14:58. Заголовок: 18-21 октября 1914 г..

18-21 октября 1914 года. Польша

Ранее утро 18 октября 1914 года. Четыре часа сорок минут - до рассветных сумерек, начинающихся на юго-западе Польши в это время около двадцати минут шестого, ещё сорок или сорок пять минут. Ночью уже холодно, и на лужах подмерзает ледок... Ясное высокое небо, огромные звезды, до которых, кажется, можно дотянутся рукой.

Русские пушки загрохотали на фронте шириной в сто сорок километров. Почти тысяча восемьсот стволов дивизионных и корпусных калибров штатных артполков... И еще почти тысяча орудий отдельных артиллерийских полков РГК и ТАОН. В среднем двадцать пушек, гаубиц и мортир на километр фронта прорыва. Но это в среднем. На некоторых участках плотность достигает шестидесяти-семидесяти стволов на километр.

Огненный ад, рухнувший на немецкие позиции, словами описать невозможно...

И выжить там, в самой его гуще, казалось, невозможно тоже...

Но когда русская пехота, идущая почти вплотную за огневым валом, преодолела первую линию обороны, оказалось, что кто-то там, в обращенных в лунный пейзаж окопах, все-таки выжил. К сожалению для Большого Генерального Штаба и командования 3-й и 5-й армий, на стыке которых был нанесен удар - выжили очень и очень немногие.


Стандартный фронт наступления для дивизии - четыре километра. По километру на полк. Поскольку в русских дивизиях с недавних пор имелось только по три полка, то на корпус в три дивизии должны были бы нарезать девять километров. Но нарезали по десять - из любви к круглым цифрам и почтению к огневой мощи перевооруженных по новому штату соединений.

Первая и Вторая Ударные армии - вместе восемь корпусов, в одной пять, в другой три. Детская арифметическая задачка: сколько всего составляет фронт прорыва каждой армии? Пятьдесят и тридцать?
А вот и неправильно!
То есть можно, конечно, и так...
Но лучше по-другому.


К концу второй декады октября Германия имела на Востоке три полностью свободных армейских корпуса. Еще два можно было высвободить без особого напряжения. Плюс поблизости имелись две дивизии союзников - итальянская и бургундская, их готовили к переброске на австрийский участок Восточного фронта.

На стосорокакилометровый прорыв этого, конечно, было маловато. Если глупо, в лоб. А если аккуратно ударить под основание вбитого русскими в глубину немецкой обороны клина, то вполне достаточно! Чтобы не дать русским преодолеть сопротивление каким-то чудом держащихся еще участков обороны... Главное тут - максимально быстро собрать силы и нанести контрудар, пока русские не соединили три своих прорыва в один!

Замысел операции "Крокодил" (первоначально - "Вилы в бок!") возник из детской поговорки - про то, что боятся следует не ножа, а вилки. Оформлено это было как введение элитных корпусов Ударной армии между обыкновенными армейскими корпусами таким образом, чтобы между участками прорыва оставались участки относительного спокойствия. Все ударные возможности концентрировались в полосах наступления ударных частей, для армейцев же оставалась только их собственная артиллерия, правда, доведенная до полного штата - и снабжение боеприпасами без ограничений.

Учитывая, что немецкая артиллерия мало того, что страдала от острого снарядного голода, но еще и в большинстве случаев сосредотачивалась к участкам, где наносили удары элитные корпуса, даже и обычная армейская пехота могла добиться результатов. Пусть и не настолько впечатляющих, не мгновенный прорыв, а медленное прогрызание...


Войска Европейского Союза нанесли контрудар утром 20-го. Несмотря на все попытки русских сорвать организацию и подготовку. Воздушных кораблей в составе ЭВК было всего десять, и скорость у них была не настолько высока, чтобы превратить их в серьезную угрозу для массовых войсковых перебросок. Всего-то четыре тонны бомб, пусть и кассетных. Восемь полутонных или шестнадцать четвертушек. И потом долгое медлительное возвращение на базу. Это было болезненно, но не смертельно.

А дивизии и корпуса, оказавшиеся в полном окружении, продолжали драться, не давая русским соединить свои проколы в единый прорыв... Они стояли насмерть, выигрывая для Германии минуты и часы ценой своей крови и жизни! То время, которое русские потратили на их окружение и уничтожение, было безвозвратно потеряно для развития успеха! Ввести в прорыв свои конные армии азиаты не успели!


В тот же день, двадцатого, тринадцать часов тридцать минут на полторы сотни километров севернее, в районе юго-восточнее Познани, русская артиллерия разверзла врата ада. На фронте шириной в полсотни километров. С той же плотностью в двадцать стволов на километр фронта. Только здесь распределение было равномерным. Хоть и наносили удар три корпуса, оставив между своими участками два "очага спокойствия" длинной как раз с дивизионный участок, по десятку километров на каждый, но огонь артиллерия вела по всем целям в пределах назначенного для прорыва участка линии фронта.

Благодаря этому, а также и тому, что здесь длинна спокойных участков была втрое меньше, чем на юге, немецкая оборона лопнула почти сразу. Оставшись без артиллерии (что такое артиллерия без снарядов - а все почти запасы снарядов, еще имевшиеся на фронте, были переданы соединениям, наносящим контрудар) и без резервов, немецкое командование могло рассчитывать только на легендарные боевые качества германского солдата.

При прочих равных этих качеств могло бы хватить - не на то, чтобы заткнуть прорыв, но на сдерживание русских войск до подхода хоть чего-то, напоминающего резервы... Но против огневой мощи русской артиллерии, располагающей, кажется, неограниченным запасом снарядов, и огневой мощи русской элитной пехоты, сметающей перед собой все и вся настоящим ураганом свинца - не сработало. Вечером и ночью русские додавили остатки сопротивления, и ранним утром следующего дня в открытый, "чистый" прорыв вошли три кавалерийских корпуса Первой Конной. Нанося удар на Юг, в спину контратакующим южную группу германским, итальянским и бургундским войскам!


Римские легионы могли проходить маршем по пятьдесят километров в день. По римским дорогам, стандарты качества которых до сих пор являются примером. И при практически полном отсутствии обоза, ведь все необходимое легионеры несли на себе. Недаром их называли "мулами".

При всех стараниях, вложенных в довоенное обучение частей и соединений Особой Армии, имперская пехота до римских легионов не дотягивала и дотянуть не могла. Поскольку тыловое обеспечение пехотной дивизии образца 1914 года и тыловое обеспечение римского легиона - это довольно-таки разные вещи. Предельной скоростью армейских корпусов Российской Имперской Армии следовало считать 25-30 километров в день. Для дивизий - 30-35. Полки могли проходить и по 40, а гвардейские и гренадерские - и до сорока пяти километров в день...

Имперские кавалерийские корпуса были созданы специально для преодоления этого основного недостатка - малой подвижности войск. Структура самих кавкорпусов и их системы материально-технического обеспечения была рассчитана на маневренную войну и максимально возможную скорость движения соединений.

За двое суток корпуса Первой Конной прошли чуть более ста двадцати километров, и лоб в лоб столкнулись с выдвигающимися навстречу германскими пехотными частями. Это был 12-й Саксонский корпус, только что завершивший сосредоточение после срочной переброски из Франции. И с грустной реальностью Ост-Фронта саксонцы, всего неделю назад входившие в состав победоносной 3-й армии, ещё не сталкивались.

Поэтому они попытались остановить разбег гвардейских гусар при помощи пулеметов и залпового винтовочного огня.

Тем более, что поле боя располагало.

В оправдание немецких офицеров следует заметить, что атака конницы на хорошо обученную пехоту, сохраняющую строй, всегда была рискованным делом. Ну, а после того, как казнозарядные винтовки стали стандартным вооружением... Тут уж и вовсе ловить стало нечего. Ну, или почти нечего. Атака бригады генерала Мишеля при Верте, атака бригады Бредова при Тионвилле - пример единственной успешной атаки в том смысле, что приказ был выполнен, и продвижение 6-го корпуса французов остановлено... только вот из шести эскадронов 7-го кирасирского и 16-го уланского после атаки можно было собрать разве что эскадрон полного штата. И - венец всего. Атака кавалерийских дивизий Маргерита и Боннемана при Седане.

"Конница двинулась вперед; казалось, масса ее совершенно сметет и задавит прусскую пехоту. Действительно, всадники промчались через стрелковую цепь и бросились на наступавшие сзади сомкнутые батальоны, которые встретили их смертоносным огнем из развернутого строя. Атаки повторялись одна за другой с блестящим мужеством, но все разбивались об этот огонь; целые груды трупов, людей и лошадей лежали перед немецкими линиями. Эта атака была ужасной и бесполезной жертвой храбрецов".

Здесь - не получилось... Вылетевшие на галопе из рядов расступившейся лавы тачанки, с ходу развернувшиеся и хлестнувшие по цепям 102-го саксонского пехотного полка огненным шквалом пулеметного огня, оказались большим и неприятным сюрпризом. Плотные батальонные цепи начали разваливаться почти сразу, о залповой стрельбе по команде не могло идти и речи. А еще большим сюрпризом стал частый перестук кавалерийских "Росомах", из которых урядники, вахмистры и офицеры били не то что прямо с седел, но даже и не замедляя бешеной скачки.
Преследование бегущей пехоты - любимейшее занятие для кавалерии.
Русские сабли в тот день взяли свою долю крови.
С лихвой взяли...


Не во всех случаях все проходило так легко, как со 102-м саксонским. В некоторых местах авангард Гвардейского кавкорпуса натыкался на подготовленную оборону. В этом случае одними пулеметами было уже не обойтись. По счастью, помимо тачанок, в составе кавалерийских подразделений, даже и самых мелких, имелись еще и подразделения конной артиллерии - батальонные гаубицы, конно-полковые пушки и 82-мм и 120-мм минометы.

Пока они обрабатывали наспех отрытые окопы на окраине какого-то то ли польского, то ли уже германского городка, лейб-атаманцы и конвойцы спешивались, повесив сабли на седла и передав коней коноводам, примыкали штыки к винтовкам или отщелкивали в боевое положение неотъемные штыки карабинов, ввинчивали запалы в ручные гранаты и надевали искренне не любимые каски. Эти вороненые чудища, хоть и снижали потери от шрапнельного огня на 20%, но были тяжелы, не слишком удобны и под жарким летним солнышком превращались в какой-то пыточный инструмент. Последнее обстоятельство было исправлено введением зеленых суконных чехлов. Они, кстати, и к полевой и повседневной форме подходили куда больше, чем прежняя готичность.

Под прикрытием артиллерийского и минометного огня, ответить на который немцы не могли - им было банально нечем, снаряды закончились еще два дня назад - спешенные казачьи сотни атаковали германские окопы. Кое-где в рост, иногда перебежками, "цепью групп", где центром каждой был ручной пулемет... Плотность русского стрелково-пулеметного и артиллерийского и минометного огня была такова, что немецкая пехота, лежа в неглубоких своих окопчиках, не могла даже поднять головы. А потом - град цилиндрических, похожих на консервные банки наступательных гранат и страшный штыковой удар, довершающий дело...

До Берлина оставалось всего ничего...


Поздняя осень 1914 года.

В Мариинском театре шла "Гусарская баллада". Шла уже не первый, и даже не десятый раз, но вызывала все такой же гром аплодисментов, как и при первом представлении - а впервые дан был спектакль в середине августа! Такое необыкновенное попадание "в тему", да и исключительно раннее для Маринки начало театрального сезона явно выдавало чье-то вмешательство. За кулисами простого спектакля явно видна была закулисная работа неких сил...
Совершенно напрасная.

Разве что - спектакль получился действительно хорошим, и публика аплодировала и вызывала артистов на "бис" отнюдь не потому, что была подогрета патриотическими статьями в газетах. Хорошее либретто, отличные стихи, замечательная музыка и блистательная игра актеров сделали бы "Гусарскую балладу" запоминающимся событием и без назойливой рекламы от НРС во всех газетах Санкт-Петербурга и губернии, а также в общеимперских газетах и журналах всех телеграфных агентств.

И именно потому одна фраза из пьесы, повторяясь с самого первого представления, уже стала летучей. Нет, это было не знаменитое впоследствии "Корнет, вы - ЖЕНЩИНА?", и не мгновенно разлетевшееся в войсках "Опять штабной! Прислали б водки лучше!"...

Это была реплика графа Нулина, персонажа второго, если не третьего плана, появлявшегося на сцене всего трижды. В первом акте, на бал в поместье Азаровых, он возникает свежевернувшимся из Европы "модником" прямо из Парижа. В ответ на реплику кого-то из гостей "Скажите, верно ль, в эту осень войной пойдет на нас француз?", граф Нулин с непередаваемым апломбом заявляет:

Се дроль! Войны не будет вовсе.
По-моему, хоть я не трус,
С Европой нам нельзя тягаться...
Возможно ли -- ля Франс и мы!
Нет, в мире лучшие умы
Нам не советовали б драться...

Именно так - "Нет, в мире лучшие умы..." - и втихую, вполголоса. Потому что с улицы, кипевшей яростной радостью при вестях с Босфора, из Восточной Пруссии, с полей сражений в Галиции, Румынии, на перевалах Карпат и в долине Дуная, в южной Польше и на Кавказе, крики празднующей успехи русского оружия толпы доносятся даже сквозь двойные, тщательно подогнанные и заботливо утепленные рамы.

"Быдло!" - как отзывались о народе здесь же, в салонах. Точнее - "салонах". "Понедельники", "вторники", "среды", "четверги" и "пятницы", проходившие на квартирах многочисленных либералов Северной Пальмиры, сменяли друг друга в завораживающем кружении. Апартаменты менялись, как декорации спектакля. Вечного спектакля. И даже актерский состав оставался почти прежним!

Словно и не было никакой войны.

И лучше бы ее действительно и не было бы! "Возможно ли -- ля Франс и мы!"

Как же это можно - идти против всей Европы?

И во имя чего?

Какие-то там кресты на Софии! Азиатчина, право!

А то, что часть Европы втянута оказалась в войну на стороне Российской Империи - так то вина её, а не заслуга! Французы, истинные рыцари, доверили свою честь этой... Этой... Царскосельской ведьме! Они же не могли знать, как Безумная Императрица распорядится их в высшей степени благородным даром!

Каждое сообщение о катаклизмах французского Восточного фронта здесь встречали с горечью и печалью. Сообщения же о потерях, понесенных Русской Армией - о, совсем другое дело. Еще лучше было бы встречена информация о какой-нибудь катастрофе, тяжелом разгроме - чтобы злорадно пошипеть в свое удовольствие. А то и направить поздравительную телеграмму королеве Виктории! Как шипели, переполняясь радостью, словно змеи ядом, светские салоны после публикования в газетах сообщений об объявлении войны Румынией! "Уж теперь-то, когда фронт протянулся от Балтики до Черного моря!"...

Не получилось - Румынию разбили вдребезги, вклочья. Теперь она, точнее, её реанимированный труп, был так же поставлен под ружье и сверстан в ряды войска Тьмы и Зла, сражающегося с европейским Добром и Порядком.

"Да-с, европейцы несут в темную Россию демократию и порядок. Да-с! Чтобы быдло знало свое место! А то ишь, хамы, о земле мечтать! Не позволим!" - примерно так думали, если даже и не говорили, в салонах Санкт-Петербурга. И не только его. Салоны Москвы были полны ядом ничуть не меньше. Везде, по всей огромной Империи - в губернских и даже крупных уездных городах... Везде слышались... шепотки...

"С Европой нам нельзя тягаться!"...

* * *

Но... война заканчивалась...

Победоносный блицкриг кайзера Вильгельма II - «Дранг нах Остен!» - провалился...

И австриякам досталось "на орехи"...Одно за другим: Львовское сражение, поражение в Галицийской битве, Карпатское сражение, падение Пермышля поставили Австро-Венгрию на грань военной катастрофы. Не помогли остановить наступление наших армий ни резервные дивизии союзников, ни военный талант командующего немецкими и австро-венгерскими войсками генерал-фельдмаршала П. фон Гинденбурга...

Досталось и Турции. Левый и правый берег Босфора, город царя Константина - Царьград - родина православия - теперь наши - территория Российской Империи!

Так громче, музыка, играй нам славу!
Мы побеждаем, и враг бежит, бежит, бежит...
Так за Царицу-матушку, за веру,
Мы грянем громкое ура, ура, ура!!!

Из ненаписанного. Пером...<\/u><\/a>

---

Примечания.

Артиллерия РГК (Резерва Главного Командования) - орудия дивизионных и корпусных (а иногда даже и полковых) калибров, предназначенные для количественного усиления.

ТАОН - Тяжелая Артиллерия Особого Назначения, орудия качественного усиления.

Деннисон Дж. "История конницы". Глава IV. Франко-германская война 1870-1871 гг.

 Отправлено: 06.05.11 11:49. Заголовок: Вылет на поиски вто..

Вылет на поиски второго экипажа. Полёт в неизвестность.

Воздушный корабль стремительно терял высоту. Нет, он не падал, как сначала показалось Кудасову. Моторы ровно работали, винты рассекали воздух, но это нисколько не влияло на направление и скорость полёта. ИМ словно затягивало в гигантскую воздушную воронку, центр которой, по-видимому, находился в жерле потухшего вулкана, замеченного с воздуха зорким кондуктОром. Ротмистр ещё раз взял штурвал на себя, тяги исправно передали движение рулям, но всё осталось по-прежнему – аэроплан, словно на привязи, неуклонно стремился к неизвестному пока, центру притяжения.
За спиной Кудасова стоял Лемке. Он озабоченно смотрел на показания высотомера.
- Аристарх, высота? – спросил ротмистр.
- Восемьсот.
- Потеряли уже полторы тысячи и продолжаем снижаться. Это и есть неуправляемый полёт – подумал Кудасов, - хорошо ещё, что удерживаем курс.
Жерло вулкана становилось всё ближе, и члены экипажа, уже без биноклей, могли видеть неровные края кратера и склоны его, усыпанные валунами. Застывшие много лет назад потёки лавы, придавали ему причудливый, неземной вид.
- Господин ротмистр! Птицы! Они исчезают в кратере! – голос корнета срывался от волнения.
Действительно, небольшая стайка птиц, пытаясь, видимо, перелететь вулкан, внезапно рассыпалась и, на глазах экспедиционеров, стала падать в кратер. Отчаянно бьющиеся крылья, раскрытые в крике клювы, распушенные перья – всё это мгновенно запечатлелось в памяти наблюдателей, и в миг всё пропало.
- Мы в этом же потоке, господа! – сказал, обращаясь к экипажу Кудасов, - и выйти из него не можем.
Все молчали. Смысл сказанного был ясен своей предопределённостью. ИМ должен был повторить судьбу несчастных птиц. Катастрофа – вот, что должно было произойти через несколько минут.
Скорость падения увеличивалась, аэроплан стремительно приближался к центру кратера. Началась болтанка. Штурвал стал вырываться из рук Кудасова. Видя это, на помощь пришёл Лемке. Вдвоём они пытались удержать ИМ от сваливания. Всё вокруг скрипело, в хвосте фюзеляжа лопнуло несколько растяжек.
- Остановились моторы! – доложил Добейко, - Все четыре!
Ротмистр посмотрел в боковое окно кабины – винты застыли в неподвижности. Затем он перевёл взгляд вперёд – воздушный корабль миновал край кратера. Впереди была бездна! И тьма поглотила его.

Несколько ранее…

Совет закончился. Мнения были высказаны, решение принято. ИМ-2 должен был вылететь на разведку пути к земле Санникова, выбрать площадку для посадки. По возможности, после приземления, осмотреть местность. В отдельной беседе, которую имел Кудасов с капитаном Кольцовым накануне, они обговорили и тайную цель экспедиции – поиск входа в подземный мир.
Экипаж ИМ-1, должен был дожидаться возвращения разведчиков. Ненадёжная радиосвязь тоже учитывалась в предстоящем деле – кондуктору Добейко предписывалось постоянно, не отвлекаясь ни на что иное, быть на волне искровой радиостанции второго экипажа. Сообщение об успехе или сигнал о спасении – должен был быть услышан.
Остальные остающиеся должны были построить небольшой склад продуктов и бензина, на случай возвращения тем же путём.

На рассвете ИМ-2 успешно взлетел с заливаемого волнами берега острова и взял курс на предполагаемые координаты земли Санникова.
За работой по устройству склада и осмотром и регулировкой механизмов аэроплана, прошли сутки. До обговорённого срока возвращения второго воздушного корабля оставались ещё одни. Все устали неимоверно. Сырость и холод преследовали экспедиционеров во время работ. Согреться удавалось только во время трапез.
В середине вторых суток ожидания возвращения ИМ-2 или хотя бы получения каких-либо известий от него по радиосвязи, Кудасов распорядился об отдыхе экипажа. Через двенадцать часов возможен был вылет на поиски. И отдых всем был необходим.
Ротмистр, убедившись, что всё сделано, и сам расположился в своей каюте. Начатые им очередные записки о ходе экспедиции, он дополнил записью о событиях за два прошедших дня, отложил бортжурнал и, незаметно для себя самого, заснул. Сон его был, как всегда, в этой экспедиции, причудлив и наполнен событиями, которых не было и, в то же самое время, они случались с ротмистром, в какой-то иной жизни, о которой, впрочем, проснувшись, он вспомнить не мог.

В этот раз снилось Кудасову вот что:
… раздался шум рассекаемого воздуха и из-за скалы показалась летящая черная тень. Мощно махая крылами неизвестная птица пронеслась мимо нас на расстоянии нескольких сажен. «Ааа…» - я обернулся и увидел штабс-капитана с искаженным лицом, который запинаясь произнес : «Это…пи…нгвин!»У меня перехватило дыхание – здесь в Арктике,в десятке тысяч миль от Антарктиды – пингвин !Да еще в придачу – ЛЕТАЮЩИЙ ПИНГВИН!Но самое ужасное было в том, что и я видел то же самое !Что же это с нами…
неопознанный летающий объект в виде пингвина (мать честная !), пролетая над нами, создал такую турбулентность, что фон Краузе не устоял на ногах. «Чудовище невиданное» - билась в голове неотвязная мысль. Но долг был превыше всего, оторопь овладевшая нами отступала и мы оба схватились за бинокли. Провожая взглядом это чудовище, я заметил, что к шуму его крыльев добавляется еще звук, отдаленно напоминающий звук хорошо известного авиаторам мотора Гном, а под белым брюхом этой необычной твари висит предмет, очень похожий … «Не может быть…черт побери…» - сбивались мысли – на авиационную 4-хфунтовую бомбу!
Страшный сон продолжался – «Творение рук человеческих…машущий полет невозможен…но ведь летит же…зачем он здесь?» - мелькали, как в калейдоскопе обрывки мыслей. Ответ был получен немедленно – пингвин, улетевший к этому моменту от берега на расстояние полуверсты , внезапно заложил левый вираж и со снижением быстро пошел к берегу, явно направляясь к месту стоянки аэропланов. Бомба! – вот оно что, кто-то хочет прервать едва начавшуюся экспедицию, уничтожив аэропланы. Видимо фон Краузе подумал об этом же и мы одновременно выхватили свои револьверы, тут же осознав, что они нам не помогут – было слишком далеко, чтобы успешно воспользоваться этим оружием. Штабс-капитан подумал об этом чуть раньше меня и бросился е стоящему на гальке пулемету Максим, установленному там для охраны бивака. В три прыжка (кенгуру, виденный мною в шапито Марселя отдыхает!) он преодолел расстояние до пулемета, схватился за рукоятки и обрез ствола Максима засветился желтыми огоньками, а опустошаемая патронная лента змеей заскользила на землю. Я не отрывал бинокля от глаз. «Упреждение!!!» - мой крик забивался очередями Максима. Но вот, наконец, пулеметная трасса вошла в это летящее нечто, которое, казалось, споткнулось в воздухе и через мгновение раздался взрыв, разметавший его над морем – это фон Краузе попал во взрыватель бомбы…..Все !....опасности больше нет. Напряжение, державшее меня все эти несколько минут, показавшиеся мне вечностью – спало. А на берегу было полное замешательство – никто не понимал, что происходит. Дело было сделано, опасность миновала, но почему у пулемета не оказалось никого, в момент нападения летающего пингвина…вопрос требовал немедленного ответа…

Когда в воздухе раздался взрыв и пингвина разнесло на тысячи кусков, показалось что все закончилось. Но это было не так – в быстроте события никто не заметил, что за секунду до этого от него отделилась темная точка – это падал второй боезапас, укреплённый на необыкновенной птице. И к грому воздушному добавился шум водяного столба, восставшего из пучины океанской – и показались в нем предметы разные : рундуки и клинья, фонари сигнальные и даже кули с рисом и пару бочонков. И разлилось пятно масляное и в секунды, едва показав, поглотил все это обратно океан, только пятно достигло берега – это все, что осталось от подлодки японской.
Вывод – суровы эти края и непредсказуемы дела пингвинов шальных!

Пробуждение ротмистра было внезапным - последний взрыв бомбы в его сне, совпал с моментом открытия глаз и осознания того факта, что всё, что он переживал в последние минуты – суть сон, и ничего более.
- Вот так оказия! Сны фантастические – подумал скорее уставший, чем отдохнувший Кудасов.
Он вышел из каюты, спустился на песок. В палатках, установленных неподалёку, отдыхал экипаж.
До конца срока ожидания оставалось уже четыре часа. Сигнала от ИМ-2 не было. Значит, вылет на поиски близок.

Будет полёт над ледяными полями, будет найдена земля, воздушный поток затянет ИМ-1 в свои объятия.
И тьма в кратере потухшего вулкана сомкнётся за стёклами кабины.

 Отправлено: 12.05.11 20:41. Заголовок: Крылья в небе. На к..

Крылья в небе.

На коричневой фотографии,
Как кровью не смытая вина,
Как пятно в биографии,
Как пролитый стакан вина.
Кривая полуулыбка, полуоскал,
Как прибой штормовой
У чёрных иззубреных скал.
Как последняя просьба в глазах,
Как кровь на пробитых гвоздями ногах,
Как мелодия "милого Августина" -
Совсем не о том, совсем не о том...
Как последнее в жизни прости,
Отложенное зачем-то на потом...

Вступление.
...............................................................................................................................................................................................................................................................
В середине декабря, Клим вышел из вестибюля станции метро “Кузнецкий мост” в ранние сумерки, опускавшиеся на замученный непрекращающимися оттепелями город.
Достав сигареты и зажигалку, я закурил, разглядывая людскую суету вокруг себя.
Из метро выливался поток людей, стремящихся в центр города за праздничными покупками к Новому Году.
Как и в предыдущую политическую формацию, в эти времена люди воспринимали Новый Год как единственный настоящий праздник.
Клим курил, разглядывая рекламный листок, чуть косо приклеенный к оштукатуренной стене дома.
Буквы на листке складывались в занятное предложение: “Заказывайте на Новый Год Деда Мороза и Снегурочку на дом”.
Вялые воскресные мысли, по привычке развернули эту ситуацию в нормальное русло потребностей.
-Интересно, - думал Клим, - А, можно сделать вызов только одной Снегурочки?
Я уже начал прокручивать в голове телефонный разговор с оператором неизвестной фирмы на эту тему. Очевидно, мне ответят, что без Деда Мороза заказ невозможен.
И Клим вообразил, что сделал заказ на них двоих, ну а пока он со Снегурочкой кувыркается, Дед Мороз стоит за закрытой дверью, и представляет, как там у них происходит с его “внучкой” встреча Нового Года.
Сигарета догорела до фильтра, и я выбросил ее в месиво из полурастаявщего снега под ногами.
Интересно, куда деваются миллионы окурков, ежедневно выбрасываемых нами в окружающую среду?
Проанализировав эту мысль, мне сразу захотелось вступить в силовое подразделение организации “Гринпис”.
Это им не китов защищать от аппетита повернутых в гастрономическую сторону любителей “суси” и “сасими” из Страны Восходящего Солнца.
Вот где будет настоящая работа для настоящих мужчин!
“Вырвем еще не зажженные сигареты из губ курильщиков вместе с губами!” - надпись на майке активиста.
Или: ”Из чувства милосердия я задушу тебя голыми руками до того, как это сделает с тобой сигарета!”
Из-за отсутствия поблизости ясно различимых вербовочных плакатов организации “Гринпис”, мысли Клима переключились на текущие заботы.
Ведь я приехал в центр города, чтобы купить самому себе подарок на Новый Год.
Мне давно хотелось иметь часы, и не какие-нибудь современные, навороченные, с секундомерами, с фазами луны, и с высотами прилива у берегов Новой Гвинеи, а добрую старую механику.
Причем механику первой половины 20 века, желательно довоенную, и обязательно с “историей”. Вы же сами должны отлично понимать, что это такое – аура необычности на обычной вещи.
С этими мыслями я вышел на скользкую брусчатку улицы Кузнецкий Мост.
Над головами прохожих поперек улицы на перетяжке висел транспарант: “Поздравляем с Новым Годом и Рождеством!”
Поздравление было без подписи, поэтому его можно было интерпретировать как угодно. То ли католики в скрытой форме потешаются над нами, ведь у них Рождество до Нового Года, и, судя по комментариям очевидцев, является основным праздником в этой событийной связке.
То ли государство подчеркивает свой примат. Дескать, во-первых, мы светское государство, но и, во-вторых, не чураемся духовности.
Прохожие были не против этого текста, а Клим, вовремя вспомнив об отсутствии пророка в своем Отечестве, начал оглядывать вывески над магазинами. Витрины магазинов уже были празднично украшены еловыми ветвями, блестящими игрушками и мигающими гирляндами елочных огней.
В доме слева от меня, там, где всегда располагался книжный магазин, над входной дверью Клим увидел новую вывеску: “Антиквариат Д. Малховича”.
-Хрен его знает, где тут ударение ставят, подумал я, имея в виду фамилию хозяина антикварного магазина. Швед какой-нибудь, пошла вдогонку еще одна несвежая мысль.
Но поскольку магазин подходил мне по профилю намечаемой покупки, я сделал поворот налево, невзирая на фамилию шведа.
Взявшись за латунную ручку двери, Клим потянул ее на себя. Мелодично звякнул над дверью колокольчик и, перешагнув порог, я вошел в магазин.
Шум улицы стих за моей спиной, и я погрузился в тишину. В магазине был полумрак, свет с улицы проникал внутрь только через витрину и стеклянную дверь.
Плоские стеклянные же прилавки-витрины были подсвечены внутренними лампами, но их яркий свет поглощался чернотой бархатных полотен, закрывающих предметы, размещенные в витринах.
Глаз воспринимал только выпуклости бархата над предметами, лежащими под ним.
За одним из прилавков, на деревянном столике мерцал экран цветного монитора, с какой- то таблицей из бухгалтерской программы 1С.
Смотреть больше было не на что, и Клим постучал ногтем по стеклу витрины.
На этот стук из открывшейся двери в стене за прилавком вышел продавец.
Я ожидал увидеть продвинутого молодого менеджера, выглядевшего соответствующе своим корпоративным амбициям, и с энтузиазмом готового впаривать мне любой товар из своей лавочки.
Но моему взору предстал немолодой мужчина, одетый в длинный черный сюртук, нечто среднее между офицерским мундиром и пасторским сюртуком, нечто строгое, застегнутое на все пуговицы.
“Гейрок”, вспомнил я название сюртука. Именно так описывал его Фейхтвангер в романе “Братья Лаутензак”.
В петлице сюртука я заметил красную розетку Ордена Почетного Легиона.
-Ну, да! – подумал Клим, - Чего только антиквар на себя не нацепит.
О мужчине я уже думал не как о рядовом продавце, а как о хозяине заведения. В дальнейшем я понял, что не ошибся в своих интуитивных ощущениях.
Между тем антиквар сделал еще один шаг по направлению ко мне и, остановившись напротив, так, что только прилавок разделял нас, спросил: “Что Вам угодно, добрый господин?”.
Я не ожидал столь старомодного обращения и слегка опешил.
Свет, проникающий через стекла с улицы, осветил черные крашеные волосы на голове у мужчины и тонкую белую нитку давно зажившего шрама, вокруг его правого уха.
Клим объяснил антиквару цель своего визита в его почтенный магазин.
Он покивал головой и ответил, что отлично меня понимает. Но попросил уточнить какого рода “история ” должна быть у часов, которые я хочу купить.
Видя мое очевидное затруднение в конкретизации желания, антиквар пришел мне на помощь.
-Видите ли, добрый господин, - сказал он, - Я могу предложить Вам часы швейцарских и немецких часовщиков на выбор. Есть часы фирмы “Монблан”, некогда принадлежавшие полковнику Люфтваффе Гансу Руделю. Есть часы фирмы “Бреге”, бывшие когда-то на руке капитана цур Зее Гюнтера Прина. Не так давно у меня появились часы фирмы “Лонжин” адмирала Гюнтера Лютьенса. Ожидается прибытие карманных часов фирмы “Мозер” гросс-адмирала Эриха Редера. В отличном состоянии часы фирмы “Патек” Вернера фон Брауна… .
-Пардон, - светски прервал я речь антиквара, - Но Прина и Лютьенса давным-давно отправили на дно англичане, прошу прощения за нечаянную рифму! С Прином эта беда приключилась в марте 1941 года, а с адмиралом Лютьенсом - в мае того же года. Их съели миноги, вместе с остальными членами экипажей подводной лодки “U-47” и суперлинкора “Бисмарк”!
-Вы правы, мой добрый господин. Но ведь я Вам предлагаю не останки доблестных немецких моряков, а часы, принадлежавшие им когда-то, - ответил антиквар с легкой улыбкой в глазах.
-Согласитесь, что разница имеется, притом существеннейшая - добавил он.
Вопреки всякой логике дальнейший спор с антикваром мне показался неуместным.
Действительно, чего я привязался? Часы – это часы. А моряки “Кriegsmarine”– это военные моряки. Хоть и утонувшие 64 года назад в холодных водах Северной Атлантики.
Клим выбрал часы Гюнтера Лютьенса, которые антиквар продал за сумму, которая его вполне устроила. Тем более что часы эти были в отменном рабочем состоянии, несмотря на многолетнее пребывание в морской воде.
-Тьфу! - остановил я сам себя. – Какая еще морская вода? Ну, врет же все, эта морда шведская! Но зато как лихо врет!
Ведь есть же мудрая пословица: ”Не хочешь – не слушай, а врать не мешай!” Ну, таки и не буду ему мешать!
Преисполнившись ощущением удачной покупки, я решил поинтересоваться у антиквара содержимым его прилавков, закрытых черным бархатом.
Антиквар был не прочь показать предметы, выставленные для продажи, и, открыв латунным ключиком прилавки, начал снимать черные покрывала.
Я склонился над прилавком, и медленно стал осматривать товар.
В основном это были часы наручные и карманные, разных фирм, в золотых и серебряных корпусах.
Были среди предметов также кольца и перстни, с камнями или с печатками, чайные ложечки, ножи для десерта, небольшого размера вазочки и чашечки из китайского и севрского фарфора. В общем, обычный набор для антикварного магазина. На полках, расположенных на стенах магазина в полутьме угадывались очертания старинных микроскопов и подзорных труб.
В двух углах магазина стояли рыцарские доспехи, выполненные в натуральную величину. Вмятины и царапины на поверхности доспехов, оставленные могучими ударами разных видов холодного оружия, подчеркивали их подлинность.
-А, вот, кстати, - сказал я, - Старое холодное оружие у Вас есть в продаже?
-Не держим, - сухо ответил антиквар, - В Вашей стране очень странные законы. При продаже коллекционного холодного оружия можно попасть под статью Уголовного кодекса.
Мне иногда становится смешно. Ведь газеты постоянно сообщают о незаконной продаже или краже боевого современного огнестрельного оружия в масштабах поистине массовых.
И при этом виновных не обнаруживают. А продажа старинного кинжала или меча частным и, я подчеркну честным торговцем, расценивается как преступление.
-Но для себя-то, есть у Вас что-нибудь? – спросил я, понизив голос.
Антиквар испытующе посмотрел на меня и медленно кивнул головой.
Он повернулся лицом к высокому и узкому деревянному шкафу, достал из внутреннего кармана гейрока большой ключ с замысловато прорезанной головкой и открыл дверцу шкафа.
Засунув руку в темноту, он покопался в ней и вытащил сверток.
Какой-то длинный предмет был завернут в блестящий красный шелк.
Положив сверток на стеклянную витрину, антиквар стал медленно разворачивать ткань.
Через минуту передо мной лежал изящный меч. Прямое узкое лезвие, длиной примерно в полтора метра, было украшено надписями на неизвестном языке.
Костяная рукоять была инкрустирована золотыми и серебряными витыми проволоками.
На конце рукояти темным пламенем пылал необычайно крупный рубин редкой по исполнению огранки. “Кровь Дожа”, - непонятно пробормотал антиквар, любуясь игрой света в глубине кристалла.
От самого меча исходило мрачное сияние, моментально распространявшееся по магазину.
Клим не мог отвести глаза от вязи букв непривычных очертаний переплетающихся, бегущих по благородно отполированному и остро заточенному клинку.
С великим трудом, оторвав взгляд от меча, я посмотрел на антиквара.
В ответ на немой вопрос в моих удивленных глазах он заговорил.

“Их было двенадцать человек, тех, кого Он называл Своими учениками.
Звали их: Петр и Андрей, Иаков и Иоанн, Филипп и Варфоломей, Фома и Матфей, Иаков и Левей, Симон и Иуда.
Однажды Он им сказал: “ Не думайте, что я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч”.
И Он снял с пояса узкий меч и показал меч им.
О возможностях этого меча они могли только догадываться.
Наверняка они знали одно - что только в Его руках сей меч мог быть орудием неведомой грозной силы. В чужих руках он был простым мечом.
А потом один из Двенадцати предал Его.
Когда их окружили враги, а я был при том, то многие из них испугались, но Он сказал нам:
”… итак, если Меня ищете, оставьте их, пусть идут, - Да сбудется слово, реченное Им; из тех, которых Ты мне дал, Я не погубил никого”.
Но горячий в поступках Петр выхватил у Него из-за пояса меч и ударил первосвященнического раба, и отсек ему правое ухо.
И звали этого раба Малх ….
Тогда Он сказал: “… оставьте, довольно.” И коснувшись уха Малха, исцелил его.
И еще Он сказал Петру: ”Возврати меч в его место, ибо все, взявшие меч, мечем
погибнут; ”
После всего этого я понял, что должен заменить одного из Двенадцати, а именно того, кто за тридцать сребреников предал Его. Ведь число 12 отнюдь не случайное число в этом мире.
Петр тоже хорошо это понимал и отдал Его меч мне.
С тех пор я храню этот меч до того момента, когда Он снова придет в этот мир и воспользуется Своим мечом по не известному нам, но несомненно всеблагому назначению”.

-Все это очень интересно, - сказал Клим, - Вы талантливый сочинитель. Вам надо публиковаться!
- На публикации, скорее всего, у всех нас уже не остается времени, добрый господин ….
Кроме меча на сохранении у меня находилось множество других вещей.
Это была Чаша, это было Копье, это были скрижали Завета, это были трубы Страшного Суда, это была и нотная партитура для этих труб ….
Так вот, за этими предметами ко мне уже приходили недавно их настоящие владельцы: Иосиф Аримафейский, Лонгин, Моисей, Гавриил и забрали их у меня.
Из предметов долгого хранения у меня остались только этот меч и ключи.
Впрочем, за ключами Петр обещал зайти завтра ….
И тогда останется дождаться только Его прихода, - антиквар печально усмехнулся, покрывая черным бархатом предметы на прилавках.
-А Вам уже пора идти, - добавил он,- Ведь Вы нашли то, что искали?
-Да, спасибо огромное, и до свидания, - ответил я и направился к двери на улицу.
-До свидания где? – спросил на прощание антиквар, запирая за мной дверь.
Очутившись на улице, Клим еще некоторое время постоял у витрины магазина, затягиваясь сигаретой.
Странный разговор с антикваром не выходил у него из головы.
Он вспомнил, что за время беседы с антикваром никто не входил в магазин с улицы, хотя народу на Кузнецком мосту значительно прибавилось, и двери соседних магазинов все время распахивались, впуская и выпуская оживленных покупателей.
Почему-то вспомнил Клим тонкий белый шрам вокруг правого уха человека за прилавком.
А губы уже сами по себе шептали фамилию антиквара.
Клим перекатывал на языке слоги этого слова, как перекатывают во рту вишневую косточку, перед тем как ее выплюнуть или, для разнообразия ощущений, ею же подавиться ….
Я стоял на потрескавшейся от зноя белесой земле. Под босыми ногами в пыли жалким черным эмбрионом корчилась моя тень.
А на вершине лысого холма центурион уже поднес на расстояние последнего удара к обвисшему на кресте телу острие копья.
И огромная зловещая туча, ползущая со стороны моря, навсегда закрыла яростный глаз беспощадного солнца ….
Я выплюнул вишневую косточку в прах под ногами: Мал – хо – вич, Малх – ович, Малх!
Какая-то мысль тенью прошла у меня по подсознанию, но тут меня толкнули в бок.
Клим поднял глаза, и предпраздничный поток людей повлек его вниз по улице.
Он вспомнил, что хотел зайти в книжный магазин на Тверской улице и зашагал навстречу огням большого города.
Ночью я очень плохо спал. Что-то не давало мне покоя. Мысли все время соскакивали на последние слова Малха.
Что он имел в виду, когда говорил: “До свидания где”?
Ранним утром Клим снова поехал на Кузнецкий мост.
Погода переменилась, с неба пошел густой снег, слегка подморозило.
В том помещении, где вчера был антикварный магазин, молодые люди и девушки в свитерах с фирменными надписями на груди и спинах украшали мишурой и гирляндами витрины салона связи и бойко торговали сотовыми телефонами.
Осматриваясь по сторонам, Клим потолкался среди покупателей. Ничего из увиденного не напоминало ему интерьеров магазина из вчерашнего дня. Наводить справки об антикваре в этой атмосфере атеизма и практицизма не имело смысла.
Клим вышел на улицу. За моей спиной мелодично звякнул колокольчик.
Обмирая и чувствуя, как дыбом встают волосы на голове, я медленно оглянулся.
Нет, конечно же, мне показалось.
Все так же за стеклами витрин в ярко освещенном помещении стояли ряды сотовых телефонов и цифровых камер.
Все так же белые хлопья снега падали на скользкие булыжники мостовой.
Я направился к станции метро, машинально взглянув на запястье левой руки. Стрелки на часах Гюнтера Лютьенса рассыпались по циферблату тонким слоем ржавчины.
Что-то изменилось в мире вокруг меня.
Было так, как будто в неизмеримой дали начали отстукивать гулкие секунды часы вселенских размеров.
Мир замер в ожидании Его прихода...
Но все эти ожидания Клима уже не касались. Я почувствовал как сам рассыпаюсь, превращаясь в песок, который подхватывает ураганный ветер, закручивает в спираль и уносит по какой-то извилистой трубе со множеством крутых поворотов.
Глаз у меня уже не было, но осталось ощущение скорости, чувство инерции при резких поворотах, и гулкие вибрации секунд четвертого измерения.

…......................................................................................................................................................
-И это все что вы имеете мне доложить, мой капитан?- голос адмирала Канальяса был донельзя язвителен и насмешлив.
Фон Краузе стоял навытяжку в знакомом по прошлым вызовам к адмиралу огромном кабинете, обшитом резными дубовыми панелями, и кажущемся еще темнее из-за того что за огромным окном шел осенний дождь. Низкие набухшие влагой тучи казалось цеплялись за липы на Унтер-ден-Линден, поливая берлинские улицы мелкими капельками дождя-сеянца.
Но фон Краузе было не до метеорологических наблюдений. Он отчетливо представлял разницу между метеорологией, метеоритным дождем и бытовым метеоризмом.
Последний мог проявиться у меня в любой момент, потому что фон Краузе больше всего боялся именно такого насмешливого тона, каким начал говорить с ним адмирал Канальяс, после того как выслушал отчет об экспедиции к Полюсам.
По слухам капитан рейхсвера Краузе знал, что именно после разговора в таком тоне подчиненные адмирала обнаруживались в разных отдаленных местах земного шара, причем не всегда будучи в состоянии совместимом с жизнью.
Я уже приготовился к тому, что меня арестуют, и переправят в Африку, чтобы сбросить в водопад Виктория, как вдруг адмирал произнес: -Ну-ну, мой мальчик! Все не так уж и плохо! В общем, я тобой доволен... Хоть ты и вел себя в большинстве рассказанных тобой эпизодов как полнейший болван, но, вероятно, в глазах русских таким и должен был быть по жизни бедный остзейский барончик, выслужившийся в авиации до чина штабс-капитана. Так что из образа, созданного тобой ты не выпал, тебя не расшифровали и сведения ты принес занятные...
Адмирал сделал знак рукой, и фон Краузе стал по стойке смирно. Адмирал неслышно, как кошка, прошел по персидскому ковру мимо капитана и, обогнув огромный письменный стол, уселся в кожаное рабочее кресло. Когда он проходил мимо, от черного сукна морского мундира адмирала пахнуло на меня терпким ароматом голландского трубочного табака «Амфора». Мне нестерпимо захотелось присесть и закурить. Но команды не было, и фон Краузе продолжал стоять, поедая глазами начальство.
Начальство набивало трубку табаком, извлекаемом из емкого кисета, сшитого из шкуры морского леопарда.
Кисет подарили адмиралу члены команды подводной лодки U-2, после того как адмирал, находившийся тогда в звании корветен-капитана, и будучи командиром лодки, спас корабль у берегов Земли Королевы Мод, сумев организовать работы по ремонту центробежного секционного насоса, с помощью которого был откачана за борт вода из поврежденной балластной цистерны, в которую подача сжатого воздуха из баллонов оказалась невозможной.
Пока адмирал утаптывал табак и раскуривал трубку, я рассматривал костяной моржовый хер, укрепленный в двух держателях на стене за спиной адмирала.
Этот хер моржовый был тоже подарком подчиненных, но уже из океана, расположенного в другом полушарии Земли.
Подводная лодка проекта ХII под командованием адмирала, тогда уже капитана-цур-зее, совершала разведывательное плавание вдоль южного берега Северного Ледовитого океана, собирая сведения о погоде, состоянии ледяных полей, морских течениях.
Дело было весной, в период моржового гона. Один морж-гигант принял U-Boat за самку-моржиху, и недолго думая засадил свой хер в кормовой торпедный аппарат подводной лодки.
Затем он с энтузиазмом принялся за свой нелегкий труд по продолжению потомства.
Беда заключалась в том, что моржовый хер пробил обе крышки торпедного аппарата — наружную и внутреннюю, и забортная вода начала поступать в кормовой отсек.
Экипаж был не в состоянии ликвидировать пробоину, так как морж вошел в раж, туда-сюда раскачивая лодку, и сбивая с ног аварийную партию.
Капитан Канальяс не растерялся, приказав экипажу покинуть кормовой отсек и задраить люк. После чего он скомандовал экстренное погружение.
В носовую балластную цистерну была перекачана вода, рули глубины были поставлены на максимальный угол наклона, а оба электродвигателя были включены на максимальные обороты. Лодка круто пошла вниз, благо глубины позволяли провести этот маневр, а костяной хер моржовый не выдержал и сломался.
Так и пришлось возвращаться на базу с затопленным кормовым отсеком. В сухом доке в Готенхафене хер моржовый был извлечен из кормового отсека, и подарен капитану Канальясу на память, вместе с адмиральскими погонами.
По повелению Кайзера на хере моржовом ювелирами была выгравирована и покрыта серебром следующая надпись: Хер — хером, а головой думать надо!
Между тем адмирал раскурил трубку и кивнул мне головой, предлагая присаживаться. Я принес на край стула с высокой деревянной спинкой, который стоял в ряду других у длинного стола для совещаний, придвинутого торцом к адмиральскому письменному столу.
-Разрешаю курить, - наконец-то услышал я голос адмирала, сразу же залазя в карман за папиросами и спичками.
-Итак, что мы знаем? - адмирал посипел трубкой.
-Мы знаем что существует энное количество Реальностей, в числе которых находится и Реальность в которой существуем мы с вами, фон Краузе. И все бы ничего, пусть бы существовали, но эти Реальности по какой-то причине нестабильны, внезапно прекращая свое существование. И если я смог бы смириться с тем, что Реальность капитана фон Краузе вместе с ним внезапно исчезла, ибо служение Родине превыше всего! И если я смог бы смириться с тем, что Реальность в которой существует Россия так же исчезла, то с тем что гибнет Реальность в которой существует Германия, Кайзер, и я, адмирал Канальяс... Вот с этим, фон Краузе, я мириться не позволю!
-Что там еще наговорил вам этот профессор-англичанин Рейнольдс? Война между Россией, Францией, Британией и Германией в 1914 году? Поражение Германии? Версальский мир? Вагончик в Амьенском лесу? Маршал Фош? Революция в России и Германии? Новая война в 1939-м, и новое поражение, на этот раз навсегда? Библейское государство Новый Вифлеем на берегу Иордана? Окончательный крах России в 1993-м? Негр-президент в САСШ? Парады гомосексуалистов и лесбиянок на площадях столиц? -голос адмирала возмущенно звенел в тишине кабинета.
Мне внезапно показалось, что даже портреты Карла дер Гроссе, Бисмарка и Ницше, висящие на стенах, внимательно слушают адмирала, впившись в него нарисованными глазами.
-Так вот, капитан Краузе! Судьбе угодно было дать нам шанс попытаться исправить историческую несправедливость.
Я испросил у Кайзера аудиенцию. Сегодня, в восемнадцать ноль ноль, по берлинскому времени!
Только Кайзер, я и вы, капитан! Беседа, так сказать, в шесть глаз.
Докладывать будете так же, как докладывали мне, только без этих описаний колониальных приключений.
Без ваших поручиков Ржевских, без пилотов Тараноффых, и без ваших баб!
Только главное! Только то, что имеет отношение к устоям мироздания! И не забудьте историю с майором Баттом... Эту его поездку в предвоенную Европу!
Обязательно доложить о большевисткой партии, о гражданской войне, о послевоенном устройстве мира!
Вы же жили в Париже в 20-х годах, после того как большевики разбили ваши Белые армии...
И про инженера Гарина с его гиперболоидом... И про инженера Лося с его междупланетным летательным аппаратом... И про революцию на Марсе не забудьте, капитан!
И пусть эти Реальности уже не существуют... Но существует англичанин Рейнольдс с его Машиной Времени, который черт-те что может злоумышлять! И мне совсем не нравится, что наша Реальность всего лишь одна из многих.
Химмельсрайхдоннерветтернохайнмальшайзеунддертойфель! Капитан Краузе! Слушай мою команду!
Это НАША Реальность! И она должна стать ЕДИНСТВЕННОЙ РЕАЛЬНОСТЬЮ во Вселенной! Готт мит унс! Хох!

Через месяц я вспоминал эти слова адмирала, скрючась в душной жаркой темноте и обливаясь потом…

…В 1800 по Берлинскому времени мы с адмиралом стояли в кабинете Кайзера. Его Императорское Величество выслушал меня не приглашая нас присесть.
Вероятно желая подчеркнуть важность сообщаемых мной сведений Кайзер сам все время доклада оставался на ногах, передвигаясь вдоль внутренней стены кабинета полностью скрытой под картой Европы.
Иногда Его Величество останавливался у карты вглядываясь в ту или иную точку на ней. Вероятно, слушая мой рассказ, он что-то для себя проверял или уточнял на карте, вслед за развитием моего повествования.
Но уже начиная с того момента в рассказе, когда наш ИМ-2 втянуло потоком воздуха во внутреннюю полость Земли, он перестал разглядывать карту Европы, а обратил взгляд своих внимательных глаз на меня.
Я постарался побороть смущение и, на мой взгляд, довольно связно продолжил свой доклад.
После того, как я описал старт бронзового яйца и полет на Марс, Кайзер приблизился ко мне и, крепко пожав руку, поблагодарил меня за службу Фатерланду.
Затем он прошел к письменному столу и, отомкнув дверь сейфа из крупповской стали, достал из его недр коричневый бумажный пакет и черную квадратную коробочку, и вновь приблизился ко мне.
Адмирал сделал шаг в сторону и назад, оставляя меня один на один с Кайзером.
Его Величество достал из бумажного пакета Железный Крест второго класса на ленте.
Я склонил голову и кайзер надел мне на шею черно-бело-красную ленту с наградой. Я щелкнул каблуками в наших лучших армейских традициях.
Последующее превзошло все мои мечты! Кайзер нажал на кнопку-защелку и извлек из коробочки Железный Крест первого класса. После чего он пристегнул его к карману моего кителя, прямо под сердцем.
После всего великий Император милостиво улыбнулся мне и позволил удалиться, оставшись наедине с адмиралом Канальясом.
Поскольку я прибыл вместе с адмиралом на его служебном BMW и под его командой, то счел необходимым дождаться адмирала с целью получения дальнейших указаний по службе.
А пока радость и гордость переполняли мое сердце. Я с разрешения адьютанта Кайзера, полковника Мольтке-младшего, покинул приемную и спустился по широким ступеням покрытой коврами парадной лестницы в вестибюль, охраняемый дюжими гвардейцами полка Лейбштандарт.
Остановившись перед огромным настенным зеркалом я принялся поправлять мои новые награды. Железный Крест второго класса мне суждено было носить на нашейной ленте только один день – день награждения. Уже завтра я обязан буду спрятать орден в пакет, разрезать орденскую ленту и продеть ее в петлицу третьей пуговицы сверху на моем кителе – таковы были правила ношения.
Но уж сегодня я мог себе позволить полюбоваться на новоиспеченного кавалера двух Железных Крестов.
В этот момент ко мне подошли двое офицеров в форме гехайматштатсполицай и, предъявив жетон, предложили следовать за ними. Я огляделся вокруг, надеясь увидеть подле адмирала Канальяса, дабы разрешить явное недоразумение, но меня буквально вынесли на руках из подъезда Приемной и втолкнули в салон Audi, окна котого были закрыты изнутри темными шторками.
В салоне мне накинули на голову мешок из черной материи. Дневной свет померк в моих глазах, а сердце защемило тоской.
С тех пор прошел месяц. Я ни разу не находился вне помещений без черного мешка на голове. Весь месяц меня куда-то везли.
По ощущениям это были автомобили, поезда и, наконец недели две мы плыли на корабле по морю. Я ощущал морскую качку и слышал крики чаек. Потом меня опять много дней везли на автомобиле по проселочным дорогам.
Было очень жарко и я начал подозревать что мои опасения насчет некоторых поступков адмирала Канальяса начинают сбываться.
Если бы я тогда знал, чем кончится мое вынужденное путешествие! Я бы… А что я бы смог сделать будучи в наручниках под охраной нескольких агентов тайной полиции?
В любом случае история капитана Краузе подходит к концу…

Потому что меня несколько минут назад, не снимая с головы мешка, поместили в деревянную бочку, закрыли и заколотили крышку и скатили бочку с обрыва.
Судя по тому, как бочку крутит на поверхности воды, и по тому, что рев водяного потока все ближе, меня все-таки сбросили в водопад Виктория…

Биологическая справка:

Хер моржовый: он же пенис моржа.

Одна из скелетных костей моржа. Он же «хрен моржовый».
Содержащаяся в пенисе моржа кость имеет длину около 50 см.
По абсолютной длине эта кость уступает только китам, а относительно длины тела — уверенно держит рекорд среди млекопитающих.

 Отправлено: 14.05.11 09:26. Заголовок: Гельсинфорское согла..

Гельсинфорское соглашение (начало).

Летом 1913 года новейший германский дредноут KAISER, с императором Вильгельмом II на борту, вышел во главе эскадры боевых кораблей из Готенхафена на учения в Балтийское море.
Из окна верхнего этажа пятиэтажного доходного дома на Курфюрстендам в мощный адмиралтейский бинокль можно было видеть фигуру императора, облаченную в черный морской мундир на правом крыле боевого мостика.
Резидент английской разведки MI-6 Рейли с ненавистью наблюдал, как снимаются с якорей на рейде, маневрируют и вытягиваются в кильватерную колонну низкие серые силуэты бронированных гигантов.
Выпуская из труб клубы черного дыма, тут же сносимого ветром на ост, вслед за мателотом с императором на борту, в открытое море потянулись дредноуты PRINZ REGENT LUITPOLD и KAISERIN. Горизонт на норде был испещрен дымами, мачтами и надстройками.
Еще раньше, Рейли отметил шифрованной записью карандашом на оборотной стороне старого почтового конверта, который теперь лежал на широком подоконнике, выход из гавани линейных крейсеров GOEBEN, MOLTKE и VON DER TANN в сопровождении трех десятков номерных миноносцев.
Выждав, когда даже в бинокль уже было невозможно разглядеть моряков, стоящих на мостике дредноута KAISER, Рейли прикрыл окно, повернув массивную бронзовую рукоятку. Затем он спрятал во внутренний карман пиджака исписанный условными символами почтовый конверт, и пересек кабинет по диагонали, направляясь к книжному шкафу.
Положив на полку тяжелый бинокль, Рейли на минуту задумался, упершись невидящим взглядом в кожаные и ледериновые корешки книжных томов.
-Итак, - думал Рейли, -В текст сообщения, кроме перечня кораблей вышедших на учения необходимо включить то обстоятельство, что сам император находился на борту флагмана.
Сам по себе этот факт укладывался в общую картину событий. За последний десяток лет военно-морской флот Германии увеличился количественно и качественно. Чему кайзер уделял огромное внимание. Флот находился под его патронажем.
Уже сейчас по количеству дредноутов Флот Открытого Моря (как называли его сами немцы) приближался к числу дредноутов Королевского Флота. Агенты MI-6 докладывали об окончании строительства еще четырех дредноутов MARKGRAF, KONIG, KRON PRINZ и GROSSER KURFURST.
Конечно, 12 дюймовые орудия немцев – это не 13,5 дюймовки новейших британских дредноутов, вроде IRON DUKE и MARLBOROUGH, но при достаточной выучке комендоров и хорошем управлении в бою… Впрочем, единственная морская нация – это англичане. А британский Королевский Флот – самый мощный в мире! Недаром над Британской Империей никогда не заходит солнце! Бог хранит Британию!
Рейли прервал свои размышления. Достав из второго ряда книг стоящих на верхней полке потрепанный томик стихов Шелли, который являлся кодовой книгой, и переместившись за письменный стол, Рейли принялся составлять шифрованную депешу в Адмиралтейство. Надо было успеть до отплытия пакетбота из Готенхафена. Главный Лорд должен знать самые свежие новости – кайзер на борту одноименного дредноута вышел на учения в Балтийское море.



Если бы мистер Рейли знал, что эскадра, набрав ход до 18-ти узлов засветло прошла мимо острова Готланд, оставив его слева по борту, и уже в светлых летних сумерках, примерно на 59-м градусе с.ш. застопорила хода, ложась в дрейф. Если бы мистер Рейли видел как к борту дредноута KAISER на расстояние полукабельтова приблизился эсминец номер 21, который принял через некоторое время двух пассажиров в накинутых на плечи черных плащах с капюшонами низко надвинутыми на лицо. Пассажиры взобрались на низкий борт миноносца из подвалившей к нему шлюпки, спущенной с дредноута, а затем скрылись в командирской рубке.
После этого корабли эскадры медленно двинулись на север по направлению к Аландским островам, а миноносец, отчаянно дымя всеми тремя трубами понесся по слабо зыбящему морю на северо-восток.
Если бы мистер Рейли знал об этом, то тогда история нашего мира была бы совершенно другой.



Если бы мистер Рейли знал, что эскадра, набрав ход до 18-ти узлов засветло прошла мимо острова Готланд, оставив его слева по борту, и уже в светлых летних сумерках, примерно на 59-м градусе с.ш. застопорила хода, ложась в дрейф. Если бы мистер Рейли видел как к борту дредноута KAISER на расстояние полукабельтова приблизился эсминец номер 21, который принял через некоторое время двух пассажиров в накинутых на плечи черных плащах с капюшонами низко надвинутыми на лицо. Пассажиры взобрались на низкий борт миноносца из подвалившей к нему шлюпки, спущенной с дредноута, а затем скрылись в командирской рубке.
После этого корабли эскадры медленно двинулись на север по направлению к Аландским островам, а миноносец, отчаянно дымя всеми четырьмя трубами понесся по слабо зыбящему морю на северо-восток.
Если бы мистер Рейли знал об этом, то тогда история нашего мира была бы совершенно другой.
Но мистер Рейли не узнал,и все случилось так как случилось…
К утру миноносец номер 21 сбросил ход до 10-ти узлов. Оберлейтенант цур Зее Бетман и пять вахтенных сигнальщиков вглядывались в поверхность моря. Лоция показывала на подходе к острову Коркеасаари большие глубины, но оберлейтенант не хотел рисковать, опасаясь подводных скал.
Скомандовав в переговорную трубу в машинное отделение об уменьшении хода, Бетман осторожно маневрируя рулями приближался к причалу, облицованному гранитными плитами.
У причала уже стоял русский миноносец. Бетман был предупрежден адмиралом Канальясом о том, что на Коркеасаари будет находиться какой-то русский корабль, не уточняя тип корабля.
По низкому силуэту и обводам оберлейтенант опознал корабль как миноносец, а принадлежность корабля можно было определить по кормовому флагу, слабо развевающемуся на утреннем ветерке.



В любое другое время Бетман протянул бы руку за справочником флотов корветтенкапитана Вейера, который всегда держал под рукой в рубке, с целью уточнить характеристики русского миноносца, но сейчас…
Сейчас ему надо было причалить к борту русского корабля, так как длины причала явно не хватало для одновременной стоянки двух миноносцев.
Впрочем, выучка сказалась. Через десять минут ювелирной работы рулями и машинами номер 21 оказался борт о борт с русским эсминцем. С борта немецкого миноносца полетели причальные концы, тут же подхваченные вахтенными русскими моряками. Еще минута и те же сильные руки подтянули номер 21 к борту русского миноносца.
За спиной Бетмана раздались шаги. Оберлейтенант обернулся, и вытянулся по стойке смирно – перед ним стояли кайзер и адмирал Канальяс.
-Оберлейтенант, - произнес адмирал, едва заметно улыбаясь тонкими губами.
-Естественно, вы нас на борту не видели. О длинных языках команды озаботьтесь сами. Или ими озабочусь я сам лично…, - продолжил Канальяс.
-Яволь! –откозырял Бетман.
Между тем кайзер вслед за адмиралом перебрался на борт русского миноносца. Встречные вахтенные матросы молча отдавали честь обоим офицерам.
На причале кайзер и адмирал уселись в закрытую черную карету, запряженную четверкой вороных коней. Кучер взмахнул кнутом и кони взяли с места, унося карету по дороге вглубь острова.

Уже несколько десятков лет на остров ходил паром, на котором жители Гельсинфорса ездили на пикники и прогулки. В 1889 году на острове Коркеасаари был открыт зоопарк. А за пять лет до этого события на острове открылся ресторан “Pukki”.
Что означало это название кайзер Вильгельм не знал, а спросить у адмирала сейчас, за несколько десятков минут перед важнейшей встречей в истории, он посчитал неприемлемой для себя суетой.
Собственно место для тайной встречи было предложено русской стороной, после того как по секретным дипломатическим каналам российскому самодержцу Николаю II была передана просьба о переговорах.
Собственно в прошлом они с царем неоднократно встречались, так как симпатизировали друг другу и были родственниками. Встречались они во время официальных и дружественных визитов. Они даже охотились вместе. Кроме всего прочего старый канцлер Бисмарк видел военный и экономический союз с Россией единственно приемлемым для политического курса Германии.
В июле 1905 года на борту царской яхты “Полярная звезда”, недалеко от Выборга, у берегов острова Бьёрке, Николай II подписал договор о взаимопомощи в Европе в случае нападения на одну из них какой-нибудь европейской державы.
В том далеком теперь году Вильгельм II воспользовался недовольством царя и его правительства позицией, которую заняла Британия в русско-японском вопросе, впрочем, как и всегда, когда дело касалось России.
Однако после размышлений, а главное давления со стороны советников, царь уверовал, что данный договор не выгоден России. Ведь в случае войны с Британией военные действия развернулись быв первую очередь в Средней Азии, где сталкивались интересы России и Британии, но где не было реальных возможностей получить помощь от Германии. К тому же Франция никогда бы не вошла в коалиционный тройственный союз с Германией, в первую очередь, и Россией. Ламздорф и Витте оказали давление на не отличающегося особой твердостью в отстаивании своих взглядов Николая II, и царь вынужден был в личном письме сообщить Вильгельму II о том, что договор вступит в силу только после того как Германия обеспечит вступление Франции в этот союз.
Фактически договор был расторгнут.
И вот сейчас, по прошествии восьми лет, Вильгельм II решил вновь попытаться заключить союз с Россией.
Но на этот раз у кайзера имелись очень весомые аргументы для своего нерешительного родственника. Он сам, впервые изучив доклад капитана фон Краузе, который ему был представлен адмиралом Канальясом, не поверил ни одному слову из этого документа.
Но доводы аналитического отдела абвера (защита - так адмирал назвал свою новую разведывательную организацию), размышления самого кайзера, беседы с адмиралом и учеными-физиками Гейзенбергом и Планком убедили его в новой картине мироздания. То что он узнал о вероятностном будущем Германии, его самого, Европы, всего мира в целом подвигло его к незамедлительным действиям.
Сейчас, перед встречей с кузеном он не испытывал ничего, кроме решимости убедить царя стать его единомышленником, а значит и союзником.

Размышления Вильгельма II были прерваны громким звуком тпр-рру-уу, какой издают кучера по всему миру натягивая поводья на себя и желая остановить разгоряченных лошадей. Карета остановилась на мощеной плитняком площадке перед навесом над входом в ресторан. О том, что это ресторан напоминали широкие свежевымытые окна и надпись белыми буквами по красному фону вывески: “PUKKI RESTORACIA”.
Вокруг не было видно ни души. До слуха кайзера и адмирала долетал только шум морского ветра в кронах высоких сосен. Когда адмирал, а вслед за ним и кайзер выбрались из кареты и на минуту остановились перед вращающейся дверью ресторана оправляя свои пояса и мундиры в воздухе раздалось громкое яростное звериное рычание.
Кайзер инстинктивно ухватился рукой за рукоятку кортика, висевшего в ножнах на поясе, а адмирал выхватил из кармана кителя плоский пистолет “вальтер”.
Но ничего не произошло, только кони у них за спиной шумно дыша взволнованно застучали подковами по каменным плитам.
Кайзер оглянулся и пожал плечами. Затем они вошли в прихожую залу ресторана. Электрические лампочки в стеклянной люстре были погашены, а потому в зале было полутемно. Из одного из кресел, расставленных вперемешку с низкими журнальными столиками у стен залы, им навстречу поднялась плотная фигура в черном военно-морском мундире.
Адмирал Канальяс узнал морского министра адмирала Григоровича. Григорович надел на голову фуражку и приветствовал кайзера и адмирала, приложив ладонь правой руки к черному козырьку фуражки. Затем он жестом указал на одну из закрытых дверей. Канальяс прошел вперед и, открыв дверь, заглянул в помещение.
Это был уютный отдельный кабинет, с широким окном во всю противоположную двери стену. В кабинете стоял круглый стол, покрытый крахмальной кипельно-белой скатертью, и уставленный всевозможной столовой посудой с кушаньями под стеклянными колпаками для обеда на четыре персоны. Еще один низкий стол и четыре кресла стояли у окна.
Вокруг круглого стола располагались четыре стула с высокими резными спинками.
У окна, спиной к вошедшим, задумчиво глядя в окно, стоял государь император Николай II.
За стеклом в некотором отдалении располагались две открытые вольеры, отделенные широким и глубоким бетонированным рвом друг от друга и от возможных посетителей зоопарка.
Сейчас никого посторонних на острове не было, а потому белые медведи и белые барсы в вольерах занимались своими звериными делами, не отвлекаясь на аппетитных, но недоступных зрителей.
Царь обернулся на звук открываемой двери, и сделал несколько шагов по ковру навстречу кайзеру. Они обнялись и пожали друг другу руки.
Прозвучали все положенные при встрече слова приветствия и все четверо расселись вокруг стола.
Прислуги не предполагалось, а потому Николай II, являясь хозяином, предложил присутствующим отобедать, чем Бог послал, и обслуживать себя самостоятельно.
Какое-то время гости и хозяева утоляли голод и жажду.
Отменно приготовленные закуски и блюда хорошо шли под русскую и финскую водки.
Насытившись, все вытащили салфетки из воротничков, и перешли в кресла, установленные у курительного столика у окна.
Усевшись поудобнее, царь предложил всем курить.



На фото слева - направо: император Вильгельм II, император Николай II, морской министр адмирал Григорович.
Фотографии адмирала Канальяса в архивах обнаружить не удалось.

Все присутствующие достали портсигары.
Дождавшись когда Николай II прикурит от спички папиросу и, сделав пару затяжек, откинется на спинку кресла, Вильгельм II заговорил.
-Господа! Один раз я уже предлагал от имени Германской империи военный, политический и экономический союз с Российской империей. Однако по ряду причин этот союз не был принят Вами, Ваше Императорское Величество! – последовал вежливый кивок головой в сторону царя.
-С тех пор кое-что изменилось, и изменилось настолько, что я вынужден вновь предложить союз между Германией и Россией. Я надеюсь на ваше благоразумие господа, а еще более на чувство ответственности перед своей Родиной! – кайзер сделал паузу, внимательно вглядываясь в лицо царя.
Николай II докуривал папиросу и не поднимал глаз на кайзера, весь окутавшись клубами дыма.
Молчание затягивалось, и кайзер вновь заговорил: -В таком случае, я попрошу вас, господа адмиралы, оставить нас наедине с Их Величеством на пару слов. Обещаю, что это не займет много времени. Впоследствии мы вновь возобновим нашу встречу.
Канальяс вслед за Григоровичем проследовал в прихожую залу, плотно притворив за собой тяжелую дубовую дверь.
Кайзер щелкнул замком платинового портсигара и вытащил из него еще одну папиросу “Адлер”. Несмотря на только что выкуренную папиросу он опять закурил.
Царь наконец-то поднял глаза и взглянул в лицо кайзеру, как будто что-то предчувствуя.
Между тем Вильгельм тихо заговорил.
-Дорогой кузен! В руки адмирала Канальяса попали данные необычайной важности. Эти данные касаются нашего с тобой будущего… И будущего Империй которыми нам суждено править, - кайзер прикурил папиросу и сделал паузу, вдыхая ароматный дымок.
-Да, да, да! Божьей милостью мы помазанники …, - подхватил Николай II, но Вильгельм резко прервал его.
-Бог тут не причем, кузен! Много он помог России в войне с Японией? Много он помог Вашему единственному сыну и наследнику, обрекая его на муки связанные с болезнью гемофилией? И много он поможет нам в том будущем, о котором узнал адмирал Канальяс через своего агента? Оставьте Ваши надежды, кузен, на доброго Бога! Нам нужно надеяться на Бога, но и самим не плошать! Так, кажется, говорится в Вашей русской пословице?
Николай II во время монолога кайзера побледнел и, стиснув пальцы рук в замок у себя на коленях, не спускал глаз с лица Вильгельма. На его лице было написана тревога и недоумение.

 Отправлено: 18.05.11 11:19. Заголовок: Внутри Земли. ИМ п..

Внутри Земли.

ИМ падал в полной темноте, Определить его положение было невозможно, но вестибулярный аппарат ротмистра услужливо подсказывал ему, что аэроплан вращается. Ось вращения проходила через центроплан. ИМ был словно подвешен на невидимой нити, и, казалось, что кто-то, тоже невидимый и могучий, вращая, опускал аппарат всё ниже. Высотомер показал уровень «ноль» и дальше стал бесполезен. Хронометр отсчитывал секунды, аэроплан вращался и падал. Всё это было похоже на затянувшийся ночной кошмар во сне – ты падаешь в яму без дна и не можешь ничего сделать.
- Девяносто секунд! – хриплый голос Лемке нарушил тишину.
- И это после нулевого уровня – уточнил Кудасов, - под нами бездна.
Прошло ещё столько же времени, и тут что-то поменялось за бортом – кромешная тьма, стала на глазах редеть, и в один миг в кабине стало светло.
Воздушный корабль, словно выпал из гигантской трубы.
Вокруг было синее небо и яркий свет. Внизу была земля, покрытая зелёной густой растительностью. Стало заметно теплее, и стёкла покрылись каплями воды – это конденсировался теплый воздух, попадая на холодную поверхность аэроплана.
Внезапно, раздался раскат грома, и чистое безоблачное небо прочертила молния. На высоте, примерно, в три километра виднелась небольшая туча, которая и разродилась электрическим разрядом.
- Запустились моторы! – в голосе кондуктОра слышалось удивление, смешанное с радостью, - неужто, от молнии, Леопольд Эрастович?
- Не исключаю такой возможности, Ян Янович – ответил Кудасов – начинаю верить в чудеса.
Он попробовал рули, добавил оборотов моторам и воздушный корабль неторопливо, но уверенно, прекратил вращение и лёг на заданный ему ротмистром курс.
- Что-то больно просто мы вышли из плоского штопора – подумал Кудасов.
Дальнейшим его мыслям на этот счёт помешал громкий возглас Никольского, безотрывно, как и все на борту, наблюдавшего за проносящейся внизу землёй:
- Господин ротмистр, дым впереди, по левому борту, дистанция три километра!
Действительно, вдалеке, слева по курсу, вверх поднимался едва различимый в ярком свете дня, столб дыма.
- Аристарх, возьми управление, хочу рассмотреть источник дыма - сказал он, стоящему у него за спиной второму пилоту.
ИМ лёг на новый курс.
Через две минуты воздушный корабль достиг нужной точки. Густая зелень, до сей поры скрывавшая от взглядов экспедиционеров землю, внезапно закончилась, и внизу показалось открытое пространство.
Это была словно проплешина в местных джунглях. Коричневая земля, усыпанная мелкими камнями, образовала ровную площадку. Внизу горел костёр. Дым от него поднимался вертикально вверх. Невдалеке от костра, наблюдавшие в бинокли члены экипажа, заметили людей и какой-то навес из веток, рассмотреть который не удалось, так как воздушный корабль уже миновал это место.
- Аристарх, иди на второй круг!
ИМ уже заканчивал разворот, когда в небе над площадкой показался след сигнальной ракеты, и вот она вспыхнула ярким оранжевым цветом.
- Леопольд! Сигнал! – взгляд Лемке был прикован к загоревшемуся в небе огню.
Кудасов кивнул, не отрываясь от бинокля.
Вновь внизу показалась земля. Видно было, как фигурки людей внизу быстро сбрасывали ветки с навеса, и вот уже показалась хвостовая часть фюзеляжа аэроплана.Тут ротмистр оторвал бинокль от глаз, и, повернувшись к Лемке, тихо сказал – Похоже, мы нашли пропавший второй экипаж!
Он снова взялся за бинокль.
На земле стоял ИМ-2! Второй воздушный корабль экспедиции! Целый и невредимый!
- Сажаем? Я заметил неплохой ровный участок, явно пригодный для посадки – спросил Лемке.
- Да, иди на посадку со следующего круга.
Медленно тянулись минуты крайнего разворота и захода на посадочный курс. Площадка была невелика и была опасность задеть верхушки высоких деревьев, кольцом опоясывающих её. Но Аристарх превзошёл самого себя – впритирку пройдя над кронами, очень аккуратно посадил аэроплан.
Короткий пробег по мелким камням, отчего ИМ ощутимо трясло, и. наконец, остановка. Моторы выключены, винты замерли в неподвижности.
Экспедиционеры быстро покинули борт и очутились на твёрдой земле.
Под ногами была каменистая почва, обступившие стеной площадку деревья были явно тропического вида, вдобавок, было жарко.
К аэроплану бежали люди и, как недавно на острове в Ледовитом океане, впереди был поручик Ржевский.

Но в этот счастливый момент предстоящей встречи двух экипажей неизвестно откуда, рядом с гусаром возникла странная птица гигантских размеров (сейчас, сейчас…у Кудасова перед глазами показалась страница из курса лекций по криптозоологии…да это же…птеродактиль!).
Явно голодная тварь схватила нашего героя и довольно быстро махая крылами полетела в сторону леса, предвкушая грядущую обильную трапезу(она ещё не знала способностей Ржевского выходить сухим из воды).
Увидев, что поручик попал в очередную неприятность, ротмистр подавил тяжёлый вздох, но тотчас же успокоился. Он был уверен, что Ржевский вернётся. Вопрос был только в том – он придёт один или притащит ещё и птицу ?
Ведь пьяным и влюблённым всегда везёт – вспомнил Кудасов известное крылатое выражение, а поскольку даже сейчас поручик был явно навеселе и влюблён всегда и в любом месте, то оставалось подождать счастливой развязки.
Ротмистр оказался по счастию прав – через несколько дней герой скандалов и анекдотов вернулся.

Но об этом – в следующий раз, господа.

 Отправлено: 20.05.11 11:12. Заголовок: Первые дни в подзем..

Первые дни в подземном мире.

Поручик вернулся через неделю. Его приключения в обществе птеродактильши, а как оказалось летучая особь оказалась мамашей с двумя птенцами, подробно описАл штабс-капитан Киж в своих записках, кои были доступны нашим читателям, так что повторяться не будем.
Интересны последствия возвращения нашего героя.
И для поднятия духа экспедиционеров (как оказалось, этот любитель женщин и вина, стал совершенно необходим нашему небольшому обществу авантюристов), так и для развития науки, ибо профессор Каштанов снял с ментика и лосин Ржевского массу представителей местной фауны, в основном мелких паразитов, которыми тот обзавёлся, проживая в гнезде птеродактильши. Для этого, уважаемому профессору даже не пришлось применять эфир, для усыпления этой живности, так как местные кровосососы, уже были в глубочайшем похмелье, вкусив содержимое капилляров, вен и артерий поручика.
Надо сказать, что из всех участников экспедиции, именно профессор вместе со своей ассистенткой мадам Эммой Штольц, находились в состоянии повышенной возбудимости. И исключительно, по причине того, что местная фауна и флора, оказалась, в большинстве своём, совершенно отличной от той, что обитала и росла на поверхности Земли.
Не успели экспедиционеры ещё толком осмотреться в новом месте, а эти двое уже увлечённо кромсали ланцетами какую-то живность на плоском камне, причём профессор, вошедши в раж, издавал нечленораздельные звуки, прислушавшись к которым, можно было принять их за выражение полного восторга.
Проходящий мимо в этот момент капитан Кольцов неосторожно попытался посоветовать Каштанову не торопиться, поставить с помощью Добейко и Таранова палатку, в которой, собрав лабораторный стол, бывший в разобранном виде в запасах экспедиции, приступить к своим исследованиям.
Профессор даже не повёл бровью на слова руководителя экспедиции, весь углубившись во внутренности очередной жертвы науки, пока мадам Штольц, не сказала ему об этом громко, склонившись прямо к уху профессора. Только тогда, подняв довольно мутный взгляд (просьба не путать с аналогичным взглядом, поручика Ржевского), ответил примерно в таком смысле, что порядок при проведении опытов это хорошо, но сейчас не время думать об этом. Слишком много нового, необычного материала, а времени, может быть будет недостаточно, так что он, профессор может и так работать и так далее…
Кольцов понял, что он оказался в ненужном месте и в ненужное время. А посему отправился дальше.
Остальные были заняты осмотром аэропланов и разведкой окрестностей.
Авиатор Таранов был страшно рад возвращению своего друга и собутыльника. Все дни отсутствия оного, представитель общества Добролёт, ходил, как в воду опущенный. Он пару раз просился идти на поиски пропавшего поручика. Но ввиду явной опасности одиночного поиска, а также совершенной уверенности ротмистра Кудасова, которая передалась и остальным экспедиционерам (кроме самого Таранова), в непременном и успешном возвращении Ржевского, отпущен в это предприятие он не был.
Теперь два друга, не занятые осмотром и мелким ремонтом аэропланов, которым занимались Добейко, Азаров и Никольский, охраняли бивак экспедиции.
Несмотря на строгий порядок и временный «сухой закон», принятый ввиду особых обстоятельств нахождения в подземном мире, оба друга, как оказалось, нашли выход из затруднительного для них положения.
В один из дней, Кудасов заметил, что поручик, сменившийся с поста, при его приближении, прячет в карман плоскую фляжку. В свою очередь, поручик заметил, что его «заметили» и добровольно «сдался властям».
Оказалось, что «страждущие» друзья, в перерывах между дежурствами, по очереди, мастерили у себя в палатке аппарат для производства «живительной влаги» из местного сырья. Как нельзя лучше, для этого подошла местная разновидность кактуса, в изобилии росшая по периметру стоянки экспедиции. Во время нахождения на посту они заготавливали колючий материал, а, сменившись, принимались за выгонку «кактусовки».
В результате аппарат был конфискован, гусар-механик и представитель общества Добролёт получили официальные взыскания. Они поклялись больше этого не делать, а смиренно дожидаться отмены «сухого закона», надеясь, что этот момент наступит вскоре.

На этом закончим беглые зарисовки быта экспедиции, и обратимся вновь, к моменту прибытия ИМ-1 в подземный мир.
Прибытие, омрачённое похищением Ржевского, тем не менее, сразу перешло в практическое русло. Как только все немного успокоились после произошедшего, был собран совет. Капитан Кольцов и штабс-капитан Киж рассказали о том немногом, что удалось узнать за эти двое суток нахождения ИМ-2 в этой местности. Немногом, потому, что при приземлении было повреждено шасси, большим камнем, находившимся на площадке, и незамеченным сверху при заходе на посадку. Шасси требовало ремонта, который и производился силами почти всех членов экипажа. Вдобавок при посадке, от удара о злосчастный камень, и вызванном при этом сотрясении аэроплана, вышла из строя искровая радиостанция. И то, что совершенно неожиданно, прапорщиком Никольским был замечен сигнальный дым – оказалось счастливым случаем, соединившим экспедиционеров, так как радиосигнал второй экипаж подать не мог.

Итак – все в сборе.
Вокруг незнакомая местность и незнакомый мир. Животные, которым положено, в соответствии с историческим временем, быть ископаемыми, здесь прекрасно живут. Бегают вокруг и летают, крадут гусаров и могут преподнести ещё не один сюрприз.

Экспедиция продолжается!

 Отправлено: 22.05.11 12:57. Заголовок: Гельсинфорское согла..

Гельсинфорское соглашение (продолжение).

-Так вот… - Вильгельм II сделал паузу и потушил папиросу в хрустальной пепельнице.
-Так вот, - продолжил он, - Если мы с вами не придем к соглашению о совместных действиях против Британии, Франции, Италии, а впоследствии и САСШ, то нас ждет поражение в грядущей войне. Даже если мы с Вами договоримся о союзе, то неизвестно как сложится дальнейшая история… Но тут у нас появляется шанс. Маленький этот шанс, или большой – время покажет. По выражению Вашего лица я вижу, что мои аргументы, Ваше Величество, не возымели своего действия… Тогда я Вам расскажу о том что нас ждет в том случае, если Германия и Россия будут воевать друг против друга. Уже к 1916 году силы наших империй будут истощены. На полях сражений останутся лежать миллионы наших солдат, но победа достанется не нам. Она достанется даже не лимонникам и не лягушатникам. Единственной страной победившей в войне окажутся САСШ. А еще точнее, финансовые магнаты с Уолл-стрит. В России и Германии произойдут революции. Вы, Ваше Величество, отречетесь от престола. К этому моменту Ваша популярность как монарха, как помазанника Божьего на престол, как Верховного главнокомандующего будет равна нулю. Даже офицерский корпус будет приветствовать Ваше отречение. В России начнется гражданская война и все царское семейство, вместе с Вами и императрицей будет расстреляно в подвале особняка одного сибирского города. Ваших дочерей и сына будут добивать штыками, а затем лицевые кости черепа у всех будут разбиты прикладами винтовок и залиты кислотой. Затем трупы будут тайно захоронены в тайге. По окончанию гражданской войны Россию ждут преобразования, в результате которых она вновь станет одной из ведущих мировых держав, но уже без Вас. И память о вас будет предана забвению. Лет через двадцать пять произойдет еще одна Мировая война, в которой Германия и Россия будут воевать друг против друга. И опять в этой войне в конечном итоге выиграют Соединенные Штаты. А еще через пятьдесят лет после окончания второй Мировой войны, Россия превратится в сырьевой придаток своих бывших противников. Тысячелетняя история России закончится. Россия будет расчленена на множество марионеточных государств, управляемых с берегов Потомака.
Вы спросите, что будет с Германией? Поверьте, Германию ждет не менее печальное будущее, иначе я не делал бы Вам предложения о нашем союзе.
Николай II завороженно слушал рассказ кайзера. Тяжелое гнетущее чувство предопределенности вдавило его в кресло. Может ли такое быть? Откуда Вильгельм знает будущее?
-Каковы доказательства Ваших слов, кузен, - враз охрипшим голосом спросил царь у Вильгельма.

- Чем закончилась для России русско-японская война? - спросил как бы у себя, но обращаясь к царю, Вильгельм, - Наиболее тяжелые потери понес флот. В водах Тихого океана погибло или было захвачено японцами 67 боевых и вспомогательных судов российского флота общей стоимостью в 230 млн. руб., а вместе с артиллерийским и минным вооружением, хранившимся для флота в Порт-Артуре и тоже захваченным японцами, прямые материальные потери флота составили около 255,9 млн. рублей. Россия осталась практически без военно-морских сил: весь Балтийский флот был переведен на Дальний Восток, где и погиб, а Черноморский был закупорен, так как проход его через Босфор и Дарданеллы запрещали международные договоры...
-Это я по памяти, а теперь, извольте, я зачту по бумаге из отчета нашего человека, - устало ответствовал Вильгельм, - Этот текст он вырвал из какой-то статьи в газете, сохранил его и привез с собой. Слушайте же, Ваше Величество:

“Дальневосточная авантюра царизма, прямые расходы на которую составили, 2,3 млрд. руб. золотом, была первой причиной, которая привела вооруженные силы царизма в полное расстройство. Но, пожалуй, еще больший удар по ним нанесла революция 1905—1907 годов. Только за два первых ее года было зарегистрировано не менее 437 антиправительственных солдатских выступлений, в том числе 106 вооруженных. На сторону революционного народа переходили целые части, и нередко, как это было в Севастополе, Кронштадте, Владивостоке, Баку, Свеаборге и других городах, солдаты и матросы, поднявшие красный флаг, вели настоящие кровопролитные бои против войск, сохранивших верность правительству.

Разлагающе действовало на вооруженные силы постоянное использование их для подавления революционного движения. В 1905 г. для «содействия гражданским властям» войска вызывались около 4 тыс. раз. Для войны с собственным народом Военное министерство вынуждено было отрядить около 3,4 млн. человек (с учетом повторных вызовов), то есть количество солдат, привлеченных к борьбе с революцией, более чем в 3 раза превышало численность всей царской армии к началу 1905 г. (около 1 млн. человек). «Армия не учится, а служит вам», — бросил военный министр А. Ф. Редигер на одном из заседаний правительства председателю Совета министров и одновременно министру внутренних дел Столыпину.

Эти два обстоятельства и привели к резкому ослаблению вооруженных сил царизма. Повод для беспокойства давало не только полнейшее расстройство вооруженных сил в результате русско-японской войны, но и тот печальный для самодержавия факт, что в 1905— 1907 гг. впервые за его многовековую историю солдаты и матросы стали выходить из-под контроля офицеров, становились на сторону революционного народа.

В подобных условиях, при небывалом падении престижа царизма и вне и внутри страны, при все возраставшей финансово-экономической зависимости ее от более развитых западных держав, сохранить империю Романовых можно было только путем всемерного укрепления и развития вооруженных сил. Этого же требовало и обострение международных противоречий накануне первой мировой войны, повсеместный рост милитаризма и «маринизма» (как именовали в то время увлечение морскими силами), наиболее наглядным проявлением которого стало тогда англо-германское морское соперничество. Русским помещикам и буржуазии было ясно: второго Мукдена, второй Цусимы царизму не пережить; надо сделать все возможное, чтобы избежать этого, надо любой ценой поставить армию и флот на уровень современных требований военного дела.

Первым после русско-японской войны включилось в разработку новых программ вооружения морское ведомство, оставшееся практически без боевых судов, но с прежними штатами и окладами. К этому его подталкивало еще одно обстоятельство: в то время военно-морской флот России строился частью за границей, а частью на казенных заводах, которые нельзя было оставить без заказов. Настаивая на немедленной закладке броненосцев, морской министр А. А. Бирилев говорил на одном из совещаний летом 1906 г., что четыре крупнейших казенных завода стоят без работы, до предела сократили число рабочих, но и оставшимся при этих условиях нечего делать. «В настоящее время, — заявил он, — на первом плане вырисовывается вопрос, должны быть поддержаны заводы или нет? Середины в этом деле не существует. Надо безоговорочно сказать: да или нет. Если да, то надо приступить к постройке больших броненосцев, а если нет, то указать, кто берет на себя ответственность за такое решение перед царем, Россией и историей».

Различные варианты новых судостроительных программ Морское министерство разрабатывало еще до поражения при Цусиме, в марте — апреле 1905 г., поскольку после ухода на Дальний Восток 1-й, а затем и 2-й Тихоокеанских эскадр Балтийское море осталось почти совсем без боевых кораблей. В марте 1907 г. это министерство представило на рассмотрение царя сразу четыре варианта судостроительных программ. При этом минимальная сводилась к созданию на Балтике одной эскадры (8 линейных кораблей, 4 линейных крейсера, 9 легких крейсеров и 36 эсминцев), а максимальная — четырех эскадр такого же состава: двух для Тихого океана и по одной для Балтийского и Черного морей. Стоимость этих программ колебалась от 870 млн. до 5 млрд. рублей.

Одновременно и Военное министерство предъявило свои претензии к казне. По самым скромным его подсчетам, требовалось единовременно израсходовать более 2,1 млрд. рублей. Только на реорганизацию артиллерии генералы требовали 896 млн. руб., на инженерное дело — 582 млн.; кроме этих единовременных чрезвычайных расходов (растянутых, разумеется, на ряд лет), должны были возрасти на 144,5 млн. ежегодные обычные расходы Военного министерства, связанные с созданием новых дорогостоящих артиллерийских, инженерных и т. п. родов войск, их комплектованием, снабжением и т. д. «Размер исчисленной таким образом суммы, — вынужден был признать Редигер, — исключает всякую возможность рассчитывать на ее ассигнование, невзирая на то, что мероприятия, кои могли бы быть за счет этой громадной суммы созданы, стоят не на пути дальнейшего развития наших вооруженных сил, а лишь на пути их благоустройства и снабжения необходимым в уровень с современными требованиями военного дела». Признавая невозможность выделения государством такой колоссальной суммы, военный министр потребовал от управлений сократить свои претензии и сосредоточиться на «мероприятиях, почитаемых неотложными», и в то же время взять на учет меры, «подлежащие обсуждению в ближайшие годы» 36. Но и по программе-минимум требовалось единовременно 425 млн. руб. и увеличение бюджета на 76 млн. руб. в год.

В совокупности претензии морского и военного ведомств составили, таким образом, от 1,3 до 7,1 млрд. руб. единовременных расходов, то есть приблизительно от половины до трех годовых бюджетов страны в 1908 году. И это не считая неизбежного возрастания ежегодных расходов по обычным бюджетам обоих министерств. Средств требовалось много, а финансовое положение России в то время было просто отчаянным. Рассматривая смету на 1907 г., Совет министров 15 августа 1906 г. констатировал, что финансовое «состояние русского государства грозит самыми тяжелыми осложнениями, и в случае продолжения переживаемого нашим отечеством поистине смутного времени, может не хватить средств даже на совершенно неотложные потребности» . К 1909 г. государственный долг вырос в результате расходов, вызванных последствиями русско-японской войны и борьбы с революцией, еще на 3 млрд. руб., а ежегодные платежи процентов увеличились на 150 млн. руб. сверх того, что Россия уже платила раньше по государственному кредиту.

В этих условиях, при ожесточенных спорах между морским и военным ведомствами о распределении ассигнований на вооружения, царь решил отдать предпочтение флоту и в июне 1907 г. утвердил так называемую Малую судостроительную программу, разрешив отпускать Морскому министерству на новое судостроение в течение четырех лет по 31 млн. руб. ежегодно. (Позже в связи с изменением этой программы стоимость ее была увеличена до 126,6 млн. рублей.) Через год, в мае 1908 г., и Военное министерство получило разрешение Совета министров обратиться в законодательные органы с просьбой ассигновать около 293 млн. руб. «на пополнение запасов и материальной части и на постройку для них помещений» в 1908—1915 годах. Государственная дума, чтобы не потерять контроля за расходованием этой суммы, решила утверждать кредиты не сразу в полном объеме, а ежегодно (кроме тех, которые требовали заключения контрактов на два и более года).

Однако с 1909 г. экономическое положение империи стало улучшаться. Последовал ряд необычайно урожайных лет, счастливо совпавших с ростом цен на мировом хлебном рынке, что значительно увеличило доходы казны от основной статьи экспорта. Улучшение финансового положения тотчас учли Военное и Морское министерства, потребовавшие увеличить кредиты на вооружение. С августа 1909 г. по начало 1910 г. по повелению царя состоялось четыре особых совещания, которыми руководил Столыпин. В состав их, кроме военного и морского министров и начальников генеральных штабов, входили министры финансов и иностранных дел. Совещания эти были созданы для рассмотрения 10-летней программы развития морских вооруженных сил России, но фактически преследовали цель распределения средств на вооружение между армией и флотом.

Итоги пятимесячной работы совещания были доложены правительству 24 февраля 1910 года. Совет министров решил в течение ближайших 10 лет выделить 715 млн. руб. на развитие армии и 698 млн. руб. — флота 40. Для получения этих без малого 1,5 млрд. руб. решено было ввести новые косвенные налоги, и в частности увеличить цену на водку. Ввиду достигнутого финансового «благополучия» правительство сочло возможным в 1910 г. предоставить Военному министерству вдвое большую сумму, чем в 1908 г. (тогда за 8 лет предполагали истратить 293 млн. руб., теперь — 715 млн. руб. за 10 лет), а флот получил даже в 5,5 раза больше (698 млн. руб. вместо 124 млн.). Однако Морское министерство уже вскоре нарушило согласованные и утвержденные правительством расходы (через законодательные учреждения 10-летняя программа так и не успела пройти).

Произошло это в связи с резким обострением военно-стратегического положения в районе Черноморских проливов — самом болезненном для царизма регионе мира. Финансируемая Францией Турция решила под руководством английских офицеров реорганизовать свои военно-морские силы. Уже с весны 1909 г. царское правительство стало получать тревожные для него вести о возрождении турецкого флота, о покупке с этой целью кораблей у Германии и заказе современных линкоров дредноутского типа на верфях Англии. Все попытки «образумить» Турцию дипломатическим путем ни к чему не привели. Заказ английской фирме «Виккерс» турецким правительством был сделан, и, согласно контракту, в апреле 1913 г. Турция должна была получить первый мощный линкор, способный в одиночку расправиться со всем Черноморским флотом России, линейные силы которого состояли из тихоходных и слабо вооруженных кораблей старой конструкции.

Угроза появления на Черном море турецких дредноутов заставила самодержавие принять соответствующие меры. 26 июля 1910 г. морской министр обратился к царю со специальным докладом. В нем он предлагал заложить на Черном море не предусматривавшиеся только что одобренной 10-летней программой 3 линейных корабля новейшего типа и ускорить строительство запланированных ранее 9 эсминцев и 6 подводных лодок. Николай II в тот же день одобрил предложение министра, и в мае 1911 г. Государственная дума приняла закон об ассигновании на постройку Черноморского флота 151 млн. руб., причем главный расход — 100 млн. руб. на строительство линейных кораблей — не был предусмотрен 10-летней программой. (В конце 1911 г. в связи с увеличением стоимости линейных кораблей расходы по этой программе возросли до 162 млн. рублей.)

Вскоре Морское министерство резко увеличило свои требования. Получив от царя разрешение на пересмотр 10-летней программы, Морской генеральный штаб в апреле 1911 г. представил ему проект «Закона об императорском российском флоте», намечавший создание в течение 22 лет только на Балтике двух боевых и одной резервной эскадры (каждая в составе 8 линейных кораблей, 4 линейных и 8 легких крейсеров, 36 эсминцев и 12 подводных лодок). На Черном море планировалось иметь флот, по силе превосходящий в 1,5 раза флоты государств, расположенных на Черноморском побережье. Полное исполнение этого закона требовало от государства 2,1 млрд. рублей.

Первые пять из этих 22 лет составляли особый период, рассматривавшийся в специальной «Программе усиленного судостроения Балтийского флота на 1911—1915 годы». За этот срок предстояло построить на Балтике 4 линейных и 4 легких крейсера, 36 эсминцев и 12 подводных лодок, то есть столько же, сколько за год с небольшим до этого собирались создать за 10 лет. Стоимость этой программы определялась более чем в полмиллиарда рублей. От представленных документов царь пришел в восторг. «Отлично исполненная работа, — заявил он начальнику Морского генерального штаба, — видно, что стоят на твердой почве; расхвалите их за меня».

В июле 1912 г. «Программа усиленного судостроения Балтийского флота» была одобрена Государственной думой, которая исключила кредиты на портостроительство, отчего расходы по программе сократились до 421 млн. рублей. Одобренный царем «Закон о флоте» по решению Совета министров должен был быть представлен в Думу не ранее конца 1914 г., когда выполнение его первой части — «Программы усиленного судостроения Балтийского флота» — значительно продвинется вперед и даст Морскому министерству основание поставить вопрос о продолжении успешно начатого дела.”

Сами понимаете, что сие, мной прочитанное никак не могло быть известно мне, даже если бы в Вашем Генштабе сидел мой шпион. Это - аналитическая статья написанная в Будущем, а точнее в вероятностном Будущем, которое мы с Вами сейчас пытаемся скорректировать.
И, вообще, кузен, я понимаю как Вам не легко, но соображайте и делайте выводы быстрее. Или удар по Вашей голове сабельными ножнами, во время Вашего пребывания в Японии, имел более серьезные последствия чем о них писали в газетах? Возьмите себя в руки - Вы же офицер! И что у Вас там за особые отношения с этим Распутиным? Кто у вас хозяин во дворце? Вы? Или старец? А может фрейлина Вырубова? Вами управляют, кузен! Вы выполняете указания своей августейшей супруги охотнее, нежели слушаетесь доводов собственного разума. Думайте головой, а не головкой, как говорят мои доблестные но грубоватые морские офицеры .
Думайте, Ваше величество, вы же Император!

Намеренно оскорбительные слова, произнесенные Вильгельмом, должны были по разумения кайзера задеть мужское самолюбие российского самодержца и приподнять его над уровнем семейной драмы, занимающей последние годы почти все мысли царя.
Отчасти это получилось, потому что губы Николая II задрожали, и он резко приподнял подбородок. Но не гордые слова отрицания слетели с губ царя, а лишь сдавленный всхлип.
Дрожащими пальцами правой руки император вытащил из-за обшлага рукава мундира белый носовой платок с вышитой монограммой императрицы в уголке платка, и судорожным жестом приложил его к трясущимся в нервическом тике губам.
-Мой сын… Единственный сын и наследник … Смертельно болен… У меня нет сил смотреть на бесконечно дорогое моему сердцу существо, и знать что дни его сочтены, - глухо проговорил царь.
-Это все, что у меня есть дорогого в жизни…, - добавил он, бросив на Вильгельма затравленный взгляд из-под бровей.
-Я разделяю Вашу беду, кузен, а посему готов предложить отправить Вашего сына Алексея в клинику профессора Плейшнера в Баден-Баден. Человек адмирала Канальяса, которому мы обязаны нашим нынешним знанием ближайшего вероятностного Будущего, доставил кое-какие сведения о лечении гемофилии в Будущем. Нет! Эта болезнь и там не излечима, но применение некоторых превентивных методов лечения, позволяет больному прожить более-менее комфортно лет до 50-ти. Согласитесь, что это не плохо. В будущих войнах умрут миллионы 18-ти летних и миллионы младенцев. А сколько десятков миллионов немцев и русских не появятся на этот свет вовсе, по той причине, что их потенциальные отцы будут убиты на полях сражений или утонут в морской пучине во время морских битв? Так вот, профессор Плейшнер уже опробовал метод адекватной заместительной терапии факторами свертывания человеческой крови. Кажется, это звучит так: плазматические и рекомбинантные факторы… Бог знает, что это означает, но профессор с уверенность берется пользовать Вашего сына, ежемесячно восполняя дефицит указанных факторов до необходимого для его жизни уровня. Ободритесь, кузен! Еще не вечер! Перво-наперво изгоните от двора старца Распутина, и прочих его клевретов и нашептывателей. Кстати не такой уж он старец… Я читал отчет фон Краузе… (Кайзер понял что проговорился, назвав имя источника информации. Но царь как будто ничего не заметил). Этот Ваш старец кобель еще тот… Не имею желания пересказывать слухи, которые ходят не только при дворе, но и уже по России… Примите жесткие меры, так как есть обоснованное подозрение что в окружении Старца и императрицы действуют британские шпионы и агенты влияния. Что касаемо политических врагов России, скрывающихся в Германии, Швейцарии, в общем, в Европе…, то я обязуюсь полностью нейтрализовать революционную составляющую этих господ. Наш человек рассказал о некоторых способах, которыми в Будущем обращают деятельность внутренних врагов на пользу государству. Мною уже отданы распоряжения о создании в Германии трудовых лагерей, в которых будут “перековываться” дурные привычки всяческих анархистов, социал-демократов, социалистов и прочих масонов в реальную помощь обществу. Вы же, государь, отбросив прочь сомнения и обретя вновь силу духа, должны поступить аналогично у себя в России.
Если вы сейчас скажете мне да, и протянете мне руку дружбы для скрепления нашего союза, я попрошу присоединиться к нам наших адмиралов, и расскажу как нам следует поступить в дальнейщем.



Николай II не раздумывая встал и молча протянул Вильгельму руку. Рукопожатие двух императоров состоялось. Кайзер прошел к двери в гостиную залу, и приоткрыв ее, пригласил господ адмиралов присоединиться к своим государям.
Адмирал Канальяс, испытующе посмотрел на кайзера и по внезапно смягчившемуся лицу последнего понял, что соглашение между императорами достигнуто. Канальясу захотелось сделать что-то необычное от затопивших его душу радости и облегчения – то ли подпрыгнуть и сделать антраша, то ли громко закричать. Но дисциплина стала его составляющей еще в кадетском училище, а потому он позволил себе только взять с обеденного стола пузатую бутылку испанского хереса и четыре чистых стеклянных бокала с подноса, стоящего на сервировочном столике, да отнести это все на курительный столик.
Русский морской министр ничего не понимал, но предпочел помолчать, чувствуя по внезапно разрядившейся атмосфере встречи, что сейчас он что-то узнает.
Канальяс взял на себя труд разлить херес по бокалам. Оба императора вновь уселись в кресла. Николай II закурил папиросу, и пригубил вино. Вильгельм II, одним глотком осушив половину бокала, поставил его на столик и также закурил.
Затем, глядя в глаза царю начал говорить.
-Даже объединившись, мы имеем слишком мало военных сил чтобы сокрушить наших могучих врагов всех сразу. Под врагами я имею в виду Британию, Францию, Италию и Японию. Только знание некоторых событий вероятностного Будущего дает нам некоторый шанс на успех. Учтите, господа, что как только мы изменим наше настоящее, рассчитывать на точность сведений привезенных человеком адмирала Канальяса, уже не придется. История пойдет по другому пути. Правда у Истории есть инерция. Что это такое? Это свойство Времени. Время пытается нивелировать любое изменение, которое может привести к изменению основного варианта Истории. Это как тормоз на автомобиле, удерживающий автомобиль на дороге, не дающий автомобилю улететь в кювет. И на эту инерцию мы тоже можем до определенных пределов рассчитывать. Человек адмирала привез с собой из Будущего книгу британского адмирала Вильсона, описывающего в ней довольно подробно, ход предстоящей войны на море. И я, и адмирал, и аналитики недавно созданного Абвера внимательно ознакомились с содержанием книги. Именно из нее, да и из показаний человека адмирала я почерпнул ту информацию, которую уже изложил Вам, Ваше Величество. Так вот, не имея возможности разбить врага одновременно, мы будем бить его по частям. Из книги адмирала Вильсона мы выбрали несколько дат на начальном этапе войны. Сейчас я буду говорить только о событиях на море, господа… Это 30 августа 1914 года и 15 декабря 1914 года. В обоих случаях мы имеем точные указания о составе эскадр противника, их вооружении и их действиях в той Реальности, где эти события уже произошли, или произойдут. Ведь для нас с вами это – Будущее. Подробности операций в обоих случаях будут доведены до вас секретными документами. Об этом позаботится адмирал Канальяс. Операции сии будут направлены в первую очередь против британского флота, который мы надеемся своими неожиданными для противника действиями резко ослабить в начальный этап войны. Я вынужден признать, что изменил свое отношение к применению Флота Открытого моря. В той Реальности, я берег корабли и людей для решительной битвы, которая так и не состоялась. Вернее она была, эта битва, в той Реальности – это Ютландский бой, но результатами боя мы не сумели воспользоваться, и могучий германский флот впоследствии отказался выполнять мои приказы, охваченный бунтом, а затем был затоплен патриотами-моряками в Скапа-Флоу. А, потому, мы вложим всю силу в наши удары в самом начале войны. Далее. Русский военно-морской флот должен оказать всемерную поддержку нашему флоту. Я знаю, что со стапелей на Галерном острове и на Балтийском заводе спущены на воду, достроены и вооружены четыре тяжелых крейсера с 300 мм орудиями главного калибра. Я знаю, что вот-вот будут спущены на воду еще четыре тяжелых крейсера с 350 мм орудиями главного калибра. Все это на Балтике. На Черном море у России имеется два новых дредноута с 300 мм орудиями главного калибра. Ну и, естественно, остальные корабли. С учетом выучки и флотской дисциплины, на данный момент, эти корабли окажутся годны лишь на несколько залпов, сделанных в сторону английских линейных кораблей. Далее их судьба – погибнуть в бою с той или иной степенью геройства. На Дальнем Востоке у вас практически флота не имеется. Да и если бы имелся, то японский Императорский флот сейчас необычайно силен и хорошо обучен. К тому же у японских морских офицеров и моряков имеется кураж. Они не считают русских морской нацией. Цусима это доказала. И дело не в мужестве или трусости моряков в той войне – дело в том, что ваше военное министерство погрязло в мздоимстве, воровстве и коррупции. А офицеры росли не по службе, а по протекции и по родству с начальством. Мы же предлагаем сосредоточить усилия германского флота Открытого Моря на битве с британским флотом. Русский черноморский флот, вместе с турецким военным флотом должен поддержать операции Австро-Венгерского флота на Средиземном море с целью освобождения его акватории от кораблей Британии, Франции и Италии.
Четыре полностью готовых тяжелых крейсера должны быть переведены Северным морским путем на Дальний Восток, куда я отправлю оставшиеся к тому времени на плаву боевые корабли эскадры адмирала Шпее, находящиеся сейчас в Тихом океане. Но всего этого АБСОЛЮТНО недостаточно. Нам необходимо резко и качественно усилить наши воздушные силы. Я имею в виду не столько воздушные флоты наших цеппелинов, имеющих очевидные недостатки в боевом применении, связанные с зависимостью от погодных условий и уязвимостью от средств противовоздушной обороны, сколько самолеты. Тяжелые бомбардировщики и палубная авиация. А посему предлагаю Вашему Величеству дать распоряжение о передаче документации по бомбардировщику “Илья Муромец” германской стороне для развертывания массового его выпуска на наших заводах. Прошу так же разрешения на консультации конструктора Сикорского. И, самое наверное необычное решение, которое я прошу вас господа принять… Это решение о достройке четырех балтийских дредноутов тяжелыми авианосными кораблями. Все расходы по достройке авианосных кораблей германская сторона берет на себя.
-А это что такое, авианосный корабль? – спросил Николай II у кайзера.
-Это корабль, который должен иметь на борту несколько десятков самолетов разного назначения - истребители для защиты кораблей эскадры от нападения с воздуха, бомбардировщики, торпедоносцы, разведчики. И все они должны уметь взлетать и садиться на палубу своего корабля. Британцы уже эксплуатируют авианосец АРГУС. На подходе еще два.
-Я поддерживаю все Ваши начинания, кузен, - ответил Николай II с улыбкой.
-Я со своей стороны хотел бы наградить храброго офицера добывшего для нас столь ценные сведения. Если не ошибаюсь его зовут фон Краузе? - продолжил русский император, переглянувшись со своим морским министром.
-Не совсем так, Ваше Величество! -адмирал Канальяс встал, собираясь доложить.
-Не совсем так! Собственно его могли звать и штабс-капитаном Киже. Именно этот штабс-капитан Киже Филипп Теодорович в 1916 году должен будет отправиться в экспедицию, которая на двух "ИМ" вылетит из Китежа на поиски Земли Санникова. Вместе со своими друзьями ему суждено будет пережить немало славных приключений, но погибнуть. Однако свойства Вероятностной Истории оказались таковы, что после гибели штабс-капитана Киже, в живых оказался штабс-капитан фон Краузе Фердинанд Терентьевич, также участвоваший в экспедиции, но в другой, параллельной нашей, Истории.
Но штабс-капитан Краузе, ранее завербованный мною, после своего доклада исчез без следа. Мы успели наградить его Железными Крестами Третьего и Второго класса... - адмирал деликатно отвел хитро блеснувшие глаза в сторону окна.
-Что же, - произнес торжественно Николай II, - Мы награждаем храбрых штабс-капитанов Киже и Краузе Георгиевскими Крестами Первой степени, каждого! А вы, адмирал Григорович, проследите, чтобы награды были вручены обоим героям! Даже если они явятся за ними после своей смерти. Надо привыкать мыслить Вероятностными категориями. Не так ли, господа?.

 Отправлено: 27.05.11 23:29. Заголовок: 30 августа 1914 года..

30 августа 1914 года (начало).

Клим стоял в куцей тени надстройки - “острова” и смотрел как на стальной взлетной палубе в жарком, колышущемся как кипяток, воздушном мареве палубная команда выкатывает на руках с подъемника истребитель И-3Р.
Собственно это был один из восьми аэропланов – разведчиков, которые должны были с минуту на минуту стартовать с “Измаила” для доразведки обстановки.
Клим Фокич Токарев был пилотом второго звена И-3Б, истребителя бомбардировщика под номером 13. Их вылет был запланирован сразу после получения донесения разведчиков.
Так наступил тот решающий день, к которому они все так долго готовились и так долго плыли.
Клим, обжигая ладони о нагревшийся металл, ловко спустился по скоб-трапу на верхнюю ангарную палубу. Несмотря на то что вентиляторы гнали в ангар свежий воздух, под взлетной палубой стояла удушающая жара.
Механики как муравьи группками облепили аэропланы, заканчивая предполетный осмотр, подвеску торпед и бомб, зарядку пулеметных лент.
Заправку бензином пока не начинали – на большом семафоре, который было хорошо видно из любой точки ангара, светился красный фонарь.
Клима стукнули сзади по левому плечу, он обернулся, но за спиной никого не увидел. Это была своеобычная шутка поручика Ржевского, пилота из Климова звена.
Когда-то Ржевский начинал службу корнетом в гусарском Ахтырском полку. Но однажды на царском смотру над их конной лавой протрещал мотором аэроплан, верная кобыла по имени Фиалка испугалась и встала на дыбы, сбросив на землю юного корнета на глазах у государя императора и свиты.
Чудом избегнув копыт скачущих лошадей, как был, в изорванном мундире и в смятом в лепешку кивере, Ржевский явился в полковую церковь и поставил свечку к иконе святого Дионисия, своего небесного покровителя.
В тот момент, когда он собирался преклонить колени перед иконой святого, в его слегка контуженой голове раздался отчетливый мужской голос, произнесший сердитым тоном: -Ну, ну, корнет! Это не самая твоя лучшая шутка! Запомни – тот, кто любит ползать на коленях, летать не может! Лети отсюда, сын мой, да - поживей!
В тот же день корнет Ржевский подал рапорт полковому командиру об отставке. Отставка была принята и Ржевский принялся искать людей, которые могли бы научить его летать как птица.
Но его ждало разочарование – он слишком поспешил со своей отставкой, потому что собственной авиации в России пока не было.
Поговаривали, правда, что на Юге, в Одессе, организовали Аэроклуб… Но к тому времени как слухи дошли до корнета, он уже находился без средств к существованию.
Его дядюшка, отставной майор Азаров, на чью доброту в завещании так рассчитывал Ржевский, отписал все свое состояние своей дочке, Шурочке, позабыв про двоюродного племянника.
Однажды в пивной на Фонтанке Ржевский познакомился с богатым господином, по рождению греком. Господин был поражен тем, что пьяный в дым молодой человек читал проституткам “Энеиду”.
Читал он амфибрахием и ямбом по-гречески, но так проникновенно, что девушки легкого поведения, не понимавшие ни слова из того что читал им Ржевский, рыдали навзрыд.
Грек проникся к Ржевскому симпатией и дал ему денег на покупку аэроплана “Фарман” и отправил Ржевского на обучение во Францию. Обычно любвеобильный и падкий до женского пола Ржевский во Франции отдал все свои силы обучению в школе самого Фармана в Мурмелоне. И на Рождество в 1909 году совершил свой первый полет. А спустя месяц пилот Ржевский получает пилотское свидетельство.
Вернувшись в Россию Ржевский поступает в один из авиаотрядов, которые только что начали организовываться.
На память о гусарской молодости поручик Ржевский сохранил шапку, сделанную из шкуры черного барашка с коричневым башлыком, белым султаном и двуглавым орлом,
а также коричневый доломан, только без ментика, и краповые чакчиры.
Иногда, выпив вина в компании пилотов и механиков, он говорил, что гусаром он стал в 12-м гусарском Ахтырском Ее Императорского Высочества Великой Княгини Ольги Александровны полку, но человеком он себя ощутил, только поднявшись первый раз в небо на аэроплане. А когда выпивал вина много, то становился задумчив и как-бы трезв.
Но разве может трезвый человек утверждать, что он доживет до 102 лет и умрет в Стамбуле 31 декабря 1999 года?
Клим с Ржевским прошли по ангару в корму, отвалили в сторону бронелюк в стальной стене и оказались на открытой площадке, огороженой по краям леерами. Высоко над головами нависал огромный свес полетной палубы, а если подойти к леерам, опереться о них руками и посмотреть вниз, то увидишь белые водяные буруны возникающие при работе огромных гребных винтов. Ну и, конечно, с кормовой площадки отведенной на “Измаиле” для курения, открывался на кильватерный след, уходящий казалось за горизонт.
Клим и Ржевский одновременно достали папиросы из портсигаров. У Клима портсигар был деревянный, сделанный из пальмового дерева, а у Ржевского портсигар был серебрянным – подарок от одной из его возлюбленных. Ну а папиросы у них были одинаковые - “Беломорканал”, те что продавались в корабельной лавке по 25 копеек за пачку.



Закурив, Клим оглядел океанскую гладь. Сегодня был почти полный штиль. Голубоватая, в мареве испарений у горизонта, поверхность Тихого океана едва заметно приподнималась и опускалась. На корме прикрытой со всех сторон от ветра было очень жарко. Клим вспомнил как несколько недель назад они мерзли в Северном Ледовитом…
И вообще, Клим вспомнил.
Воспоминания Клима Токарева состояли из того что он видел сам, будучи непосредственным участником событий, и того, о чем он услышал за время плавания в кают-компании трэгера. Слово трэгер прижилось на флоте, а происходило оно от немецкого названия класса их корабля. “Измаил” являлся первым российским авианосцем. Правда, таким авианосцем “Измаил” был не всегда.
А немцы, которые помогали русским в проектировании и строительстве боевого корабля, и немецкие же летчики, пилоты торпедоносцев “Альбатрос” W-5 называли его Flugzeugträger (флюгцойгтрэгер). Флюгцойг как-то потерялось в обиходой речи, а короткое, рвущее пространство слово – трэгер, осталось.

Клим Токарев вспоминает (начало).
Клим воспитывался в детском приюте, и о родителях своих знал только то, что ему нашептывала старая добрая нянька, когда его за какую-нибудь шалость или провинность ставили в угол и оставляли без ужина.
Тогда к плачущему от обиды и одиночества мальчугану подходила нянька Петровна и украдкой, чтобы не заметил строгий воспитатель Финтушал, засовывала Климке в рот припасенный кусочек колотого сахара, гладила по стриженой под ручную машинку голове. Потом она говорила ему, что скоро его батька-моряк вернется из плавания в Африку и привезет в подарок своему Климу обезьянку. Сахар сладко таял во рту, а обезьянка в воображении маленького мальчика была такой занятной и шустрой, что Клим переставал плакать.

Шли годы, сначала в приюте, потом в сельскохозяйственной колонии. Клим вырос, а батька-моряк так и не приплыл в порт, что находится под обрывом, по верху которого расположен Приморский бульвар, на белом пароходе с черной трубой.
Всё в этой жизни обман.

В 1908-м Клим наблюдал как над ипподромом кружил аэроплан. Его пилотировал сам Фарман. Климу казалось что на аэроплане он сможет полететь куда его душе захочется. Хоть в Африку, у берегов которой корабль с его батькой потерпел крушение. Но отец добрался до скалистого берега и стал вождем племени негров. И был таким же храбрым и сильным как Чака – вождь зулусов.
Всё в этой жизни иллюзия.

А еще Клим видел сны, которые он не понимал. Ведь сны – это то что ты уже когда-то видел? Отчего же ему снится незнакомый город с огромными домами, засыпанный снегом, с людьми хоть и говорящими по-русски, но как бы ни о чем. Людьми, живущими не настоящей жизнью в стране, которая не может существовать. Было так как будто Клим видел чужой сон о сне… Точнее он не мог сформулировать свои ощущения от виденного и пережитого в этих снах.
Всё в этой жизни сон.

В 1910-м Клим напросился в полет на аэроплане со знаменитым пилотом Сергеем Уточкиным.
Клим чем-то расположил к себе Уточкина. Может быть тем, что в его глазах отражалось только небо? Уточкин составил протекцию Климу перед руководителем Аэроклуба Ефимовым, и тот разрешил Уточкину устроить для Клима провозные полеты. Через три месяца обучения у Уточкина, Клим сдал экзамены в аэроклубе, и получил диплом пилота.
До 1913-го Клим летал на аэропланах, которые собирали на заводе “Дукс” в Москве. На завод Клима взяли испытателем по рекомендации того же Сергея Исаевича Курочкина.
На этой работе у Клима появился опыт управления аэропланами в различных воздушных ситуациях.
А в конце 1913-го Клим подал прошение о переводе его в военный отряд воздухоплавательного отделения Главного военно-технического управления Военного министерства.
В том же году Клим познакомился с Игорем Ивановичем Сикорским. Ему даже довелось пилотировать первый большой аэроплан, построенный на Русско-Балтийском заводе по проекту Игоря Ивановича.

В том же 1913-м события пошли вскачь. Клима откомандировали в новую часть. В Кронштадт. Точнее на один из Северных фортов – форт Риф.
А еще точнее – рядом с фортом, прямо в море была сооружена металлическая платформа на стальных сваях, забитых в дно Залива. Платформа была приподнята над уровнем воды на добрый десяток метров, непосредственно под ней находился еще один плоский настил, на котором находились всяческие механизмы и устройства.
Эта платформа была учебной палубой, на которую надо было научиться садиться, и с которой надо было уметь взлетать на аэроплане.
А настоящая палуба еще только монтировалась на верфи Галерного острова.
Один из четырех новых тяжелых крейсеров, только что спущенных на воду и спешно достраиваемых на плаву, решено было достроить авианесущим кораблем. И не каким-нибудь, несущим гидросамолеты, а, невиданное дело, а имеющим на своем борту целую авиагруппу палубных самолетов.
Для этого с тяжелого крейсера “Измаил”, бронированного гиганта водоизмещением в 32 000 тонн, длиной более 200 метров и скоростью в 26 узлов, сняли три (из четырех) башен главного калибра, вооруженных тремя 305-мм орудиями каждая, оставив только одну носовую башню.
Но это было только начало. Обе высокие дымовые трубы были снесены, а дымовые газа должны были отсасываться турбовоздуходувками и направляться в широкие плоские дымоотводы, расположенные у правого борта. Дымоотводы были загнуты таким образом, что они отводили дым вдоль борта, и вниз, рассеивая его над поверхностью воды.
Одновременно с этим все надстройки, в том числе: мачты, ходовая и боевая рубки, дальномерные посты, были смещены тоже на правый борт, образовав одну надстройку, которую за обособленность и форму тут же прозвали “островом”.
На месте высвободившегося пространства, по проекту германских кораблестроителей из Гамбурга с верфи “Вулкан”, с участием рабочих с этой верфи, были возведены два ангара для транспортировки и подготовки аэропланов, а поверх ангаров заканчивались работы по монтажу стальной взлетно-посадочной палубы и двух лифтов для подъема из ангара на палубу и спуска аэропланов .
С палубой вышла задержка. Палубу пришлось перепроектировать практически на ходу,не снижая темпов работ по переоборудованию тяжелого крейсера в флюгцойгтрэгер, а попросту – в трэгер.
Эти изменения были вызваны изменением планов под Шпилем. Решено было перебрасывать на Дальний Восток не четыре тяжелых крейсера, а только два. К тому же один из этих крейсеров должен был быть переоборудован в трэгер. К тому же эскадру решено было провести Северным Морским путем, а не через Атлантику вокруг Африки!
(Прощай мечта Клима Токарева о встрече с отцом – вождем негритянского племени!)
Потому и была изменена конструкция палубы. Палубу решено было сделать из перфорированных бронелистов, под которыми разместили отопительные паровые регистры, а уже под регистрами располагался поддон для сбора дождевой и талой воды. Вода из поддона самотеком отводилась через систему труб и шпигатов за борт.
Для трэгера спешно готовилась авиагруппа. В ее составе планировалось иметь 16 истребителей (4-е звена) И-3, 12 истребителей-бомбардировщиков (3-и звена) И-3Б, 16 торпедоносцев “Albatros W-5” (4-е звена) и 4-е гидросамолета (переоборудованные на поплавковое шасси И-3). Дело было абсолютно новое. Многое придумывалось на ходу. Данные разведки об британском трэгерах “Аргус” и “Фьюриос” были зачастую неполны. Приходилось также считаться с возможными контр-разведывательными уловками, типа дезинформации. А потому были ошибки и просчеты.
Специальных аэропланов для боевой работы с палубы просто не существовало.
Приходилось переоборудовать имеющиеся в наличии на сей момент конструкции.
И-3 и Альбатросам усиливали каркас и оборудовали железными посадочными гаками.

Базовая модель И-3 представляла из себя одностоечный полутораплан с двигателем БМВ-VI в 500/730 л. с. водяного охлаждения - на испытаниях показал скорость 278 км/час, потолок - 7200 м. Маневренность его была признана очень хорошей - время виража всего 14 сек., продолжительность полета - 2 часа, дальность - 585 км.
Конструкция И-З - деревянная. Фюзеляж - монокок овального сечения, выклеенный из шпона с толщиной стенок от 3 до 5 мм. Каркас фюзеляжа - сосновый из четырех лонжеронов и 13 шпангоутов. Крылья - двухлонжеронные, площадью 27,86 кв.м. Каркас оперения - дюралевый. Обшивка везде полотняная. Вес пустого самолета - 1403 кг, взлетный - 1846 кг.
На аэроплан устанавливался один пулемет системы “Льюис” калибра 7,71 мм, с питанием от жесткой полосы, так как матерчатая лента давала перекосы.

А таким был Альбатрос. Силовая установка: рядный поршневой двигатель Мерседес (Mersedes) D.III мощностью 119 кВт (160 л.с.). Летные данные: максимальная скорость 160 км/час; время подъема на высоту 1000 м - 5 минут; практический потолок 3000 м; продолжительность полета 3 часа.
Веса: пустого снаряженного - 790 кг (1742 фунтов); максимальный взлетный 1070 кг (2359 фунтов).
Вооружение: 1-2 передних пулемета типа LMG 08/15 калибра 7,92 мм.

Если со взлетом с палубы все обстояло не плохо, так как И-3 и Альбатросы были легкими машинами, и им вполне хватало длины палубы “Измаила”, то посадка на палубу…
В общем, пока на верфи “Вулкан” изготавливались тросово-пружинные аэрофинишеры, на платформе “Риф” аэропланы сажались таким образом: при заходе на посадку аэроплан цеплялся гаком за один из четырех протянутых поперек палубы тросов, к которым были привязаны мешки с песком. Эти-то мешки и ограничивали пробег аэроплана по палубе. Эта примитивная система требовала много физического труда. Особенно при массированных посадках аэропланов, имитирующих боевую обстановку. Но было решено использовать ее как резервную, даже после монтажа на “Измаиле” штатной системы аэрофинишеров.
Кораблестроителям и адмиралом из-под Шпиля многое не нравилось.
Хотелось, например, чтобы у трэгера была побольше скорость … Ну так, чтобы узлов 28-30. Но на тяжелом крейсере уже были смонтированы и испытаны турбины Парсонса, пар для которых вырабатывали 25 котлов, часть которых питалась углем, а часть котлов имело смешанное угольно-мазутное питание.
Тот, кто служил на паровом флоте, знает что такое бункеровка. Остальным объясняем, что во время бункеровки необходимо перегрузить несколько сотен тонн каменного угля с берега у причала, или с корабля-угольщика прямо в океане, в угольные ямы боевого корабля. При этом большая часть тяжелой физической работы выполняется членами экипажа, которые перетаскивают уголь в брезентовых мешках с палубы корабля в его трюм по узким проходам и трапам. А после этого многочасового изнуряющего труда, когда вахта и подвахта похожа на негров от угольной пыли, нужно еще произвести приборку, придав боевому кораблю идеально-чистый вид.
По трудоемкости с бункеровкой можно сравнить только погрузку боеприпасов на корабль.
Но изменить что-либо было уже просто невозможно. “Бородино”, “Измаилу”, “Кинбурну” и “Наварину” (так назывались спущенные на воду тяжелые крейсера) суждено было родиться и жить, столько, сколько отведено им боевой судьбой, с котлами на угольном питании.
А какие битвы кипели вокруг артиллерийского вооружения первого отечественного трэгера? Но Время, беспощадное время, не ждало.
А потому, были оставлены три 305-мм орудия ГК в башне “Антон” (как-то привязалась немецкая система обозначения башен: А (Антон), B (Бруно), C (Цезарь), D (Дора).
И была оставлена вся 125-мм казематная артиллерия, всего 24 орудия.
Добавлены были 20 пулеметов к уже установленных 4-м, и они были разнесены по огневым точкам. Четыре 100-мм орудия на специальных станках для зенитной стрельбы также решено было оставить. Оставили и шесть торпедных аппаратов.
Впоследствии об этом никто особо не пожалел.
С авиагруппой было еще сложнее.
Аэропланы и боевой корабль… Сначала это сочетание казалось странным мезальянсом.
К примеру – кто должен командовать трэгером? Капитан корабля или командир авиагруппы?
Как и где размещать летчиков, механиков аэропланов, палубную и ангарные команды и прочий авиационный люд на военно-морском корабле со своим устоявшимся веками уставом?
А ведь на корабле надо было найти место для солидного запаса бензина для моторов аэропланов и торпедно-бомбового вооружения.
В конце-концов все было доведено до готовности и весной 1914-го авиагруппа перелетела на “Измаил”. Началась отработка совместных действий команды корабля и авиагруппы. Происходила в акватории Балтийского моря. “Измаил” выходил из Кронштадта и в сопровождении десятка эсминцев совершал переход до Пиллау. Потом делал пунктир от Пиллау до Кронштадта. Во время переходов отрабатывались взлеты-посадки, учебные стрельбы по плавающим и буксируемым мишеням.
Внезапно выяснилось, что достичь попаданий авиабомбами в движущуюся мишень неимоверно сложно. У торпедоносцев все получалось гораздо лучше. Но надеяться на то, что в бою их не очень мощные торпеды могут потопить бронированный корабль неприятеля, не приходилось.
Выход из положения нашел поручик Ржевский. Именно он во время отдыха в Пиллау напился доброго бюргерского пива в кабаке, и устроил соревнование на взморье по бросанию камней в воду. Камни были плоские, и при умелом броске летели далеко от берега, подскакивая на поверхности моря.
Поручик Ржевский после одного такого броска вдруг резко выпрямился во весь рост, смачно рыгнул и сказал: -О, блин!
На следующий день во время учебного бомбометания по буксируемой барже-мишени его И-3Б вывалился из строя и спланировав к поверхности моря, сбросил бомбу метрах в двухстах от баржи на высоте полусотни метров.
После сего маневра аэроплан поручика взмыл свечой вверх, а бомба раза два оттолкнувшись от поверхности воды, влепилась в борт мишени и разорвалась.
На завтра этот прием был освоен всеми летчиками-бомберами.
Клим докурил “беломорину”, и перед тем как отправить окурок за корму в кильватерный след, вдруг вздрогнул. Что-то было неправильно с этими папиросами.
Он припомнил рисунок на картонной папиросной коробочке, из которой он переложил папиросы в портсигар.
Клим на мгновение испытал состояние дежа вю.
Когда-то… Когда? Где он слышал этот диалог?
-У вас есть “Беломорканал”?
-“Беломорканала” нет. Есть сигареты “Друг”, тридцать копеек пачка.
-Ну, давайте, давайте!
В памяти вдруг всплыло: -Свобода Юрию Деточкину!
Всплыло и тут же пропало… Клим с досады тряхнул головой, но все уже прошло.
Папиросы “Беломорканал” появились совсем недавно. Беломорско-Балтийский канал — это канал, который должен был соединить Белое море с Онежским озером и с Балтийским морем. Общая протяжённость канала должна составить 227 километров, и на этом протяжении должно быть 19 бетонных шлюзов.
Строить его начали в 1913 годами. А закончить строительство должны были в 1915-м. А может быть теперь и раньше… Клим читал в “Ведомостях”, что перевоспитуемые приняли на себя повышенную норму выработки.
Как только началось строительство этого грандиозного канала, сразу появились и папиросы с таким же названием. Доход от продажи папирос шел на питание и содержание этих самых перевоспитуемых.
Ими были бывшие чиновники, офицеры, интенданты, и даже полковники с генералами, которые заключали с нечестными на руку воротилами-подрядчиками контракты на поставку военных материалов, оружия, продуктов, обмундирования.
В 1913-м вдруг по всей стране прошли аресты коррупционеров. На скамью подсудимых попали все, кто грел руки и обманывал казну. Даже в правительстве и при дворе были арестованы несколько десятков жуликов.
Их всех судили судами военного трибунала.
Приговоры были стереотипны: … Ввиду доказанности состава преступления и учитывая чистосердечное раскаяние, имярек такой-то приговаривается к конфискации незаконно нажитых средств и полной конфискации имущества, включая имущество родственников преступника. Имярек такому-то определяется пребывание в трудовой колонии на срок до полного осознания содеянного преступления, который определяется администрацией трудовой колонии по месту перевоспитания.
Помимо прочего судили перекупщиков и махинаторов, зарабатывающих капиталы на перепродаже не ими произведенных товаров и использующих разницу в ценах на товары первой необходимости в разных губерниях. Этих судили гражданские суды. Но не суды присяжных, которые были отменены указом Государя Императора, а гражданские заседатели.
В том же знаменательном году вышли Указы о введении смертной казни за следующие виды преступлений:
-за измену Отечеству;
-за подстрекание к бунту (с весьма широким списком состава преступления, в том числе касаемо материалов публикуемых в газетах и журналах);
-за вывоз капиталов за границу;
-за нарушение межконфессионных отношений (с весьма широким списком состава преступления, общий же смысл заключался в одном предложении: Люби свою Веру, но не осуждай чужие);
-за распространение и употребление наркотиков;
-за растление малолетних (с весьма широким списком состава преступления);
-за содомский грех (с весьма широким списком состава преступления).
Одним из Указов вводился единственный вид казни - публичная казнь на электрическом стуле (Указом допускалась замена этого вида казни на публичное повешение в неэлектрифицированных волостях и краях).
В другом Указе строго определялось отдельное содержание в трудовых лагерях уголовных преступников от всех прочих категорий осужденных.
По стране набралось таких перевоспитуемых изрядно. И самое главное все они горели желанием перевоспитаться и выйти на свободу с чистой совестью.
С промышленными магнатами и биржевыми шахер-махерами говорил лично Государь Император у себя в Резиденции в Константиновском дворце в Стрельне.
Подробностей не узнал никто, но с этого дня на заводах и фабриках подняли зарплату, ввели нормированный рабочий день и разрешили рабочим покупать акции своих предприятий по льготным ценам.
Под два первых вида преступлений подпадали все действия так называемых оппозиционных партий, всех этих эсеров, кадетов, социал-демократов. Подняв было в прессе вой по поводу очередного нарушения прав человека в России кровавым царским режимом, эти господа, вместе с газетными издателями, оказались под юрисдикцией новых Указов, были арестованы, осуждены и переправлены по договоренности с Норвегией в специальный трудовой лагерь “Светлая заря” на острове Шпицберген, где и начали успешно добывать уголь в шахтах.
Туда же была переправлена часть оппозиционеров арестованных германской гехаймштатсполицай в Швейцарии, Германии и Австро-Венгрии.
Теперь у господ теоретиков народного бунта, в перерывах между рабочими сменами на дОбыче угля, была возможность пообщаться в долгую полярную ночь… Пообщаться не за чашечкой кофе в женевском кафе, купленной на экспроприированные деньги, а за честно заработанной миской баланды.
Часть оппозиционеров была оставлена в трудовом лагере Аушвиц, среди них по случайности оказались господа Иванов, Ильин, Карпов, Куприанов, Петров, Осипов,
Акимов, Антонов, Арсеньев, Богданов, Борисов, Володин, Глебов, Данилов, Егоров, Зиновьев, Иванов, Максимов, Мартынов, Михайлов, Осипов, Сашин, Сергеев, Степанов, Филиппов, Фомин, Львов,Тигров, Волков, Барсов, Орлов, Голубин, Сорокин, Грач, Гусев, Осетров, Рыбкин, Летнев, Зимин, Мартов, Майский, Сакартвелов, Картвелов, Шайтанов, Суренин, Бериев, Карский, Беков, Седов, Ленский, Пинский, Двинский, Невский, Стеклянный, Деревянный, Оловянный и еще куча всяких псевдонимов, за которыми скрывались вполне конкретные враги народов.
Одновременно была проведена глобальная чистка страны от иностранных агентов. Германская сторона не сдала своих осведомителей и агентов, но данными по агентам Франции, Англии и Японии, действующими в России, Абвер поделился весьма охотно.
Первоначально в Главном управлении Генерального Штаба заподозрили провокацию со стороны Абвера, так как список резидентов-нелегалов потрясал воображение как своим числом, так и должностями и фамилиями этих резидентов.
Но проверка проведенная чинами сухопутной и морской контрразведки только по нескольким фигурантам, чьи персоны были взяты наугад из обширного списка, подтвердил адекватность материалов.
Часть агентов была задержана и публично казнена, но за остальными было установлено негласное наблюдение и им начали скармливать дезинформацию о состоянии Вооруженных Сил Империи.
Благодаря этим мерам, а также обычным контрразведовательным и маскировочным мероприятиям, осуществляемым на местах удалось скрыть истинные масштабы и конкретику военного строительства.
В конце мая 1914-го из Пиллау вышла эскадра боевых кораблей в составе тяжелого крейсера “Бородино”, трэгера “Измаил”, легких крейсеров “Адмирал Бутаков” и “Адмирал Спиридов”.
Легкие крейсера были систер-шипами типа “Светлана”, полным водоизмещением по 8200 тонн, длиной по 158 метров, были неплохо бронированы, а вооружение каждого состояло из 15-ти 130-мм пушек, 4-х орудий по 63,5-мм и 4-х пулеметов. Имелось также по 2 подводных 450-мм торпедных аппарата.
13 котлов давали пар на 4 турбины мощностью по 50 000 л.с., которые вращали 4-е винта, сообщающие скорость до 29 узлов.
В Пиллау на кораблях эскадры были проведены маскировочные работы по изменению силуэтов кораблей. Все четыре корабля получили фальшивые надстройки и дымовые трубы, делающие их похожими на торговые суда.
Пройдя проливами Каттегат и Скагеррак, обогнув Норвегию и Кольский полуостров корабли вошли в Двинскую губу и встали на рейде Архангельска.
Здесь силами экипажей была проведена бункеровка с лихтеров. После бункеровки команды на берег не отпускались.
На борт были приняты запасы свежих продуктов и воды и через два дня корабли вышли в Баренцево море.
Здесь к ним присоединился новый ледокол “Святогор”, построенный по заказу Адмиралтейства в Британии.
Через пятьдесят миль хода вдоль безлюдного побережья, корабли эскадры освободились от фальшивых надстроек.
На шканцах экипажам кораблей был зачитан боевой приказ.
Ким и сейчас помнил это чувство. Пронзительно – острое ощущение отважной решимости выполнить приказ Родины.
Эскадра двинулась на восток, имея право по борту черные острые скалы, отороченные внизу белой пеной прибоя.

 Отправлено: 30.05.11 13:58. Заголовок: Неожиданная встреч..

Неожиданная встреча. Мы не одни в подземном мире.

Первые дни после встречи экипажей, прошли в напряжённой работе по ремонту повреждённого шасси ИМ-2 и устранению мелких неисправностей аэропланов. Были заменены лопнувшие, во время урагана, затянувшего воздушные корабли в жерло потухшего вулкана, растяжки и положены заплаты на прорвавшуюся местами ткань обшивки.
Ротмистра беспокоила эта потеря времени. Он торопился выступить на разведку местности, совершить полёт на максимальный радиус, имея в виду, возвращение в эту же точку, которая, пока, была единственным местом, где могли приземляться воздушные корабли. Потому, что насколько мог видеть глаз, вокруг расстилался нетронутый девственный лес подземного мира.
Кудасов сидел в своей каюте. На столе лежала толстая тетрадь, в которую карандашом ротмистр заносил ежедневные события в ходе экспедиции. Здесь же стоял фонограф Эдисона. Желтый восковой валик, мембрана, игла – нехитрое устройство позволяло записывать голос ротмистра, сообщавший о наиболее значительных наблюдениях, делах и происшествиях во время экспедиции. Кудасов взял фонограф с собой, учитывая возможность порчи бумажных записей во время путешествия от воды, плесени, книжных жучков и прочей напасти. Восковой валик же, представлялся ему более надёжным способом хранения информации. Однако, отдавая дань многолетней привычке писАть отчёты на бумаге, ротмистр делал два дела вместе – и записывал и диктовал. Так, по его мнению, было надёжнее.
Время, время…
Где-то здесь, в неизведанном мире находится человек, от гениальности которого зависит будущее мира. Но, к сожалению, он не имеет возможности разумного применения своих исследований, за него всё решают другие. И эти, другие, хотят получить оружие невиданной до этого разрушительной силы. Надо не допустить этого.
Трудность решения этой задачи, заключалась в том, что поиски убежища, в котором работал немецкий физик Гейзельберг, Кудасов был вынужден вести, сохраняя тайну от остальных экспедиционеров, исключая только Аристарха Лемке. Кудасов , после долгих размышлений решил посвятить в свою тайну прапорщика Никольского.
- Да, это будет правильно – думал ротмистр, - Сергей, сам не из нашего времени, в ситуации разберётся быстро. И помощь окажет немалую.
Кудасов аккуратно разобрал фонограф и снял уже надиктованный восковой валик. Фонограф был помещён в предназначавшийся ему футляр, а валик был бережно упакован в специальный контейнер для хранения. Всё это, а также и тетрадь с записями он положил в походный сейф. Потом ротмистр, на несколько минут задумался, сидя в своём удобном плетёном кресле. Он думал о том, как ему начать разговор с Никольским. Наконец, нужные слова были найдены, а схема беседы сложилась в его голове. Необходимо было сказать только то, что было известно на данный момент, без ненужных комментариев и домыслов. Ротмистр легко поднялся из кресла, вышел из каюты и спустился по трапу на землю. Никольский вместе с корнетом занимались доливкой масла в бак правого крайнего мотора. Шурочка сидела на верхней правой плоскости, держа наконечник масляного шланга в отверстии бака, а прапорщик, стоя на земле, качал рукоятку насоса.
- Похоже, они довольны тем, что работают вместе – заметил про себя Кудасов - Но, пора прервать на время эту идиллию.
Никольский, заметив приближение своего начальника, остановил работу и, когда ротмистр подошёл, выпрямился и сказал – Доливаем масло, Леопольд Эрастович. Это крайний мотор, остальные – уже в норме.
- Очень хорошо, Сергей Иванович! Когда закончите, найдите меня. Есть у меня к вам небольшой разговор.
Кудасов в это момент решил, что лучше будет, если в разговоре будет участвовать и ротмистр Лемке, и поэтому, пошёл в походную кузницу, где Аристарх помогал кондуктОру Добейко, рихтовать погнутую при посадке тягу руля направления. Приближаясь к навесу, под которым и была развёрнута кузница, ротмистр увидел прелюбопытнейшую картину – обнажённый по пояс Лемке азартно раздувал мехи, в горне лежала металлическая тяга, уже раскалённая до нужной температуры. Тотчас кондуктОр, также блестя потным торсом, щипцами захватил её, положил на наковальню и начал править, обрабатывая раскалённую деталь, средних размеров молотком. И вот уже изгиб выровнен, и тяга опущена в воду для закалки. В походных условиях лучшего придумать было нельзя. Кудасов невольно залюбовался точными движениями Добейко.
Однако, надо было переходить к делу.
- Аристарх, прошу тебя зайти ко мне в каюту через четверть часа. И возьми с собой Никольского.
- Хорошо, только умоюсь – в голосе Лемке слышалось лёгкое разочарование. Он явно не хотел отрываться от ковки, но и перечить старшему товарищу не мог.
Кудасов продолжил свой путь по биваку, намереваясь в оставшееся время проверить, как Ржевский несёт охрану лагеря. Надо сказать, что два друга – охранника, Ржевский и Таранов, после неудачи с «кактусовкой» рьяно взялись за обеспечение безопасности вверенной им территории. Так им было легче ожидать окончания периода действия «сухого закона», введённого капитаном Кольцовым, после случая с гусаром. Они нашли раскидистое и высокое дерево, стоящее слегка в стороне и почти посередине бивака, и устроили там «воронье гнездо», разместив в нём пулемёт Максим с большим запасом патронов. Сверху была видна панорама бивака как на ладони. Однако, намедни днём, авиатор Таранов умудрился задремать в своём убежище и выпал из него. Спасло его лишь то, что нога горе-авиатора зацепилась за пулемётную ленту, и он, повиснув вниз головой, был спасён ротмистром Лемке, проходившим в это самое время под импровизированным пулемётным гнездом. И сейчас, Кудасов осторожно подходил к этому месту, надеясь всё же, что сейчас напарник Таранова, Ржевский не будет столь же неосторожен, как его друг.
Едва ротмистр приблизился к дереву, как неожиданно с верху раздался голос поручика – Тревога! На горизонте летящий объект!
Кудасов бросился вверх по сколоченной лестнице, ведущей в гнездо. Там он увидел Ржевского с биноклем. Поручик обернулся и увидев ротмистра, протянул ему свой бинокль.
- Леопольд Эрастыч!! Никак цепеллин германский на горизонте!!
В бинокль Кудасов увидел над линией леса едва различимый, знакомый по фронту силуэт.
- Чёрт возьми! Цепеллин! Ни с чем этот силуэт не перепутаю! Но откуда? Здесь аппарат легче воздуха, как он попал сюда? Неужели, как и мы, через вулкан? – мысли теснились в голове Кудасова.
- Поручик! Дать сигнал тревоги! Общий сбор! – с этими словами ротмистр кубарем скатился по лестнице и бросился к стоянке аэропланов. Над биваком разносились удары рынды. Это поручик подавал сигнал общего сбора. Экспедиционеры оставляли дела и бежали на свои места, предписанные им по тревоге.
- Ну, вот и первая встреча с неизвестными здесь, в подземном мире! – думал на бегу Кудасов – разговор с Никольским откладывается. Сначала надо с дирижаблем разобраться!

В минуту бивак преобразился. Все вооружились и заняли места для обороны. Бинокли были направлены в небо.
Через несколько времени громада дирижабля показалась над кронами деревьев. На боках оболочки гиганта экспедиционеры увидели опознавательные знаки германских воздушных сил - тевтонские кресты.
В это же мгновение раздалось клацанье затворов – все дослали в своём оружии патрон в патронник и взяли цепеллин на прицел.
Внезапно, дирижабль начал медленно поворачивать влево и, не долетев менее пятисот метров до бивака, стал уходить.

- Ну что же, пусть пока будет так! Но мы ещё встретимся – Кудасов провожал взглядом удаляющийся дирижабль – обязательно встретимся!

 Отправлено: 02.06.11 12:53. Заголовок: Предложение прапорщ..

Предложение прапорщика Никольского.

В лаборатории было жарко уже почти неделю. Всегда улыбчивый начальник службы гидрометеопрогнозов Гидрометцентра, радостно сообщил по ТВ, что антициклон из Скандинавии завис над страной, и это гарантирует установление хорошей сухой погоды на довольно длительный период.
Выслушав прогноз, сидящий за столом человек вздохнул. С наступлением тепла кондиционер в лаборатории решил взять отпуск и, загудев мотором в последний раз, затих надолго. К тому же, как казалось всем сотрудникам института сварки, антициклон из Скандинавии завис именно над их зданием, так здесь было жарко. Положение усугублялось ещё и тем, что аппаратура, на которой работали инженеры, грелась сама и нагревала и без того уже тёплые помещения.
Человек вздохнул ещё раз, затем положил руки не клавиатуру компьютера, нажал несколько клавиш, и на экране монитора появилась черно-белая фотография старинного самолёта, а точнее – аэроплана. Это был большой аэроплан, с четырьмя моторами на нижних плоскостях, с остеклённой кабиной в передней части фюзеляжа, с мощным шасси и несколькими пулемётами в открытых люках. Аэроплан стоял на берегу моря, воды которого на этой старой фотографии казались свинцовыми. Так оно и было, а море - это Северный ледовитый океан. Перед аэропланом стояла группа людей, в полярной одежде, в кожаных шлемах. Люди были молодыми и улыбались, смотря прямо в объектив камеры, неизвестного фотографа.
Взгляд человека стал задумчивым, он откинулся в кресле, и перевёл взгляд на распахнутое настежь окно, за которым в бесконечно голубом небе светило яркое солнце.
Потом рука человека потянулась к телефонному аппарату, он нажал одну из кнопок, и произнёс:
- Ирина Петровна, для всех – я занят, где-то на час.
Секретарь с готовностью ответила – Понятно, Сергей Иванович.
Сергей Иванович Никольский снова повернулся к экрану монитора, опять нажал несколько клавиш и по экрану заскользили фотографии, задерживаясь на несколько секунд каждая. Фото были старые, местами с трещинами и оторванными уголками, но это не имело значения для сидящего за столом члена-корреспондента академии, доктора технических наук, профессора Никольского – он погружался в воспоминания о далёком, и сейчас уже кажущемся неправдоподобном периоде своей жизни…

… - Леопольд Эрастович! Есть одно предложение, в свете последних событий – обратился прапорщик Никольский к ротмистру Кудасову.
Никольский только что был посвящен ротмистром в тайную цель экспедиции. После всего случившегося с ним лично, он воспринял сообщение Кудасова со сдержанным воодушевлением. И тому были свои причины.
Всё дело в том, что Сергею Никольскому нравилось находиться в этом времени. После шока от невероятности произошедшего, встречи с майором И, военных приключений на германском фронте, контузии, полёте на сорванном с троса и неуправляемом аэростате, поединка с немецким Альбатросом, из которого прапорщик вышел победителем и, наконец, попадания на борт ИМ, летящего в неизвестность, в дикие и как оказалось, совершенно неизведанные места, юный герой почувствовал необъяснимую тягу к приключениям. Несмотря на свою молодость и неопытность, перенёсшись из довольно спокойного времени, в эпоху авантюр и начавшейся бурной промышленной революции, и кануна революции социальной, Сергей Никольский внезапно осознал, что ему выпал уникальный случай оказаться там, где его современники при всём желании оказаться не могли. А он здесь и должен соответствовать этому переломному времени.
И, значит, так тому и быть!
- Дело в том, что до службы в армии, когда я ещё учился в политехническом, я занимался в аэроклубе. Это было отделение дельтапланов. Я объясню, что это такое почти дословно, как нам объясняли в аэроклубе:
Дельтаплан — летательный аппарат, представляющий собой три дюралюминиевых трубы, соединённых между собой в передней точке и образующих в горизонтальной плоскости веер, с углом между трубами 90-140 градусов. Между трубами натянуто полотно лёгкой, но плотной и прочной синтетической ткани. Две боковые трубы и задняя кромка ткани образовывают при виде сверху почти треугольник. Для сохранения формы основные трубы фиксируются вспомогательными трубами меньшего диаметра и стальными тросиками. Пилот в специальной подвеске, первоначально позаимствованной от парашюта, подвешивается на верёвке за центральную трубу в определённое место, вблизи от центра масс аппарата. Руками пилот держится за трапецию — конструкцию из трёх труб, при виде спереди представляющую собой чаще треугольник с горизонтальным основанием, фиксируемую в пространстве растяжками — стальными тросиками диаметром в несколько миллиметров.
Прошу, господа, не обращать внимание на слова «дюралюминиевые трубы» и «синтетическая ткань» - этого у нас сейчас нет, значит можно использовать подходящие крепкие ветви местных деревьев и ткань, имеющуюся у нас в запасе, для ремонта обшивки аэроплана. Она, правда тяжеловата, но, думаю, пойдёт.
Как мы все уже заметили, при полёте ИМ, здешняя местность изобилует восходящими потоками, а я видел невдалеке подходящий склон, для старта.
Если нам удастся сделать дельтаплан, а я уверен, что мы сможем, имея такого умельца, как Ян Янович, я отвечаю за аэродинамику и чертежи, то можно попробовать вылететь на разведку, не привлекая внимания немцев. Пилоты дельтапланов могут держаться в воздухе многие часы, преодолевая расстояния в сотни километров. Я могу гарантировать вам, Леопольд Эрастович, радиус в семьдесят – сто километров.
Кудасов и Лемке переглянулись и после паузы, ротмистр сказал – Предложение заманчивое, Сергей Иванович, но сколько времени вам потребуется для постройки этого летательного аппарата?
- Понимаю, что время уходит. Поэтому, спать не будем в двое – трое суток построим. Потом опробую, и если всё будет в норме, готов лететь, Леопольд Эрастович!
- Как, Аристарх, рискнём?
- Думаю, надо попробовать. Я как-то в идею Сергея, сразу поверил.
- Значит, решено! Сергей Иванович, в вашем распоряжении любой из нас, кто понадобится для постройки аппарата. Приступайте немедленно.
Все трое вышли из каюты Кудасова . Лемке с Никольским отправились в палатку Добейко.
К вечеру, эскиз дельтаплана был готов. Добейко оценил предложение, как фантастическое, но выполнимое, и с охотой вступил в дело. Утром, все трое решили отправиться на поиски подходящего материала на каркас. А сейчас, вновь образованная «артель», в составе Лемке, Никольского и Добейко всё больше погружалась в расчёты веса, количества потребного материала, способов взлёта и прочего. Никольский рассказывал, а его товарищи слушали, удивлялись и верили, что у них всё получится.

Оставим наших героев в этом месте истории. У них впереди труднейшая задача…

Рука учёного вновь потянулась к кнопке на телефонном аппарате. Он слегка помедлил, потом нажал и произнёс:
- Ирина Петровна, я вернулся…

 Отправлено: 05.06.11 19:50. Заголовок: 30 августа 1914 года..

30 августа 1914 года (продолжение).

Клим Токарев вспоминает (продолжение).
Клим вспоминал, чего стоила команде трэгера очистка палубы от снега.
В районе Новой Земли на конвой, идущий колонной вслед за ледоколом “Святогор” среди торосящихся полей пакового льда, благо ранее уже разломанных штормами, обрушился норд-ост со снегом.
За несколько часов на палубах и надстройках кораблей образовался слой снега и льда, толщиной в полметра. Сильный ветер сдувал с уже образовавшегося слоя снега новые осадки, но при этом слой этот уплотнялся и превращался в лед.
По эскадре был объявлен аврал. В исполнение приказа из-под Шпиля радиопереговоры между кораблями эскадры были запрещены. Аврал был объявлен однофлажным сигналом, с некоторых пор единым для германского и российского флотов.
Адмирал Канальяс извлек урок из сведений, которые были прочитаны в книге Херберта Вильсона “Линкоры в бою”.
Из нее стало известно что существующие коды для радиопереговоров были известны британской разведке, да и во многих ключевых моментах морских баталий, изложенных в книге, применение германскими кораблями радиопереговоров выдавало британцам местоположение кораблей.
Посему были срочно введены новые коды для сообщений, но для введения противника в заблуждение до сих пор применялся старый код, но все сообщения проходили под руководством ведомства адмирала Канальяса, которое вело радиоигру с британцами.
Накануне аврала простым прослушиванием эфира, что теперь вменялось вахтенным радистам кораблей, стало известно о смерти военно-морского министра Великобритании - Первого лорда адмиралтейства.
Как сообщили радиостанции, Первый лорд умер от неизвестной болезни. Сначала у Черчилля открылась пневмония с кровавым кашлем. На третий день болезни открылось внутрилегочное кровотечение, в результате которого Первый лорд захлебнулся собственной кровью.
В короткой секретной радиограмме, полученной несколько часами позже и зашифрованной новым кодом, чувствовалось сдержанное ликование по поводу того, что одного из главных врагов новых союзников нет больше в живых.
В кают-компании “Измаила” вспыхнула полемика о том, сколь тяжелая потеря постигла надменный Альбион. Но полемика сия была прервана, а потом и забыта из-за объявленного аврала.
Не только матросам из команды трэгера пришлось работать на очистке палубы, но и всему составу авиагруппы.
Вдруг выяснилось, что система паропроводов, которая должна была растапливать снег, превращая его в воду, в условиях сильного ветра и низких температур, способствовала образованию льда.
Когда в этом разобралось командование и инженерно-технический состав трэгера, масса льда была столь велика, что “Измаил” начал обнаруживать увеличение осадки и появление крена на левый борт.
Понижение осадки привело к тому, что водяные брызги, срываемые ветром с верхушек волн резко увеличили количество льда на палубе.
Крен нарастал. Часть техников и пилотов вынуждена была отвлечься от расчистки снега и скалывания льда, для того чтобы закрепить расчалками аэропланы в ангарах.
На остальных кораблях эскадры дела обстояли не лучшим образом, но все же не так трагично, как на трэгере.
Низкие серые тучи рвал яростный ветер несущий горизонтальный поток снежинок. Сквозь мглу и хаос свинцового цвета длинных волн с белыми пятнами льдин на восток пробивались корабли и неуклонное движение их поддерживалось решимостью людей.
Когда крен “Измаила” достиг 25-ти градусов с обледенелой тросовой антенны флагмана, тяжелого крейсера “Бородино”, в эфир ушла короткая шифрованная радиограмма.
Никто, кроме командира эскадры, контр-адмирала Альтфатера не знал содержимого отправленного сообщения.
Но даже и сам Василий Михайлович вряд ли знал, что последует за этим жестом отчаяния.
Ведь вручая ему пакет с планом похода, морской министр адмирал Григорович сказал ему в последнюю минуту аудиенции только одно: -В тяжелую минуту для судьбы вверенной Вам, контр-адмирал, эскадры, распорядитесь дать в эфир кодовые слова – Крылья в небе.
И вот такой момент наступил. Эскадра могла погибнуть, не дойдя до места назначения.
Еще несколько долгих и мучительно трудных часов после отправки короткой радиограммы прошли в попытках спасти трэгер. Ветер хоть и сменил направление на остовое, то есть не задувал в скулу корабля, хоть и скорость ветра уменьшилась, но вот снегопад усилился.
Крен корабля увеличился еще на пять градусов и передвигаться по обледенелой палубе стало смертельно опасно. За борт, в ледяную пучину с палубы уже упало полтора десятка матросов из аварийных команд. После чего последовал команда работать на палубе только привязавшись канатами к надстройкам и стойкам лееров по правому борту.
Клим, выбившись из сил, обхватил канат замерзшими ладонями. Рядом устало работал лопатой привязанный канатом за пояс прапорщик Таранофф. Снег все падал, падал, падал, падал на палубу обреченного корабля.
Внезапно до притупленного усталостью слуха Клима донеслось гудение авиационных моторов.
Что? Как такое могло быть? Какой отчаянный смельчак смог подняться с обледенелой наклонной палубы трэгера в воздух? Да и зачем?
Прапорщик Таранофф тоже услышал гул моторов, и сейчас устало опершись о лопату, всматривался в разрывы низкой облачности, выше которой находился следующий ярус наполненных снегом туч.
И тут случилось то, что запомнилось пилотам на всю их жизнь. В небе появились широко раскинутые крылья огромного аэроплана. Он летел навстречу эскадре с левой раковины под острым углом к курсу, а сразу за ним ширился треугольник синего неба.
Еще три аэроплана такой же конструкции шли строем пеленга чуть правее ведущего, и за их хвостовым оперением тоже появлялись клинья синевы.
Это было похоже на чудо, но снегопад прекратился и лишь редкие снежинки опускались на обледенелую палубу трэгера.
Клинья синевы ширились, занимая половину неба, и вот солнечные лучи залили ослепительным ярким светом причудливые белоснежные глыбы льда, в которые превратились корабли.
А аэропланы, широко развернувшись за кормой идущего в кильватере колонны легкого крейсера “Адмирал Бутаков”, прошлись над эскадрой, обогнали ее и скрылись в сиянии солнечных лучей.
Еще через четыре часа непрерывной работы удалось очистить палубу “Измаила” от льда. Этому немало поспособствовала и вдруг исправно заработавшая система парового отопления взлетной палубы.
Аврал на кораблях закончился и Клим, шатаясь от усталости, направился в пилотский кубрик. Клим был голоден, но еще больше ему хотелось спать. Едва сбросив в сушилку кожаный комбинезон на бараньем меху и унты, Клим взобрался на свой второй ярус, и едва голова его коснулась подушки, сразу заснул.
Он увидел синий клин чистого неба, который появлялся в серой кипени туч за хвостом огромного биплана.
Когда-то Клим хорошо знал, как назывался этот биплан. Когда-то Клим уже управлял этим гигантом в полете куда-то далеко-далеко.
Когда-то Клим ...
Но это уже был сон?
Всем нам снятся похожие сны, в которых мы совсем не те, за кого себя выдаем в жизни.

Тонет размокший бумажный кораблик,
Ноги привычно ступают на грабли.
Зеркало бьётся без счёта за день,
С улицы в комнату падает тень.
В небе начертаны знаки огнём,
Ветер посеян и бурю пожнём.
Зноем пропитан весь день до заката,
Там, на погосте, нужна лишь лопата.
Тени упали на белый песок,
Болью свинцовой ноет висок.
Ночью ступени скрипят под шагами,
Чьи это гости не знаем мы сами.
Скручены в жесте отчаянья руки,
Тихо во тьме к нам доносятся звуки.
По направленью на пропасть во ржи,
Шли мы с тобою дорогою лжи.

2012 год.
Из мемуара генерал-полковника ВВС Континентального Союза, фон Краузе Ф.Т.
(Имперская библиотека имени Государя Императора Алексея II; сектор Х-М, спецотдел, секция F, папка 113, инв. ДМБ № 73/75, листы вложения 2183 - 2187).

… Потому что меня несколько минут назад, не снимая с головы мешка, поместили в деревянную бочку, закрыли и заколотили крышку и скатили бочку с обрыва.
Судя по тому, как бочку крутит на поверхности воды, и по тому, что рев водяного потока все ближе, меня все-таки сбросили в водопад Виктория…

...услышал веселые голоса. Бочку прекратило хаотично крутить, и ощутимо потянуло направо.
Через несколько минут, судя по моим ощущениям, бочку выкатили на берег. Раздались гулкие удары молотка сбивающие стальные обручи с боков бочки. Внезапно клепки рассыпались и меня ослепило яркое африканское солнце. Когда глаза немного привыкли к свету, я огляделся.
Я сидел среди обломков бочки на песчаном берегу реки Замбези. Рядом со мной валялась грубо сплетенная рыбачья сеть, которой в последний момент перед прыжком с водопада успели поймать бочку вместе с ее содержимым, то есть мной, штабс-капитаном фон Краузе.
Меня окружали люди в тропической форме.
Все они были в пробковых, обтянутых выгоревшей парусиной шлемах с прикрепленным назатыльником - куском белой материи, защищавшей шею от жгучих лучей тропического солнца, в выгоревших широких хлопковых рубахах и шортах. На левой руке у каждого, выше закатанного до локтя рукава виднелась нашивка со стилизованным изображением пальмы, Железного Креста и надписью полукругом сверху: «Deutsches Afrika-Korps». На ногах у них были ботинки из буйволовой кожи и обмотки защитного цвета. Поодаль стояли сложенные в пирамиду тяжелые винтовки.
Среди множества незнакомых, но дружески улыбающихся лиц я увидел кое-кого из своих старых знакомых.
Не скажу, что мне не понравилась хитрая физиономия адмирала Канальяса. Скажу больше, что я готов был, забыв субординацию, броситься его обнимать. Жить — хорошо!
Между тем адмирал подал мне руку, помогая встать на ноги и выпрямиться.
Помощь была мне нужна — так жестоко затекло все мое тело в этой проклятой бочке!
Потом кто-то из офицеров протянул мне обтянутую парусиной тяжелую флягу.
Я с жадностью напился, и лишь выпив треть содержимого, понял что пью — это было великолепное мозельское вино! Жить — хорошо! А хорошо жить еще лучше!
-Герр капитан! -обратился ко мне адмирал, не выпуская моей руки из своей маленькой, но сильной и жесткой ладони. -Герр капитан! Английские шпионы попытались устранить вас. Но абвер не дремлет никогда! И вот — вы спасены! Операция была проведена в сжатые сроки и была сплошным экспромтом. Но Gott был mit Uns!
Вы спасены, а английский резидент схвачен и достойно наказан!
С этими словами адмирал Канальяс жестом предложил мне подняться вверх по песчаному обрыву. Я последовал за адмиралом и вскоре перед моими глазами предстал корявый известковый столб, в котором я моментально узнал термитник. К столбу, опутанный тонкой стальной цепочкой, был привязан человек в такой же, как у всех форме, но с сорванной нарукавной нашивкой.
Адмирал подвел меня к столбу и рассказал, что это младший шифровальшик германской радиостанции в Кейптауне, а на самом деле — опытный резидент британской разведки по фамилии Бейлис. Именно он организовал с помощью своих агентов мое похищение.
Я человек не жестокий, но справедливый, а потому осмелился задать адмиралу вопрос о судьбе разоблаченного агента.
Адмирал улыбнулся одной из своих улыбок, от которых холодеет внутри. Он сделал жест рукой, и кто-то из солдат бросился к оружейной пирамиде за карабином.
Адмирал взвесил на руке оружие и обеими руками замахнулся, держа приклад карабина над головой Бейлиса.
Я инстинктивно отодвинулся в сторону. Не люблю счищать с формы человеческие мозги. Так и кажется, что пока я их счищаю кинжалом с ткани, они в этот момент додумывают свои маленькие последние мысли.
Но удар приклада пришелся не по черепу разоблаченного врага, а по термитнику над головой Бейлиса. В стенке термитника образовалась дыра, в которой зашевелилось что-то членистое и мертвенно-бледное.
Адмирал не глядя протянул руку за спину. Солдат вложил в ладонь адмирала открытую жестяную баночку, на стенке которой я разглядел изображение какого-то фрукта и надпись «Джем».
Адмирал опрокинул жестянку над теменем Бейлиса и густая коричневая жидкость медленно растеклась по волосам и опущенному вниз лицу врага, тягучими струйками проникая за расстегнутый ворот рубахи.
-А теперь, форвертс! -адмирал размахнулся и сильным движением забросил опорожненную банку в реку.
-Приготовиться к движению! -подал команду адмирал. Солдаты бросились разбирать ранцы и карабины, спеша занять место в строю.
Адмирал оглядел строй, удовлетворенно кивнул головой и скомандовал: -На-а-а пра-а-во!
И через несколько секунд по исполнению команды добавил: -Ша-а-го-о-м, ма-а-рш!
Колонной по два, солдаты мерным шагом двинулись вдоль реки вверх по течению.
Я пошел вслед за адмиралом, несколько раз оглянувшись на привязанного человека.
Потом, я не удержался и спросил у адмирала, в чем был смысл его действий.
Помолчав, адмирал ответил, что термиты любят сладкое, а когда они доедят джем, то примутся за разоблаченного шпиона.
Человечинка, она тоже сладкая, добавил адмирал Канальяс, улыбаясь одной из своих неповторимых улыбок.
Мне расхотелось продолжать расспросы.
Отряд прошел километра три вдоль реки, а затем, поднялся по береговому откосу. На вершине откоса я остановился и оглянулся. До моего слуха донесся человеческий вопль, ослабленный расстоянием. Затем крик перешел в вой. Это термиты добрались до тоже сладкого.
Я вдруг пожалел, что в последний момент не пристрелил шпиона. Адмирал Канальяс заметив мои колебания, окликнул меня, и я подчинился его приказу, продолжая движение.
Перед нами вдалеке в саванне высилось огромное дерево. Над его вершиной висело огромное серое тело небесного левиафана – цеппелина. Привязных канатов на таком расстоянии невозможно было разглядеть. Тем более было странно видеть неподвижным огромный воздушный корабль при том, что нам в лицо дул довольно сильный горячий ветер, заставляющий гулять волны по высокой голубой траве.
В полчаса мы дошли до причала цеппелина. В тени раскидистой кроны баобаба адмирала встретил офицер в летной форме и отдал рапорт о готовности дирижабля к немедленному вылету.
Адмирал передал командование отрядом Африканского Корпуса пехотному обер-лейтенанту, а сам не мешкая ловко полез по веревочной лестнице, придерживаемой снизу двумя членами экипажа цеппелина, в гондолу дирижабля.
Едва его ноги скрылись в темном пятне открытого люка, я последовал по лестнице за ним.
Вскарабкавшись в гондолу, я был поражен давно забытым комфортом. В просторном салоне с широкими панорамными иллюминаторами были расставлены низкие столики, покойные кресла и мягкие турецкие оттоманки. За столиком, накрытым для полдника – с кувшином лимонада, фруктами и свежими лепешками с довольным видом уже восседал адмирал Канальяс.
При виде меня он помахал мне рукой, приказывая подойти. Я подошел к нему, вытянулся во фронт и щелкнул каблуками, ожидая указаний. И они последовали незамедлительно.
Адмирал приказал мне сдать ему немедленно зажигалки, спички, кресала, огнива и увеличительные стекла. Я сначала удивился, посчитав, что адмирал перегрелся на солнце, но вовремя вспомнил, что над нашими головами в прорезиненных шелковых баллонах находится много кубометров водорода. А с водородом, майне либер дамен унд херрен, шутки плохи.
Поэтому я беспрекословно сдал свою зажигалку адмиралу. За плечом адмирала неслышно возник стюард, взял у него из рук мою зажигалку, и неслышно ступая по ковру, направился к небольшому сейфу в углу салона, куда и упрятал мою зажигалку, изображающую карлика с большим пенисом. Понятно дело, что огонек появлялся после нажатия пальцем на этот пенис.
Но на борту цеппелина лучше было не нажимать, потому что после такого нажатия свой собственный пенис вряд ли можно было использовать по назначению.



Затем адмирал Канальяс разрешил мне присесть на оттоманку рядом со столиком с закусками.
Всё тот же молчаливый стюард наполнил бокалы лимонадом. Выдерживая субординацию я поднес свой бокал ко рту лишь после того как адмирал отпил глоток из своего бокала.
Осушив бокал в три глотка (лишь сейчас я понял как сильно хотел пить) я приготовился выслушать наставления адмирала.
Однако он медлил, долго выбирая в хрустальной вазе финик поспелее.
-Собственно, штабс-капитан, у нас с Вами нет выбора, -надкусив финик и удовлетворенно кивнув головой, промолвил адмирал.
-Решившись единожды на то что мы будем менять Реальность, нельзя остановиться на полпути. Наши люди в Лондоне заразили герцога Мальборо - Первого Лорда Адмиралтейства, инфлюэнцей, от которой он умер.
По расчетам аналитиков абвера, смерть Черчилля значительно ослабит боевой дух британцев. В то же время эта смерть, вызванная нами буквально накануне решающих событий, не сможет сразу значительно исказить базовый ход событий в нашем варианте Реальности.
Лично я не испытываю мук совести, по поводу этой смерти и наших методов в борьбе с врагом, в силу того императива, что либо - мы, либо — они.
Нельзя быть чуть-чуть решительным... А посему мы продолжаем наши операции, -произнес адмирал.
В этот момент я почувствовал как поплыл пол гондолы. Вслед за тем знакомые громкие чихающие звуки известили меня о том, что мотористы заводят моторы цеппелина. И вот моторы запели свою песню в унисон со свистом рассекающих воздух винтов. Дирижабль слегка наклонился на нос, и я ощутил что он начал двигаться в пространстве.
Тут же в дверь салона коротко постучали, и чей-то очень знакомый голос попросил разрешения войти.
Внутренне я напрягся. Никогда не знаешь кто в этом мире стоит за закрытой дверью, и кого и когда тебе придется встретить, и при каких обстоятельствах.
Адмирал ответил в том смысле, что разрешает войти.
Дверь распахнулась и на пороге появился Макс фон Штирлиц, собственной персоной, в тропической форме с погонами обер-лейтенанта на плечах.
По сузившимся на мгновение зрачкам Макса я понял, что он меня тоже узнал. Нас хорошо готовили в разведшколе Ораниенбаума.
Старина Макс... Выглядел он неплохо, лишь немного отливала желтизной кожа, да разрез глаз был все еще немного кос и узок.
Дело в том, что в 1904 году, перед самой войной, Штирлица направили работать в Токио связным к знаменитому нашему резиденту Рикардо Зоргу.
За несколько месяцев перед отправкой, а добираться до Токио Штирлиц должен был через Шанхай, и далее пароходом до Йокогамы, московский профессор Преображенский, идейный и методический последователь Броун-Секара, пересадил Штирлицу гипофиз и яички с придатками и семенными канатиками яванской макаки.
Сразу после операции кожа Штирлица начала желтеть, а глаза стали узкими и начали косить.
То есть Штирлиц вместе с новым паспортом на имя журналиста Тояма Токанава, приобрел соответствующий обстоятельствам его деятельности в Японии азиатский внешний вид.
Неприятной неожиданностью для профессора Преображенского явилось то, что филейные части Штирлица тоже приобрели ярко-красный цвет, и стали того же цвета, что задница у макаки. Но что с этим можно было поделать он не знал.
На консилиуме, проведенном профессором вместе с доктором Борменталем, было решено, что и так сойдет. К тому же Штирлиц должен был находиться при исполнении своих обязанностей в штанах. А вне строя — кому какое дело, какого цвета твоя, извиняюсь, конечно, за выражение, задница?
На том и порешили, тем более что прислужница Зина уже накрыла господам ученым докторам обеденный стол, и выставила графинчик с собственноручно приготовленной кухаркой Дарьей Петровной сорокаградусной водкой.
Еще больше переживал этот метаморфоз сам Штирлиц. Но потом он привык к такому положению дел, как привыкаем все мы к еще более идиотским житейским обстоятельствам. И ведь терпим эти обстоятельства годами и десятилетиями...
Естественно, что после возвращения на Родину, тот же профессор Преображенский, которому ассистировал доктор Борменталь, извлек из организма Штирлица уже не нужный семенник яванской макаки. Но изменения в организме Штирлица зашли слишком далеко, и его возвращающие в прежний вид несколько затянулось. Это судя по его лицу. Все остальное было скрыто под форменными галифе.
Адмирал представил нас друг другу. Мы со Штирлицем, не моргнув глазом, изобразили сцену, что видимся впервые.
Вообще-то фон Штирлиц еще более великий имперсонатор нежели я. А потому он надулся от кастовой спеси и всем своим видом стал показывать мне и адмиралу, что его приставка к фамилии, фон, звучит гораздо аристократичнее моей приставки фон. А ведь легенду нам готовили одни и те же люди, служащие в одном ведомстве - в ГРУ. Но такой уж он у нас в Управлении один — Штирлиц.
А еще Штирлиц видит сны, и одно время постоянно приставал ко мне, пытаясь выяснить что я думаю о природе его сновидений. Но мне вовсе не хотелось говорить Максу о своем подозрении на то, что он, как и я, имеет личности-аналоги, существующие в иных версиях Реальности.
Пока Штирлиц дулся от спеси, а адмирал допивал второй бокал лимонного сока, я припомнил одно из длинных и запутанных сновидений, которое мне поведал Штирлиц в бытность нашу во время переподготовки на базе в Мартышкино.

 Отправлено: 05.06.11 21:35. Заголовок: Постройка дельтаплан..

Постройка дельтаплана. Пробный вылет. Рассказ прапорщика Никольского.

Я стоял на склоне холма, который непонятно как оказался среди этой почти тропической чащи, вплотную подступившей к нашему импровизированному аэродрому. Подвесная система, скроенная из ранцевого парашюта системы г-на Котельникова, надёжно прикрепляла меня к дельтаплану, мои руки держались за перекладину трапеции. Чувствовался довольно сильный встречный поток воздуха, поднимающийся от подножия холма к его вершине, на которой стояли ротмистр Кудасов, Лемке и Добейко. В глазах моих товарищей я читал беспокойство. Все инструкции были уже даны, напутственные слова сказаны – оставалось отправиться в полёт.

Двое суток до этого момента наша «артель» не знала отдыха. Как мы и условились, наутро, после принятия решения о постройке дельтаплана, наша троица отправилась на поиски материала для каркаса. Рано утром, стараясь остаться незамеченными, мы покинули лагерь и углубились в лес. Такая предосторожность была нелишней – ротмистр Кудасов решил оставить нашу затею в тайне,от остальных экспедиционеров. Никто из нас, и я в том числе, не были уверены в благополучном исходе предприятия, так как изготовленная из подручных материалов конструкция, могла оказаться перетяжелённой и тогда полёт становился невозможен. В таком случае конфуз был неминуем, а это могло пагубно отразиться на настроении и энтузиазме экспедиционеров. Решено было посвятить всех в дело, только после успешного пробного полёта.
Итак, наутро, наскоро позавтракав остатками ужина и холодным кофием, вооружившись на случай непредвиденных обстоятельств, уже через пять минут после выхода с охраняемой территории бивака, мы оказались в чаще девственного тропического леса. Ни одной тропинки не попадалось нам на глаза, приходилось идти,прорубая себе дорогу в густой растительности. Так продолжалось около часа, постепенно характер леса стал меняться, чаща стала редеть, и, наконец, мы вышли на большую поляну, где решили отдохнуть и определиться с направлением дальнейшего движения. Карты у нас, разумеется, никакой не было и быть не могло, поэтому я, как самый молодой, вызвался залезть на одно из высоких деревьев, похожих на эвкалипты, которые высились неподалёку. Аристарх Лемке, как много путешествующий по Сибири, показал, как надо забираться на дерево, используя верёвки, которыми обвязывались ноги и руки. Так, по его словам, забираются на кедры тамошние жители, в охоте за кедровым орехом.
Забирался я долго, ободрав, при этом занятии себе руки о шершавую кору дерева. Сказывался недостаток опыта в такого рода делах. Но вот, после множества затраченных усилий, я оказался выше линии остального леса, и смог осмотреться. Совершив круговой обзор, я заметил в направлении на северо-восток по компасу, отдельно стоящую рощицу необычно тонких деревьев. Мне даже показалось, что я рассмотрел бамбуковые стволы. Я не был до конца уверен в своих предположениях, но спустившись вниз, обрисовал товарищам свои наблюдения.
После небольшого совещания, мы решили отправиться к этой роще. И каково же было наше удивление и радость, когда, наконец, добравшись до цели, мы увидели целую плантацию великолепного бамбука, идеально подходящего для устройства рамы дельтаплана.
Так мы нашли материал на каркас. Спилив два десятка стволов, мы нарезали их в предполагаемый размер несущих элементов крыла, с припуском на обработку, конечно. Разделив наш груз на три части, мы отправились в обратный путь.
Дальнейшая работа велась в палатке кондуктОра, так как она была больше остальных, по причине предназначения её для всяческих ремонтных работ по аэропланам, да и сама работа, проводимая в ней, не привлекала ничьего внимания, так что, вынужденная секретность была соблюдена.
Мы трудились взаперти. Наконец, к исходу вторых суток, куски полотняной обшивки из ремонтного запаса воздушных кораблей, были выкроены в соответствии с эскизом, закреплены на каркасе. Один из парашютов был переделан, в качестве подвесной системы, и дельтаплан был практически готов к пробному полёту.
Надо сказать, что во время постройки, я вспоминал навыки управления дельтапланом, так как время с моего крайнего вылета в аэроклубе прошло немалое, где-то около двух лет. В армии ведь не полетаешь. И вот я в подвесной системе, пристёгнут к аппарату, руки на перекладине трапеции – в этот момент я понял, что вспомнил всё.

Снова, как и двое суток назад, ранним утром, в тайне от всех, пользуясь тем, что ротмистр Кудасов затеял внезапную проверку сторожевого поста с целью отвлечь дежурившего в очередь авиатора Таранова, мы втроём перенесли аппарат на вершину холма. Вершина была не видна случайному наблюдателю в биваке, если бы таковой и случился, скажем по причине бессонницы или других надобностей, заставивших его выйти из палатки в столь неурочный час.

Я поднял правую руку в приветствии остающимся товарищам, потом взялся за перекладину и начал разбег с холма. Через несколько шагов, я почувствовал отрыв. Набегающий поток заставил крыло взлететь, а через мгновение дельтаплан был подхвачен восходящим потоком и стал набирать высоту. Я лечу! Восторг овладел всем моим существом!
Лес, стоянка аэропланов, спящий бивак, мои товарищи на холме – всё осталось внизу. Но увлекаться мне было нельзя, не в этом была цель первого вылета. Я должен был почувствовать управляемость аппарата, жёсткость конструкции. Я осторожно заложил правый разворот и пошёл обратно к точке взлёта.

И вот я на земле. Всё прошло нормально. Дельтаплан послушен и крепок.
- Господин ротмистр! К полёту на разведку обстановки – готов! – доложил я Кудасову.
- Отлично! – с видимым облегчение ответил Кудасов. – Дельтаплан отнесите в палатку Добейко. Я – к капитану Кольцову. Обсудим завтрашний вылет. А вам, господа, отдыхать!

Завтра вылет. Если всё выгорит, то мы многое узнаем о подземном мире. И, если повезёт, найдём базу неизвестного дирижабля.
А сейчас – спать!

 Отправлено: 06.06.11 12:46. Заголовок: Прапорщик Никольск..

Прапорщик Никольский. Вылет на разведку. Неожиданное изменение планов.

Я летел на высоте около километра. Определить точнее своё положение в пространстве было сложно, по причине отсутствия каких либо приборов на моём дельтаплане. Но всё же – это была тысяча метров, я чувствовал это. Высота комфортная в смысле поиска и определения ориентиров. Восходящий поток заставлял меня время от времени уходить в скольжение, чтобы не подняться высоко. Действительно, здешняя местность просто была создана для полётов на планерах и дельтапланах – чередующиеся холмы и низины были источниками воздушных потоков. Оставалось только контролировать высоту полёта.
Прошёл час, это я отметил по своим наручным часам, и у меня возникло, пока ещё, только ощущение, а не уверенность, что вскоре я увижу море. Или огромное озеро. Не видно было ни чаек, ни иных морских водоплавающих птиц, но едва уловимый запах то ли йода, то ли водорослей, выброшенных прибоем на берег, достиг моих ноздрей. Очередной восходящий поток стал поднимать дельтаплан выше и выше, но препятствовать этому сейчас, я не стал, т.к. впереди показался уже не привычный лесистый холм, а нечто похожее на гору. Перелетать гору не было никакого смысла, и я заложил левый вираж, стремясь обойти неожиданно возникшее препятствие. Внизу стали мелькать каменистые осыпи скал, потом они закончились, ещё минута полёта и взгляду открылся морской берег, с заметной линией прибоя и уходящая к линии горизонта водная гладь.
Вот оно – море! Ощущения меня не обманули.
Я изменил курс и стал лететь вдоль линии берега. Пока ничего необычного я не увидел, кроме воды и узкой полосы песчаного пляжа, тянущейся на столько, сколько мог видеть мой взгляд.
Так прошло ещё полчаса, мелькающие кроны тропических деревьев сливались в одну зелёную полосу. Сквозь сомкнувшиеся ветви ничего нельзя было рассмотреть. Каждые несколько секунд, я переводил взгляд на берег, потом опять на джунгли, пытаясь заметить хоть какие-то признаки пребывания человека в этих местах.
И вот это случилось. В очередной раз переведя взгляд на пролетающий подо мной берег, я заметил тёмное пятно на почти белом песке. Не успев ещё даже подумать о развороте, я уже начал его делать. Левый вираж со снижением, надо было рассмотреть пятно подробнее. И вот прямо по курсу заинтересовавшее меня место на берегу. Подлетая, стало видно, что увиденное мною с высоты пятно – это многочисленные следы, и следы эти явно человеческие. Однако, для точного определения своей находки, я решил приземлиться на песок, благо, что невдалеке был виден очередной холм с покатым склоном, пригодный для взлёта.
Хруст песка, небольшой пробег и вот я стою на берегу неизвестного моря. Ещё немного и я освободился от подвесной системы, отнёс свой аппарат подольше от линии прибоя и положил на песок. Теперь всё моё внимание было направлено на изрытый и истоптанный песок пляжа. Опустившись на колени, я склонился над чётким отпечатком сапога, оставленного в сыром песке. Море, видимо, отошло отливом, а песок ещё не успел высохнуть. Передо мной был, несомненно, отпечаток подошвы сапога германского солдата, Таковых я видел довольно, за свой, хоть и не очень продолжительный, период нахождения на фронте. Поднявшись с колен, я стал обходить берег, в надежде увидеть ещё какое-нибудь подтверждение моей гипотезе. И я нашёл окурок немецкой сигареты «Пфальц», а потом увидел следы от протектора автомобиля. Колея начиналась у воды и уходила от берега под прямым углом прямо в чащу, подступившего к берегу тропического леса.
Во мне пробудился азарт охотника, или детектива, и я пошёл по колее. Метров через пятьдесят, стала видна брешь в стене леса, в которую и уходили следы колёс автомобиля. На ходу я анализировал увиденное, и как-то сразу понял, что место, куда с берега уехал этот автомобиль, должно быть недалеко. По одной очевидной причине – тропический лес здесь очень густой и почти непроходимый, значит прокладывать дорогу через него – дело трудное. Поэтому нет разумного объяснения постройки базы или лагеря вдалеке от воды. И, по всему выходит, что возникшая у меня в воображении база, где-то близко.
Когда я всё это продумал, то остановился, Я был уже в глубине чащи, стоял на лесной дороге. Пока никого не было видно, и не слышно тоже не было ничего. Последнее обстоятельство было неочевидным, так как лес шумел ветром в вершинах деревьев, а звуки невидимой местной фауны раздавались отовсюду. Надо было возвращаться к дельтаплану и попытаться спрятать его в зарослях. А потом уже продолжить разведку.
Я бегом бросился обратно. И вот уже снова кромка леса и брешь в чаше деревьев, явно рукотворная. Выбежав на открытое пространство, я стал искать взглядом свой аппарат.
Дельтаплана на берегу не было. Прошло всего десять минут, а на месте где я оставил его, было пусто, если не считать несколько десятков крупных следов, похожих на следы горилл, или ещё каких-нибудь обезьян. И следы эти вели опять, в эту же чащу тропического леса. Я побежал по следам и через несколько десятков шагов, упёрся в непроходимый лес. Деревья росли так близко одно к другому, а подлесок был высок и сплетён в неимоверное покрывало, закрывающее вход в дебри любому нездешнему существу. Пройти было совершенно невозможно.
Я попал в безвыходное положение. Потерял дельтаплан, единственное средство для возвращения в лагерь. И то, что я узнал, и то, что собирался разведать дальше, я при всём желании, не смогу доложить совету экспедиции. Вмешательство неизвестных животных, привлечённых моим аппаратом, ставило крест на моей миссии. Это было очевидно.
Внезапно, мои тяжёлые мысли были прерваны знакомым шумом авиационного мотора, который раздался над моей головой. Не задумываясь, я бросился в густую траву, стремясь укрыться. Падая, я сдёрнул с шеи бинокль, и едва коснулся травы, направил его в сторону источника шума. В линзах показался аэроплан, хорошо известный по моим будням артнаблюдателя.Это был Фоккер. Как и положено, с кокардой германской армии. Он улетал в сторону моря.

На смену безнадёжности у меня мгновенно появилась уверенность.
Значит база германских военных недалеко. И хотя бы один аэроплан у них есть - я сейчас его видел.
И, значит, у меня есть шанс! И я его должен использовать!
А теперь, спокойно. Цель – разведка базы неприятеля и захват аэроплана, с пилотом или без.
И возвращение к своим.

За дело, прапорщик!

 Отправлено: 07.06.11 19:13. Заголовок: Сон фон Штирлица. 28..

30 августа 1914 года (продолжение).

2012 год.
Из мемуара генерал-полковника ВВС Континентального Союза, фон Краузе Ф.Т.
(Имперская библиотека имени Государя Императора Алексея II; сектор Х-М, спецотдел, секция F, папка 113, инв. ДМБ № 73/75, листы вложения 2183 - 2187).

Сон фон Штирлица.



28. 2. 1945 (23 часа 43 минуты)
Штирлиц шел по коридору старого здания РСХА на Принцальбрехтштрассе.
Коридор был пуст. За закрытыми дверями служебных комнат стояла тишина. Все сотрудники имперского управления безопасности находились в бомбоубежище, в глубоком подвале здания.
Сквозь толстые кирпичные стены до левого уха Штирлица долетали далекие звуки сирен ПВО, выстрелы крупнокалиберных зенитных орудий установленных в Тиргартене, разрывы авиационных бомб и гул моторов американских “летающих крепостей”. До правого уха Штирлица ничего не долетало.
После служебной записки, которую Штирлиц составил с помощью радистки Кэт и передал шифром c помощью радиопередатчика в Центр, Сталин на Ялтинской конференции получил возможность решительно поставить перед Рузвельтом и Черчиллем задачу не давать Гитлеру возможности спать ни днем, ни ночью.
Поэтому английские “Ланкастеры” и “Веллингтоны” осуществляли ковровые бомбардировки территории Германии днем, а американские Б-17 бомбили ночью.
Шифровка была адресована “Алексу”, а подписана она была “Юстасом”.

Информация к размышлению.
“Юстасом” был штандартенфюрер СС Штирлиц, а “Алексом” был начальник ГУКР “СМЕРШ” НКО СССР, генерал-полковник Абакумов.
В Москве о том, что Штирлиц еще и “Юстас” знали только двое – его непосредственный начальник в Центре, выдающий Штирлицу задания, и кассирша Главного Управления, выдающая Штирлицу зарплату.
В Берлине о том, что Штирлиц и “Юстас” одно и тоже лицо знали только трое: сам Штирлиц, его радистка Кэт и его непосредственный начальник бригаденфюрер СС Шеленберг.
Об этом догадывался еще один человек: Эрвин - муж беременной радистки Кэт.
А обергруппенфюрер СС Мюллер был просто уверен, что Штирлиц выдает себя за другого человека, но доказать этого Штирлицу не мог.

28. 2. 1945 (23 часа 44 минуты)
Штирлиц сегодня был в штатском, он надел к тому же свои дымчатые очки в большой роговой оправе и рыжие пушистые усы с закрученными до стекол очков острыми кончиками. Штирлиц низко напялил на лоб берет, высоко поднял воротник модного английского пальто из верблюжьей шерсти. Так низко и так высоко, что издали его трудно было узнать.
Штирлиц шел по пустому коридору, небрежным жестом поднося к глазам стрелков СС, стоящих через каждые двадцать метров, удостоверение члена НСДАП. В партию он вступил еще в 1933 году, будучи в Токио немецким резидентом.
Несмотря на предпринятые Штирлицем меры по изменению внешности, стрелки ваффен-СС узнавали его и приветствовали традиционным партийным жестом – вскинув правую руку. За время службы они привыкли к чудачествам “старого бойца” Штирлица. “Альтер кэмпфер – старый боец”, так в III Рейхе уважительно называли членов НСДАП, вступивших в партию до 1934 года, до “ночи длинных ножей”.
Продвигаясь вдоль коридора, Штирлиц плечом толкал поочередно каждую дверь, но все они сегодня были заперты.
Из-за закрытой двери комнаты секретной связи до правого, незадействованного, уха Штирлица донесся телефонный звонок.
Штирлиц сделал вид, что он специально сюда и направлялся. Стрелки СС вида не подали, что заметили, как Штирлиц это сделал.
В замочной скважине со стороны коридора торчал ключ, но Штирлиц на всякий случай толкнул дверь плечом. Дверь не поддалась.
Перед тем, как открыть дверь и войти, Штирлиц, ни к кому особенно не обращаясь, громко пропел: “Ах, мой милый Августин, Августин воллен пи – пи …” На основании личного жизненного опыта Штирлиц знал, что запоминается только последняя фраза. Все остальное в памяти не держится, хоть ты тресни.
Теперь, если кто-нибудь спросит у стрелков СС, что делал ночью во время налета вражеской авиации Штирлиц в комнате секретной связи, то они ответят: “Милый Августин там делал пи - пи”.
“Абгемахт! Не забыть бы в комнате, после всего, забыть вытереть за собой”, – напомнил сам себе Штирлиц, входя в комнату связи. Что такое обеспечение алиби он знал хорошо.

Информация к размышлению.
Штирлиц никогда и ничего не забывал. Ему нужно было только вовремя самому себе напомнить о том, чего нельзя забывать.
Еще у Штирлица была фотографическая память. Он и сейчас помнил с фотографической точностью, до мельчайших деталей, что она у него была. О его памяти ходили легенды не только в абвере и СД, но и в гестапо.
Однажды Штирлиц участвовал в разработанной Шелленбергом операции по дискредитации одного аргентинского дипломата. Этого дипломата оберштурмбанфюрер СС Айсман сфотографировал скрытой камерой в то время, пока тот развлекался в постели с несовершеннолетней проституткой. Фотографии были показаны дипломату с обещанием того, что если он откажется от сотрудничества с СД, то они будут предъявлены жене дипломата. В ответ на это предложение, дипломат порвал фотографии, выбросил клочки в унитаз и издевательски спросил нельзя ли ему еще раз лечь с проституткой.
Самой пленки у Айсмана к тому времени уже не было, так как он обменял ее на “черном рынке” на новую черную повязку на глаз. Айсман в РСХА слыл щеголем, но характер у него приближался к нордическому, и это обстоятельство ему очень помогало по жизни. Но в этот раз Айсману грозил дисциплинарный суд.
Поэтому Айсман пришел к Штирлицу в кабинет, предварительно вывернув в коридоре пробки в электрощитке и оборвав телефонный провод. Так как все в управлении знали вкусы Штирлица, то с собой он прихватил бутылку “Столичной”, пару соленых огурцов, краюшку черного хлеба, брусок деревенского шпика и упросил Штирлица ему помочь.
Штирлиц, который неоднократно рассматривал фотографии дипломата и проститутки, воспользовался своей фотографической памятью – фотографии восстановили, и дипломат был вынужден согласиться выполнять задания Шеленберга.
С тех пор благодарный Айсман на всякий случай показывал Штирлицу все фотографии, отснятые им в борделях, перед тем как идти с негативами на “черный рынок”.

28. 2. 1945 (23 часа 45 минут)
В комнате связи на столе стояло четыре телефонных аппарата красного, желтого, зеленого и черного цветов.
Штирлиц знал, что аппарат красного цвета связывал РСХА с бункером фюрера, но обычно на другом конце линии висел группенфюрер СС Фегеляйн. Поэтому Штирлиц с трудом дозванивался до фроляйн Браун.
По аппарату желтого цвета можно было переговорить с рейхсфюрером СС Гиммлером, в то время когда он был свободен от перепрятывания от фюрера Копья Судьбы.
По зеленому аппарату обычно откликался рейхсмаршал Геринг, но Штирлиц быстро уставал от описаний новых фасонов туник, которые сшили для рейхсмаршала. От цвета этих туник у Штирлица возникала идиосинкразия.
С кем можно было бы поговорить по черному аппарату, Штирлиц не знал. Но сейчас звонил именно черный аппарат.
Штирлиц поправил постоянно отклеивающиеся усы и снял трубку.
- Здесь Штирлиц! – машинально пропищал Штирлиц в микрофон, изменив по привычке тембр голоса.
На том конце линии сквозь треск помех он услышал знакомый баритон обергруппенфюрера Мюллера: - Штирлиц! Химмельсрайх! Где Вы там болтаетесь?! Я звоню уже второй раз за ночь, а Вы все не подходите!
- “Товарищ” фон Штирлиц приветствует “товарища” Мюллера! Или Вас больше устраивает обращение “мистер”? – непринужденно пошутил Штирлиц.
- Меня больше всего устраивает обращение “Мюллер”. Категорично, скромно и со вкусом. Я слушаю Вас, дружище! – ответил Мюллер.
- Яволь, мой обергруппенфюрер! Их мельде гехорзам! – начал рапортовать Штирлиц, сам не понимая, зачем он это делает. – Ведь не он позвонил первым, майн либер Готт! Он только ответил на звонок! Нихт вар?

Информация к размышлению.
Штирлиц намеренно говорил по-немецки с Мюллером на маклебургском диалекте. Он знал, что именно на этом диалекте разговаривает их шеф – начальник имперского управления безопасности, обергруппенфюрер СС, Эрнст Кальтенбруннер.
Здесь и далее приводится авторизованный перевод слов Штирлица с маклебургского на наш разговорный язык: - Слушаюсь! Осмелюсь доложить! Мой любимый Бог! Не так ли?

28. 2. 1945 (23 часа 46 минут)
Штирлиц понял, что он на грани провала.
- Где-то у меня не сошлось. Где-то я не просчитал. Надо бы спокойно посидеть и подумать. Что у них есть на меня? – мысленно рассуждал Штирлиц, - Как нам в 1919 говорил Феликс? Холодная голова, горячее сердце, чистые руки!
- Ну, голова у меня всегда холодная. Кэт даже брюзжала на радиосеансах – мол, какая у тебя Юстас холодная голова! Даже мурашки по животу бегут, когда работаю на ключе!
В этот момент у Штирлица опять отклеились усы и плавно спланировали на стекло прикрывающее столешницу. Под стеклом лежала большая фотография Марики Рок. Усы упали на лицо Марики.
Штирлиц не удивился. Он давно обратил внимание на то, что буденовские усы, будучи приложены к чему угодно, превращали это что угодно в лицо маршала. Вот и сейчас, изменившееся лицо Марики напомнило ему славного Семена Михайловича, и слова сказанные им Штирлицу в 1923 году: “Ты, Севка шибко горячий!”
- Вот! – подумал Штирлиц – Значит сердце у меня горячее!

Информация к размышлению.
Семен Михайлович Буденный, маршал РККА, сказал Штирлицу о его горячем сердце, после того как Штирлиц на совещании у Мехлиса в Политическом управлении РККА предложил в период между войнами сбрасывать с самолетов на города потенциального противника крыс, которые должны были поедать запасы продовольствия и разносить инфекцию. В общем, идея была одобрена и рекомендована к реализации. Реакция маршала Буденного была вызвана идеей Штирлица десантировать крыс с больших высот на индивидуальных маленьких парашютах методом затяжного прыжка.
На вопрос маршала: «А что, крыса сама должна раскрывать парашют?” Штирлиц, горячась, воскликнул: “Жить захочет – откроет!”
Мехлис тогда ничего не сказал Штирлицу, но посмотрел на него заинтересованно, и с этого момента Штирлица начали продвигать по службе.
В настоящий момент его эсэсовское почетное звание “штандартенфюрер” соответствовало званию полковника РККА.
Зарплату он получал по двум платежным ведомостям - в Берлине и в Москве. Соответственно ему засчитывали год за два года службы.
В Москве за Штирлицем числилась служебная квартира и дача, а в Германии у него был коттедж в Шпандау и трехкомнатная квартира в Берлине.
Скульптор Торак, используя Штирлица как модель, изваял из красного гранита двадцати пяти метровую статую “Тевтонберг”.
Статуя должна была быть установлена на новой восточной границе Рейха – на Урале. Но пока, временно, “Тевтонберг”лежал на заднем дворе мастерской Торака.
Гранитный Штирлиц из- под глубоко надвинутого рогатого гранитного шлема гранитными глазами сурово смотрел на пролетающие в небе бомбардировочные авиационные крылья союзников. В гранитных кулаках он сжимал гранитный двуручный топор. На его гранитном нордическом лице была вырублена надменная гранитная арийская улыбка.
Говорят, что Торак ваял Штирлица только под музыку Вагнера, напевая при этом: “Дойчланд, Дойчланд юбер аллес … .”
Фюрер горячо одобрил эту работу Торака. Он даже отдал распоряжение рейхсминистру Шпееру о налаживании производства настольных фигур “Штирлицберг”из вольфрама. “Штирлицберг” должен был быть в каждой немецкой семье.
Однако на нужды военной промышленности не хватало стратегического металла, и производство статуэток было приостановлено.
Одна единственная, изготовленная на “Рейнметалле”, фигура Штирлица была приобретена лично фюрером и подарена им Еве Браун.
К Вере Мухиной слава пришла после того, как она, используя Штирлица, включила его статую в композицию “Рабочий и колхозница”. Зная в каком ведомстве он служит, скульптор для маскировки придала “колхознице” черты лица Штирлица.
Вера Мухина работала над скульптурой под музыку Дунаевского “Нас утро встречает прохладой”, напевая при этом: “Гремя огнем, сверкая блеском стали, пойдут машины в яростный поход, когда нас в бой пошлет товарищ Сталин, и первый маршал в бой нас поведет …”.
Товарищу Сталину композиция понравилась. Он сделал Мухиной мелкие замечания только относительно фигуры “рабочего”, которые незамедлительно были устранены.
Товарищу Берия композиция не могла не понравиться после устранения справедливых замечаний товарища Сталина.
Он даже подтолкнул товарища Сталина локтем в бок (не сильно, а по-дружески, ласково) и в ухо вождю страстно прошептал: ”Вах! Сматры, Иосиф, какой дэвушк сымпатичный …”.
Композиция “Рабочий и колхозница” была выполнена из нержавеющей стали.
Возможности СССР в стратегическом сырье были безграничны.
Штирлицу жить нравилось.

28. 2. 1945 (23 часа 47 минут)
- А теперь руки. Что у меня с руками? – подумал Штирлиц.
-То есть с руками мне хорошо, а без рук – плохо. Но на руках есть пальцы, а на пальцах папиллярные узоры. Отпечатки пальцев образуются на предметах в том случае если пальцы грязные … . Когда я в последний раз мыл руки? 23 февраля? После того как испек в камине картошку? Нет, после этого я ел сало с чесноком. А вот после сала? Думай, Штирлиц, думай! – подумал Штирлиц.
-Если бы у них было что-то серьезное на меня, то они бы уже перекрыли все дороги на Восток. Они почему-то всегда перекрывают дороги на Восток … . А я бы ушел на Запад воспользовавшись “окном” на швейцарской границе.
Вспоминай, Штирлиц, вспоминай – вспоминал Штирлиц.
И он вспомнил как 23 февраля, доев сало, он вытер грязные руки какой-то бумажкой и выкинул ее куда-то.
Фотографическая память Штирлица проявила перед ним листок скомканной бумаги. Штирлиц мысленно развернул бумагу и увидел листовку. Эту листовку он таскал с собой в партбилете с тех пор, как перешел линию фронта под Вязьмой в самые тяжелые для Родины дни войны.

П О Л И Т Р У К Л Ж Е Т! В г е р м а н с к о м п л е н у В а с н е м у ч а ю т и н е у б и в а ю т, а о б р а щ а ю т с я с В а м и х орошо! КРАСНОАРМЕЙЦЫ ПЕРЕХОДИТЕ К НАМ!

Куда он выбросил листовку с отпечатками своих пальцев, Штирлиц не помнил.
Эта листовка изобличала его как советского разведчика.
Ведь по разработанной в Центре легенде он еще в Японии стал агентом Абвера и через линию фронта не переходил. Штирлиц на пароходе приплыл в Нью-Йорк из Йокогамы, а уже из Америки на “Вильгельме Густлове” прибыл в Гамбург.
И папа у него был фон Штирлиц, и мама у него была фон Штирлиц, и сам он всегда был фон Штирлицем, штандартенфюрером СС, сотрудником VI отдела РСХА.
А если вам надо каких-то листовок, таки у меня их есть … . Пусть эти гои сами все и доказывают. Как мне Лев Захарович, генерал-полковник Мехлис говаривал: “Слушай сюда, Сева! Все люди дураки, один я умный! Помни, Севочка о презумпции невиновности!”

Информация к размышлению.
Каждый год, 23 февраля, где бы Штирлиц ни находился, он отмечал День Красной Армии. В РСХА привыкли к тому, что в этот день Штирлиц на рабочем месте демонстративно слушал по радиоприемнику концерт “В рабочий полдень” московского радио. В этот час коридоры РСХА сотрясали могучие звуки песен в исполнении Краснозманенного ансамбля песни и пляски Рабоче-Крестьянской Красной Армии под управлением Александрова.
“Три танкиста”, “Броня крепка”, “Темная ночь”, “Вставай страна огромная”, “Все выше, и выше и выше”. Обычно после “Вставай страна огромная” звонили от Кальтенбруннера и умоляли Штирлица сделать тише звук. Но Штирлиц был непреклонен. Раскрыв настежь дверь кабинета он во весь голос подпевал хору: “Бросая ввысь свой аппарат послушный или творя невиданный полет …”.
Рейхсмаршалу Герингу понравилась эта мелодия, и она стала маршем Люфтваффе.
А умница Вальтер Шелленберг пустил гулять по управлению анекдот: “Штирлиц бросил ввысь свой аппарат послушный. Боюсь представить, что натворит его невиданный полет”. Сотрудникам анекдот понравился.
С тех пор при встрече они по-дружески спрашивали друг друга: “Как твой аппарат, дружище, работает послушно?” или “Куда направил полет своего аппарата, дружище?”.
Штирлицу это здорово помогало в основной работе. Благодаря такой популярности он вышел на связь с невестой фюрера еще в июне 1944 года.

28. 2. 1945 (23 часа 48 минут)
- Слушайте, Штирлиц, перестаньте валять дурака! И ответьте мне на пару легких вопросов. Для вас, подчеркиваю – для Вас, легких - Мюллер прервал рапорт Штирлица.
Из дальнейшего разговора с группенфюрером Штирлиц понял, что преступная верхушка Рейха, почувствовав, чем закончится развязанная против миролюбивого человечества захватническая война, спешит скрыться от суда истории.
Неожиданно выяснилось, что на борту входящей в так называемый “Конвой фюрера” подводной лодки проекта ХХI, в рамках операции “SEEAAL”, для Штирлица приготовлена отдельная каюта, рядом с каютами фюрера и Евы Браун.
Штирлиц, подозревая со стороны Мюллера провокацию, на всякий случай гордо заявил, что никуда он не поедет, а с мечом Эскалибуром в руках встанет на линии Зигфрида на пути азиатских орд варваров - унтерменьшей, стремящихся уничтожить духовные ценности нордической расы.
Мюллер еще долго слушал, как Штирлиц ревет в трубку об Анненербе, о чистоте крови, о юберменьшах, о Шамбале, о ледяной звезде, о пустотелой Земле, о Вундерваффе, о Фридрихе Барбаросса, о Генрихе Птицелове, о Бисмарке, о тысячелетнем Рейхе, о своем нордическом характере, о долге настоящего арийца перед нацией и о гении фюрера.
Мюллер с трудом успокоил не на шутку развоевавшегося штандартенфюрера вопросом о том, приходилось ли Штирлицу сидеть в окопе под обстрелом гвардейских минометов русских глядя как по полю на тебя надвигаются тяжелые танки ИС-2, а с неба пикируют Пе-2 и штурмуют Ил-2.
На что Штирлиц ответил, что этого добра он досыта насмотрелся в хроникальных выпусках “Ди Дойче Вохеншау” в кинотеатре на Терезианплатц.
- Штирлиц, Штирлиц … . Вы как ребенок. Неужели Вам не понятно, что война закончена не в нашу пользу? А место Вам на подлодке приготовлено не за красивые глазки, а за Ваш “аппарат послушный”. Девять месяцев назад он очень удачно для Вас “натворил свой невиданный полет”. Дело в том, что 23 февраля у Евы родился мальчик. Мы с Вами профессионалы, и для нас не секрет, что фюрер как мужчина, увы, не состоятелен. Но только как мужчина. Во всем остальном он гений! И фюреру нужен наследник! Неужели вы серьезно воспринимали кандидатуры на пост духовного лидера германского народа таких ничтожеств как Гесс, Геринг или Бальдур фон Ширах? Ева открылась фюреру в любви к Вам. Фюрер ответил, что Вы ему всегда были симпатичны. Ева сказала фюреру, что эта любовь не носила плотского характера. Ева сказала фюреру, что ребенок у нее оттого, что она долго смотрела на статуэтку “Штирлицберга”, которая стояла у нее в спальне. Фюрер ей поверил безоговорочно, тем более что он сам подарил ей Ваше изображение. Ева назвала сына Максом. Он уже официально утвержден фюрером как наследник. Фюрер присвоил Вам, штандартенфюрер Штирлиц, бриллианты к Железному Кресту и внеочередное почетное звание группенфюрер. Поздравляю, дружище! Но у меня к Вам есть вопросы личного характера, и много вопросов. Зная Вашу необыкновенную способность к логическим рассуждениям, которая позволяет Вам выкручиваться из любой ситуации, я не стал к Вам приставать с пустяковыми вопросами. Я ответил на них сам. Вот послушайте, Штирлиц! Как только пришел приказ фюрера о вашем награждении и повышении, как только я узнал о том кто настоящий отец наследника фюрера, я посадил весь свой IV отдел Вам на хвост. Когда мне доложили о результатах расследования, я пришел в ужас! Отпечатки ваших пальчиков были обнаружены по всему Рейху и даже в генерал-губернаторстве. Ваши шаловливые пальчики нашли на атомной бомбе в лаборатории физика Рунге. Их нашли на всех изделиях Вернера фон Брауна. Их нашли в бункере фюрера, в его спальне, в его ванной комнате. Их нашли в штабах Люфтваффе, Кригсмарине и Вермахта. Их нашли на Копье Судьбы, на боевых Рунах в ведомстве рейхсфюрера СС. Все секретные планы наших операций на Восточном фронте буквально захватаны Вашими сальными пальцами, к тому же на них остались следы копирки, купленной Вами в московском военторге. Вы оставили следы на снегу рядом с нашей сверхсекретной базой в Антарктиде. Все ящики с партийными документами, подлежащими хранению в подземных горных штольнях, перещупаны Вашими руками. Мне жаловался на вас штурмбанфюрер Рольф. Вы таскали из его кабинета шведское снотворное, ведь у него дядя-аптекарь! Кому Вы его таскали? Начальник хозяйственного управления СС группенфюрер Поль показывал мне теннисную ракетку, которую вы ему подарили. Вы ведь по совместительству еще и чемпион Берлина по теннису, Штирлиц? Так вот, на рукоятке этой ракетки стоит заводское клеймо ЧТЗ-44. Мы обратились в лабораторию. Дерево для рукоятки взято из ствола березы эндемичной для северного Урала. Клеймо аналогично клеймам Челябинского танкового завода стоящим на русских танках. Ваши следы обнаружены в клинике “Шарите”; в музее на Инвалиденштрассе; на детской кроватке у разрушенного бомбой дома на Кепеникштрассе; на чемодане русской радистки; на нижнем белье унтершарфюрера Барбары Беккер, погибшей при таинственном бегстве радистки; на пивных кружках в кабачке “Грубый Готлиб”; на всех подвязках чулок и лифчиках проституток из салона “Китти”. Отпечатки Ваших пальцев на оригинале Хартии Свободы в библиотеке конгресса США; в погребальной камере Царя в пирамиде Хеопса; на истуканах острова Пасхи я даже не упоминаю. Все эти отпечатки находятся вне пределов статистической погрешности нашего расследования и мною не рассматривались. Или я не прав, Штирлиц?! Может быть, эти отпечатки тоже надо рассматривать!? Почему Вы молчите, Штирлиц? Ну, ладно, продолжу. Так вот, напомню, что на все эти вопросы я ответил за Вас. Да, сказал я себе, отпечатки пальцев штандартенфюрера СС Макса фон Штирлица могут быть где угодно на территории рейха, протекторатов и генерал-губернаторства. Штирлиц был ведущим сотрудником VI отдела РСХА, говорил я себе. И в рамках своей служебной деятельности, и выходя из этих рамок, как преданный делу партии патриот Германии, он мог оставить свои следы в великом множестве секретных мест Рейха. Шведское снотворное Вы подсыпали фюреру в чай, чтобы не вздрагивать от каждого шороха и успешнее устремлять ввысь “свой аппарат послушный” в спальне его супруги.
Отпечатки ваших пальцев на нижнем белье несчастной Барбары объясняется тем, что Вы, Штирлиц, кобелирующая личность. По детской кроватке и чемодану русской радистки Вы уже оправдывались передо мной. Что там у нас еще осталось? А, а, а … теннисная ракетка из Челябинска! Ну, это просто! Во время командировки на Восточный фронт, после ранения, вы подобрали на захваченной нашими войсками русской позиции березовый сук. Надпись ЧТЗ-44 на этом суке вырезал русский солдат родом из Челябинска, работавший до призыва на танковом заводе. Из березового сука Вы соорудили трость, а потом из этой трости Вам сделали теннисную ракетку. Я ответил за Вас, Штирлиц, на все вопросы нашего ведомства к Вам. Но на один вопрос Штирлиц Вам придется ответить самому. Откуда взялись отпечатки Ваших жирных пальцев, испачканных в саже, на листовке, которую мы нашли во внутреннем кармане пиджака Вашего агента Клауса? Того самого, который якобы сам покончил счеты с жизнью по причине сезонного обострения депрессии! – Мюллер перевел дыхание на своем конце телефонного провода.

Информация к размышлению.
Не следует думать, что все, о чем Мюллер говорил Штирлицу, является правдой. Начальник IV отдела РСХА имел прозвище Мюллер – гестапо. Это был прожженный нацист и фанатик службы. Ложь, провокация, подкуп, соглашательство, насилие, запугивание – вот неполный арсенал из его служебного багажа. Но Штирлиц не имел права на ошибку. Слишком высоки были ставки. У Штирлица появлялся шанс вместе с другими нацистскими бонзами попасть в город Сан-Катарина. Там, в Южной Америке, на золото нацисткой партии был оборудован плацдарм для будущего
IV Рейха. Нового Рейха, имеющего реактивную авиацию, баллистические ракеты, атомную бомбу и все те же необузданные геополитические аппетиты.

28. 2. 1945 (23 часа 49 минут)
- Группенфюрер, но это же очевидно! – Штирлиц вытащил из кармана пальто мятую пачку папирос “Пушки”, достал из пачки американскую сигарету “Кэмэл” и закурил.
- Это проделки изменника и невропата Клауса! Сдав мне с потрохами пастора Шлага, он очевидно возомнил себя великим знатоком душ человеческих. Он сидел передо мной нагло развалясь на стуле, он пил мое вино, он ел мои маслины и сардины, в которых так много фосфора необходимого для работы головного мозга провокаторов.
И он пытался меня завербовать для работы на Управление стратегических служб и на этого масона и недочеловека Даллеса! Меня! До мозга костей штандартенфюрера СС фон Штирлица!
Он тряс передо мной посадочным билетом на “Конвой фюрера”, он обещал мне открытый счет в “Банк оф Америка” и место в совете директоров корпорации “Локхид”. Он обещал женить меня на Норме Бейкер, гарантируя после этого ее головокружительную карьеру в Голливуде.
Но я дал присягу фюреру и СС! Я твердо и решительно отверг предложения гнусного предателя! Тогда Клаус, пылая ко мне ненавистью, украл из моей коллекции листовку, которую я привез из командировки на Восточный фронт как раритет, так, на память, для потомков, чтоб не забывали. Он скомкал ее, вытер о нее свои руки, масляные после пожирания моих сардин, и унес с собой для дальнейшего жантажа.
Ну, а потом, депрессия от сознания неудачности своей миссии, пуля в висок на берегу озера. Тело падает в воду. Остальное Вы знаете. – Штирлиц вытер усами пот со лба.
- Штирлиц, ну нельзя быть таким доверчивым! Я пошутил, Штирлиц. Ха-ха! – Раздельно произнес Мюллер. Голос Мюллера был не весел.
- Опять этот Штирлиц выкрутился. – подумал шеф гестапо.
- Да, Штирлиц, насчет билета в Сан – Катарину, я тоже пошутил. На самом деле фюрер был взбешен, узнав об участии Вашего “послушного аппарата” в его семейных делах. Он велел не пускать ни под каким видом Вас на борт подводной лодки. А меня назначил ответственным за это. Ауфвидерзеен, Штирлиц! Надеюсь, что я Вас больше никогда в этой жизни не увижу. – Мюллер повесил трубку.
Штирлиц послушал длинные гудки в наушнике трубки и усмехнулся.
- Нет, мы увидимся еще не раз, партайгеноссе Мюллер! – думал Штирлиц.
Дело в том, что в Сан – Катарине Штирлиц будет гораздо раньше, чем туда попадет Мюллер. Штирлиц по хорошему, за одно полотно Леонардо да Винчи “Дама с горностаем” договорился с пилотами летающего диска “Врил” о том, что его довезут до Южной Америки. Эскадрилья этих дисков улетала с Темпльхофа рано утром первого марта с промежуточной посадкой на Земле Королевы Мод в Антарктиде.
- Представляю рожу обергруппенфюрера, когда в Аргентине я встречу все семейство у трапа с букетом красных гвоздик! – подумал Штирлиц и зевнул.
- Я посплю десять минут, - сказал он себе. – Иначе я не доберусь до Америки вовсе.
Штирлиц сбросил телефоны на пол и калачиком свернулся на столе.

Информация к размышлению.
“Даму с горностаем” Штирлицу подарил группенфюрер СС Крюгер за участие в операции “Шварцфайер”. Тогда, в январе 1945 года, Крюгеру не удалось организовать взрыв Кракова. Для отвода глаз Штирлиц в это время занимался в Кракове пропавшим ФАУ-2. Он обещал Крюгеру похлопотать за него перед Кальтенбруннером. Обещание свое Штирлиц не выполнил, но для Крюгера все как-то рассосалось. Его даже назначили шефом гестапо в Варшаву. Там он оторвался по полной программе.

А пока Штирлиц спит, в его сне Кобзон поет под музыку Таривердиева:

Не думай о секундах свысока!
Где-то далеко идут грибные дожди,
В маленьком саду созрели вишни.
Облаком, сизым облаком
Свистят они как пули у виска
Отсюда к родному дому …

28. 2. 1945 (23 часа 59 минут)
Он будет спать ровно десять минут. Потом Штирлиц проснется и посмотрит на часы. До весны останется всего одна минута. Штирлиц слезет со стола, спрячет в карман пальто буденовские усы и выйдет в коридор.
Чтобы отогнать сон Штирлиц громко запоет озорную русскую песню.
-Выйду на улицу, гляну на село – девки гуляют и мне весело! – будет петь Штирлиц, машинально поднимая правую руку и приветствуя сотрудников, расходящихся по своим кабинетам после окончания авиационного налета.

Конечно, для Штирлица это был странный, сумбурный сон, похожий на кошмар, переполненный незнакомыми именами и непонятыми понятиями.
Все так...
Но ведь так оно и было в одной из Реальностей, которая для кого-то была единственной Реальностью.

И поэтому называлась она просто — жизнь.

 Отправлено: 08.06.11 16:10. Заголовок: Прапорщик Никольски..

Прапорщик Никольский. Разведка. Появление Ржевского и Таранова.

Оценив, таким образом, своё положение, я снова вошёл в лес, следуя по автомобильным следам. После пропажи дельтаплана, мне стало понятно, что эта местность может преподнести ещё не один сюрприз. И, поэтому, мне следовало идти параллельно колее, укрываясь в подлеске. Но, сделать это было невозможно. Чаща была практически непроходима, настолько густо росла местная флора. Пришлось нарушить все законы ведения разведки, и в первую очередь – скрытность. Но, так как я, теперь был настороже, то утешал себя тем, что увижу и услышу вовремя любую опасность, и успею укрыться в густой и высокой траве.
Я прошёл уже около пятисот метров, но ничего похожего на замаскированную стоянку дирижабля не увидел. Поневоле в голову стали приходить мысли об ошибочности моих первоначальных предположений о близости к морю базы германских военных. Ещё несколько десятков шагов, впереди стало светлеть, и я облегчённо вздохнул – колея явно выходила из чащи на открытое пространство. А там может быть что-то интересное.
Сердце забилось чаще, чувства обострились. Я очень осторожно приблизился к опушке леса и, раздвинув, а точнее прорвав себе узкую щель в листве, достал бинокль и…
…передо мной открылась невероятная картина – в диком лесу у основания холма, стояла пирамида из камня, сложенная на манер пирамид майя в Южной Америке, вся увитая лианообразными растениями и усыпанная у своего основания обрушившимися каменными глыбами. До неё было приблизительно километр. От увиденного, дыхание у меня перехватило. Слегка придя в себя, через несколько минут, я, увеличив отверстие в густых кустах, пополз вперёд. Пространство было открытое, но высокая трава скрывала мои движения. Метров через тридцать, снова начался подлесок и я встал на ноги. Осмотревшись, я увидел свежую тропу, ведущую вперёд.
Внезапно ( почему, интересно, весьма важные события в жизни, в делах, в путешествии наконец, происходят «внезапно») – это случилось. Я почувствовал, что у меня в голове тихо-тихо звучит голос, даже не голос, а я просто слышу чьи-то мысли, смысл их был совершенно понятен – кто-то приказывал мне немедленно остановиться и в ту же секунду ноги мои отказались мне повиноваться, налились неимоверной тяжестью и я грузно осел на тропу.
Эти минуты я вспоминал впоследствии с трудом – мало что понимая и не имея сил сопротивляться внешнему влиянию (слабая мысль о неудаче моего предприятия всё же протащилась скрипя у меня в сознании), я снял с плеча свой АКМ ( в полёт я взял свой верный автомат) и передёрнул затвор. Затем ко мне пришла лёгкость – я не задумываясь, спонтанно, взял на прицел вершину пирамиды, которая было всего в ста метрах от позиции (как я так быстро оказался рядом с ней я не помнил).
В ту же секунду, едва я приложился к прикладу, у вершины пирамиды , в небе показался предмет яйцеобразной формы, под которым угадывались две человеческие фигуры.. Повинуясь кому-то или чему-то, заполнившему мою голову, я открыл огонь по этому странному объекту. Невооружённым взглядом было видно, как пули, выпущенные из моего автомата попадают в яйцо. Оно как-то сразу стало уменьшаться в размерах, сжиматься и с небольшим ускорением полого пошло к земле. Пару мгновений и яйцо исчезло за холмом.
Тут я почувствовал, что моё сознание проясняется. Я с недоумением посмотрел на усыпанную стреляными гильзами поляну.
- Я думаю, кто-то, кто смог управлять мной, хотел моими руками уничтожить неизвестный мне летательный аппарат. Другой версии у меня нет. И всё это выглядит неестественно и фантастически.
Стряхнув с себя остатки наваждения, я подошёл вплотную к пирамиде. На высоте метров в пять виднелся тёмный проём – видимо вход. Хватаясь за лианы, я стал подниматься и оказался перед входом в пирамиду.
И тут я услышал снизу голоса. Бросившись на камни террасы пирамиды, я осторожно подполз к краю и посмотрел вниз. Картина, представившаяся мне, была совершенно неожиданна, и в то же самое время, до странности знакома. И даже ожидаема, где-то глубоко, очень!
Из кустов, громко переговариваясь и похоже, ругаясь на чём стоит свет, выходили две фигуры, в порванных комбинезонах. И. прежде, чем я узнал их, я почувствовал уверенность, что это - два неразлучных друга, фамилии которых читатель знает. Да, да – это были Ржевский и Таранов!
Я поднялся на ноги, стряхнул с колен прелые листья и мох, покрывающий пирамиду от основания до вершины и, произнёс громко и отчётливо – С прибытием, господа!
От неожиданности, оба вздрогнули и схватились за револьверы, но, подняв головы вверх, застыли на месте. Несколько секунд и раздался не крик, а рёв поручика:
- Серёга! Никольский! Ты как здесь оказался?
- На дельтаплане, друзья. Вы, что, забыли, как меня отправляли?
- Вот дела! Так и мы тоже сюда прилетели, пока нас кто-то не сбил.
Вдруг мы как-то одновременно поняли, что орём в два голоса, а находимся, может быть рядом с неизвестными врагами. Я спустился с помощью той же лианы на землю, мы обнялись на радостях, что живы и невредимы. Пока, правда.
А потом, поручик, когда мы нашли местечко в зарослях, где можно было остаться незамеченными, изложил историю их появления над пирамидой.
Я слушал и не верил, что такое может быть на самом деле. А дело было так .
Профессор Каштанов, после того, как препарировал всю живность в окрестностях бивака, решил заняться исследованием атмосферы подземного мира. Для этого, он попросил двоих друзей, Ржевского и Таранова, помочь ему запустить метеозонд. Ржевский держал шар, а Таранов, соединив вентиль шара со шлангом, наполнял его водородом. Работа была несложная и авиатор умудрялся во время процесса болтать с госпожой Эммой Шттольц, ассистенткой профессора, присутствующей при запуске. Незаметно для Таранова, объём газа в оболочке превысил норму в два раза и, державший шар поручик, стал подниматься в воздух. Он применил крепкое выражение в адрес авиатора, не взирая на присутствие мадам, Таранов бросился закрывать кран подачи водорода. Его он успел закрыть, но Ржевский уже висел в метре от земли, и продолжал подниматься. Не долго думая, Таранов вцепился в комбинезон поручика и…ну а дальше мы уже всё знаем – сладкая парочка вознеслась в небеса и через несколько времени оказалась в зоне действия неизвестного ментального воздействия. И «приземлил» их - я.
Вот такая история .
- Не смотря на необычность вашего появления, я рад, что нас теперь трое - сказал я совершенно искренне.
И в свою очередь рассказал все свои «приключения».
Поручик, как всегда был скор на решения.
- Надо войти внутрь пирамиды. Ты ведь хотел это сделать, пока мы не появились?
- Да. Думаю внутри есть нечто, повлиявшее на мой разум и действия – ответил я.
- Тогда – наверх!
По уже послужившей мне два раза лиане, мы поднялись по очереди на ступень пирамиды.
Перед нами зиял вход в исполинское сооружение.

Оставалось только туда войти.

 Отправлено: 08.06.11 19:04. Заголовок: 30 августа 1914 год..

30 августа 1914 года (продолжение).

2012 год.
Из мемуара генерал-полковника ВВС Континентального Союза, фон Краузе Ф.Т.
(Имперская библиотека имени Государя Императора Алексея II; сектор Х-М, спецотдел, секция F, папка 113, инв. ДМБ № 73/75, листы вложения 2183 - 2187).

Адмирал Канальяс допил сок, по-отечески взглянул на Штирлица и произнес:
-Вам, обер-лейтенант, предстоит выполнить задание необычайной важности и значения. Слышали ли Вы что-нибудь о Ковчеге Завета? Нет? Ничего — вот Вам брошюра на эту тему. И как Вы догадались, найти Ковчег - Ваша задача.
Почему наш с Кайзером выбор пал на Вас?
Вы ведь прослушали курс физики в Гейдельбергском университете? Если я не ошибаюсь, физику Вам преподавал Планк?
Так вот, Ковчег — понятие метафизическое. Специалистов по метафизике, которым можно было бы доверить столь важное дело мы не нашли.
А потому нашим экспертом и поисковиком будете Вы — специалист по физическим явлениям.
Наши агенты в Америке обнаружили интерес тамошних секретных служб к поискам Ковчега. Их люди из Госдепартамента и ФБР брошены на поиски крупнейшего специалиста в области библейских артефактов — профессора Рейвенвуда, около пяти лет назад уехавшего то ли в Непал, то ли в Бутан, да там и пропавшего.
Наши агенты доложили, что к поискам Рейвенвуда в Непале присоединился профессор Джонс-младший, удачливый археолог и историк с авантюрной жилкой в характере.
Зная о его слабости по части хорошеньких женщин абвер постарается устроить Джонсу-младшему встречу с Эльзой Шмидт, одному из лучших и красивых наших агентов.
Но я приказываю Вам, Штирлиц, надеяться только на себя. Мы не имеем права недоценивать противника.
Одна из наших археологических групп обнаружила потерянный в песках Сахары город Танис, в котором якобы был спрятан Ковчег Завета.
Я говорю якобы, потому что обо всей этой истории с Ковчегом Завета мы знаем из доклада гауптмана фон Краузе. Мне отнюдь не смешно, мне просто страшно!
Потому что мы предпринимаем столь масштабные усилия на основании пересказа фильмы, которую просмотрел один из аналогов фон Краузе в одном из вариантов Реальности, и воспоминание о котором каким-то образом задержалось в сознании гауптмана.
Фильма в том варианте Реальности называлась «Индиана Джонс и Ковчег Завета» и была снята на киностудии в Голливуде. Я очень надеюсь, что в нашей Реальности подобную фильму снимет Берлинская киностудия и называться фильма будет «Макс Штирлиц и Ковчег Завета».
Для придания большей научной устойчивости Вашей миссии на раскопках в Танисе Вас уже ожидает профессор Плейшнер. Надеюсь Вы сработаетесь. Профессор большой знаток истории и эрудит.
В Ваших глазах, господа читается вопрос — а зачем нам этот Ковчег?
Отвечу. Ковчег нам нужен для того, чтобы передать его Папе Римскому, в обмен на благодарность и лояльность всех католиков мира, которые нам обеспечит Папский Престол, после столь ценного подарка с нашей стороны.
Общественным мнением не стоит пренебрегать, господа офицеры!
Завтра поутру мы высадим Вас, Штирлиц, на плато Гиза, где Вас будут ждать солдаты из саперного батальона, приступившие к раскопкам Таниса.
Вам же, фон Краузе, суждено будет последовать вместе со мной на Сицилию.
По пути мы произведем фотосъемку Суэцкого канала с воздуха. Это будет прикрытием нашей миссии.
А миссия заключается в том, чтобы повернуть ход истории и поставить Италию по нашу сторону фронта.
Не скрою, что меня в первую очередь заботит итальянский военно-морской флот. Имея в акватории Средиземного моря на нашей стороне боевые корабли Италии, России и Турции, можно попытаться сделать Средиземное море «марэ нострум» - нашим морем, как говаривали в древности римские императоры.
Но для этого, фон Краузе, Вам надлежит будет проявить максимум убедительности в разговоре с одним человеком. Этот человек — сицилиец по происхождению, а зовут его дон Томмазино.
Дон Томмазино живет скромно, но организация которую он возглавляет, весьма и весьма влиятельна и богата. Настолько влиятельна, что способна заставить итальянского короля заключить союз с нами, а не с англичанами и французами. И называется эта организация «друзья друзей».
А, вообще, меня поражает, что эти сведения... Я имею в виду сведения о Ковчеге Завета и организации «друзья друзей».... Эти сведения почерпнуты из доклада фон Краузе, который в одном случае фильму смотрел про приключения Индианы Джонса, а в другом случае книжку читал под названием «Крестный отец».
Это что-то невероятное — взять и поверить фон Краузе! Иногда мне кажется, что даже я — адмирал Канальяс, являюсь неким литературным героем, существующим лишь благодаря воображению какого-нибудь графомана на мятых страницах его исчирканной поправками рукописи...
А уж на вас если посмотреть, господа офицеры, то вы и вовсе смотритесь фантомами.
Вот Вы — Штирлиц, что за несуразная у вас физиономия. Откуда эта желтизна кожи и косящие в сторону глаза? Фон Краузе докладывал, что вы, якобы, видите сны о других своих жизнях...
Может Вас тоже сочинил какой-нибудь писатель и пустил гулять по Реальностям?
А Вы, Краузе? Ваша вечно исцарапанная, наглая и циничная физиономия маячит в каждом варианте Реальности. С чего бы так?
Не являемся ли мы все, господа, выдуманными персонажами?
Эх, если бы я добрался до этого сочинителя, то термитами для него дело бы не кончилось! Термитов надо заслужить и отработать, господа!
Адмирал раздраженно повертел головой, как будто мягкий воротник тропической формы душил его.
Так вот, Краузе! Дону Томмазино говорите о любых страстях, которые ждут его организацию в Реальности, если мы эту Реальность не откорректируем...
Или подчистим... Нет! Исправим! Нет! Откорректируем! Это более отточенная формулировка!
Впрочем, Вы Краузе докладывали что в Вероятностном Будущем найдутся умники, которые придумают еще более отточенные формулировки. Типа вот этой, как ее... Ага! Принуждение к миру!
Придурки! Принуждение к миру, звучит как принуждение к сожительству. А принуждение к сожительству — это уже состав уголовного преступления!
Нет! Только ради того чтобы подобные умники никогда не появились бы на свет, стоит откорректировать Реальность!
Потом, конечно, адмирал не выдержал, и распорядился подать всем шнапсу.
За стеклами иллюминаторов огромные звезды мерцали в вышине.
Зловещее красное око Луны бесстыже пялилось на покрытые серебристыми тенями и угольно-черными пятнами мрака бескрайние пески пустыни, по которым черным стручком двигалась тень нашего цеппелина.
Одинокий бедуин на биваке, жмущийся к теплому боку своего верблюда, помянул шайтанов и Иблиса, когда над ним проплыл, закрывая звезды и Луну, сгусток мрака. Оттуда, из распахнутого в преисподнюю черного люка, до бедуина и его верблюда донесся рев голосов, выводящих незатейливую мелодию.
Если бы бедуин и его верблюд знали немецкий язык, либо рядом случился переводчик с немецкого на бедуинский, то тогда они бы услышали о чем поют шайтаны в ночь, когда все правоверные должны молить Аллаха о спасении своей души:

Ах, мой милый Августин,
Августин, Августин,
Ах, мой милый Августин,
Все прошло, все!

Денег нет, счастья нет,
Все прошло, Августин!
Ах, мой милый Августин,
Все прошло, все!

Платья нет, шляпы нет,
В грязь упал Августин.
Ах, мой милый Августин,
Все прошло, все!

Город прекрасный мой
Сгинул, как Августин.
Будем слезы лить с тобой,
Все прошло, все!

Где же вы, праздники,
Дни нашей радости?
Всех, не зная жалости,
Косит чума.

Ах, мой милый Августин,
Августин, Августин,
Ах, мой милый Августин,
Все прошло, все!

Августин, Августин,
В гроб ложись, смерти жди!
Ах, мой милый Августин,
Все прошло, все!

Ах, мой милый Августин,
Августин, Августин,
Ах, мой милый Августин,
Все прошло, все!



А рано поутру...

А на следующее утро мы сгрузили Штирлица с цеппелина рядом со Сфинксом. На лице Штирлица застыла точно такая же загадочная улыбка, с которой смотрит на мир Сфинкс уже двадцать тысяч лет.



В отличие от Сфинкса Штирлиц был пьян, или хотел таковым казаться выполняя распоряжение адмирала, либо следуя своему собственному видению обстановки.
Я его понимал. Своим видом Штирлиц демонстрировал возможным соглядатаям противной стороны свою полную профнепригодность в таком деликатном деле, как поиски Ковчега Завета.
Впрочем, когда какой-то верблюд, из обоза встречающих Штирлица саперов, начал громким ревом выражать свое нежелание быть тягловой скотиной, Штирлиц мгновенно очнулся.
Макс подлетел к ревущему верблюду и двинул ему в ухо кулаком с такой силой, что тот мгновенно заткнулся и бросился вперед, опередив колонну груженых шанцевым инструментом и припасами своих сородичей.
Адмирал, опершись о раму распахнутого в утро иллюминатора и опасно перевесившись рассматривал в бинокль группу арабов в белых бурнусах, зачем-то забравшихся на вершину пирамиды Микерина.
Когда наш цеппелин поднялся на высоту сотни метров и оказался напротив непонятно галдящих смуглых людей, один из них выпрямился во весь рост и сделал в сторону цеппелина интернациональный мужской жест, ударив себя по бицепсу левой руки, согнутой в локте, ладонью правой руки.
Меня всего повело от такой наглости. Первое что попалось под руку – обглоданная косточка от финика с тарелки на столе – была мною выпущена по принципу как в детстве мы мальчишками стреляли вишневыми косточками.
То есть я зажал косточку между указательным и большим пальцем правой руки, и она с силой полетела в сторону наглеца.
Воистину я почувствовал себя Давидом, сразившим Голиафа! Косточка угодила в глаз арабу, он отпрянул назад, оступился, и покатился вниз по стенке пирамиды. Больше всего он походил на Шалтая-Болтая, когда рухнул на камни у подножия пирамиды.
Остальные арабы поспешили начать спускаться вниз, тем более что на стрелковой площадке под рулями показался солдат и демонстративно не спеша пошел к турели на которой был установлен МG-08.
Адмирал отнял от глаз бинокль и оборотился ко мне со словами: -Вот так выстрел, гауптман! Вы знаете кого Вы только что сразили финиковой косточкой? Это же был Эмир-Динамит! Сам Лоуренс Аравийский!
Мехмед V Решад, султан и калиф, обещал наградить человека от руки которого падет Лоуренс Аравийский, орденом Полумесяца. Так что, фон Краузе – с вас причитается!
Пойдемте отметим Вашу новую награду! До Сицилии еще далеко лететь…
Ах, Сицилия! Прекраснейшее место на земле, если смотреть издалека, с пролетающего в небесах цеппелина. А на земле – все тоже: работа с утра и до заката, и несколько жалких сольдо за тяжкий крестьянский труд.
Но я так не думал, спустившись перед адмиралом по веревочной лестнице из гондолы дирижабля у маленького городка в центральной части острова. Городка с кроваво-красного цвета каменными крышами, сложенными из кусков лавы.
Воздух знойного средиземноморского лета опьянил меня. Вдруг так сильно захотелось вернуться домой. Но где ж мой дом сейчас? И вспомнят ли меня в нем?
Дон Томмазино принял нас в тени апельсиновых деревьев во дворике своей усадьбы за высокими каменными стенами. Жили тут видно по-простому, потому что в углу двора стадо овец то ли загоняли в стойло, то ли выгоняли на выпас несколько местных пастухов. Одеты они были в холщовые штаны, косоворотки, пиджаки из серого туальденора. На голове каждый носил большую кепку, а за плечами у них болтались на ремнях лупары.
Лупара — это обрез охотничьего ружья, когда немного укорачивается блок стволов, но сохраняется приклад. Это любимое оружие сицилийских пастухов для защиты стада от волков, откуда и произошло название оружия (итал. lupo — волк).
Впрочем, я ни секунды не сомневался что эти пастухи являются бодигардами дона Томмазино.
У меня сложилось впечатление, что адмирал раньше был знаком с доном Томмазино – так тепло он пожал украшенную тяжелым золотым перстнем руку старого дона. Меня он представил как своего спутника – энтомолога, интересующегося местными разновидностями ночных мотыльков.
Впрочем, дон Томмазино сделал вид, что он верит словам адмирала, и предложил нам отведать местного вина, а на закуску - грецких орехов, сваренных в меду; брынзы, овечьего сыра, и свежеиспеченных лепешек.
Отведав того и сего, адмирал поблагодарил радушного хозяина за угощение и перешел к делу. Речь адмирала, как всегда, поразила меня своей убедительностью и красотой. Адмирал предложил дону Томмазино помочь в вступлении Италии в грядущую войну на стороне Германии, России и Турции. Со своей стороны адмирал обещал всяческое содействие в торговле оливковым маслом для торговой компании, которая принадлежала дону Томмазино.
Конечно, всем присутствующим было понятно, что адмирал не назвал ничего своими именами.
К удивлению адмирала, дон Томмазино пустился в пространное повествование о видах на урожай оливок в нынешнем году и о своих трудах на поприще распределения воды для полива на своем довольно засушливом острове.
Стало ясно, что дон Томмазино от лица своей организации “Друзья друзей” отказал адмиралу в его просьбе.
Делать больше было нечего, и адмирал встал из-за стола, собираясь откланяться.
Дон Томмазино продолжал сидеть в плетеном из лозы легком кресле. Все было сказано.
И тут, неожиданно для самого себя я подошел к дону Томмазино и указательным пальцем провел по жилетке почтенного дона от подвздошья до низа живота.
-Дон Томмазино, - обратился я к нему, - 21 июля 1915 года люди дона Кроче Мало зарежут вас. Их зовут Фабрицио и Кало. Простите, но я должен был Вам это сказать. Вы нам отказали, но мы- то хотели быть Вашими друзьями, и поэтому я Вам все это рассказал. Не спрашивайте, уважаемый дон, откуда мне стало это известно. Я и сам этого не знаю.
Я щелкнул каблуками, прощаясь, а адмирал коротко поклонился, собираясь уйти, но тут дон Томмазино поднял руку, призывая к вниманию.
-Друзей надо держать близко, а врагов еще ближе, - улыбнулся дон Томмазино, - Спасибо за предупреждение, друзья! Что касаемо Вашего, адмирал дела…. Что ж… Я сделаю кое-кому предложение, от которого они не смогу отказаться. Считайте, что Италия на Вашей стороне, адмирал.



Силуэт Этны еще был виден из иллюминаторов салона цеппелина, а адмирал уже начал новый инструктаж. Оказалось что меня ждет новая работа. Необходимо было обеспечить доставку золота из внутренней полости Земли. Бедный Ржевский, пропавший для меня в бескрайних просторах Космоса, в свое время обнаружил открытые жильные выходы самородного золота в одном из ущелий подземного мира.
В силу того, что военные расходы стран Континентального Союза, так с недавних пор в секретных документах стал именоваться союз Германии, России, Австро-Венгрии и Турции, резко возросли, то на самом верху приняли решение начать разработку подземных богатств.
В сторону океана была начата строительством железная дорога направлением на северо-восток от Байкало-Амурской магистрали. Несмотря на высокие темпы строительства, принятые воспитуемыми из исправительных трудовых лагерей, магистраль невозможно было построить менее чем за три года. Кроме того надобно было построить порт на берегу моря Лаптевых для стоянки ледоколов и транспортных судов. Нельзя забывать и о строительстве порта на берегу самой Земли Санникова и железной дороги через хребет Русский внутрь Земли.
Это грандиозное строительство лишь разворачивалось и требовало в свою очередь открытия финансирования. А денег как всегда не хватало.
В планы начальства входило устройство на берегу моря Лаптевых аэродрома подскока для базирования тяжелых аэропланов “Илья Муромец”. Я – был единственным человеком в этой Реальности, который побывал внутри Земли и знал космогонию тамошнего мира.
Я помнил, где мы нашли нефть, я помнил, где мы нашли золото. И я должен был пилотировать в первом полете “ИМ”. Целью полета было картографирование, оборудование аэродрома и рудника, а также вывоз золота по воздуху аэропланами, базировавшимися на аэродром у моря Лаптевых.
Кроме всего прочего, адмирал сообщил, что в нашу обязанность будет входить всемерная помощь эскадре боевых кораблей, которая вскоре должна была пройти по Северному морскому пути на Дальний Восток.
В Стамбуле адмирал высадил меня с цеппелина на землю, и я пересел на турецкий миноносец, который доставил меня через Проливы в Одессу.
Сам адмирал остался в Стамбуле для сплачивания политического и боевого взаимодействия с Султаном.
В Стамбуле адмирала ждало радостное известие. Накануне пришли два линейных корабля, которые строились по заказу Турции на верфях в Британии.
Было огромное опасение, что англичане узнают о тайном союзе между Турцией и Германией, и не допустят отправки построенных линкоров в Турцию.
Однако этого не случилось, и новые боевые корабли получив названия «Явуз Султан Селим» (Грозный Султан Селим) и “Мидилли”, вошли в состав турецкого военно-морского флота.
В Одессе меня ждало звено из четырех, только что построенных в Харькове “ИМ”. Практически с борта миноносца я попал на борт аэроплана, не успев ничего толком рассмотреть в Одессе. Помню, что отцветала акация…
Потом был полет к морю Лаптевых, устройство аэродрома подскока с помощью подошедшего батальона амурских казаков. Потом я совершил первый полет внутрь Земли. Там я выполнил две посадки.
Первая посадка была в месте, где на поверхности пустыни находилось месторождение самоизливающейся нефти.
Я с грустью вспомнил как мы с поручиком Ржевским разгадали рецепт изготовления сгущенного бензина. В этой Реальности мне пришлось воспользоваться этим рецептом, чтобы обеспечить действия нашего звена бензином. Заготовив с помощью экипажа несколько канистр сгущенного топлива, мы поднялись в воздух для отыскания ущелья Ржевского. Того ущелья, где он нашел свои миллиарды… Бедный поручик… Как страшно думать что мы больше никогда не увидимся…
Я нашел это ущелье. Подходящая посадочная площадка обнаружилась в трех километрах от ущелья. Мы много раз помянули нехорошими словами каждый метр этого расстояния, когда тащили на себе из ущелья золотые самородки. С тех пор я ненавижу золотые украшения…
Но дело - есть дело. С того первого полета мы каждый день по несколько раз совершали рейсы за золотом. К моменту, когда пришел сигнал по радио о бедствии на эскадре, мы смогли перевезти около трёх тонн самородного золота. Оно лежало в отдельной палатке. Но его никто не охранял. Охранять приходилось только лагерь от доисторических зверей, которые сумели выбраться из внутренней полости Земли и прижиться на этом пустынном берегу.
Впрочем, когда-то здесь кто-то все же жил. На берегу моря, лицом к нему, в ряд стояло пять изваяний из черного базальта.
Это были изваяния существ, быть может людей неизвестной расы, с узкими лицами и длинными носами, с искусственно вытянутыми мочками ушей. Они с угрозой смотрели в сторону Земли Санникова.
А потом пришел сигнал о том, что эскадра боевых кораблей попала в шторм.
Я имел от адмирала указания содействовать успешному выполнению эскадрой своей миссии.
Узнав, что эскадра попала в жестокий шторм со снегом, я вдруг подумал, что то же гуано, которое смогло сгустить бензин, сможет и впитать в себя влагу из воздуха. На аэродроме имелся запас гуано, а потому оставалось только загрузить его на аэропланы и вылететь навстречу штормующей эскадре.
Наш план удался. После того как за борт был сброшен гуановый порошок, снегопад сразу же прекратился а тучи начали распадаться и исчезать.
Это было красиво – голубые клинья синего неба разрезали черные тучи за хвостовыми оперениями наших аэропланов.

И вот спасенные нами боевые корабли эскадры бросили якорь напротив нашего импровизированного аэродрома на берегу моря Лаптевых. Среди пилотов, да и всех остальных жителей лагеря самое большое любопытство вызывал никогда ранее не виданный тип корабля – трэгер “Измаил”.
Пользуясь случаем непредусмотренной стоянки эскадры, и по приглашению командира эскадры контр-адмирала Альтфатера, в благодарность за спасение, на борту “Измаила” побывали все.
Я был в числе первых, кто поднялся на борт трэгера. Несмотря на недавнее бедствие и аврал гигантский корабль был приведен в походное состояние командой корабля и всем составом авиагруппы. Для летчиков и техников, когда-то далеких от кораблей и морских походов, трэгер успел стать родным аэродромом и плавучим домом.
На полетной палубе нас встретило общее построение экипажа и авиагруппы. Вместе с остальными пилотами и членами экипажей ИМ я медленно шел вдоль строя, вглядываясь в исхудалые, обветренные лица моряков и авиаторов, когда вдруг…
Мое сердце пропустило удар… Во втором ряду, рядом друг с другом стояли трое авиаторов в комбинезонах и шлемах. Лицо одного из них показалось мне удивительно знакомым, но не это лицо заставило мое сердце сначала остановиться, а потом вновь начать ударами пульса вздувать вены на висках…
Передо мной плечом к плечу стояли поручик Ржевский и господин Таранофф! Как это могло быть?
Ведь принудив профессора Рейнольдса взять меня с собой на Машину Времени, я оставил моих боевых товарищей на борту междупланетного корабля инженера Лося на самом краю “горизонта событий” страшной сингулярности, “черной дыры”, откуда не возвращаются…
Не рассудок, но чувство радости заставило меня броситься к строю и, растолкав стоящих в первом ряду, обнять сначала Ржевского, а затем и Тараноффа.
Каково было мое удивление, когда и тот и другой с изрядной долей смущения освободились от моих объятий со словами: -Просим прощения – но Вы обознались, господин штабс-капитан...
Я ничего не мог понять… Под посуровевшим взглядом контр-адмирала Альтфатера, стоящего на открытом мостике “острова”-надстройки, явно недовольного таким грубым нарушением дисциплины, я вернулся к нашей группе, продолжившей движение вдоль строя.
Несколько раз я оборачивался, и находя в длинном строю их лица, ничего кроме недоумения не читал в их выражении. Лишь тот, третий, стоящий рядом с Ржевским, казалось мне, смотрел на меня узнавающим взглядом…
На следующее утро эскадра попрощавшись с нами, оставшимися на берегу, длинными гудками, двинулась в путь, и вскоре исчезла за мысом, на конце которого в море смотрели черные длинноносые каменные изваяния.
Весь день я думал о странной встрече на “Измаиле”, и лишь к вечеру вспомнил где я видел этого, третьего… Вроде Ржевский назвал его Климом тогда…
Ржевский спросил: -Клим, кто это? А тот в ответ пожал плечами…
Этого третьего я видел в зеркале перед собой, лет двадцать назад, каждый раз когда брился…

 Отправлено: 09.06.11 13:22. Заголовок: Внутри пирамиды. Сх..

Внутри пирамиды. Схватка. Прилёт германского аэроплана.


Прежде, чем войти во внутрь исполинского сооружения, мы, чувствуя необыкновенное возбуждение от необычности происходящего, решили осмотреть террасу или, если хотите, ступень пирамиды, на которой мы стояли. Нужно было предупредить возможность внезапного нападения из-за угла, и мы с поручиком, оставив Таранова у входа, осторожно двинулись к правой грани пирамиды, держа оружие наготове. Подойдя к углу, я остановил Ржевского, чтобы в случае внезапного нападения он мог поддержать меня огнём, а сам лёг на гранит террасы и по-пластунски подполз к краю. Осторожно выглянув, я стал осматривать уходящую в заросли вторую грань пирамиды. С этой стороны густой лес вплотную подходил к стенам и рассмотреть что-либо было довольно трудно. Перед глазами была уходящая вдаль стена, теряющаяся в густой листве. Я продолжал осмотр и мой взгляд скользнул слегка в сторону, и мне показалось, что я увидел блеск линзы бинокля в густом подлеске. Я тут же убрался в укрытие, скользнув назад за грань пирамиды – ведь этот блеск линз оптического прибора мог означать, что за нами наблюдают. И не исключена возможность огневого контакта с неизвестным противником. Достав свой бинокль, я очень осторожно, раздвинув густую траву, что росла на ступени, стал всматриваться в лес. В линзах проплывали ветви и стволы исполинского леса и …тут я увидел то, что давало отблеск из чащи…глазам своим не веря, я увидел обломки приборной доски аэроплана , а потом и разбитый фюзеляж и то , что осталось от плоскостей аппарата, несомненно разбившегося здесь, у подножия пирамиды.
Я встал и пошел к поручику. Пока мы возвращались к входу в пирамиду я рассказал об увиденном. Вернувшись к Таранову, я в двух словах посвятил и его в случившееся. Наш совет был недолгим. Что мы имели на данный момент – мы нашли странное сооружение – пирамиду, мы нашли обломки аэроплана , и … я подвергся ментальной атаке на подступах к пирамиде, в результате которой я чуть не уничтожил, помимо своей воли, своих друзей по экспедиции.. Пользы и вреда в наших действиях было поровну.
Однако надо было осмотреть место крушения аэроплана и мы с Ржевским, оставив авиатора на посту у входа, спустились, цепляясь за лианы, вниз и вскоре стояли среди обломков. Пилота в кабине не было, а вооружение аэроплана было на месте. Поручик предложил снять пулемёт с турели, и это было хорошая идея, я сейчас бы и от лёгкого горного орудия бы не отказался. В сложившихся обстоятельствах лучше остаться без пищи, чем без оружия. И пулемёт нам не повредит. При падении он не пострадал и сняв его с турели, поручик закинул его на плечо, а я взял диски с патронами – и нам сразу стало как-то легче.
И вот мы стоим перед темным провалом входа и собираемся с духом, что бы войти. Приготовленные в наше отсутствие Тарановым факелы, потрескивая, горят…и надо входить.


…мы медленно и осторожно двигались по коридору в глубь пирамиды, неровный свет факелов вырывал из тьмы замшелые участки стен, а потолка мы не увидели вовсе, он терялся где-то вверху, во тьме. Миновав несколько поворотов, Таранов вдруг вскрикнул и оступившись, упал. Когда мы подбежали к нему, он, чертыхаясь, отскребал с одежды дурно пахнущую субстанцию, на ощупь весьма напоминающую слизь. Осветив пол в месте его падения, я увидел нечто, похожее на остатки факела, затушенного совсем недавно. Кто-то, проходил по этому же коридору незадолго до нас. Это принудило нас насторожиться - кто бы это мог быть?
На этом наши открытия не закончились, шедший впереди поручик в одночасье вскрикнув, провалился сквозь плиты пола и мы с Тарановым, не успев даже удивиться, последовали за ним. Падение наше было недолгим, но болезненным. Мы ушибли всё, что выступало за габариты туловища – руки и ноги были в ссадинах, головы гудели и кое-где на них наливались шишки. Мы упали на дно колодца, факелы наши погасли, успев при этом прожечь нам кое-что из одежды.
«Прекрасно, прапорщик Никольский! Вот здесь то вас точно никто не найдёт!» - мысль была злой, но правильной.
Когда глаза привыкли к темноте, мы стали осматривать место, куда мы упали. Это было помещение три на три метра, с ровным каменным полом и отвесными, уходящими вверх стенами. И всё, ни выступов, ни зазоров в стенах не было. Это была ловушка…
Мы сидели, опёршись спинами на стены и холод, исходивший от камня, замораживал наши мысли и чувства. Спасения не было.
Я то ли спал, то ли бредил и в этом сне я вдруг явственно услыхал человеческую речь, причём разговор вёлся на немецком языке. Сразу же очнувшись, я определил источник речи – видимо одна из стен была тонкая, так как слышно было довольно хорошо. Спутники мои тоже насторожились, и я дал им знак молчать и, приложив ухо к стене, прислушался.
Невероятно, говорили, несомненно, о нас. Вот, что я услышал – голос нервно и быстро, докладывал по рации кому-то о том, что появление троих вооружённых людей в русской военной форме (врёт – все трое в комбинезонах – подумал я), мешает планам захвата воздушных кораблей.(Как выяснилось позже, местоположение нашей стоянки было всё же замечено с борта дирижабля, но немцы демонстративно сменили курс, не долетев до бивака, чем и ввели нас в заблуждение).
Далее, я услышал о применении к одному из русских мыслительных импульсов, с целью его же руками уничтожить летящих на шаре, с целью не выдать присутствие группы немецких военных, ведущих эту передачу в эфир Из дальнейшего я понял, что захват кораблей должен был быть осуществлён боевой группой немецкой пехоты, которая должна было прибыть к пирамиде, и соединившись с теми, кто вёл сейчас передачу по рации, сделать это. Но что-то, нарушилось в немецком порядке, дирижабль опаздывал, и все планы немцев рушились. Это очевидно.
Так, время ожидания чего-то неизвестного закончилось. У нас появилась цель – до прибытия дирижабля, захватить устройство, посылающее сигналы мысленной энергии. Несомненно секретное устройство. И вернуться к своим.
Вернёмся к оценке нашего положения. Это помещение не могло быть без выхода, на это намекала тонкая стена. Надо искать тайный механизм открытия…пока я так думал, Таранов потянувшись, упёрся рукой в угол нашей камеры и стена, со скрипом стала отъезжать в сторону. Внезапности не получилось, но находящиеся по ту сторону, были так же ошеломлены, как и мы, но мы пришли в себя на секунду раньше и ,едва позволила ширина открывшейся щели, ввалились в комнату, где у странного аппарата довольно небольших размеров, стоящего на громоздкой подставке, сидели два офицера и с десяток солдат в форме кайзеровской армии. Винтовки их стояли в пирамиде поодаль. Это обстоятельство, а также внезапность и самообладание решило исход схватки.
Через полчаса, мы выходили из пирамиды. Аппарат поручик и авиатор несли, приладив к нему ручки, вырезанные из ствола бамбука, росшего вровень со ступенью пирамиды. Немецкие военные тихо и ровно лежали в ряд, заботливо спелёнутые верёвками. Старшего офицера из присутствующих, обер-лейтенанта, мы решили забрать с собой. Возможно он что-то знает о физике Гейзельберге. Нам не пришлось даже стрелять. Всё прошло быстро и бескровно. Забыл сказать, что мы захватили с собой и радиопередатчик, а перед выходом Таранов смог установить связь с нашим лагерем. Короткий доклад ротмистру Кудасову. Ничто нас больше не задерживало здесь, да и уносить ноги надо было скорее – в любую минуту мог прилететь немецкий дирижабль и тогда неизвестно, чем бы всё это кончилось бы для нас.

Мы вчетвером, пленный офицер был с нами, выбрались наружу из пирамиды и спустились к её подножию. Надо было думать, как вернуться в лагерь. Я рассказал товарищам, о замеченном накануне, немецком Фоккере, а Ржевский сообщил, что они с Тарановым, после падения с метеозондом на землю, видели по ту сторону холма, площадку, вполне пригодную для посадки аэроплана. Видимо с неё и взлетел Фоккер. И вполне вероятно, что он прилетит обратно. Значит надо ждать.

Вылетая на разведку, я захватил с собой немного вяленого мяса, сухарей и фляжку воды. Это и составило наш обед. Потом, мы устроились на отдых, по очереди наблюдая, за пленным офицером. У всех была одна мысль – чтобы аэроплан прилетел сюда до прибытия цеппелина.
Тогда у нас всё получится.

Судьба к нам благоволила, вскоре вдалеке мы услышали звук мотора, и над кронами деревьев показался долгожданный аэроплан. Оставив Таранова с немцем, мы с поручиком побежали к площадке.
Фоккер уже коснулся колёсами шасси земли, и подскакивая на неровностях катился по площадке.
Наступал момент истины.

 Отправлено: 15.06.11 11:02. Заголовок: Неожиданный повор..

Неожиданный поворот событий. Поиски профессора Гейзельберга.

Аэроплан остановился, закончив пробег. Прилетевший германский пилот выбрался из кабины на плоскость, сделал два шага и наклонился к задней кабине, доставая что-то. В следующее мгновение мы с поручиком увидели, как он достал из неё большой саквояж. С саквояжем он спрыгнул на землю и быстрым шагом пошёл к пирамиде. Пилот делал всё спокойно и аккуратно, не глядя по сторонам. Видимо, он был абсолютно уверен в том, что кроме него, здесь не может быть никого.
Мы переглянулись, и я прочёл в глазах поручика желание последовать за пилотом. Я был не против. Хотя, для возвращения к своим он нам был не нужен, слава богу, и Ржевский и Таранов были пилотами, но саквояж, почему-то, показался нам обоим предметом, достойным нашего внимания. Он выпадал из логики ситуации. Германские военные, аэроплан, дирижабль и как-то совсем не вяжущийся ни с чем, совершенно штатский саквояж. Может быть, его доставили для кого-то, кого мы здесь не видели, но кто может быть внутри пирамиды, в помещениях, о существовании которых мы пока ничего не знаем.
Пилот подошёл к нижней террасе пирамиды, со стороны, до которой мы не добрались, отдав предпочтение подъёму к ещё одному входу в пирамиду по висящим лианам.
Мы осторожно шли следом. Вот он подошёл почти вплотную к стене и правой рукой нажал на едва заметный выступ в каменной кладке. И большой камень медленно подался в глубину пирамиды. Образовалась щёль, в которую и шагнул германский военный. Едва он скрылся в образовавшемся проёме, как камень выдвинулся на прежнее место, и стена приобрела первозданный неприступный вид.
- Ты заметил, куда он нажимал рукой? – спросил меня поручик.
- Думаю, да. Сейчас проверим.
Мы подошли к стене и встали на то же место, где минуту назад стоял пилот. И я увидел место, где мох, покрывающий практически всю пирамиду, был слегка примят.
Я протянул руку и нажал на это место. Секунда, и камень стал отъезжать внутрь пирамиды. Мы тут же шагнули в темноту.

Но темнота была только на входе. Когда мы сделали всего несколько шагов вперёд, стало светлее. В нескольких метрах от входа на стенах были укреплены электрические лампочки, горящие тускло, но вполне достаточно, что бы без опаски идти по коридору, уходящему в глубину пирамиды. Однако, приглядевшись, я заметил, что впереди, метрах в пятидесяти коридор заканчивается, упираясь в стену. Возможно, там есть ещё один тайный вход, или коридор поворачивает под прямым углом. Оставалось только проверить это предположение, и мы с поручиком двинулись вперёд.
Я шёл первым, Ржевский прикрывал наш тыл. Когда мы почти подошли к видневшейся издалека стене, выяснилось, что и в самом деле, коридор поворачивает направо и оканчивается каменными ступенями, ведущими довольно круто вверх. Осторожно подойдя к повороту, мы стали подниматься по ступеням вверх.
И в этот момент, до нашего слуха донеслись довольно громкие звуки. Кто-то громко разговаривал, почти кричал. Нам оставалось преодолеть до виднеющейся вверху площадки ещё с десяток ступеней, когда мы услышали топот множества ног, и на площадке показались вооружённые военные. Не сговариваясь, мы бросились вниз, и во мгновение ока преодолели расстояние до входа в пирамиду.
Но, здесь с нами произошёл казус. Мы вошли в пирамиду, следя за действиями германского пилота, а вот как выйти из неё, мы, в азарте, узнать не удосужились. Перед нами был огромный валун, закрывающий выход, и как сдвинуть его с места мы не знали. А сзади уже приближались враги. Счёт шёл на секунды. На наше везение, поручик оступился, и на бегу, налетел на боковую стену коридора, совсем рядом с выходом. Наверное, тайн в устройстве внутренних помещений этого исполинского сооружения было много, потому что стена подалась, и Ржевский исчез в появившемся узком проходе. Через мгновение он появился оттуда и схватив меня за рукав, рывком втащил за собой. А ещё через пару секунд мимо нас пробежали немцы. Кто-то из них открыл выход из пирамиды , и весь отряд покинул коридор. Камень медленно возвращался на своё место. закрывая выход, но мы тоже успели выбраться наружу и тут же укрыться в зарослях.
Через густую листву, нам было видно, что немецкие военные остановились, а командовавший ими офицер, о чём - то стал говорить с прилетевшим пилотом. Мне стало всё понятно. Пилот вошёл в пирамиду и прошёл в то самое помещение, в котором мы с поручиком оставили связанных немцев. Он развязал их, и они бросились в погоню за нами. Во всём этом было одно хорошее обстоятельство – перед тем, как уйти, забрав неизвестный аппарат, мы не только связали солдат, но Ржевский вынул затворы из их винтовок, которые затем, выйдя наружу, бросил в заросли. Значит, немцы были практически безоружны, не считая штыков на винтовках. Однако, смелые люди, эти дойчи!
Вооружён был только пилот. Но его маузер против моего АКМ и пулемёта, снятого поручиком с разбитого аэроплана – это было смешно.
И мы вышли из укрытия.
После очередной вязки рук и ног неудачливых военных, я решил допросить пилота.
- Что вы знаете о физике Гейзельберге – спросил я его, на своём не очень хорошем немецком.
- Можете спрашивать на русском – довольно чисто, с небольшим прибалтийским акцентом, сказал мне пилот. – Я из Риги. Немец.
Я повторил вопрос уже по-русски.
- Гейзельберга здесь нет. Я прилетал, что бы забрать его личные вещи. Накануне, на дирижабле, он был отправлен в другое место.
- Где это место?
- А вот это уже вопрос, на который я при всём желании, ответить не могу. И по долгу военного, и по незнанию. Извините, к этому секрету я не допущен. А вещи должен просто доставить на базу обслуживания дирижаблей. Дальнейший их маршрут мне неизвестен.
Не знаю почему, но я ему поверил.

- Серёга! Пора улетать. Таранов цепеллин заметил на горизонте! – поручик протянул мне бинокль. В самом деле, темная точка вдалеке в линзах приобрела очертания дирижабля.
Мы, оставив немцев дожидаться своих освободителей, побежали к аэроплану. Таранов уже запустил мотор. Обер-лейтенанта мы оставили вместе с остальными немцами. После разговора с пилотом, стало ясно, что так просто до физика не добраться. И знает о его местонахождении, весьма ограниченный круг лиц.
Таранов добавил обороты. Мы с поручиком втиснулись в заднюю кабину и аэроплан, подпрыгивая на неровностях полосы, начал разбег. Минута – и мы в воздухе.
Пирамида, дирижабль, связанные немцы – всё осталось позади. Мы возвращались, чтобы перебазировать наши воздушные корабли. Так как местоположение нашего лагеря, как оказалось, было известно немцам. От нашей расторопности зависело продолжение экспедиции.
Таранов вёл Фоккер назад в лагерь. Бывалый авиатор запомнил ориентиры на земле, когда они с поручиком летели на метеозонде.
Скорость у нас была много выше, чем у цепеллина, да и дел у пирамиды у его команды тоже хватало.

И мы успеем.

 Отправлено: 18.06.11 08:37. Заголовок: Доброго времени суто..

Доброго времени суток, друзья!

В начале 90-х годов прошлого века я работал помошником главного редактора нашей областной многотиражки.
Как-то, в июне месяце, собрались мы на мужском междусобойчике, выпили, конечно, и, как водится, после разговоров о работе и о планах на наступающее лето, заспорили о той войне.
Некоторые отстаивали версию Резуна (хоть и предатель он) о причине начала войны и о первых месяцах войны, а остальные им оппонировали как могли.
И был в нашей компании у меня знакомый из Дома на площади, там где памятник Ленину стоит...
Он мне под эти споры рассказал, что у них в конторе идет списание кое-каких абсолютно второстепенных дел. Начальство, де, распорядилось почистить архивы и тем самым поддержать Перестройку.
И дал он мне на день почитать ксерокопию одного дела, уже списанного на уничтожение. Ксерокопию же, положено было хранить и дальше.
Ксерокопия была выполнена с рукописных тетрадных листов в клеточку. Видно было, какие грязные и мятые листы покрывала вязь черных строчек, написанных округлыми, отдельно стоящими буквами с небольшим наклоном.
Приятель рассказал, что рукопись была найдена в полусожженном архиве местного отделения гестапо, сразу после освобождения нашего города Красной Армией весной 1944 года.
Содержание рукописи показалось мне странным, и задело меня. Что-то я понял... О чем-то догадался.... Или уговорил себя, что я что-то понял?
На следующий после междусобойчика день, я отдал в машбюро перепечатать эти три десятка листов в одном экземпляре, для себя.
Ксерокопию я вернул приятелю, потом нас всех закрутило в водовороте зарождающегося капитализма, будь он неладен...
Но каждый год, в конце июня месяца, я вспоминаю, и вновь читаю полустершиеся машинописные строки. И размышляю, как бы поступил я сам, случись со мной такое?
Для удобства чтения, рукопись на отдельные части я разделил сам .

Часть первая.

Утреннее небо было безоблачным. Начало сентября выдалось необычайно теплым, если не жарким. Когда Белов вышел на балкон двухместного номера на четвертом этаже, то ему подумалось, что лето еще не закончилось, и впереди еще много теплых дней, заполненных солнечным светом и отпускным бездельем.
Но это было не так. Отпускных дней, которые он, вместе с женой и маленьким сыном, проводили в пансионате, оставалось всего пять.
За последние три года Белов в первый раз вырвался в отпуск. Перестройка в стране сменилась новым политическим и социальным курсом.
В результате он за последние десять лет сменил уже два места работы.
После того, как финансирование министерства было прекращено, все профильные проектные работы института были свернуты. Деньги же, которые выдавались как заработанная плата за “левые” проекты, превращались инфляцией в простую бумагу.
Все кто мог и хотел, искали места для новой работы и уходили из института на “вольные хлеба”.
Белов, никогда не имевший склонности к переменам, покинул институт едва ли не последним. Уже с полгода до этого он ходил по широким, некогда оживленным, а сейчас пустынным и полутемным коридорам старого институтского здания, и ощущал себя древним привидением.
На первом, после ухода из института, месте Белов промучился четыре года. Работать пришлось хоть и по специальности, но с людьми, которые очень удивляли Белова. Он не мог понять – как эти люди ухитрились успешно прожить всю свою прошлую жизнь при советской власти, и остаться такими придурками?
После того, как эти “добрые” люди перестали платить деньги за работу, Белов ушел в никуда. То есть он уволился, не имея никакого запасного места работы.
Сначала Белов надеялся на друзей и знакомых – мол, помогут с работой. Но то ли друзья были такими хорошими, то ли времена действительно были весьма паршивыми, но работы найти он не смог.
Полностью Белова добило общение с одним из своих бывших начальников. Этот начальник, выйдя в отставку, тут же, не без помощи “волосатой руки”, был пристроен на работу в организацию, которая ведала приватизацией имущества города. У него появилась персональная черная “Волга” с тонированными стеклами, лесом радиоантенн на кузове и персональным же шофером.
Белов позвонил бывшему шефу и попросил его о помощи в трудоустройстве. Шеф, на удивление, обрадовался звонку и пригласил Белова приехать к нему на место службы – в старинное здание в одном из переулков Центра.
Получив пропуск, Белов поднялся на второй этаж в рабочий кабинет. Излучая радушие, хозяин кабинета внимательно выслушал Белова, посетовал на тяжелые времена и, сославшись на заполненность штатного расписания, развел руками: “Извини, Володя, сынок… . Ничего не могу поделать.”
Жить приходилось на зарплату жены, взяв на себя домашние заботы – по утрам отводить в детский сад сына, забирать его оттуда вечером, ходить за продуктами в магазины, убирать квартиру, готовить ужины и завтраки.
Тянулись дни безработицы. Телефон молчал. Все друзья исчезли с горизонта событий.
Ведь дружить приятнее с успешными людьми. А не с людьми стоящими на обочине дороги жизни. Да еще одной ногой угодив в канаву.
Звонили только родные.
Однажды, через три месяца “Великой серой полосы” – так Белов про себя охарактеризовал этот период своей жизни, жена, вернувшись с работы, принесла вырезку из газеты.
Некая компания проводила набор проектировщиков по конкурсу. Не надеясь ни на что, Белов поехал на собеседование.
Только что начался последний зимний месяц. Белов был простужен. В пальто с поднятым воротником, с заложенным носом он ехал на другой конец города, мрачно глядя в замерзшее окно автобуса.
Впоследствии Белов понял, что, скорее всего, его равнодушие, принятое за уверенность в себе, и повлияло на то, что будущий начальник, а он сам вел собеседование с соискателями, взял его на работу.
Попадись Белов на менеджера по подбору персонала, тот бы ни за что его на работу не взял, угадав его далеко не восторженный образ мыслей.
Тем не менее, прождав еще полчаса после собеседования, Белов был приглашен в комнату для вынесения приговора.
Его будущий шеф и какой-то дядька, с глазами, прячущимися за мохнатыми бровями, покопавшись в бумажках, уведомили Белова о том, что он принят на работу.
Белов спросил: – Когда выходить на службу?
-Завтра, - сказал дядька, которого шеф представил как начальника Департамента строительства компании.
-А почему Вы не спрашиваете о зарплате? – удивленно приподнял брови начальник Департамента.
Белов пожал плечами. Как объяснить людям, что, потеряв надежду найти работу по специальности, и, вдруг, получив эту самую работу, ты испытываешь только одно чувство - чувство собственной востребованности. И лишь потом ты начинаешь думать о материальной стороне вопроса.
-Семьсот, - тихо сказал начальник Департамента.
-Семьсот тысяч? – переспросил Белов. На последнем месте работы Белову должны были заплатить за декабрь миллион рублей. Да только не заплатили, и в конце декабря, отработав зачем-то еще две недели, он уволился.
Но сейчас Белов был согласен и на семьсот тысяч. Он никогда так и не научился продавать себя дорого.
Семьсот долларов – усмехнувшись, и переглянувшись с шефом, сказал начальник Департамента.
Во, блин! – подумал Белов, и стараясь, чтобы лицо не расплылось в глупо-радостном выражении, поблагодарил за доверие.
С тех пор он проработал в компании полтора года и теперь получил возможность пойти в отпуск.
Работа была достаточно интересной, но какой-то частной. Да так оно и было, ведь он работал на частного хозяина.
Денег на существование, в общем-то, хватало.
Мало того, Белов испытывал далеко не абстрактное чувство благодарности к компании, за то, что его семье не дают пропасть эти семьсот баксов в месяц.
А ощущение того, что он постепенно теряет квалификацию, Белов старался от себя гнать.
В конце концов, когда ты не знаешь, что с тобой будет завтра, да и не только с тобой, но и с твоими близкими, так ли актуальна мысль о потере квалификации?
Все мы знаем, что способны на многое. Но далеко не все знают на что именно, - повторял Белов в моменты вялых раздумий о будущем, вспоминая крылатую фразу из “Бриллиантовой руки”.
Во всяком случае, в пансионат на берегу Днепра, в трехстах километрах от Москвы, он попал благодаря компании, которая выстроила его для своих сотрудников.
Из населенных пунктов поблизости находились Смоленск и Ельня. Туда от пансионата устраивались автобусные экскурсии, но этим поездкам Белов с семьей предпочитал отдых на песчаном пляже у воды, в зыбкой тени сосен. Или неспешные прогулки по опушкам окрестных лесов в поисках осенних ранних грибов и поздних ягод черники и земляники. Или катание на весельной лодке по реке.
Вот и сегодня, четвертого сентября, он встал в шесть часов утра с тем, чтобы сходить в ближний лес. Все время ему почему-то казалось, что в этом смешанном березово-сосновом лесу должны расти подберезовики. Если ему повезет с добычей, то грибы можно будет за оставшиеся до отъезда дни высушить в ванной комнате на полотенцесушителе, и сделать небольшой запас на зиму.
Стараясь не шуметь, чтобы не разбудить жену и сына, он застегнул на запястье металлический браслет часов и оделся. На ноги Белов натянул черные джинсы и кроссовки. Поверх футболки он натянул белую ветровку и проверил карманы, куда с вечера положил складной нож, пластиковый пакет, сигареты и зажигалку. Все было на месте. А в боковом кармане ветровки Белов обнаружил пакет с двумя бутербродами, которые жена купила вечером в буфете, и потихоньку засунула Белову в карман, зная, что он уйдет из пансионата без завтрака.
Белов провел ладонью по подбородку, решив что побреется после возвращения из леса, и отпер входную дверь. В коридоре стояла утренняя тишина. Сквозь окно в конце коридора на потертый линолеум пола падал яркий солнечный свет.
Белов осторожно прикрыл за собой дверь, и, стараясь не шаркать подошвами, прошел к лестничной клетке. Легко сбежав по ступенькам со своего этажа, он оказался в просторном вестибюле.
За стойкой слева от него ночная дежурная сдавала смену, негромко переговариваясь о чем-то со сменщицей.
Белов на ходу пожелал им доброго утра. В ответ на это пожелание он нарвался на слегка озадаченные взгляды женщин.
-Далеко собрались в такую рань? – спросила одна из них.
-Да, вот, пробегусь по краешку леса, грибов насобираю, - дружелюбно улыбнулся Белов.
-Не ходили бы вы сегодня в лес – посоветовала ему женщина постарше.
-А, что, какие-то проблемы? – Белов остановился и сделал несколько шагов к стойке дежурной.
-Вчера Степаныч, - женщина сделала неопределенный жест рукой в сторону входных дверей, - опять раненого солдата в лесу видел.
Белов подошел к стойке вплотную и изобразил всем видом непоколебимое желание выяснить все до конца.
Уговаривать женщин не пришлось, и Белов выслушал историю, к содержанию которой внутренне отнесся весьма скептически. Но, не желая обижать женщин, он серьезно покивал головой и пообещал вместо леса сходить к реке на обрывы – поискать иногда попадающиеся в глинистых осыпях “чертовы пальцы”.
Выйдя на крыльцо пансионата, Белов поднял голову к небу и, щурясь от теплых лучей солнца, позволил себе улыбнуться.
Закурив первую утреннюю сигарету и продолжая улыбаться, он неспешно двинулся по плиткам дорожки в сторону трансформаторной будки.
Сразу за будкой начиналась густая роща, через которую проходила довольно натоптанная тропа.
Белов хотел пройтись параллельно тропе и поискать грибы сначала в роще, а потом и на окраине леса, в который упиралась тропинка. Точнее эта тропинка вливалась под прямым углом в другую – более широкую тропу, шедшую по краю леса.
Широкая тропа вела от соседнего пансионата к переходу через слабо заболоченное обширное русло бывшего ручья.
Белов, в общем, представлял географию места, и заблудиться не боялся. Он знал что, перейдя через болотину по тропе можно попасть в очень красивый сосновый лес, практически лишенный подлеска. Но там было довольно сильно натоптано жителями пансионатов, которые любили прогуливаться и устраивать в этом лесу пикники.
Машинально шаря взглядом в траве под деревьями в поисках грибов, Белов еще раз прокрутил в памяти рассказ женщин.
По их словам, почти каждый год, кто-нибудь из жителей поселка, где жил обслуживающий персонал пансионатов, видел в лесу ползущего раненого человека. Утверждалось, что раненый был одет в сильно измазанную грязью форму РККА.
Видели красноармейца только раз в год, в начале сентября, в вечерних сумерках. Он не поднимая головы полз между деревьями, и глухо стонал.
По словам тех, кто видел его, их охватывала паника, они испытывали запредельный ужас. Они бросались бежать в сторону жилья, и долго не могли придти в себя после этой встречи.
Рассказывали, что эта история даже попала в один из сюжетов “Энциклопедии загадочных мест России”, издаваемой по инициативе поисковиков и уфологов. По мнению специалистов в этом месте было вероятно наличие хроноаномалии.
В любом случае Белов, стоящий на фундаменте материализма и исповедующий принцип Оккама, не мог отнестись к этой истории иначе как к местному фольклору.
Что-то типа чудовища озера Лох-Несс. Есть чудовище, нет чудовища – наукой не доказано. Зато доходы от приезда любопытствующих текут в карман шотландских аборигенов регулярно и напрямую.
Самое главное – периодически подогревать интерес к монстру – кормильцу.
Смущало Белова только одно – в наших краях не принято греть интерес на святом. А святыми, по мнению Белова, были все те люди, которые на фронте и в тылу жили и умирали в Великой Отечественной войне ради победы над гитлеровской Германией.
И чтобы не печатали на военную тему в последние годы в книгах, вроде “Ледокола”, Белов считал, что была освободительная Отечественная война советского народа против немецких захватчиков.
Победа была, несомненно, завоевана в первую очередь героизмом простых людей – солдат, офицеров, тружеников тыла. Но и преуменьшать вклад в достижение Победы Председателя Государственного Комитета Оборона товарища Сталина, Белов был не согласен.
Вермахтом в начале июля 1941 года были захвачены Литва, значительная часть Латвии, западная часть Белоруссии, часть Западной Украины.
Товарищ Сталин 3 июля 1941 года выступил по радио с обращением к советскому народу, бойцам Красной Армии и Военно-Морского Флота.
-Враг жесток и неумолим. Он ставит своей целью захват наших земель, политых нашим потом, захват нашего хлеба и нашей нефти, добытых нашим трудом. Он ставит своей целью восстановление власти помещиков, восстановление царизма, разрушение национальной культуры и национальной государственности русских, украинцев, белоруссов, литовцев, латышей, эстонцев, узбеков, татар, молдаван, грузин, армян, азербайджанцев и других свободных народов Советского Союза, их онемечивание, их превращение в рабов немецких князей и баронов, - говорил товарищ Сталин.
Для Белова это были не просто слова. Ему уже исполнилось полных сорок лет. И он имел возможность из первых уст слушать то, что ему рассказывали о войне его дед и его отец, участники Великой Отечественной войны.
В детстве Белов еще застал заросшие кустарником, полузасыпанные воронки от разрывов авиабомб на береговых склонах моря и следы от осколков таких же бомб, искромсавших фасады жилых домов в южном городке, где он тогда жил.
Между тем, размышляя, Белов уже набрал грибов на одну треть пакета. За отсутствием подберезовиков он срезал свинушки, прячущиеся в траве, не трогая хрупкие сыроежки. Белов не потерял чувство пространства, и был уверен, что легко найдет дорогу обратно. Однако через некоторое время его стало удивлять то, что он до сих пор не вышел на широкую тропу у края леса.
Свинушки стали попадаться чаще, и Белов присаживался на корточки, чтобы срезать на одном месте сразу несколько грибов. При этом он удивлялся тому, что рядом с тропинкой, растут грибы. Неужели их не замечали проходившие люди? – удивлялся Белов.
Внезапно он осознал, что следы на тропинке не человеческие, а звериные. Уже некоторое время он шел по мокрой земле. Кусты и трава по краям тропы роняли на него холодные капли. В кроссовках хлюпало, джинсы до коленей намокли.
Белов припомнил, что последние пять дней никаких дождей в районе пансионатов не было. Он остановился и огляделся по сторонам. Вокруг в густом подлеске стояли сосны. Лучи солнца, до этого насквозь пробивающие кроны деревьев, и бросавшие солнечные зайчики на тропинку, куда-то исчезли. Небо приобрело серый оттенок.

 Отправлено: 18.06.11 08:39. Заголовок: Часть вторая. Доста..

Часть вторая.

Достав из кармана ветровки сигареты и зажигалку, Белов закурил.
Появилось ощущение тревоги. Только теперь он заметил, рядом с тропой поваленные деревья. Стволы больших сосен, опираясь на сучья крон и на корни, вывернутые с комьями земли, лежали перпендикулярно направлению его движения. Он оглянулся назад и подивился тому, что не замечал этого раньше.
Белов припомнил разговоры обитателей пансионата о необычно сильном штормовом ветре, который дул в этих местах в июне месяце. Люди говорили, что в поселке на одном из частных домов сорвало крышу. А в пансионатах несколько дней не было телефонной связи из-за обрыва проводов на воздушной линии, где-то на половине пути до Ельни.
Там, откуда Белов пришел, в десяти шагах от него, поперек тропы лежала поваленная сосна, но Белов не мог припомнить, чтобы он перелезал через нее. Неужели он настолько увлекся сбором грибов?
Это было неприятно и странно.
Он видел перед собой на мокрой земле звериные следы, следы своих собственных кроссовок, свинушки в мокрой зеленой траве у тропинки.
Внезапно ему показалось, что лесные птицы, до этого момента весело посвистывающие в кронах деревьев, уже не свистят, а орут хриплыми голосами.
Белов попытался вспомнить, с какой стороны светило солнце во время его пути, но сейчас, в приступе охватившего его волнения, память выдавала только ложные воспоминания.
Бросив сигарету на влажный мох у тропы, Белов двинулся, как ему показалось, в сторону пансионата.
Теперь движение замедлилось. Белов вспотел от волнения и усилий, которые ему пришлось прилагать, перелезая через стволы упавших сосен. Занятие это было небезопасное, так как стволы были мокрые, и при неудачном раскладе Белов мог упасть на острые сучья, торчащие из стволов под разными углами.
Перебравшись через очередной ствол, Белов остановился. Правую руку ему оттягивал пакет с грибами. Но Белову было не до грибов, поэтому он повесил пакет на ближайший сук, и вновь, закурив, попытался успокоиться.
О своем состоянии он мог судить хотя бы потому, что дело у него дошло до прикидок: на какое время ему хватит сигарет, газа в зажигалке и двух бутербродов.
Тем не менее, Белов решил двигаться в выбранном направлении, памятуя, что лес всегда имеет опушки, но, уже не перелезая через упавшие стволы деревьев, а обходя их стороной.
Это занятие было более безопасное, но не менее изматывающее. Белов продирался через подлесок, обходил завалы, отчетливо понимая, что шанс потерять даже то направление, которое он принял приемлемым для возвращения из леса, резко увеличивается.
Обходя очередной ствол, он невдалеке заметил висевший на суку свой белый пластиковый пакет с грибами.
Дело принимало плохой оборот – Белов начинал кружить вокруг одной точки в лесу. Ему припомнились слышанные раньше рассказы, воспринимаемые им как страшилки, которые рассказывают друг другу дети на ночь глядя.
Лес не хотел пускать Белова в свою глубину. Но лес и не хотел отпускать его, вдоволь не наигравшись в свои непонятные игры со случайным человеком.
Вернувшись к пакету, Белов опять начал озираться. Ему показалось, что в направлении, выбранном им с самого начала, виднеется некоторое просветление.
Но зато с противоположной, более темной стороны, Белову слышались какие-то звуки.
Его мысленному взору предстало шоссе с несущимися по асфальту машинами, и самое главное, с людьми, сидящими в этих машинах.
Людьми, четко знающими свои координаты в этом мире. Людьми движущимися без препятствий в виде густого мокрого подлеска и поваленных деревьев из точки А в точку Б.
-Выйду на шоссе, остановлю машину, узнаю дорогу до пансионата, - решил Белов, и, прихватив пакет, пошел в мокрый сумрак леса на источник звуков.
За очередным поваленным деревом Белов наткнулся на лежащее ничком тело в подпоясанной брезентовым ремнем длинной красноармейской гимнастерке. Одежда неизвестного была густо измазана подсыхающей грязью. На спине красноармейца гимнастерка была разорвана в клочья и залита темной густой свернувшейся кровью.
Сердце Белова от неожиданности пропустило удар, и теперь наращивая темп, колотилось в груди так, что он чувствовал удары пульса в височных венах.
Перед ним, уткнувшись испачканным грязью лицом в землю, лежал тот самый легендарный “раненый красноармеец, ползущий в сумерках леса ”, в существование которого Белов еще утром и не думал верить.
Белов смотрел на его коротко остриженный седоватый затылок, измазанную гимнастерку без подворотничка с пехотными петлицами, ноги, которые казались сделанными из мокрой глины, настолько они были перемазаны, и понимал, что человек безнадежно мертв.
Шум дороги в той стороне, откуда полз красноармеец, стал более отчетливым. Белов попятился от неподвижного тела. Он не мог заставить себя дотронуться до плеча лежащего и перевернуть его лицом вверх.
Нервная, со стуком зубов, дрожь подбородка привела Белова в себя. Осторожно ступая по траве, он обошел красноармейца, и постоянно оглядываясь на неподвижное тело, поспешно пошел на звуки дороги.
Чего боялся в этот момент Белов?
Уловить поворот головы мертвеца, и косой, из-за плеча, взгляд глубоко провалившихся в глазницы глаз – плошек? Увидеть мертвый оскал желтых зубов в рамке черных сухих губ? Услышать хриплый окрик из простреленной со спины груди?
Мы всегда находимся среди людей. Находясь среди живых людей, мы стараемся помнить о принципах гуманизма. По крайней мере, так было не так уж давно.
Но сколько раз вы сами проходили мимо неподвижных тел мужчин и женщин, лежащих на асфальте городов?
Они пьяны, они бомжи, они пахнут, по ним ползают вши, думаете вы.
Это все так, но среди них могли быть старики, потерявшие сознание от любого старческого недомогания. Могли быть и просто больные диабетом, ишемической болезнью сердца, эпилепсией.
Но вы всегда проходили мимо.
-Кто сам без греха, пусть первым бросит в меня камень! - шептал про себя Белов, вполне понимая, что его нежелание перевернуть тело не имеет отношения к брезгливости или к равнодушию. Он просто не мог этого сделать, там – в сером сумраке под деревьями, в одиночку, на мокрой тропе среди вывернутых из земли сосен.
Шагов через двадцать Белов подошел к опушке леса. В этот момент пакет с грибами в очередной раз зацепился за ветки кустарника и наполовину разорвался. Белов в раздражении бросил пакет под куст, и он белым пятном упал в густую траву.
Еще через пять шагов Белов отодвинул в сторону ветку орешника, росшего на краю леса, и увидел дорогу.
Справа от него по щебеночному полотну дороги, которое было метра на три ниже того места, где стоял Белов, двигалась военная колонна.
Белов не был готов к такому зрелищу. В голове колонны двигался двухосный колесный бронеавтомобиль с кургузой башенкой, из которой торчал ствол крупнокалиберного пулемета. За броневиком с интервалом в двадцать метров двигались шесть танков.
-БТ-5, - неожиданно узнал Белов.
За танками по дорожным ухабам, как лодка по волнам, переваливалась легковая автомашина, выкрашенная в серый цвет. Белов опознал ее как довоенную М-1.
За “эмкой” в пешем строю, в колонне по три, шли пехотинцы в красноармейской форме. Пилотки на коротко стриженых головах. Каски, фляги и подсумки на поясных ремнях. Винтовки на плечах. Скатки и вещевые мешки за спиной. Галифе, обмотки и ботинки на ногах.
-Роты две, - машинально подсчитал Белов.
За колонной пехотинцев четыре конные упряжки катили за собой передки и маленькие низкие пушки с короткими стволами. Ездовые покачивались в седлах на пристяжных, а расчеты пешком двигались за пушками.
-Сорокапятки, - с ощущением беды в сердце, шептал Белов.
Замыкали колонну четыре грузовика с кузовами укрытыми брезентом .
-ГАЗ-АА, - признал Белов их невысокие угловатые силуэты.
Он немного разбирался в старой военной технике.
В середине семидесятых годов он отслужил два года действительной в технических частях ВВС.
Через шесть лет после увольнения в запас он устроился на работу в военную организацию, где и проработал еще десять лет на разных должностях, оставаясь гражданским служащим Советской Армии.
Интерес к истории страны у него возник под впечатлением от рассогласованности официальной информации о событиях военного прошлого и того, что он слышал от настоящих фронтовиков.
Со временем этот диссонанс возрастал.
Но сейчас он смотрел из-за куста на некое действо, единственное объяснение которому он видел в том, что случайно его занесло на натурные съемки кинокартины о войне. Белов поискал глазами съемочную группу, прожектора, тонвагены, но ничего не обнаружил.
-Может, снимают скрытыми камерами? – размышлял он, разглядывая светлый березовый лес на противоположной стороне дороги.
Он решил подождать команды режиссерского мегафона: - Снято! – и лишь потом выйти из кустов.
Предосторожность не лишняя, учитывая стоимость пленки, которую можно испортить своим неожиданным появлением в кадре.
В эту версию не укладывался только мертвый красноармеец, лежащий за спиной Белова в нескольких десятках метров от дороги.
-Но, в конце концов, все должно объясниться естественными причинами, - решил Белов.
А пока взгляд Белова скользил по танкам, пушкам, лошадям и пехотинцам.
На его взгляд реквизит был подобран идеально. Лица солдат, как он смог разглядеть, были худы, грязны и сосредоточены.
Люди шли в колонне шагом, похожим на тот, который вырабатывается после многих километров долгого пути без привалов, с тяжелой ношей за плечами.
Белов вспомнил, как сильно в армейском карауле ему за два часа оттягивал плечо СКС – карабин Симонова.
Хвост колонны был уже напротив Белова, когда он краем глаза заметил в небе движение. Повернув голову направо, он увидел, что с тыла на колонну с высоты примерно восьмисот метров падают три самолета.
В этот момент Белов испугался по настоящему.
Он мгновенно узнал характерный “ломаный” фас заходящего на штурмовку немецкого самолета Ju-87 “Sturzkampflugzeug”, получивших печальную известность у всех, кто их видел в действии и называл “Штукас” или “Штука”.
Даже если бы съемки кинокартины проходили в Голливуде, то и тогда Белов бы усомнился в реальности происходящего. И уж совершенно точно, что в двадцать первом веке в небе России не могло быть ни одного способного к полету Ю-87.
Но время для поступков истекло как для Белова, так и для тех, кто в этот момент устало шагал по щебенке, трясся в кабинах грузовиков и тесноте слабо бронированных БТ-7, качался в скрипящих седлах, разговаривал в салоне “эмки”.
“Штуки”, включили воздушные сирены, и с ревом начали пикировать на колонну.
На дороге возникло хаотичное множественное движение. Танки пытались увеличить ход и уйти из зоны бомбометания. Два головных танка, резко дернувшись вперед, попытались обойти бронеавтомобиль по левой стороне дороги. Остальные четыре танка развернулись вправо, к лесу и, в облаках выхлопов работающих на максимальном газу двигателей, пытались, перевалив водоотводную канаву, отползти к лесу под ненадежную защиту деревьев.
Пехотинцы тоже бежали к лесу. Основная масса рванулась к спасительным деревьям справа от дороги, но десятка два красноармейцев карабкались на крутой откос слева, надеясь укрыться в том лесу откуда, застывший в ступоре Белов, наблюдал за штурмовкой.
Лошади орудийных упряжек рвали постромки, делая попытки понести вскачь. Ездовые, изогнувшись в седлах, хлестали плетками по крупам испуганных животных. Одна упряжка понесла, сбивая с ног красноармейцев, несмотря на то, что ездовой повис на постромках коренника, и его ноги волочились по дороге. При этом передок и пушку мотало по дороге во все стороны.
Шоферы грузовиков, не выключив двигатели, бросали свои машины и кубарем вываливались из распахнутых дверей кабин на щебенку, вскакивали, прыгали через обочины.
Рев сирен сливался со звенящим звуком двигателей “Штук” заставляя людей на земле терять самообладание.
Но не всех! Белов увидел, как на середину дороги выскочила высокая фигура в фуражке, это был кто-то из командиров, и подняла к небу ствол ручного пулемета.
Белов видел злой огонек пламени, пляшущий на дульном срезе.
-Дегтярев,- машинально память выдала фамилию конструктора – оружейника. Но попасть в пикирующий на вас под прямым углом бомбардировщик удавалось не многим.
Пулемет трясся в руках командира, фуражка слетела с головы, рот кривился в неслышном крике, а звено “Штук” выпустив воздушные тормоза, падало вниз.
На высоте пяти сотен метров от земли, лидирующий “штукас” открыл бомболюк и произвел сброс целого роя мелких, четырехкилограммовых бомб.
Пилот пикировщика начал выводить самолет из пике, освобождая место следующим за ним машинам. А бомбы продолжали лететь к земле, всё более ускоряясь в своем падении.
Секунды времени были растянуты только для внешнего наблюдателя – Белова. Для тех, кто попал под боевой заход “штук” эти секунды были спрессованы напряжением мышц, стуком сердца, давлением крови в сосудах мозга и такими длинными метрами до опушки леса.
Бомбы упали на лесную дорогу.
Бомб было много. Несмотря на небольшую боевую массу, это были бомбы для поражения бронированной техники. Сброшенные с высокой точностью, они накрыли голову колонны. Только два БТ ушли из-под разрывов. Остальные танки и бронеавтомобиль загорелись, и в воздух поднялись черные столбы дыма.
Второй пикировщик сбросил две более крупные бомбы на грузовики. Два из них силами взрывов были сброшены с полотна дороги в правый кювет.
Взрывная волна от одной из бомб ударила в насыпь под тем местом, где Белов прятался за кустом орешника. Пласт глины не выдержал и пополз вниз, сбросив Белова вместе с кустом на откос.
Белов покатился по влажной земле к полотну дороги. Он несся вниз, пытаясь руками остановить падение, ощущая удары комьев глины по груди, бокам и спине.
Перед его глазами вращались опрокинутые орудия, черный дым от горящих коробок танков, третий штурмовик, падающий с серого неба.
Потом в восприятии Белова возник некий пробел, а точнее черная дыра. Он осознал себя через несколько минут. Белов лежал на щебенке лесной дороги, ничем не прикрытый от беспощадного неба с несущейся смертью на зеленых, с черными крестами крыльях.
За эти минуты после сброса бомб звено Ю-87 успело выйти из пикирования, сделать правый разворот и вновь зайти по оси дороги. Слегка покачивая крыльями на бреющем полете “штуки” выбирали прицельный курс.
Заработали утопленные в основания крыльев авиационные пулеметы.
Пули диаметром 7,9 мм двумя полосами взбивали высокие фонтаны земли и щебня, когда не находили еще живую или уже мертвую плоть. На броне поврежденных танков и бронеавтомобиля пули выбивали косые искры, и рикошетировали во все стороны в поисках новых жертв.
Одна из очередей пронеслась в полуметре от Белова, иссекая его лицо мелкими осколками камня. Глаза чудом остались невредимы, и Белов увидел, как очередь другого пулемета прошлась по боку бьющейся в постромках пристяжной и срезала пятерых бегущих по обочине дороги красноармейцев.
На третьем заходе “штуки” обработали пулеметами опушку леса и, звеня моторами, змейкой, ушли вдоль дороги, исчезая с набором высоты в сером мареве неба.
Тишина опустилась на лесную дорогу. Постепенно до сознания Белова сквозь временную глухоту стали доходить звуки горящего дерева, стоны раненных людей и тонкое, с всхрапыванием, ржание раненой лошади.
В прежней жизни Белов видел иностранный фильм из жизни каскадеров.
Там после окончания съемки эпизода мертвые тела оживали и со смехом снимали с себя кровавые раны.
Разорванные части тел оказывались ненастоящими. Оторванные руки, ноги и, даже головы вновь обретали своих владельцев.
И для всех все заканчивалось хорошо. Они аплодировали режиссеру, костюмерам, постановщикам и шли пить пиво или виски.
Такая работа! Получите, ребята, деньги в кассе!
Белов сидел на перепаханной пулями щебенке, опершись одной рукой о землю, и пытаясь отыскать в кармане уже не белой, а грязной ветровки, носовой платок.
Пальцы все копались и копались в кармане, а кровь из порезов медленно текла по лицу, сворачиваясь в бурые потеки и стягивая кожу.
Белов пытался вспомнить, когда в последний раз ему делали прививку от столбняка, но так и не вспомнил.
Потом эта мысль была смыта ощущением, что никаких слов: “Стоп! Снято!”, он не услышит. В этом мире тебя ничего не отделяет от смерти.
И это не кино и не книжка про войну. Здесь страдают и умирают по-настоящему.
Белов припомнил поведение персонажей Сергея Колтакова и Ивана Бортника в “Зеркале для героя”.
Этот фильм в свое время он посмотрел не один раз.
Фильм казался ему на редкость правдивым и правильным. В его нынешней ситуации прослеживались аналогии с фильмом, причем непрозрачные.
После налета “Штук” на маршевую колонну Красной Армии Белов понял, что хроноаномалия это не выдумка досужих авторов или местных жителей, заинтересованных в наплыве обеспеченных туристов.
Ему довелось случайно попасть в место и время действия хроноаномалии.
Механизм срабатывания аномалии его сейчас не интересовал. Но по чьей воле он стал участником малого эпизода большой войны?
Белов вспоминал все, что он когда-либо читал или слышал о Великой Отечественной. Отдельные островки воспоминаний всплывали из глубин океана памяти, сливаясь в архипелаг сведений.
Белов предположил, что существует жесткая привязка хроноаномалии к конкретным географическим координатам местности. Судя по вооружению и военной форме, он попал в начальный период войны – 1941 год.
Судя по состоянию атмосферы, по температуре воздуха и по растительности, аномалия по времени соответствовала концу лета – началу осени в средних широтах.
Если это сентябрь 1941 года, то немцы уже захватили Смоленск и Ельню. И сейчас на этом участке противостояния Вермахта и Красной Армии относительное затишье, связанное с указанием Гитлера, о перенесении центра тяжести наступательных усилий с московского направления на южное направление – на Киев.
И немцы, и мы перегруппировывали силы при отсутствии сплошной линии фронта.
В этом случае, та советская войсковая колонна, которая двигалась по лесной дороге, должна была исполнить роль заслона, прикрывающего дорогу в направлении на восток, в оперативные тылы Красной Армии.
Белову надо было быть готовым к вопросам и требованиям типа: - Кто вы такой? Предъявить документы!
Его здесь никто не ждал.
Белову очень захотелось вернуться на ту тропу, по которой он вышел из своего относительно мирного времени на эту дорогу. Он был чужим в этом времени. Но был ли он абсолютно чужим?
Но он опоздал. С опушки леса за дорогой показались бойцы с оружием в руках и, подчиняясь команде того командира, что во время налета стоя стрелял из пулемета по “штукам”, пошли вдоль обочин, наклоняясь к телам лежащим на земле и в траве.
Лежащие ничком тела они переворачивали. Одних они оставляли без внимания – очевидно, помочь им было уже невозможно, других они перевязывали бинтами из индивидуальных пакетов и переносили под деревья.
Прямо к нему шли двое красноармейцев.
Один из них стянул винтовку с плеча и взял ее наперевес. Второй, повыше ростом, взмахнул рукой, и что-то сказал первому красноармейцу. Они оба прибавили шаг и, подойдя к нему, остановились в пяти метрах.
Белов снизу вверх смотрел на них. В этот момент луч солнца пробился через истончившиеся тучи и упал на землю.
Белов зажмурился от неожиданного яркого света и услышал: - Встать! Кто такой?
Так он попал туда.

 Отправлено: 18.06.11 08:41. Заголовок: Часть третья. -Доку..

Часть третья.

-Документы имеются, папаша? - спросил подошедший красноармеец, поправляя ремень винтовки на плече. Второй, тот, что пониже ростом, сместился к середине дороги, и направил на Белова ствол трехлинейки.
Белов не отвечал, разглядывая в упор их пусть и осунувшиеся, небритые, но живые лица.
Эти лица он видел только на фронтовых фотографиях бурого цвета, да в старых черно-белых хроникальных фильмах начального периода войны, пока еще не были списаны в безвозвратные потери красноармейцы, проходящие до войны действительную службу.
Позднее основную массу военнослужащих составляли более старые, если не пожилые, люди.
Только с 1944 года, когда были освобождены значительные территории Советского Союза оккупированные немцами, была призвана в РККА с этих территорий молодежь.
Белов молчал еще и потому, что не сразу осознал, что он казался стариком для двадцатитрехлетних парней в грязной выцветшей форме – сорокалетний мужик с коротко стриженной, наполовину седой головой.
-Ты что, глухонемой? – опять спросил у Белова красноармеец.
Белов опустил голову, пытаясь скрыть нервный смех.
Невероятно, но слова и интонация вопроса точно совпали с аналогичной фразой из “Бриллиантовой руки”. Белов проглотил, готовое сорваться с языка слово: - Да!
Он встал на ноги и, стараясь держать руки на виду, и не делать резких движений ответил:
- Да какие у меня документы? Из Ельни я. Учитель черчения в школе. Рыл окопы с горожанами … . Вам хотели помочь. А фашист вас попер… . И окопы не помогли.
-Ты это при себе держи, учитель! Про то, что поперли…, - уточнил боец, - Сейчас к товарищу командиру с нами пойдешь. Там с тобой разберутся, что ты за учитель!
Тем не менее, Белов заметил, что его напарник отвел от Белова ствол винтовки, и он почувствовал себя увереннее.
-Ты, Крюков, посматривай за ним,- обернулся красноармеец к напарнику.
-Не боись, Зимин,- ответил Крюков, - на парашютиста он не похож!
-А много ты парашютистов-то видал, Крюков? - спросил Зимин.
-Давай папаша, на всякий случай разоружайся, - подумав, приказал Зимин, - Все, что в карманах есть - вытаскивай. И руками не тряси. Вишь, Крюков к тебе доверие высказал. А уж товарищи командиры решат куда тебе – с нами идти на немца или в расход пустить, как личность непонятную!
Белов вытащил из кармана носовой платок, развернув, положил на землю. Через минуту на платке лежали бутерброды в целлофановом пакетике, складной нож, зажигалка и мятая картонная пачка с десятком не выкуренных сигарет.
Зимин и Крюков подойдя ближе, разглядывали разложенные на платке вещи.
Зимин наклонился и поднял зажигалку и пачку сигарет. Он повертел в пальцах пластмассовую газовую зажигалку желтого цвета и медленно прочитал буквы, написанные на пластмассовом корпусе: -“Cricket, by Swedish Match”.
Зимин чиркнул колесиком по кремню и осторожно понюхал.
-Чем пахнет огонек зажигалки? Палеными волосами из носа! - вспомнил Белов анекдот. Но было ему не до смеха. Он внезапно сообразил, что в 1941 году еще не было газовых зажигалок.
Зимин погасил зажигалку. Недоверчиво глядя на нее, он произнес – Бензином не пахнет!
Точно так же, с недоумением, он разглядывал пачку сигарет, шевеля губами: -Винстон, супер лихтс; МИНЗДРАВСОЦРАЗВИТИЯ России предупреждает: КУРЕНИЕ ВРЕДИТ ВАШЕМУ ЗДОРОВЬЮ; Американская смесь табака; Сделано в России.
-Так! Крюков, держи его вражину, на прицеле! – выкрикнул Зимин, - Часы сымый, сука!
Белов обреченно расстегнул браслет, и протянул его красноармейцу.
Зимин взял их в руки и повертев перед глазами, скривил губы.
- Касио, бу Япан - Зимин зло улыбнулся, - Все ясно! Бу япан! Ну, Крюков, дождался ты своего диверсанта! Веди его, но сначала…, за ребят…
Зимин коротко размахнулся и ударил правой рукой Белова в челюсть.
К этому моменту Белов уже ожидал чего-то подобного или даже похуже, типа прикладом винтовки в лоб.
Он, вспомнив движения Стивена Сигала в фильмах, резко откинулся назад верхней частью туловища, и удар пришелся вскользь по подбородку.
Тем не менее, кулак Зимина его задел. Нижняя губа была рассечена верхними зубами, и по подбородку потекли капли крови.
Зимин, потирая кулак, сплюнул на землю и, сорвав свою винтовку с плеча, передернул затвор.
-Слышь, Леха!- подал голос Крюков, - Негоже его тут кончать! Тем более, смотри – Сделано в России!
Крюков ткнул грязным пальцем в надпись на коробке.
-Давай его к командиру доставим! Может у него важные сведения есть? – прокричал Крюков, отводя ствол винтовки Зимина от живота Белова.
-Хрен с ним! Веди!- Зимин зло смотрел из-под строго сведенных в линию бровей.
Белов нисколько не сомневался - только что боец Крюков спас ему жизнь.
-А что я этому командиру скажу? – напряженно думал Белов. – Сказать правду и лечь в кусты с пулей между глаз? Соврать с тем же результатом? А как бы я сам поступил на их месте? Немцы рвутся на восток от моря до моря, Красная Армия отступает, а тут какая-то странная личность в полевых условиях. Нет человека – нет проблемы! И никто с командира не спросит за то, что приказал расстрелять без следствия и трибунала диверсанта или изменника Родины. И самое главное - о правде своего появления здесь, в 1941 году, я могу только предполагать. И кто в это мое предположение поверит? Здесь еще никто не читал ни Азимова, ни Финнея, ни Курылева, ни Бурцева.
Между тем Белова заставили поднять руки вверх, и повели по дороге мимо догорающих автомашин и танков. Бойцы, складывающие в ряд на обочине убитых товарищей, оглядывались на Зимина с решительным видом шагающего впереди. Они смотрели на идущего с поднятыми руками Белова, на Крюкова с винтовкой наизготовку в руках, и устало обменивались какими-то фразами.
Так они дошагали все трое до опрокинутой “эмки”.
Из машины вытаскивали мертвого водителя. Пулеметная очередь “штуки” пробила крышу машины и пришлась красноармейцу посередине спины. Внутри салона все было залито кровью шофера и пассажиров.
На траве обочины лежали раненый в левую руку и левое бедро старший политрук с красными звездами на рукавах гимнастерки, и мертвый майор с пехотными петлицами.
Очевидно, майору пулеметная пуля вошла в затылок, так как лица у майора просто не было.
Скуластого черноволосого политрука бойцы уже успели перевязать, и он выглядел довольно бодро, очевидно ранения были скользящие и без большой потери крови.
-Товарищ старший политрук, разрешите обратиться! – Зимин вытянулся перед лежащим на земле командиром.
-Кого привели, боец? - спросил политрук, приподнимаясь на локте.
-На дороге нашли, товарищ старший политрук. Сидел, гад, на щебенке. Лицо вот осколками камней ему посекло. Мы подошли узнать кто такой. Говорит - учитель из Вязьмы. Да только какой он учитель из Вязьмы, если у него в карманах все вещи вражеские! Шпион он, товарищ старший политрук! Как есть шпион! – Зимин убежденно топнул ногой.
-Где его вещи? – спросил политрук.
Зимин молча протянул политруку кулек, свернутый из носового платка Белова, в котором лежало содержимое его карманов.
Политрук молча вертел в руках часы, зажигалку, нож. Дольше он рассматривал надписи на сигаретной коробке. На его лице отразилось чувство легкого удивления, и он прочитал вслух: - Минздравсоцразвития России…, Американская смесь табака…, Сделано в России.
Он поднял глаза на Белова и произнес: - Есть Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика, ЭрЭсФэСэЭр! Россия была до 1917 года! Откуда это все – Япония, Швеция, Россия? А вот на сигаретной пачке – изготовлено по лицензии и под контролем компании ЖТ Интернационал СА…, Женева…, Швейцария? Откуда Интернационал? И вот еще, на лезвии ножа – Фортуна Австрия! Австрия – это аншлюс, немцы, фашисты! Кто ви такой, шайтан Вас побери?
От волнения у старшего политрука появился восточный акцент.
Белов почувствовал, как напряглись все, кто слышал слова политрука.
За своей спиной он чувствовал взволнованное дыхание красноармейца и не сомневался, что Крюков направил ему винтовочный ствол точно под левую лопатку.
-Товарищ старший политрук! У меня есть для вас сообщение необычайной важности! Я обязан сообщить его только вам и старшему командиру подразделения, - Белов быстро проговорил эти слова, стараясь держаться с максимальной уверенностью и с достоинством.
Он не знал, что будет говорить потом, но, пока он хотел выиграть время.
Иначе его пристрелят на месте.
Политрук смотрел ему в лицо напряженным взглядом черных зрачков. Потом напряжение во взгляде исчезло, видно политрук принял решение. И он отдал команду: - Зимин! Найди капитана Федоровского, и доложи, что я его прошу переговорить со мной.
Зимин сорвался с места и побежал вдоль дороги к группе солдат, которые на руках выкатывали две сорокапятки на левую сторону дороги. Рядом с ними стоял капитан Федоровский, и что-то говорил двум младшим командирам, энергично размахивая правой рукой.
Белов видел как подбежавший к капитану Зимин, застыл перед командирами. Федоровский повернул к красноармейцу лицо, и, выслушав, его произнес короткую энергичную фразу, после чего пошел вдоль дороги к грузовикам, возле которых суетились красноармейцы.
Зимин, повернувшись и придерживая рукой винтовку на плече, побежал обратно.
Тяжело дыша, он приблизился к политруку и сказал: - Товарищ старший политрук! Товарищ командир велел передать… В общем, послал он меня на три буквы… Еще сказал, что он отвечает за выполнение боевой задачи. А с этим, - Зимин мотнул головой в сторону Белова, - на ваше усмотрение!
Старший политрук, подумав, велел Крюкову конвоировать Белова, держась поблизости. Политрука положили на носилки, и два красноармейца приготовились к переноске.
Командиры и красноармейцы к этому времени разобрались с последствиями налета.
Убитых уже забрасывали землей, уложив в неглубокую траншею. Траншею вырыли на опушке леса с помощью нескольких лопат, извлеченных из кузовов грузовиков и из разбитого имущества артиллерийской батареи.
На толстой березе топором был сделан затес, на котором раскаленным в пламени штыком выжгли число погибших – 26, дату 4.IХ.41 и чуть выше – пятиконечную звезду.
И это было все, что можно было сейчас сделать для двадцати шести человек, которых никогда не увидят родители и которых не дождутся жены и невесты.
Над дорогой стихло рвущее душу ржание животных - искалеченных лошадей пристрелили выстрелами в голову.
Раненых красноармейцев, перевязав, уложили в кузов уцелевшего при налете грузовика, который с трудом развернувшись на покрытой воронками дороге, уехал в сопровождении солдата – фельдшера на восток.
В кювете, накренившись, стоял поврежденный броневик. Из заднего, настежь распахнутого, люка еще выбивался черный дым, стелясь по земле и смешиваясь с дымом подбитых танков.
В воздухе стоял тошный, ни с чем не сравнимый запах горящего бензина и паленого мяса. Экипажи четырех танков не успели покинуть свои боевые машины.
Сорокапяток уцелело только две, зато снарядов к ним осталось много. Снарядные ящики погрузили на последний грузовик, и вновь сформированная колонна двинулась по дороге.
Белов шел сразу за пехотным строем, заложив руки за спину. За ним с винтовкой в руках шел красноармеец Крюков. Раненого старшего политрука посадили в кабину грузовика. Белов все время затылком чувствовал его взгляд. Замыкала колонну полуторка со снарядными ящиками.
Колонна двигалась на запад, туда, куда по небосводу перемещалось неспешное сентябрьское солнце. Белову повезло в том, что у него оказалось время на размышление ... .
После авианалета, вместо убитого майора, командование подразделением принял на себя капитан Федоровский. Боевой задачей бойцов Красной Армии было оседлать дорогу на пути наступающих немцев.
Через три четверти часа движения голова колонны вышла на огромную поляну и остановилась. Дорога с легким изгибом разрезала поляну почти пополам и скрывалась среди деревьев.
В лучах еще высоко стоящего в синем небе солнца перед людьми открылась невыносимо красивая картина.
По зеленой высокой траве волнами ходил ветер. Лес на противоположной стороне поляны состоял из высоких берез. Пышные кроны деревьев склонялись на ветру, шелестя мириадами зеленых листьев.
Кроме отдаленного гула работавшей где-то впереди артиллерии, и нескольких широких столбов черного дыма, поднимающихся в синее небо за лесом, ничто не напоминало о войне.
Подчиняясь команде капитана Федоровского, танки съехали в лес слева от дороги. Пехота выставила боевое охранение и начала рыть окопы вдоль опушки леса с обеих сторон дороги.
Расчеты сорокапятимиллиметровых пушек, отступя метров тридцать вдоль опушки, тоже начали закапываться в землю справа от дороги, отрывая орудийные дворики.
Люди работали, сняв гимнастерки и пилотки, подставляя спины еще теплым лучам осеннего солнца.
Белов понимал как это тяжело – прямо с марша, после огня и смерти товарищей во время штурмовки “юнкерсов”, без отдыха на привале, начать рыть траншеи.
Но Белов одновременно понимал, что никто не знает, сколько времени им отпущено до того момента, как война в очередной раз вспомнит о них.
Он встал с травы, где сидел под дулом красноармейца Крюкова, и, несмотря на его угрожающее движение стволом винтовки, обратился к политруку: - Товарищ старший политрук, разрешите мне помочь рыть окоп! Я же советский человек!
Политрука лихорадило, он лежал на носилках, но на звук голоса Белова открыл глаза с покрасневшими белками. Целую минуту он смотрел в лицо Белова, покрытое струйками засохшей крови. Потом приоткрыл пересохшие губы и, прокашлявшись, кивнул головой красноармейцу: - Идите оба! Лопат на всех не хватит – значит, смените уставших.
… Белов не знал, сколько времени прошло с момента, когда они с Крюковым, сменив двух запарившихся красноармейцев, стали на отрывку окопа. Спина противно болела от работы короткой саперной лопаткой. Ладони рук были стерты и зудели.
Белов разогнулся в окопе, доходящем ему уже до груди, и из-под руки посмотрел в поле перед собой. Солнце, слепя Белову глаза, опускалось над опушкой леса. Все так же под ветром колыхалась густая трава.
Слева и справа от него мелькали струйки земли, выбрасываемых на бруствер, сверкало отполированное железо лопат – батальон заканчивал отрывку окопа.
Артиллерийских ровиков Белов вообще не увидел – настолько хорошо расчеты замаскировали орудия.
Танкисты за его спиной тоже не теряли времени даром. Нарубив тонких молодых берез, они обложили ими бронированные машины со всех сторон и превратили танки в густые кусты. Только тонкие дула орудий высовывались из этих кустов.
… капитан Федоровский устало шел вдоль бруствера окопа. Он знал настоящую цену времени. То, что немцы еще не вышли на позиции заслона, он считал подарком судьбы. После задержки на лесной дороге, вызванной налетом “штук”, он вообще не надеялся успеть подготовиться к атаке противника.
То, что его подразделению удалось окопаться и перекрыть лесную дорогу давало хоть какой-то шанс, если не остановить, то хотя бы задержать немецкое наступление на этом участке фронта. И за это он должен быть благодарен тем частям Красной Армии, которые гибли впереди, тормозя раскатившиеся на восток дивизии Вермахта.
… восемь часов назад командира батальона майора Жерздева вызвал к себе начштаба дивизии, подполковник Мисин.
Подполковник с красными от недосыпа глазами - он не спал с начала немецкого прорыва уже третьи сутки, вручая Жерздеву боевой приказ, сказал на прощание: - Посылаем тебя, Федор Пантелеевич, не на прогулку! Даем тебе все, что можем сейчас дать – батарею сорокапяток и два взвода из 108-й танковой бригады. Учти, на Востоке для тебя земли нет! Стоять как …! Удержишь дорогу сутки – низкий тебе поклон! Не удержишь – сам знаешь, что положено за невыполнение боевого приказа по законам военного времени?!
Начштаба, заканчивая разговор, встал из-за стола. Жерздев тоже вскочил с табуретки.
-Выполняйте, майор! – уже по-уставному сказал начштаба и крепко пожал Жерздеву руку.
Обо всем этом Федоровскому рассказал сам майор, пока они тряслись на потертой коже сидений “эмки”, следуя за головным в колонне броневиком.
За полчаса до налета “штук” майор выбросил в открытое окно автомобиля очередную докуренную до мундштука папиросу и, обернувшись назад к Федоровскому, сказал: - Вот так, Александр Павлович! Назад нам путь заказан!
И замолчал надолго, глядя сквозь грязное лобовое стекло на прыгающую по рытвинам дороги корму броневика.
А через тридцать минут майор Жерздев был убит в голову пулей, выпущенной из пулемета с немецкого пикирующего бомбардировщика. Майор выполнил боевой приказ только наполовину – назад он больше не вернется.
Но на то она и армейская дисциплина – теперь капитан Федоровский выполнял отданный начштабом приказ. Великолепно понимая мизерность переданных в его подчинение сил перед величиной поставленной задачи, он, тем не менее, был уверен в себе и своих подчиненных.
С командиром танкистов, старшим лейтенантом Безменовым, он познакомился непосредственно перед маршем.
Как и Федоровский Безменов повоевал в финских лесах в Зимней войне 1939 года. Только были они на разных участках фронта.
Безменов, будучи командиром тяжелого танка Т-35 штурмовал финские окопы у дота №5 на линии Маннергейма, а Федоровский командовал пехотной ротой на севере, в Лапландии.
Оба они вынесли с той тяжелой и кровавой войны ощущение неизбежности новой, большой войны. Но они были профессиональными военными.
И они были готовы оправдать свое предназначение - выполнить присягу и вернуть свой долг всем, кто был за их спинами, на пока еще не знающей огня и крови земле Родины.
Батальон к встрече с противником был готов.
Федоровский обошел позиции артиллеристов, танкистов и пехоты, и с чувством того, что сделал все на данный момент, возвращался на свой командный пункт, он же наблюдательный пункт, так как у батальона тылов не было.
Командный пункт представлял собой только что отрытое прямоугольное углубление в земле с высоким бруствером и натянутой над ним маскировочной сетью.
Внутри КП из пустых снарядных ящиков были сложены подобия двух столов. Несколько ящиков исполняли роль стульев. Возле одной из стенок на охапке свежей, сорванной в поле, травы лежал раненый старший политрук Кулиев.
У противоположной стенки на земле, под присмотром красноармейца с винтовкой в мокрой от пота гимнастерке, сидел незнакомый гражданский. Впрочем, винтовка была прислонена к земляной стенке укрытия, а красноармеец и гражданский курили странные тонкие папиросы с короткими коричневыми мундштуками.
При появлении капитана красноармеец вскочил на ноги, затушил папиросу о каблук ботинка, и, взяв в правую руку винтовку, вытянулся по стойке смирно.
Неизвестный тоже поднялся с земли и ожидающе посмотрел в глаза Федоровскому.
Федоровский затруднился в определении возраста гражданского, так как лицо человека было не бритым, очень грязным, в потеках засохшей крови и пота.
Незнакомец был высокого роста, среднего сложения, с едва тронутыми сединой коротко стрижеными волосами.
Одет он был тоже странно – узкие черные брюки с накладными задними карманами и простроченными черной же ниткой швами.
Поверх чудной рубахи без ворота и пуговиц, более похожей на нижнее белье, на нем была одета белая короткая куртка без пуговиц. По бортам куртки от горла до пояса проходили две металлические зубчатые полоски с маленьким замочком на одной из змеек.
На ногах человек носил что-то типа парусиновых туфель непривычной формы и вида. Все это было основательно вымазано в грязи и пыли.
Распорядившись через вестового о раздаче личному составу сухих пайков, Федоровский устало присел на снарядный ящик.
Стащив с головы фуражку с матерчатым козырьком, он вытер потный лоб носовым платком, и достав из нагрудного кармана измятую пачку “Казбека”. Выбрав из пачки самую целую папиросу, он осторожно продул бумажный мундштук, смял его с двух сторон, и похлопал себя по карманам галифе в поисках спичек.
-Не ищи спички, Александр Палыч! Тут тебе найдется огонек! – Политрук Кулиев приподнялся на локте и протянул капитану сверток. Внутри носового платка лежали какие-то вещи.
-Это вот его, товарищ капитан! – старший политрук коротко кивнул в сторону неизвестного.
-Красноармеец Крюков! Выведи с командного пункта задержанного! Далеко не отходить, скоро вызову! – скомандовал Кулиев.
Между тем Федоровский, перебросив в угол рта папиросу, развернул носовой платок и, придвинув к себе еще один ящик из-под снарядов, разложил на его боку содержимое свертка.
Он быстро осмотрел все: пачку сигарет, зажигалку, нож, часы. Развернул прозрачный пакет с бутербродами.
За это время Кулиев успел доложить об обстоятельствах задержания красноармейцами Белова.
Федоровский щелкнул желтой зажигалкой и прикурил папиросу. Вытянув ее за три глубоких затяжки, он достал из картонной коробочки сигарету. Понюхав табак, он закурил ее, сделал две затяжки и, с удивлением глядя на тлеющий кончик сигареты, сказал – Совсем крепости не чувствую! Как будто воздух тяну…
Попыхивая сигаретой, капитан Федоровский опустил глаза на лежащего старшего политрука.
-Ты говорил с ним Ашот? Твое мнение? – Федоровский поднес к уху часы задержанного, послушал, и, не услышав тиканья механизма, стал следить за движущейся по циферблату секундной стрелкой.
-Слушай, тут даже месяц и сегодняшнее число в окошке показаны,- удивленно приподнял брови капитан, - четвертое сентября ... .
-Да это ладно, Александр Палыч! Я тут с ним поговорил и такое услышал! В общем, поверил я ему! Он из будущего времени к нам попал. Подробности не сообщает, говорит нельзя этого делать. Континуум, мол, может исказиться. Причинно - следственные связи, якобы, нельзя нарушать. Уже одно то, что мы его увидели, может повлиять на ход развития истории – Кулиев оперся руками о землю и, поерзав, привалился спиной к стенке.
-Ашот! Мы с тобой люди военные! Нас нельзя на такие сказки купить! – Федоровский бросил окурок сигареты на пол и придавил его каблуком грязного и вытертого в некоторых местах до белизны хромового сапога. Он яростно горящими глазами смотрел на старшего политрука, - Ты можешь гарантировать, что он не фашистский выродок, не шпион?
-Товарищ капитан! Я ведь коммунист, да и ты Александр Палыч не первый год в партии! Поверь, говорил я с ним жестко! И он понимает, что нет у нас возможности проводить расследование на передовой! И он понимает, что нам проще простого приказать отвести его на опушку леса и расстрелять без суда и следствия! А поверил я ему, потому, что он не о жизни своей просил, и не о смерти легкой. А только одно он мне сказал: “Помните, что двадцать второго июня Молотов по радио народу говорил? Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами. Так вот, так и будет, даже если вы мне сейчас не поверите.”
-Слушай, Ашот! В это мы с тобой и сами верим, потому, как по-другому жить нам нельзя! А вот чем он объясняет эти вражеские надписи на вещах, которые советский человек в карманах носит? Или он не советский человек?! – Федоровский бросил разглядывать надпись на лезвии ножа и посмотрел на старшего политрука.
-Нет, он советский человек. Я видел, как он себя ведет. Видел как он рыл окоп с бойцами. Но молчит он по этому поводу. И, знаешь, не хочу я на самом деле знать, почему это все так! – Кулиев долго угрюмо смотрел в темные колодцы зрачков капитана Федоровского.
Федоровский отвел взгляд и уже более спокойно спросил – Ты сам как? В строю будешь?
Кулиев критически посмотрел на свою забинтованную ногу - Ходить без помощи не смогу – боль сильная, на ногу не наступишь. А вот ползать, стрелять – это, пожалуйста!
-Ты мне на правом фланге нужен. В строю осталось только два командира кроме нас с тобой - у танкистов Безменов и лейтенант Ганзин у артиллеристов. Присмотришь за Ганзиным. Парень не обстрелянный, только из училища. Самое главное, чтобы раньше времени не начал стрелять. По танкам разрешаю открывать огонь только с трех сотен метров. А еще лучше, с полутора сотен.... Но — это навряд ли получится. Сам знаешь, почему... И пусть постараются после первого огневого контакта сменить позицию. Если обстановка позволит и живыми останутся..., – добавил капитан опустив руку на правое плечо политрука.
Кулиев молчал, глядя в пол, о чем-то напряженно размышляя. Потом, видимо решившись, тряхнул головой и посмотрел снизу вверх на Федоровского.
-Ты извини, сразу тебе не сказал. Да и сейчас не знаю, стоит ли … . Понимаешь, Белов… Его зовут – Белов Владимир Владимирович … Так вот, он в самом конце нашего с ним разговора сказал еще кое-что… - Кулиев опять задумался – В общем он сказал, что война закончится в мае 1945 года… В Берлине… И что после войны девятого мая будет самым большим праздником в СССР… Праздником Победы… Все с большой буквы… И еще я понял, нет, не со слов, а так… по эмоциям его, что наши потери будут большие… . Да нет, вспомнил! Белов даже слова из песни, что у них сочинили, напел: “… Это праздник со слезами на глазах…” Федоровский машинально поправил на ремне кобуру с наганом, и, повернувшись лицом к земляной стенке КП, произнес, глядя в одну точку, - Сорок четыре месяца еще воевать, Ашот… Трудно поверить…
-Я прикажу, чтобы старшина Титаренко выдал Белову гимнастерку из своих запасов. Нечего ему в белой куртке маячить… – капитан Федоровский опять смотрел в глаза старшему политруку, - И еще он получит винтовку. Знаешь, сколько у нас штыков осталось в ротах? Всего восемьдесят семь! И вот что еще. Ты с Беловым без свидетелей говорил?
-Без, - коротко ответил политрук.
-Это хорошо! Для бойцов – мы с ним разобрались, все нормально... Кем он по началу назвался – учителем из Вязьмы? Вот пусть им и остается для остальных. А Белова определю в отделение младшего сержанта Голубева. А к тебе сейчас пришлю вестовых. Боюсь, что немцы смяли 124 стрелковую дивизию. Уже полчаса как за лесом звуков боя не слышно. Так что жди гостей - до ночи еще далеко! – и Федоровский, откинув полог маскировочной сети, вышел из пятнистой тени командного пункта в свет осеннего дня.
На траве под березами он увидел сидящего Белова. Белов смотрел в небо, на далекие столбы дыма за лесом. Рядом с ним дремал красноармеец Крюков. Спиной он прислонился к белому стволу березы, основательно засаленная грязная пилотка была надвинута на глаза. Свою трехлинейку Крюков на всякий случай засунул под зад. Наверное, сидеть на винтовке было неудобно, потому что красноармеец иногда ерзал туловищем, смешно оттопыривая во сне губы. Уловив краем глаза движение полога Белов повернул голову и, увидев Федоровского, поспешно встал с травы и сделал шаг по направлению к капитану.
Федоровский внимательно вгляделся в его лицо. Пожалуй, все рассказанное неожиданным пришельцем можно было принять на веру. За несколько месяцев войны Федоровский успел выслушать не одну историю, рассказанную в схожих обстоятельствах, красноармейцами, выходящими из окружения или уходящими в тыл в результате потери управления войсками, или по трусости. Сталкивался он и с беженцами, и с явными изменниками Родины. Но то, что он услышал от своего политрука, не мог даже предположить.
Сейчас, вглядываясь в лицо человека стоящего напротив, он замечал непохожесть этого лица, да и всего телосложения на лица и тела людей, выросших в полуголодные двадцатые и тридцатые годы. Белов явно прибыл из более сытого и благополучного мира. Несмотря на грязь, щетину на щеках, осунувшееся лицо его было неуловимо отличным от лиц красноармейцев, командиров и гражданских, виденных капитаном Федоровским за его не очень длинную жизнь. Может в выражении глаз у Белова что-то было отличное от остальных?
Федоровский родился в конце декабря 1915 года в семье рабочего Путиловского завода. В 1933 году он поступил в саратовское пехотное училище, которое и закончил 1937 году, получив по два лейтенантских кубика в петлицы.
За Зимнюю войну он получил орден Красного Знамени, и досрочно ему было присвоено воинское звание старший лейтенант. Капитаном он стал в начале 1940 года, после переподготовки на командирских курсах “Выстрел”.
Приняв решение относительно судьбы Белова, он не испытывал сомнений в своей правоте. Белов, получив винтовку, будет в предстоящем бою среди красноармейцев. А бой решит все. Бой разделит на своих и на чужих, из какого бы времени ты не прибыл, и что бы ты о нем не рассказывал.
Но сейчас он сам хотел поговорить с Беловым.
И он сказал Белову, что тот получит обмундирование бойца РККА и винтовку. Он сказал ему, что тот будет направлен в отделение младшего сержанта Голубева. Он сказал ему, что теперь бой может начаться в любую минуту. Все это время он следил за выражением лица Белова.
Белов внимательно не перебивая слушал Федоровского. Поняв, что капитан закончил разговор, Белов попросил только об одном – чтобы ему выдали карабин вместо винтовки.
Несколько неповрежденных после налета “штук” карабинов осталось у артиллеристов.
Капитан был не против этого.
Он только спросил Белова, - Почему именно карабин?
Белов ответил, что знаком только с самозарядным карабином Симонова.
Федоровский на курсах слышал об этой новой разработке оружейников, но о поставке СКС на вооружение речи не было.
Увидев в глазах капитана легкое изумление, Белов добавил еще непонятнее, что в войсковых частях, где он служил, были только СКС, а не автоматы Калашникова – АК и АКМ.
Федоровский понял, что лучше не уточнять у Белова, что это за автоматы. О Калашникове же Федоровский и вовсе не слышал.
В РККА уже несколько лет в небольших количествах поступали на вооружение ППШ и ППД - пистолеты - пулеметы систем Шпагина и Дегтярева. До войны на командирских курсах им объясняли, что пистолеты – пулеметы это полицейское оружие ближнего боя, и в современной войне малопригодно.
Однако, столкнувшись с эффективным применением наступающими немецкими пехотинцами МР-38, легкого и удобного в бою пистолета – пулемета, стреляющего 9 мм пистолетными пулями, бойцы РККА мечтали получить в руки автоматическое оружие. И не только бойцы, но и их командиры.
У капитана Федоровского в ротах было пять трофейных МР-38, и ценились они очень высоко по понятным любому бойцу причинам.

 Отправлено: 18.06.11 08:42. Заголовок: Продолжение части 3...

Продолжение части 3.

Единственную проблему с боеприпасами для МР приходилось решать за счет убитых немецких автоматчиков. Вот только цена за подсумок со снаряженными автоматными кассетами, как правило, была высока – по несколько убитых красноармейцев за подсумок.
Внезапно со стороны поляны раздались хлопки винтовочных выстрелов и сразу же Федоровский и Белов услышали стрекот мотоциклетных моторов, перекрываемых хлесткими очередями немецких автоматов.
Капитан в несколько прыжков достиг опушки леса и спрыгнул в траншею. Белов замешкался, дернулся в ту же сторону, столкнулся с проснувшимся и вскочившим на ноги красноармейцем Крюковым, и, в конце концов, они вдвоем просто свалились в окоп.
Высунув голову над бруствером, Белов посмотрел на поляну и понял причину выстрелов.
На поляну, по дороге уходящей в лес напротив, выскочило пять немецких мотоциклов с колясками.
Сейчас два из них стояли, перегородив дорогу и накренившись. Переднее колесо одного из них еще круилось, посверкивая спицами. Возле них лежали тела немецких солдат, убитых выстрелами бойцов из боевого охранения. Еще три мотоцикла поспешно разворачивались, подминая высокую траву по краям дороги.
Белов еще долго бы смотрел на это действие, которое он по собственным ощущениям, к сожалению, воспринимал как телевизионное зрелище, не имеющее к нему никакого отношения, если бы не толчок в плечо.
Белов обернулся и увидел стоящего рядом с ним в окопе невысокого, но широкоплечего младшего сержанта.
-Что, земляк? В первый раз, что ли? – ухмыльнувшись, спросил сержант. В руках он держал гимнастерку, ремень с подсумком и короткий кавалерийский карабин.
-Держи крепче, - он протянул Белову одежду и карабин, - Звиняй, что галифе у старшины нет в наличии и ботинок! Зато карабин тебе достался прямо от ездового второго орудия. Давеча на дороге, его сердешного осколком бомбы в бок ударило. Так что теперь, коли доехали они нормально и под штурмовик не попали, он в медсанбате сестричкам амуры строит. Теперь так, поступаешь в мое распоряжение! Зови меня - товарищ сержант! А фамилия моя - Голубев. Будешь в моем отделении седьмым. Вот смотри - мои орлы сидят!
Ткнул рукой вдоль траншеи Голубев, - Зимина и Крюкова ты уже знаешь. А это Блинов, Валитов, Неумывайченко и Нужнов. Староват ты конечно для красноармейца. Зимин сказывал, что ты учителем был. Может оно и так, да только теперь ты боец Рабоче – Крестьянской Красной Армии и будешь выполнять команды своего командира, то есть — мои команды. Если хочешь потом еще учить кого-нибудь, то ты сначала доживи до этого, батя!
Белов опять осознал, что он раза в полтора старше любого из красноармейцев, поэтому решил не обижаться - батя, так батя!
Белов пожал протянутые ему руки красноармейцев и, скинув с плеч на дно окопа ветровку, через голову натянул на футболку гимнастерку. Застегнул пуговицы на груди и у ворота, затем подпоясался брезентовым ремнем.
Потом он осмотрел карабин, разрядил его, пощелкал затвором, вновь зарядил, не досылая патрон в ствол. Карабин был короче и легче трехлинейки. Это, конечно, не был знакомый со времен службы в Советской Армии надежный СКС с большой убойной дальностью, но все равно – это было настоящее оружие.
Протерев ствол и приклад карабина подкладкой ветровки, Белов несколько раз прицелился в подбитые немецкие мотоциклы на дороге.
И в этот момент их накрыло. Взрывной волной Белова бросило на дно окопа. Вокруг все взрывалось и со свистом летело в воздух. Земля под Беловым ходила ходуном. Острый чесночный запах взрывчатки лез в ноздри. Перемогая приступы рвоты от сильного запаха, Белов вжимался в спасительную землю лицом, руками, ногами, всем телом. Ему хотелось закопаться в землю с головой, но земля каждый раз выталкивала его наверх. В потяжелевшей вмиг голове промелькнула мысль, - Не менее 210 мм артиллерия работает по нам… .
Мысль пропала, задавленная страшным толчком и потоками земли, плеснувшими на спину лежащего Белова. Стало невозможно дышать. От ощущения, что его погребло под землей, Белов резким движением встал на четвереньки, стряхивая с головы землю.
Артналет закончился внезапно. Белов огляделся. Стенки окопа во многих местах были разворочены взрывными волнами. Из груд земли на дне окопа высовывались ноги в обмотках и руки, сжимающие винтовки. На миг Белову показалось, что кроме него убило всех красноармейцев, с которыми он две минуты обменялся рукопожатиями. Но это было не так. Соседняя куча земли зашевелилась, и из-под земли показалось красное, исцарапанное лицо Крюкова. В окопе началось шевеление. Бойцы стряхивали землю, крутили оглушенными головами, брали в руки оружие.
Белов бросился к большой груде земли, из которой с одной стороны, рядом с размотавшейся обмоткой, торчала чья-то рука. Подхватив на бегу чью-то пробитую, наполовину засыпанную землей каску, Белов рухнул на колени и стал каской разгребать землю. Через несколько секунд он очистил спину лежащего красноармейца. Схватив его за плечи, Белов осторожно перевернул тело. Прямо ему в лицо, глазами засыпанными мелкими частичками земли, смотрел младший сержант Голубев. Между бровей ему глубоко в череп вонзился острый осколок черного металла. Крови было на удивление мало. Но мертвый взгляд светлых голубых глаз сказал обо всем. Белов пошарил рукой по земле и, нащупав конец обмотки, потянул его на себя. Он почувствовал сопротивление, и на поверхности появилась человеческая нога, оторванная осколком снаряда ниже колена.
Белов видел ровный, ослепительно белый на фоне кровоточащего мяса, срез кости. Он порылся в куче земли, засыпавшей Голубева, и нащупал его ноги. Обе были на месте. Чья это была нога?
Белова почти насухо вырвало желчью. Пронзительная горечь во рту привела его мысли в порядок.
Новый звук привлек его внимание. Он подхватил свой карабин и выглянул из окопа. Из леса напротив по дороге выкатывались немецкие средние танки Pz III, расходясь веером.
Уступами, по четыре машины с каждой стороны дороги, танки резво двигались в сторону наших позиций, подминая густую траву, и стреляя на ходу из 37 мм башенных орудий.
На расстоянии пятидесяти метров за танками по дороге двигались полугусеничные бронированные машины с пехотой. С них на ходу соскакивали немецкие пехотинцы и бежали по поляне, растягиваясь длинной цепью. Бронемашины следовали сразу за атакующей цепью, готовые в любой момент поддержать атаку огнем пулеметов MG-34, если она начнет захлебываться.
Белов посмотрел вбок, туда, где приникли к прикладам винтовок бойцы отделения. Теперь он был уже не седьмым бойцом в отделении, а пятым. После артиллерийского обстрела в живых осталось только четверо из их отделения: Крюков, Нужнов, Валитов и Неумывайченко.
Перед фронтом обороняющихся рот рвались танковые снаряды, заставляя красноармейцев пригибать головы к разметенным остаткам бруствера. Немецкая пехота, не стреляя, продолжала бежать за танками, постепенно отставая от них.
Противотанковые орудия с нашей стороны пока не стреляли, подпуская танки ближе. Огонь велся только бойцами из винтовок и пулеметов. Расчет одного из них расположился в десяти метрах справа от Белова.
Первый номер вел огонь короткими очередями, явно экономя патроны. Когда Белов посмотрел на звук очередей, он с удивлением узнал во втором номере, подающем ленту к станковому “Максиму” старшего политрука Кулиева. Тот полусидел, опираясь на стенку окопа, оттолкнув убитого в глаз пулей красноармейца – пулеметчика на россыпь гильз на дне окопа.
Белов дослал патрон в ствол и прицелился в одну из серых фигурок в глубокой каске, бегущую в пехотной цепи наступающих немцев.
Он постарался задержать дыхание и плавно нажать на спусковую скобу карабина. Отдача больно ткнула приклад ему в плечо. Немец продолжал бежать.
Сплюнув от злости на бруствер, Белов плотнее прижал приклад к плечу и вновь прицелился. Лишь с четвертого выстрела Белов попал в немца. На таком расстоянии он не мог оценить, сколь серьезно он поразил противника, но на одну фигурку стало меньше в набегающей на них цепи, и Белов был этому несказанно рад.
Белов стрелял еще и еще, меняя периодически обоймы. Иногда он попадал, и немец падал в траву, пробежав по инерции несколько шагов. Белов переносил прицел на следующего пехотинца.
Время спрессовалось азартом огневого боя. Белов стрелял по пехоте. Стреляли две сорокапятки по танкам. Стреляли орудия двух БТ-5. С немецкой стороны уже стреляло все что возможно. Пули так и свистели вокруг. Свист перемежался глухими ударами. Это когда пули попадали в землю рядом с Беловым.
На поляне уже горело три танка и два бронетранспортера. Остальные Pz III, включив заднюю передачу, отползали к лесу. Немецкая пехота сначала залегла, а потом под прикрытием огня пулеметов начала отходить.
Пригибаясь, Федоровский шел по траншее. Несмотря на то, что немцам сходу не удалось огнем орудий нащупать сорокапятки и БТ, потери после артобстрела и атаки танков были очень большими.
По докладам командиров отделений, или бойцов заменивших убитых сержантов, в строю осталось только сорок два человека. Из них двадцать бойцов имели ранения разной степени тяжести, но все оставались в окопах и в стрелковых ячейках.
У Федоровского не было средств для эвакуации в тыл тяжело раненных. Да и какой тыл? У армейского заслона не было ни соседей на флангах, ни связи со штабами.
У Федоровского был только приказ задержать продвижение немцев на восток хотя бы на сутки.
Весь бой капитан провел на левом фланге позиций батальона. Он сам стрелял по немцам из ручного пулемета, заменив пулеметчика, тяжело раненного осколком снаряда. Во время боя он слышал, как за его спиной с опушки били пушки БТ.
На счету танкистов старшего лейтенанта Безменова был один танк из трех подбитых в бою, и оба бронетранспортера немцев.
У танкистов тоже не обошлось без потерь. Осколок 210-мм снаряда тяжелой немецкой гаубицы пробил броню и разворотил трансмиссию одного из БТ. Так что на ходу оставался только один танк.
Федоровский успел пройти только полпути до правого фланга, когда громкий многоголосый крик “Воздух!!!” заставил его поднять лицо к небу.
От резкого движения фуражка слетела с головы и упала на дно траншеи.
Федоровский успел увидеть только черную крестообразную тень на фоне ослепительного диска солнца.
В следующий момент огненная струя, вылетевшая из дула авиационного пулемета, пробила ткань нагрудного кармана, разорвала сначала партбилет, потом черно-белую фотографию молодой женщины на фоне нарисованных моря и пальм, с белой надписью «Сочи», 1940 г., а потом пули разорвали в клочья сердечную мышцу капитана.
Черная тень стремительно выросла в размерах, закрыла собой солнце.
Наступившая тьма поглотила море, пальмы и смеющуюся молодую женщину.

Часть четвертая.

Белов ничком упал на дно траншеи, прижав ладони к голове. Спина была такой же огромной как поле, которое он видел не так давно - поле в зеленых волнах высокой травы. Дождь расплавленного свинца падал с воющих небес на это поле.
Последнее что видел Белов на яву - это была пулеметная очередь, под острым углом сверху входящая в разорванную грудь капитана Федоровского.
Потом Белов шел в сумеречном лесу по узкой тропе. Он понимал, что возвращается к пансионату. Вот мимо проплыло белое пятно в густой траве.
Белов знал, что это пакет со срезанными им свинушками. Ноги скользили по мокрой траве. Вот впереди за поворотом показалась лежащая на земле человеческая фигура.
Белов подошел ближе и склонился над ней.
Перед ним, уткнувшись в землю испачканным грязью лицом, лежал человек.
Белов смотрел на его коротко остриженный седоватый затылок, измазанную гимнастерку без подворотничка с пехотными петлицами. Ноги казались сделанными из мокрой глины, настолько они были перемазаны.
Белов протянул руку и, ухватившись за гимнастерку, перевернул человека лицом вверх.
Это лицо Белов уже видел раньше. Он видел его по утрам, когда брился. Он видел его вечерами, когда чистил зубы перед сном. Он видел это лицо в мире, существующем за плоскостью зеркал.
Только тогда его лицо было живым. Теперь же остановившийся пустой взгляд темных карих глаз ничего не выражал.
В щемящей душевной тоске живой Белов смотрел в свое мертвое лицо, смутным пятном белеющее на дне колодца из сосновых стволов, уходящих в серое небо.
Еще много раз Белов брел по лесной тропе. Еще много раз Белов переворачивал мертвого красноармейца и узнавал себя.
А еще позже Белов очнулся и сквозь звон в ушах услышал звук очередей немецких автоматов. Он открыл глаза и кроме клубов дыма не увидел ничего.
За то время, пока контуженный взрывной волной Белов пролежал на дне окопа, вокруг все изменилось.
Причиной изменения был продолжительный налет штурмовиков на позиции остатков батальона капитана Федоровского. Выстроившись над полем и лесом в круг, девять “штук” по очереди пикировали на опушку леса. Часть бомбовой загрузки составляли зажигательные бомбы. Отбомбившись “штуки” проходили над окопами, прошивая объятый огнем и дымом передний край обороны очередями пулеметов.
В первые секунды налета был убит капитан Федоровский.
В течение последующих десяти минут бомбами накрыло позицию танков. Неподвижный БТ с разрушенной трансмиссией взорвался от прямого попадания 50-ти килограммовой бомбы вместе с экипажем. Вторая машина ушла из-под удара только потому, что механик-водитель успел завести двигатель, а старший лейтенант Безменов успел отдать команду “Вперед”. Танк с места прыгнул вперед и выкатился на поляну. Через несколько секунд на месте где он стоял, разорвалась бомба.
В это же время под бомбы попали расчеты сорокапяток. Обломки одного из орудий разбросало на несколько метров по кустам вперемежку с частями человеческих тел и обрывками одежды. Из расчета второго орудия в живых остался только заряжающий. По прихоти взрывной волны с этого орудия сорвало только защитный щиток. Лейтенанту Ганзину крупнокалиберной пулей перебило кисть правой руки.
В окопах погибло еще пятнадцать красноармейцев.
На том месте, где у пулемета находился старший политрук Кулиев, появилась большая воронка.
Никаких остатков пулемета или фрагментов тел сержанта – пулеметчика и политрука не осталось. Это было физически невозможно, но на войне и не такое бывает.
Еще четверть часа немцы забрасывали передовую минами. За это время от осколков погибло еще десять человек… .
… Садившееся на западе за лес солнце ярко освещало клубы дыма над уничтоженной позицией.
Немецкие танки медленно приближались к этой дымной полосе. Вражеская пехота, не пригибаясь, двигалась вплотную за бронированными угловатыми коробками.
Немцы были в хорошем настроении. Они были уверены, что сопротивление противника полностью подавлено. Они шли не спеша, закатав рукава кителей, засунув пилотки под ремни или погоны, громко и весело перекликаясь друг с другом. Некоторые даже перебросили винтовки и автоматы через плечо.
Два танка с черно-белыми крестами на башнях были расстреляны в течение одной минуты. Потом из дыма на полной скорости вылетел БТ-5. Он успел сделать в упор только один выстрел по немецкому Pz III, уже наведшему на него свою пушку. Оба танка получили пробоины. Советский снаряд попал в двигательный отсек немца, и он задымил. Немецкий снаряд пробил броню и угодил в боевую укладку внутри БТ.
Снаряды детонировали, и танк взорвался. Остаточная скорость машины бросила ее на немецкий танк, и обе машины застыли объятые бензиновым жарким пламенем.
Немцы были застигнуты врасплох, но среагировали очень быстро. Винтовочным огнем красноармейцев было убито семь фашистов. Остальные немцы залегли и открыли плотный ответный огонь.
Три немецких танка рывком увеличили скорость и ворвались на позицию, где в живых осталось не более двадцати человек. Перед тем как подмять под себя сорокапятку вместе с заряжающим и лейтенантом Ганзиным один из танков получил снаряд в гусеницу. Его развернуло, и он замер на братской могиле артиллеристов.
Два других танка прошли вдоль окопов, расстреливая все живое и неживое. Раненых и контуженых добивали немецкие пехотинцы, методично зачищавшие траншеи гранатами и автоматным огнем.
… Красноармеец Крюков, которому осколком танкового снаряда оторвало ступню левой ноги, лежал, скорчившись на дне полузасыпанного окопа. Ему было так больно, что хотелось выть и грызть землю. Но он лежал неподвижно, впившись зубами в ворот гимнастерки. Его руки были засунуты под живот. В одном кулаке он держал противотанковую гранату с выдернутой чекой. Он боялся одного – потерять сознание до того, как кто-нибудь из немцев подойдет к нему поближе.
Унтер-фельдфебель 283 пехотной дивизии Курт Мейер был очень зол. В этот день три солдата его отделения были убиты на этой поляне. Русские по-собачьи вцепились в эту несусветную лесную дорогу и почти половину дня огрызались огнем на непобедимых солдат Вермахта.
Мейер беспощадно расстреливал фигуры в красноармейской форме лежащие в окопе. Курт испытывал злобное удовлетворение, когда тела русских вздрагивали, дергаясь в конвульсиях. Вот и сейчас он предвкушал, как автоматная очередь в клочья разорвет гимнастерку “ивана” на дне окопа. Он остановился над одним из них.
Комок земли сорвался из-под подошвы сапога немца и упал на спину красноармейца. Крюков разжал пальцы, застывшие на рукояти гранаты. Сейчас боль навсегда уйдет вместе с немцем. Вот сейчас … .
… Белов ломился через подлесок, не слыша хруста сухих веток под ногами, не ощущая ударов живых веток по лицу. Рядом с ним, сбоку и спереди он слышал запаленное дыхание и треск сучьев еще троих человек.
Далеко за спиной, там, откуда они бежали, хлопали отдельные редкие выстрелы немецких винтовок. Иногда раздавалась злая короткая автоматная очередь. Потом прозвучал гулкий взрыв, и все стихло.
Белов добрел до ближайшей березы и, прислонившись спиной к стволу дерева, сполз на мох у корней. В глазах плавали красные пятна.
Отдышавшись, он увидел сидящих на траве у деревьев остальных красноармейцев. Никого из них по имени он не знал.
Через несколько минут в лесу начали похрустывать ветки. Белов подтянул к себе за ремень карабин и осторожно передернул затвор. Остальные тоже приподняли головы, всматриваясь в ранние лесные сумерки.
Из-за белых стволов берез показались две фигуры. Неизвестные Белову красноармеец и лейтенант с забинтованной рукой, засунутой за грязный бинт, косо переброшенный через шею на грудь, опустились на землю рядом с ним.
Никто не произнес ни слова, но когда через пять минут лейтенант, неловко опираясь на березу здоровой рукой, встал и двинулся в глубь леса, все тоже поспешно встали и пошли вслед за ним.
Еще через час вся группа вышла из леса на обочину дороги.
Белов с удивлением узнал место. Вот чернеют обгорелые корпуса танков и бронетранспортера. Вот “эмка” с распахнутыми дверями. Вот трупы лошадей уже успевшие раздуться. А вот и осыпь земли с торчащими из нее ветками куста, вместе с которым скатился на дорогу совсем недавно Белов.
Так недавно по местному времени и так давно по внутреннему времени Белова. Как ему казалось, за эти часы он успел прожить еще одну жизнь.
Лейтенант замер, прислушиваясь к лесной тишине. Вместе с ним слушали лес красноармейцы и Белов.
И они услышали звук работающих двигателей. Нет еще не рядом, пока еще далеко, но это был шум двигателей немецких мотоциклов и грузовиков.
Очевидно, сбив заслон русских, немцы решили воспользоваться остатками дневного света и до полной темноты продвинуться на восток, нащупывая линию обороны противника.
Лейтенант молча махнул левой рукой, группа торопливо пересекла дорогу и поднялась по откосу к опушке леса.
Сделав несколько шагов вглубь нового лесного массива, шедший последним, Белов внезапно остановился. Остальные не заметили его замешательства и продолжали уходить в лесной сумрак.
В густой траве под кустом Белов заметил белый пластиковый пакет. А чуть правее он различил узкую тропинку, исчезающую во мгле леса.
Белов даже задохнулся от волнения. Ведь можно свернуть по тропинке, пройти мимо пакета, через лес, мимо трансформаторной будки и увидеть огни пансионата!
Он представил, вздрогнув от желания, какое окажется у его жены под легким платьем теплое и упругое тело, когда он обнимет ее при встрече!
Он представил, как радостно бросится к нему на руки маленький сын.
Он подумал, что если поспешит, то вполне успеет на ужин. Внезапно он ощутил, как сильно проголодался.
Он вспомнил, что вечером можно пойти посмотреть кино или поиграть в настольный теннис.
Он слышал стук теннисного мячика о стол и далекие радостные голоса отдыхающих.
Но он также слышал стук моторов немецких мотоциклов на лесной дороге за своей спиной.
Белов вдруг вспомнил раненого красноармейца, которого в вечерних сумерках в начале сентября каждый год видят местные жители.
Не поднимая головы, он полз между деревьями. Белов слышал его глухой стон.
Лежащее ничком тело в длинной красноармейской гимнастерке было подпоясано брезентовым ремнем, одежда густо измазана подсыхающей грязью, а гимнастерка на спине разорвана в клочья и залита темной густой свернувшейся кровью.
Белов протянул руку, ухватил человека за гимнастерку и перевернул его вверх лицом.
В щемящей душевной тоске он смотрел в свое мертвое лицо, смутным пятном белеющее на дне колодца из уходящих в серое небо стволов сосен.
Он видел над лесом свет веселых огней пансионата.
Он видел на стволах и листве деревьев скачущие отблески мотоциклетных фар.
До Белова донеслись звуки музыки с танцевальной веранды пансионата.
Иногда эти звуки перекрывали слова солдатской песни “Лили Марлен”, которую на лесной дороге горланили перепившие шнапса мотоциклисты немецкого разведвзвода.
А в лесу затихали шаги его боевых товарищей, которые уходили в тревожные сумерки сентября 1941 года.
Куда ему теперь идти? Туда? Оттуда?
Я все решил для себя, и сделал первый шаг … .

Вот так. Я зачем-то проверил то, что смог проверить из содержимого рукописи.
Цитаты из речей товарищей Сталина и Молотова приведены в соответствии с официальными публикациями.Совпадают названия населенных пунктов и номера наших и германских воинских частей.
Накануне описываемых событий, вечером третьего сентября 1941 года, в районе Смоленска и Ельни действительно шел сильный дождь.
Про это я вычитал в книге Г. Гудериана, “Воспоминания солдата”, в главе VI.
Книгу издали в наше время.

С уважением, Кравцов Ф.Т.

 Отправлено: 26.06.11 15:25. Заголовок: Отрывки из книги К.Ф..

К.Ф. Токарев

“Крылья в небе. 1914-1918.”

Издательство “Изографус”,
Китежградское Книжное Издательство,
Китеж 2002

Отдельные главы.

Глава II. Через Северный морской путь. – Состояние военных флотов в Тихом океане. – Рейд вокруг Японских островов. – Через Тихий океан к островам Самоа. – Бой с английской эскадрой у острова Апия. – Сражение у Фолклендских островов. – Остров Пасхи. – Бомбардировка Токио. – Прибытие во Владивосток.




… эскадра двигалась по Северному Морскому Пути имея справа по борту негостеприимные то скалистые, то плоские берега, а слева по борту - то ледяную шугу, мерно качающуюся до самого горизонта в такт широкому размаху океанских волн, то свинцовую гладь студеной воды с белоснежными ледовыми полями и отдельными айсбергами.
В море Лаптевых на эскадру навалился мощный циклон, принесший ураганный ветер с огромными массами снега. Эскадра оказалась в бедственном положении, и если бы не своевременная помощь специальной эскадры аэропланов “Илья Муромец”, то вряд ли бы можно было гарантировать успех нашего беспримерного рейда.
Тем не менее, уже после суточной стоянки на рейде нашей временной базы напротив Новосибирских островов, эскадра двинулась дальше на восток.
С этого момента погода благоприятствовала нашему плаванию, так как море практически очистилось от ледовых полей и айсбергов. Через семь дней плавания двенадцати - пятнадцати узловым ходом эскадра вошла в Берингов пролив и взяла курс на юг.
На заранее устроенной станции в районе Анадыря эскадра остановилась на двое суток для бункеровки углем. На борт были приняты также запасы пресной воды и свежего провианта.
Контр-адмирал Альтфатер получил свежие политические и разведывательные данные, а также подтверждение из Адмиралтейства о том, что поход эскадры надо продолжать в соответствии с ранее выработанным планом.
До точки рандеву с кораблями боевой эскадры адмирала Шпее оставалось не так уж много времени. Ведь не позднее 29 августа наша эскадра должна была прибыть к островам Самоа, которые находились в южной части Тихого океана.
Но до того нашей эскадре следовало скрытно обогнуть с востока острова Японского архипелага.
На третьи сутки экономичного хода после стоянки в районе Анадыря произошел прогар водогрейных трубок сразу в трех паровых котлах тяжелого крейсера “Бородино”.
Ремонт котлов был невозможен в условиях похода без потери скорости всей эскадры.
Штурмана выдали командующему эскадрой расчет времени до островов Самоа. Если уменьшить скорость всей эскадре, то получалось, что к 30 августа мы никак не могли успеть встретиться с эскадрой Шпее, а значить все планы командования рушились.
В этот нелегкий час контр-адмирал Альтфатер принял нелегкое решение.
Его приказом тяжелый крейсер “Бородино”, в сопровождении легкого крейсера “Адмирал Спиридов”, должны были следовать во Владивосток.
При встрече с японской эскадрой контр-адмирал приказал командирам крейсеров принять бой. Собственно говоря, смысл приказа был ясен каждому – принять бой с тем, чтобы подороже продать свои жизни, так как японский императорский флот был очень силен.
Впрочем, Бог любит отважных, потому как, забегая вперед, скажу, что наши крейсера благополучно добрались до Владивостока, несмотря на бой у острова Шикотан со старыми японскими броненосцами “Асахи” и “Фуджи”.
Таким образом, в плавание на юг отправились только два корабля эскадры – трэгер “Измаил” и легкий крейсер “Адмирал Бутаков”.
Контр-адмирал Альтфатер перенес свой флаг на “Измаил”. Таким образом наш трэгер стал флагманским кораблем.
Все офицеры, да и, не сомневаюсь, матросы понимали, что ни о какой боевой устойчивости трэгера не возможно было говорить в сложившейся обстановке.
Но выполнить невозможное, можно только пытаясь выполнить это невозможное.
На “Бородино” и “Спиридове” вывесили флажные сигналы “Желаю счастливого плавания”. В ответ с “Измаила” отстучали семафором “Удачи”, и эскадра разделилась.
Трэгер и легкий крейсер быстро набрали экономичный ход, и вскоре дымы “Бородино” и ”Спиридова” исчезли за горизонтом.

Весь путь мимо Японских островов, которые мы держали вне пределов видимости по правому борту к западу от нас, на трэгере и крейсере постоянно находилось на вахте удвоенное количество сигнальщиков.
При появлении любого дыма или паруса на горизонте на кораблях начинали работать дымогенераторы. Которые за два десятка минут погружали оба корабля в облака дыма серого цвета.
Таким образом, нам удалось уклониться от дюжины не нужных встреч со встречными судами. Уже когда казалось опасность миновала, и острова японского архипелага оказались далеко за кормой трэгера, сигнальщики “Адмирала Бутакова” на левой раковине крейсера заметили несколько дымов.
В этот день погода над участком Тихого океана где оказались корабли эскадры была крайне переменчивой. Над бело-голубой поверхностью океана, по которому катились огромные длинные волны, то тут, то там находились низкие дождевые облака.
Периодически нижняя кромка какого-нибудь облачного острова сливалась с поверхностью океана – это начинал идти дождь.
Именно в этот момент на мачте легкого крейсера взвился голубой флажный сигнал “глаголь ” - “Вижу корабли противника”. Немедленно на трэгере раздался звон колоколов громкого боя, и экипаж бегом занял места по боевому расписанию. Механики привели в действие дымогенераторы. Все кто находился по расписанию на постах на верхней палубе натянули противогазы. Даже сигнальщики на крыльях мостика посверкивали с высоты круглыми плоскими стеклами резиновых масок.
Следуя в кильватере за крейсером трэгер начал поворот на десять градусов вправо, устремляясь к ближайшему дождевому фронту. А из-за горизонта уже высовывались высокие мачты больших кораблей. Под острым углом к нашему курсу нам навстречу шла эскадра боевых кораблей.
Обстановка на Тихом океане была такова, что на огромной акватории от Австралии до Мадагаскара и Японского архипелага, фактически, кроме кораблей Японского Императорского флота не существовало другой реальной силы.
Японское правительство выиграло войну с Россией при помощи флота “6-6”, идейным разработчиком которого был тогдашний министр военно-морского флота барон Ямамото Гоннохоё. Ударной силой флота в 1905 году стал флот из шести броненосных крейсеров и шести дредноутов – линейных кораблей.
По данным наших разведчиков фон Штирлица и Рикардо Зорга, в настоящий момент японский флот был реализован в виде “флота 8-8”. Хачи-хачи кантай, как говорят сами японцы.
Уровень секретности на военных верфях и в военном министерстве Японии был необычайно высок. Однако с помощью операции проведенной профессором Преображенским над фон Штирлицем, превратившей последнего в натурального японца по фамилии Ногами, удалось проникнуть на верфи и выяснить, что по программе хачи-хачи кантай были построены линейные крейсера “Конго”, “Киришима”, “Хией” и “Харуна” и линкоры “Фусо”, “Ямаширо”, “Исэ”, “Хьюга” и “Нагато”.
Все линейные крейсера и линкоры были вооружены, каждый, восемью 365-мм орудиями ГК, установленными попарно в четырех башнях (линейные крейсера), и двенадцатью 365-мм орудиями, расположенными попарно в шести башнях (линейные корабли).
Кроме всего прочего в Императорском флоте имелось большое количество тяжелых и легких крейсеров, эсминцев, подводных лодок и вспомогательных кораблей.
Одно из соединений линейных кораблей японского флота двигалось навстречу двум нашим кораблям.
Естественно, при обнаружении неприятелем мы вступили бы в бой, и попытались подороже продать свою жизнь. Но это означало и невыполнение первоначального приказа.
По счастью оба наших корабля успели скрыться за густой пеленой дождя и дымовой завесой, и японская эскадра проследовала мимо нас в тридцати кабельтовых.
Мы уходили все дальше от берегов к экватору.

 Отправлено: 28.06.11 13:31. Заголовок: Ожидание ротмистра..

Ожидание ротмистра Кудасова.


Кудасов, Лемке и Добейко стояли на вершине холма. Напутственные слова были сказаны, и им оставалось теперь только смотреть, как готовится к старту Никольский.
Прапорщик ещё раз осмотрел крыло, взялся за перекладину и пробежал вниз по склону. Через десяток шагов, он был подхвачен восходящим потоком воздуха. Энергичный набор высоты, дельтаплан описывает круг над провожающими, виден прощальный взмах руки, и аппарат начинает стремительно удаляться. На протяжении нескольких минут он был ещё виден, потом превратился в точку и вскоре вовсе растворился в небе.
Итак, полёт на разведку начался.
Ротмистр Кудасов всё это время неотрывно наблюдал за полётом в бинокль. Наконец, он оторвал его от глаз, посмотрел на стоящих рядом товарищей, и пошёл вниз к биваку. За ним, в молчании, следовали Лемке с Добейко. Молчали все потому, что хоть пробный полёт и удался, но настоящая разведка, да ещё воздушная – дело совсем иное, чем простой полёт по кругу. Как всё сложится, какого направления и силы будет ветер, не привлечёт ли Никольский внимания предполагаемого неприятеля, или, местной летающей живности, которая уже однажды доставила неприятности поручику Ржевскому – это были пока, вопросы без ответов.
Спустившись с холма на стоянку, Кудасов отправился в свою каюту на борту ИМ. Поднявшись по трапу в кабину, он прошёл к себе. Любимое плетёное кресло, стол с разложенными картами, раскрытый том Жюля Верна «Путешествие к центру Земли», лампа, с зелёным абажуром, привинченная к переборке над столом – привычная обстановка благотворно подействовала на ротмистра. Он снял портупею с кобурой, расстегнул мундир и сел в кресло, вытянув ноги. Глаза его были закрыты и сторонний наблюдатель, окажись он в эту минуту рядом, наверняка подумал бы, что Кудасов спит. Но мы то знаем, что ему совсем не до сна. Миссия Никольского только началась, результат её пока неясен и ротмистр продолжал прокручивать в голове возможные варианты развития событий.
Наконец, по прошествии некоторого времени, Кудасов открыл глаза, осмотрелся, словно узнавая заново окружающие предметы.
Результатом его размышлений явилась окрепшая уверенность в благополучном исходе предприятия.
- Никольский вполне соответствует своему чину офицера, в предшествующее время показал себя хладнокровным в опасности и находчивым в сложных положениях, в чём я сам убедился – подумал ротмистр.
- Его поведение при полёте на аэростате, успешный поединок с германским Альбатросом, в совершенно неравных условиях – говорит само за себя. Буду исходить из этого. Он должен справиться!
Подумав так, ротмистр достал из внутреннего кармана мундира ключ от сейфа, вставил его в замочную скважину, трижды повернул его и, потянув за ручку, открыл тяжёлую дверцу. Потом из сейфа он извлёк толстую тетрадь, в кожаном переплёте. Знакомую читателю кожаную папку с серебряной застёжкой он достал тоже, несколько секунд раздумывал, глядя на неё, и потом положил обратно.
- Сначала сделаю личные записи, потом отчёт – подумал Кудасов.
Дело в том, что ротмистр, исписав за время службы в контрразведке, кипы бумаг – отчётов, прошений, докладных записок, рапортов и прочих непременных атрибутов канцелярской работы, в экспедиции, под влиянием необычности происходящего, авантюрности самого предприятия, наконец, свободы в своих действиях, без оглядки на вышестоящее начальство, почувствовал откровенное желание манкировать своими обязанностями в этой части. То есть – ограничиться самым необходимым для официального отчёта, а свои личные записки выполнять со всей тщательностью, благополучно избегая при их написании тяжёлых канцелярских оборотов.
И писАлось ему в тетради легко и непринуждённо, где-то на грани документа и литературного произведения. Впрочем, Кудасов, имея определённую склонность к писательству, во главу угла ставил факты и достоверность, лишь отчасти скрашивая сухость описываемых событий, удачным, как ему казалось, словесным оборотом. При этом, ротмистр испытывал определённое удовольствие.
Итак, раскрыв тетрадь и очинив карандаш, подаренным ему когда-то графом Мерзляевым, другом и бывшим сослуживцем, по конногвардейскому полку, ножом, с выбрасываемым пружиной лезвием, который граф, в свою очередь, выиграл при игре в кости, находясь с тайной миссией на Балканах, в лагере сербских войск, в самом начале войны, Кудасов подвинул тетрадь, и продолжил свои записи.
Не успел он написАть и несколько слов, как вдруг на стоянке экспедиции послышался шум и крики. Это заставило ротмистра прекратить едва начатое дело и быстро выйти из аэроплана.
Едва он спустился по трапу, как низко над его головой пролетело что-то, от чего Кудасову пришлось пригнуться, что бы не столкнуться с этим летящим объектом.
- Что это? – мелькнула мысль.
Не понимая, что происходит, ротмистр, наконец, выпрямился и посмотрел вслед улетающей тени.
- Чёрт побери! Опять Ржевский! – с досадой произнёс Кудасов, присмотревшись.
Он увидел улетающий ввысь метеозонд, под которым висел, вцепившись в канат поручик, а чуть ниже Ржевского, висел авиатор Таранов, держась за его ноги.
Невероятное действо развёртывалось на стоянке экспедиции. Шар поднялся уже довольно высоко и быстро улетал в сторону леса. Через минуту он скрылся за кронами деревьев.
Подошёл Аристарх Лемке и, давясь смехом, рассказал о случившемся.
- Леопольд! Ты же знаешь способность поручика выходить сухим из воды. Вернётся! И Таранов с ним не пропадёт. Но, однако же, Ржевский, словно принужден всё время попадать в приключения! Что за напасть такая?
- Вернётся, спрошу. И ведь вернётся же, тут я с тобой согласен. Но у нас и так людей немного. И цепеллин может появиться. Тут каждый на счету, а эти господа… - ротмистр оборвал фразу на полуслове.
Кудасов посмотрел в ту сторону, куда улетел метеозонд и поморщился.
- Пойду писАть отчёт. А ты, Аристарх, передай кондуктОру, что бы на всякий случай включил радиостанцию на приём. Чувствую я, что может быть сигнал. Не знаю от кого, но чувствую. Определённо что-то будет.
Они разошлись. Ротмистр пошёл к себе в каюту, Лемке отправился ко второму ИМ, где Добейко занимался мелким ремонтом обшивки.

Оставалось только ждать. Возвращения Никольского. Или сигнала.
И ещё надо было ждать поручика, с авиатором.
И, возможно, ждать появления германского дирижабля.
Так как оба постоянных часовых бивака исчезли в неизвестном направлении, охрану лагеря взяли на себя Лемке и Киж. Добейко слушал эфир. Шурочка Азарова была в волнении за Никольского и находила утешение в обществе мадам Шттольц, которая, непостижимым образом (женское чутьё) была в курсе Шурочкиных метаморфоз. Прапорщик Окочурин, зная по опыту, что Ржевский вернётся в лагерь исцарапанным и в синяках, колдовал над парой склянок, готовя мази по дедовскому рецепту.Капитан Кольцов беседовал с профессором. В том числе и о неудачном запуске метеозонда. Профессор слабо отбивался от обвинений капитана.

Ротмистр Кудасов ждал. Он одобрил предложение Никольского о полёте.

Он был в ответе за всё.