Отправлено: 12.02.11 12:31. Заголовок: Старый ангар (продолжение II)

цитата:

И. КОСТЕНКО ИЗ ЛЕТОПИСИ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ АВИАЦИИ 11 декабря 1913 года «Илья Муромец» установил первый рекорд — поднял груз весом 1100 кг. Предыдущий рекорд на самолете Соммерэ составлял 653 кг. 11 февраля 1914 года был совершен полет с 16 пассажирами на борту. Вес поднятого груза составлял уже 1190 кг. Осенью 1915 года на корабле «ИМ» № 167 с двигателями РБЗ-6 впервые в мире была поднята и сброшена невиданных до этого размеров 25-пудовая бомбе (410 кг). Весной 1916 года с военного полевого аэродрома на западной окраине города Китежа взлетели два аэроплана "ИМ" и взяли курс на север....

Экипаж №1:

Ротмистр Кудасов Леопольд Эрастович (пилот-механик; в контрразведке ВВС находится в звании полковника).
Ротмистр Лемке Аристарх Иванович (пилот).
Прапорщик Окочурин Пётр Кузьмич (военный доктор).
Кондуктор Добейко Ян Янович (флотский механик).
Корнет Азаров Александр Александрович (пилот-стажер).
Прапорщик Никольский Сергей Иванович (невольный путешественник во времени)

Экипаж №2:

Капитан Кольцов Павел Андреевич (адъютант Его Превосходительства; военный руководитель экспедиции).
Профессор Каштанов (научный руководитель экспедиции).
Мадам Эмма Штолльц (ассистент проф. Каштанова; вдова барона Штолльца, исследователя Арктики).
Штабс-капитан Киж Филипп Теодорович (пилот-механик).
Поручик Ржевский (гусар-механик).
Г-н Таранофф (пилот, представитель об-ва “Добролет”).
Г-н Панин Василий Лукич (бывший мичман; беглый политический; случайно присоединится к экспедиции за Полярным кругом).

 Отправлено: 08.03.11 16:30. Заголовок: Приключения мичмана ..

Приключения мичмана Панина, рассказанные им самим после чудесного своего спасения в море Лаптевых экипажем аэроплана «Илья Муромец». (продолжение)

Утро следующего дня я встретил в открытом океане. Как я не оглядывал горизонт – никаких следов кораблей и земли. Лишь какое-то время рядом со мной продолжали плыть искалеченные деревянные обломки шлюпок и палубных настилов. На одной деревяшке косо торчащей из воды висело что-то круглое и шевелилось.
Ладонями рук, как лопастями весел, я направил свой плот в сторону непонятного предмета. Пока я приближался, волна качнула деревяшку, и предмет упал с нее в воду.
Подплыв ближе, я успел разглядеть тонущую матросскую бескозырку. Это ее ленты шевелил ветер, подзывая меня.



Эта утонувшая бескозырка… Она как бы подвела некую черту в моей жизни. Сейчас вы поймете, почему я так говорю.
Много дней и ночей ветер и морские течения носили меня по просторам океана. Сначала я страшно обгорел на солнце и очень страдал от боли. С меня слезла кожа в тех местах, где она не была прикрыта от палящих лучей солнца. Я исхудал и страшно страдал от жажды.
Поначалу жажду я утолял во время дождей, которые случались довольно часто. Вероятно я находился в широтах где стоял сезон дождей.
Я пытался ловить рыбу. Вместо лески я распустил на нитки один из своих носков. Нитки я скрутил по три и связал друг с другом в тонкий шпагат длиной пять метров. Крючок я сделал согнув тонкий гвоздь, который вытащил из деревянной рамы моего плота. Вместо наживки я распушил обрывок нательной рубахи.
В океане много рыбы. Ею можно накормить миллионы человек, но мне рыба не ловилась. Совсем. Лишь два раза мне повезло.
Один раз на плот упала летучая рыба, трепеща длинными грудными плавниками.
В другой раз на плот выпрыгнула из воды маленькая серебристая рыбка, неизвестной мне породы, спасаясь от преследования более крупного хищника.
Обоих рыбок я с жадность съел живыми, вместе с чешуей, костями и внутренностями.
Кстати о хищниках. Я находился лежа или сидя на своем утлом плоту почти на уровне воды. Но это только в штиль.
В остальное время плот находился либо во впадине между длинными океанскими волнами, и тогда рядом и выше меня стояла прозрачная стена зеленоватой воды. Либо плот взбирался или опускался на волну. Либо плот находился на гребне волны, и тогда я видел окрест только сплошные гряды огромных волн, увенчанных гребнями пены, срываемой ветром.
Так вот, чего я только не видел во время моего плавания. Это были киты и акулы. Это были черепахи и гигантские скаты. И все это могло схватить меня или опрокинуть плот вместе со мной, потому что все это приближалось ко мне на расстояние вытянутой руки.
Ночью… Ночь – это отдельная история. Ночь – это либо царство тьмы в новолуние, либо мириады лунных бликов в полнолуние, либо мягкое свечение планктона.
Однажды ночью я проснулся от ощущения беды. Напротив моего лица поднимался склон волны, в темной толще которого находилось существо размером с минный тральщик, обтекаемой формы с четырьмя большими плавниками-ластами и головой на тонкой длинной шее.
Существо, казалось, разглядывало меня, принимая какое-то решение.
Я атеист, но в этот момент я взмолился к небесам, прося спасения. И помощь пришла. Плот поднялся на гребень волны. Вокруг – ничего и никого, кроме вечно бегущих гряд вечных волн.



В небесах огромный серп луны “рогами” кверху. На красноватого цвета поверхности Луны я успеваю разглядеть оспины кратеров и темные пятна лунных “морей”.
Потом плот скользит в темноту впадины между волнами, но рядом со мной в водной толще уже никого нет.
Вскоре дожди прекратились. Муки жажды усилились. Я впал в полубредовое состояние, целыми днями лежа без движения на плоту прикрытый жалкими лохмотьями, в которые превратилась моя кочегарская роба. Забыл сказать, что к этому времени я сжевал все кожаные части моих матросских ботинок.
Лишь ночью я немного приходил в себя.
Я дошел до такого состояния, что однажды ночью начал грызть вены у себя на запястье левой руки. Боль, которую я причинил себе, разорвав кожу зубами, привела меня в чувство. Я приподнялся и с трудом сел на плоту, который был готов развалиться в любой момент – так расшатала его сочленения, разбухшие от воды, постоянная морская качка.
Плот в этот момент только начинал скользить вниз по склону волны, и я успел заметить в лунном свете далекий угольно черный силуэт.
Когда плот поднялся на вершину волны, я слезящимися воспаленными глазами, разглядел на горизонте остров.
Горы, пальмы, белый оскал прибоя на верхушках прибрежных рифов.
Что я мог сделать? Только одно – надеяться на то, что течение не пронесет мой расползающийся подо мной плот мимо острова.
Нарастающий рев прибоя подтвердил, что меня несет на рифы. Внезапно рев усилился. Пена захлестнула меня, плот подо мной развалился на части от удара о верхушку коралловой глыбы. Меня скрутили тугие водяные струи, ударяя лицом о пробковые пояса, которые всплыли рядом со мной после разрушения плота.
Еще она огромная волна накрывает меня, затягивая в глубину. Легкие готовы разорваться от нехватки воздуха. Я всплываю, оглушенный на поверхность воды. За моей спиной рев волн. Впереди, метрах в трехстах, широкая белая полоса песка, омываемая ласковой, легкой волной. За полосой песка – темная полоса растений, еще выше громада горного склона.
Из последних сил, теряя сознание от усталости, я доплываю до берега и до середины туловища выползаю на песок.
Сознание покидает меня. На этом острове мне будет суждено провести десять лет жизни.



Остров оказался вершиной подводной горы. Вершиной крутой, поросшей джунглями. Лишь по периметру острова находились ровные участки песчаных пляжей, переходящие ближе к склону горы в каменно-земляные осыпи, покрытые ветками, гниющей листвой и стволами деревьев. Эти растительные останки появлялись в результате оползней, а оползни вызывались мощными тропическими ливнями, в полосу которых остров попадал в сезон дождей.
В нескольких местах по периметру острова с каменных обрывов срывались вниз узкие пенные полосы водопадов. В таких местах постоянно висел водяной туман и под обрывом вокруг русел ручьев, стекающих в океан, буйно разрастались бамбуковые рощи.
Я не рисковал подниматься на гору в джунгли, так как склоны были слишком опасно круты. Не знаю, какие животные или птицы обитали наверху, под покровом буйной зелени, но ночами до моего слуха доносились леденящие кровь звуки.
За проведенные на острове годы я многократно обошел его вокруг, по пляжу, надеясь найти более безопасный путь на вершину.
Зачем? Не знаю… Должна же быть у человека мечта. Но и без подъема на вершину мне было все ясно. Океан был всегда пустынен, гоня от горизонта к моим ногам бессчетные ряды волн. Остров находился в стороне от морских торговых путей. Быть может, он не существовал на картах. Точно так же как перестал существовать я для людей из внешнего мира.
Конечно, я построил себе хижину из бамбуковых стволов, крытую пальмовыми листьями, уложенными внахлест в несколько слоев. Инструментов у меня никаких не было, поэтому поначалу я долго подкапывал корни, и лишь потом валил ствол бамбука.
Огонь я добывал трением двух деревяшек. Причем получилось добыть огонь у меня не сразу, и много ночей я провел освещаемый только светом звезд и луны.
Питался я рыбой и крабами. За рыбой приходилось нырять с бамбуковой острогой возле рифов. А крабов я ловил под камнями у берега.
Я вовремя спохватился и восстановил в памяти примерное количество дней, прошедших после битвы флотов в Восточном проливе, и в нише отвесной скалы неподалеку от моей хижины обломком раковины моллюска я начал рисовать черточки – дни. Каждые семь появившихся черточек я перечеркивал одной чертой, а потом овалами обозначал месяцы.
Черточки складывались в недели, месяцы и годы.

В январе 1910 года (по моему самодельному календарю) во время очередного похода вокруг острова я обнаружил, что свежий большой оползень обнажил в скальной стене узкую расщелину.
Расщелина образовалась в нескольких верстах от моей хижины, как раз рядом с тем местом в барьерном рифе, где имелся в нем довольно широкий и глубокий проход. О том что в сплошной коралловой гряде имелся промежуток я догадался по волнам, свободно докатывающимся до самого берега.
Я соорудил факел из расщепленного на одном конце стволика молодого бамбука и сухих волокон со скорлупы кокосовых орехов, великое множество которых вынес за многие годы океанский прибой на берег.
После этого я добыл огонь и поджег факел. Вооружившись для верности бамбуковой острогой для ловли рыбы, которую я носил с собой во время обходов побережья, и присвечивая факелом пол ноги вступил в пахнувшую свежей землей темноту расщелины.
Сначала я шел согнувшись в поясе, так был низок каменный свод надо мной. Потом я почувствовал вокруг себя открытое пространство. Свет факела не доставал до стен огромной пещеры, лишь впереди я заметил отражение пламени факела от спокойной поверхности воды.
Вглядываясь в то, что освещали неверные отсветы пламени, я осторожно двинулся дальше. Вскоре я вдруг понял, что у меня под ногами ровный каменный пол. Наклонив факел, я разглядел аккуратно подогнанные друг к другу прямоугольные плиты из камня черного цвета.
Справа от меня появилось каменное ограждение, исполненное как широкая и высокая (до полуметра высотой) ступенька. За этой ступенькой был виден какой-то силуэт.
Я подошел ближе и взобрался на ступеньку. Я оказался на причале у которого стоял необычный корабль. Судя по обводам и практически полному отсутствию надстроек, это была подводная лодка. Но как же эта лодка отличалась от подводных лодок нашего флота!
Во-первых, это было судно огромного водоизмещения. В длину оно достигало (я специально промерил ее длину шагами, сделанными по причалу) двухсот тридцати шагов, в диаметре (определенном мысленно, по измеренному на глаз видимому расстоянию от борта до борта) не менее 10 метров.
Освещение было невероятно скудное, я видел практически только то, что было от меня метрах в пяти, а потому внешний вид лодки складывался перед моим внутренним взором, и вот что я увидел.
Глубоко сидящий в воде веретенообразный корпус с бортами, полого уходящими под воду. На носу подводной лодки имелся острый металлический таран, схожий с бивнем тюленя-нарвала. Сам корпус был выполнен из какого-то металла темного цвета с продольными крупными желобами. На корпусе имелось два обтекаемых возвышения. Одно, поменьше размерами – ближе к носу, а второе, побольше, (в высоту около трех метров) – почти по середине длины корпуса.
Когда я считал шаги и проходил мимо центрального возвышения, мне показалось, что на его стороне обращенной к носовой части корабля что-то блеснуло.
Я не мог дольше находиться в пещере с подземным озером и неизвестным кораблем, так как мой факел почти догорел. Спеша, спотыкаясь и шипя ругательства сквозь зубы, я выбрался из пещеры через ту же расщелину, в которую и проник в пещеру.
Возвращаться в лагерь не имело смысла, потому что все свое я носил с собой. А вот заготовить факелы, и наловить рыбы на обед было просто необходимо.

Наловить рыбы у меня не получилось, так как волны в этом месте докатывались до самого пляжа, и оказалось необычайно глубоко. Так глубоко, что я не мог донырнуть до дна. Пришлось выбраться на берег и поискать у подножия обрыва скатившиеся со склона горы плоды манго и грозди бананов.
Я наскоро пообедал фруктами и заготовив три новых факела вновь двинулся в пещеру. В памяти моей шевелились какие-то воспоминания. Когда-то кто-то пересказывал мне содержание одной книги. Но ведь это был выдуманный роман?…
Тем не менее, когда я добрался до подводной лодки я первым делом спустился на ее палубу и по прохладному металлу направился к центральной надстройке. Зрение меня не обмануло, когда я в первый раз увидел стеклянный блеск с причала.
Сейчас я подходил к большому иллюминатору в широкой раме, чуть наискось (следуя наклону стенки) вставленному в рубку. Поверхность стекла как зеркало отразило мою полуобнаженную фигуру (на острове я ходил в самодельной набедренной повязке) с факелом в руках. Стекло было очень толстое, поверхность стекла не имела ни одной царапины. Вероятно иллюминатор было изготовлен из сапфирового стекла.
Когда я наклонился к стеклу, отблески пламени факела проникли внутрь рубки, осветив внутри фигуру человека, сидящего в большом кресле и сжимающего в руках круглый штурвал, укрепленный на горизонтальной оси выходящей из массивной тумбы. Все остальные детали помещения не различались в темноте.
Меня поразило иссохшее, покрытое мумифицированной темной кожей лицо сидящего. Окруженное густыми прямыми прядями волос, спускающимися ему на колени, это лицо, с прикрытыми морщинистыми желтыми веками, провалившимися внутрь черепа глазницами, сохраняло странное волевое выражение. На костяных пальцах сквозь клубки отросших ногтей сверкнули драгоценные камни перстней.
Тонкий зеленый лучик света, отраженный одной из граней бриллианта в одном из перстней на пальце Капитана, сквозь мой зрачок проник мне в мозг, освещая в его студенисто-кровяной мгле ответ.
Я уже был почти уверен в правильности этого ответа. Почти, потому что все же обошел рубку сбоку, и над контуром герметически задраенной двери разыскал покрытую зеленью окислов медную табличку с гравированной надписью Mobilis in mobile.
Ни секунды не мешкая, я направился на корму лодки. В романе у Жюля Верна было написано, что именно там располагаются вентили балластных цистерн. Минут через пять поисков я открыл задрайки люка в корпусе лодки, под которыми обнаружились фигурные бронзовые маховики балластных вентилей большого диаметра.
Поднатужась я провернул шток сначала одного вентиля, а затем и другого. Дальше дело пошло легче, и вскоре я полностью открыл оба вентиля.
Снизу до меня донесся глухой шум – это тонны воды устремились в балластные цистерны, вытесняя воздух. Звякнули открываясь обратные клапана на шнорхелях, и лодка начала оседать, я перескочил на причал и стащил с двух массивных каменных кнехтов два толстых негнущихся каната, сплетенных из пеньки сто лет назад.
Я стоял вытянувшись во весь рост на причале, подняв правую руку… нет, не к виску, а сжав кулак согнутой в локте руки на уровне плеча.
Это было мое последнее приветствие Капитану. Я не мог поступить иначе. Я выполнил последнюю волю Капитана.

Он сидит, выпрямив спину, в командирском кресле в темноте рулевой рубки на борту своего корабля, сжимая высохшими ладонями медный обод круглого штурвала с частыми латунными спицами.
Его боевой корабль лежит на дне подземного озера в гигантской пещере на глубине 2000 футов от поверхности океана. С этим океаном озеро связано подводным каналом.
Вечная тьма океанской бездны стоит за сапфировыми стеклами иллюминаторов. Лишь иногда на его лицо падает призрачный свет, испускаемый глубоководными креветками, ударяющимися о стекло иллюминатора.
И я надеюсь, что больше никто, и ничто не потревожит его вечный покой.



В один из дней ноября 1912 года, во второй половине дня я заметил в океане белую точку. В этот момент я пек на углях кокосовых орехов крабов, пойманных мной на обед. Отгоняя от лица дым, я повернулся лицом к ветру, и взгляд мой с этого момента был прикован к далекой точке на волнах.
Позабыв про все я стоял по колено в воде, а губы мои шептали: -Сюда, сюда, сюда…
Медленно, но верно течение гнало шлюпку (а это была большая шлюпка, чуть ли не катер) с высокими крашеными белой краской бортами к острову.
На рифах шлюпка задержала движение, очевидно несколько раз ударилась днищем о коралловые глыбы, но тем не менее перевалила через препятствие и закачалась на волне уже за рифами.
Я не выдержал, и бросился вплавь к шлюпке. Шлюпка получила пробоину в днище и начала принимать воду. Я не рискнул пробовать забраться в нее, а лишь ухватился за тросик, свисающий с носа шлюпки в воду, и энергично двигая ногами медленно потянул шлюпку к берегу.
Уже полностью выбившись из сил, я вдруг нащупал ногами песчаное дно у берега. О том чтобы в одиночку вытянуть шлюпку на берег не могло быть и речи. Упираясь спиной и руками в корму я постарался чтобы киль лодки увяз в песке. После этого я вскарабкался с берега на нос шлюпки.
На ее дне, между двумя банками (поперечные сидения в виде широких досок-распорок) был распростерт человек в изодранном и выгоревшем на солнце костюме. Когда я склонился над ним, и тень моя упала на его лицо он с трудом приоткрыл черные запекшиеся губы и прохрипел только одно слово: -Пить!
Все что мог, я сделал для незнакомца. Напоил, перетащил в хижину, опять напоил, а потом и накормил. Незнакомец забылся сном, и проспал до вечера следующего дня.
Когда он пришел в себя и смог самостоятельно передвигаться, он рассказал мне о себе и своих приключениях.
Незнакомца звали Арчибальдом Баттом, находился он в звании майора армии САСШ и являлся ни много ни мало, помощником президента Северо-Американских Соединенных Штатов Уильяма Говарда Тафта.
По его словам Тафт и Теодор Рузвельт, которого прочили в приемники Тафта на президентском посту, стремясь предотвратить войну в Европе, в письмах обратились к королю Британии Георгу V, премьер-министру Франции Бриану и королю Италии Виктору- Эммануилу с предложением о создании союза. Причем САСШ обязывалось в случае войны выступить на стороне этого союза.
С этими письмами майор Батт инкогнито выехал в Европу на “Мавритании” - британском пассажирском лайнере, принадлежавшем компании «Кунард Лайн».
Успешно проведя переговоры с союзниками и заручившись верительными письмами, подтверждающими договоренность об образовании союза, майор Батт 10 апреля 1912 года сел на «Титаник» в Шербуре для возврашения в САСШ.
В ночь с 14 на 15 апреля гигантский корабль, доселе считавшийся непотопляемым столкнулся с айсбергом. Корабль затонул в 0220 ночи.
Майор Батт в это время играл в карты в курительном салоне 1 класса.



Почувствовав скользящий удар по корпусу, и последующий за ним шум падающего на палубы льда и снега, майор прекратил игру, проследовал в свою каюту, где положил в один карман пиджака специальный водонепроницаемый конверт с верительными письмами, а в другой армейский револьвер системы полковника Кольта. Майор так же надел на себя шинель и меховое кепи с ушами.
Выйдя на палубу, Батт услышал звуки веселой мелодии, которую играл оркестр музыкантов, поднявшихся на палубу, дабы игрой своей ободрить пассажиров первого класса, которых команда рассаживала по лодках, и спускал эти лодки с людьми на шлюп-талях вниз, на воду.



Паники не было, хотя было понятно, что мест в шлюпках на всех пассажиров не хватит. Пока в лодки сажали только детей, женщин и стариков совершавших плавание первым и вторым классом.
Майор Батт, как человек военный, и находящийся при исполнении, счел необходимым приготовиться ко всему. Он развернулся и спустился по широкому трапу на несколько палуб ниже. Пройдя по пустынным коридорам по наклонному настилу палубы (корабль уже заметно накренился), майор разыскал дверь одной из кухонь ресторана, и открыл ее.
Кухня была пуста, хотя на больших чугунных плитах стояло множество дымящихся кастрюль и сковород, прикрытых крышками.
Батт подошел к сервировочному столу и сгреб с нескольких тарелок уже готовые сэндвичи в пакет из плотной коричневой бумаги (стопка таких пакетов лежала на соседнем столике). Пройдя в соседнее помещение, майор оказался в винной кладовой, откуда он вышел в коридор засовывая по бутылке виски в боковые карманы шинели.
Коридор был пуст, но еще сильнее чувствовался увеличивающийся крен корабля. Майор Батт направился было к трапу ведущему на палубу когда услышал какой-то приглушенный шум у себя за спиной.
Он оглянулся, но коридор был пуст. Тогда майор вернулся назад, но проследовав мимо дверей в кухню, он продвинулся на несколько десятков метров до перекрестка с другим коридором.
Едва он вышел на перекресток, ему стал понятен источник шума. За закрытым решеткой дверным проемом стояла спрессованная давкой толпа пассажиров третьего класса, тех которые плыли на “Титанике” в каютах расположенных ниже ватерлинии.
Кто-то из команды, выполняя чей-то приказ спасать в первую очередь пассажиров первого, закрыл на замки стальные решетки в проходах, ведущих на нижние палубы.
Майор попытался руками свернуть тяжелый стальной замок, но это ему не удалось. Его начали хватать за шинель прижатые вплотную к решетке люди. Давка усилилась, раздались громкие крики и проклятья.
Майор Батт с трудом вырвался из цепких рук и прокричал, что сейчас же вернется с подмогой, и дверь откроют.
Затем он бросился от этих умоляющих, ждущих чуда, заклинающих о помощи, веривших в него взглядов человеческих глаз прочь. Он понимал, что помочь этим несчастным уже нельзя.
Наверху посадка закончилась. Почти все шлюпки были спущены за борт, либо покачивались на шлюп-талях, опускаясь за борт.
Одна из последних шлюпок под номером 5 оказалась на половину незаполненной, и в нее офицеры и матросы корабля начали сажать мужчин, оказавшихся рядом.
Батт сказал мне, что он сам не знает как очутился в шлюпке номер 5, так было сильно потрясение, испытанное им в коридоре у закрытой на замок решетки.
Пришел он в себя когда спускаемую на талях шлюпку рвануло и она повисла носом вниз. При этом из шлюпки выпали и полетели к холодной поверхности воды почти все ее пассажиры, кроме майора и нескольких женшин. Рывок и обрыв талей произошел из-за увеличиваюшегося крена корабля.
Майор вцепился в борт шлюпки обеими руками, постепенно сползая вниз, и в этот момент…
В этот момент шлюпка полностью сорвалась с талей и устремилась вниз, на головы еще держащихся на плаву людей. Почти отвесно шлюпка вошла в воду, но это почти спасло майора. Все кто оказался в месте удара шлюпки о воду моментально погибли.
И это была мгновенная милостливая смерть. Майор и три женщины сумели удержаться в полузатопленной шлюпке, которая медленно дрейфовала в кильватере айсберга погубившего “Титаник”.
К утру Батт и женщины черпаками откачали воду из шлюпки. К утру их отнесло далеко в океан.
Там их шлюпку подхватило неизвестное науке течение и понесло к югу.



Сколько недель они провели в океане майор Батт не мог сказать. Сначала все было хорошо. На шлюпке имелся аварийный запас продуктов – консервы мясные и запаянные в жестяные банки сухари. Был там и деревянный анкерок с пресной водой.
Майор перезнакомился со своими спутницами. За долгие дни совместного плавания они пересказали друг другу не только истории своей прошлой жизни, но и мечты на жизнь будущую. Все были настроены оптимистично, ожидая со дня на день быть обнаруженными со встречных судов.
Но все было тщетно. Напрасно они всматривались в горизонт. Океан был пуст. Постепенно быт наладился. Оказавшись в обществе дам, майор очень щепетильно относился к отправлению естественных потребностей организма.
На корме шлюпки была установлена ширма, сооруженная из двух досок, сорванных майором с рундука и куска парусины. Пользуясь рукояткой револьвера как молотком майор Батт доломал рундук, аккуратно вытащил из досок гвозди и соорудил за кормой шлюпки стульчак.
Казалось ничего не предвещало беды. Разделив имеющиеся продукты на порции, и пополняя запас пресной воды во время дождей, потерпевшие крушение мирно дрейфовали в шлюпке на юг. Но в одно утро обнаружилась пропажа миссис Марпл. Майор Батт осмотрел шлюпку от носа до кормы, но никаких следов, объясняющих пропажу пожилой женщины, не обнаружил.
Посовещавшись между собой люди решили, что миссис Марпл была неосторожна, и свалилась со стульчака в воду. Оставалось неясным почему она не позвала на помощь.
Через несколько дней исчезла молоденькая мисс Дженкинс. И снова никаких следов…
На шлюпке осталось только двое бывших пассажиров “Титаника” – майор Батт и мисс Корн, незамужняя 25-ти летняя женщина.
Майор Батт договорился с мисс Корн о том, что он днем будет спать, а ночью нести дежурство. Мисс Корн была на грани истерики. Она скорчилась на дне шлюпки, боясь даже смотреть на океан вокруг. Ей казалось, что угроза таится в волнах за бортом. Целые сутки она провела в таком состоянии.
Ночью майор Батт не спал, вглядываясь в темноту, прислушиваясь к плеску волн о борта шлюпки и сжимая в ладони рукоятку верного “кольта”. Но ничего не произошло. Утром он разбудил мисс Корн, и заснул на дне лодки.
Через какое-то время его разбудила мисс Корн. Страшно смущаясь, она сказала что больше не может терпеть, но перебраться на стульчак она страшно боится, а посему просит майора покараулить за ширмой, пока она управится.
Энергично потерев лицо ладонями, дабы отогнать сон, майор поднялся и помог мисс Корн перебраться с кормы шлюпки на стульчак. Повернувшись к ширме, спиной он стал оглядывать пустынный горизонт. Вдруг за ширмой раздался сдавленный вскрик.
Майор Батт резко повернулся и, забыв приличия, выглянул из-за ширмы.
Сначала он не понял того, что предстало его взору. Стульчак был пуст, а в волнах за кормой шлюпки мисс Корн находилась как бы в клубке переплетенных змеиных тел. Больше всего она напоминала античную статую Лаокоона. Змеиные тела были толщиной с телеграфный столб и сдавливали и ломали тело мисс Корн, причиняя последней невыносимые мучения.
Майор Батт сказал, что он прочитал в глазах мисс Корн безмолвную мольбу. Именно поэтому он поднял револьвер и недрогнувшей рукой послал свинцовую пулю в лоб несчастной женщины, прекращая ее мучения. Мгновение спустя волны сомкнулись над телом мисс Корн, и чудовище утащило его в пучину.
Майор Батт остался один в шлюпке. Позднее, придя в себя, он пришел к выводу что в смерти трех женщин повинен либо гигантский осьминог, либо спрут.

 Отправлено: 10.03.11 16:58. Заголовок: Ротмистр Кудасов. Но..

Ротмистр Кудасов. Накануне отлёта из Китежа.

Ротмистр шел по улице, поглощенный своими мыслями. Однако, взгляд его не был затуманен, напротив, он был ясен. Это может показаться странным, но именно так всё и было. Он прекрасно видел улицу, редких прохожих, проезжающие мимо по мостовой редкие пролётки с седоками и телеги, загруженые разной поклажей, гремящие на ухабах. И всё же он был не здесь.
Завтрак и его товарищ Аристарх Лемке остались позади. А в эту минуту ротмистр Кудасов был в себе. Да, да, в себе, в себе самом, а точнее – в воспоминаниях о прошлом. Да и не только о прошлом. Размышления нашего героя касались многого – он думал о себе, о службе, о предстоящем полёте, о силах, мешающих экспедиции и о поддерживающих её. Пожалуй, стоит заглянуть в его мысли, особенно в те, в которых он довольно критически, и в то же самое время, с некоей долей самолюбования, думает о себе.
- Вся моя жизнь с самого начала, была расписана на годы вперёд. Отец – офицер и не представлял для меня иной карьеры, иначе, как военной. И это справедливо. Все мои предки, в обозримом прошлом – были офицерами, а два прадеда, с отцовской и материнской сторон – были генералы. И у меня следующая ( и надо сказать, настоящая ступень), это генеральские погоны. Всё по плану, всё так, как оно и дОлжно быть. Но, почему, мне сейчас думать об этом неинтересно? Наверное, потому, что в моей службе контрразведчика случилась эта экспедиция. И это так!
Пока – ничего интересного, подумает читатель, и будет прав. Мысли о карьере – естественное проявление в жизни любого офицера, желающего служить. Но прежде, чем мы вновь заглянем в мысли Леопольда Кудасова, давайте посмотрим на него, что называется , со стороны.
По узкому тротуару идет человек лет тридцати пяти от роду( как нам кажется). Высокий, что-то около 180 – 182 сантиметров, широкие плечи и тонкая талия подчеркивают физическое здоровье, высокий лоб с большими залысинами, говорит об уме его обладателя. Зеленые прищуренные глаза, коротко подстриженные кавалерийские усы, подбородок с явно различимой ямкой посредине – вот перед вами ротмистр Кудасов.
- Ладно, я конечно, лукавлю сам с собой. Генеральские погоны не помешают, в обозримом будущем. Но, сейчас не до них. И я так вжился в легенду, что ротмистром чувствую себя прекрасно. И хорошо, что прилетел Аристарх, мне его не хватало. Понимает всё с полуслова, лишние вопросы не задаёт, при выполнении любого задания – цепок, как бульдог и вкупе с этим – умница, каких сыскать! Спасибо Батюшину.
От этих мыслей ротмистр улыбнулся и ещё энергичнее зашагал вперёд. Стало понятно, что он потихоньку возвращается «из себя». За спиной Кудасова послышался звук мотора, он обернулся и увидел приближающийся грузовой «Руссо-Балт» - ещё один приданный экспедиции автомобиль, в кабине которого рядом с солдатом-шофером устроился Лемке, а в кузове – всё, что он забрал из квартиры Кудасова – тёплую одежду, походный сейф, оружие, книги и прочие мелочи, призванные скрасить походную жизнь наших героев в ближайшие месяцы, или годы, кто знает?
«Руссо-Балт» затормозил и остановился, слегка перегнав Кудасова. Аристарх выпрыгнул из кабины и пошёл рядом с ним.
- Как ты и сказал, я собрал всё имущество – негромко проговорил Лемке – а хозяйка была безутешна. Как ты всё успеваешь, мон шер?
- Я с ней только пару раз говорил, да и то по делу, не преувеличивай.
- А ты хоть заметил, что она весьма недурна собой?
- Аристарх, прошу тебя, оставь эту тему. Я невинен в этом случае, как агнец. Не до того было. Город какой-то шальной, обстоятельства нашего предприятия меняются с каждым часом, а ты о женщинах.
- Прости, Леопольд, холостяки везде мишень – и для шуток, и для женщин.
Так, разговаривая, они шли по улице. Грузовик был отправлен на аэродром, с приказом нигде не останавливаться, никого не подвозить. По прибытии на аэродром разгрузку не производить, а дожидаться ротмистра. От «Руссо-Балта» не отходить, охранять загруженное.
Прогулка по Китежу представлялась приятной, славно было пройтись по тротуару небольшого уютного русского городка, зная, что не скоро ещё это удастся повторить. Впереди был длительный полёт в северных широтах и чувствовать под ногами они ещё долго будут снег, лёд да гальку на берегу океана, при редких посадках аэропланов.
Конечной целью их пешего путешествия был аэродром. Кривая улочка, по которой они шли, уже подходила к окраине городка, и недалеко было до стоянки экспедиции. За перелеском уже видны были палатки аэродромной команды. И тут оба офицера увидели впереди, за деревьями, опоясывающими лётное поле, взметнувшиеся вверх обломки чего-то, клубы дыма и следом за этим, услышали грохот взрыва. Не сговариваясь, они тут же бросились бежать по дороге к стоянке. Из-за деревьев, навстречу им, показался несущийся на большой скорости «Рено». Он приближался быстро. Кудасов увидел, что за рулём авто сидит не шофёр-солдат, а какой-то штатский. Этот кто-то тоже увидел бегущих офицеров, и резко свернул с просёлка в поле. «Рено», прыгая на кочках, стал быстро удаляться от офицеров.
Всё увиденное мгновенно было понято обоими нашими героями. С автоматизмом, выработанным за годы службы, револьверы мгновенно оказались в их руках. Надо сказать, что оба были хорошими стрелками. За несколько секунд пули пробили шины авто и он завилял, а через мгновение, опрокинулся на бок. Из него выскочил человек и бросился бежать. Тут в дело вступил ротмистр Лемке. Убегавший не знал, с кем он имеет дело. Силовое задержание было одним из любимых занятий Аристарха, большого знатока борьбы джиу-джитсу. В считанные минуты он догнал убегавшего, несколько ловких движений и тот лежал лицом в траву, а Лемке аккуратно увязывал его запястья. Подбежавшему Кудасову он сказал – Прошу, господин ротмистр, подарок! Однако, быстро бегают здешние обитатели!
Потом он перевернул пойманного беглеца и, Кудасов, изменившись в лице, произнёс – Вот те раз! Господин майор, какими судьбами?
Повернувшись к Лемке, ротмистр продолжил – Аристарх, это майор Берио, австрийская разведка, мой давний знакомец.
- Поднимайтесь, майор!
В это время, к месту задержания уже подбегали солдаты из аэродромной команды во главе со своим командиром, поручиком. С ними же были и Ржевский с Добейко.
- Господин ротмистр! Этот гад склад с амуницией и припасами взорвал! – почти прокричал возбуждённый до крайности кондуктОр.
- Он не знал, что взрывать.Горючее и спиртное не пострадали – добавил Ржевский.

До назначенного времени вылета оставалось меньше десяти часов.

 Отправлено: 13.03.11 20:59. Заголовок: Ротмистр Кудасов. На..

Ротмистр Кудасов. Накануне отлёта из Китежа(продолжение).

То, что Кудасов и Лемке увидели на аэродроме, после взрыва, оптимизма им не добавило. Временный склад амуниции и съестных припасов превратился в дымящуюся груду разнокалиберных обломков. Вперемежку лежали в хаотическом беспорядке искорёженные стропила, обгоревшие доски, тлеющие куски меховой экспедиционной одежды, смятые банки мясных консервов. Всё это было залито водой. Тушением возникшего после взрыва огня, занимались нижние чины пожарной команды аэродромной роты, имевшие бочку в пятьсот литров, установленную на телеге, и двуручный насос поршневого типа, соединённый с брезентовым рукавом. Рукав заканчивался медным конусом для выхода струи воды. Этим допотопным устройством и пытались затушить возникший пожар и спасти хоть часть приготовленных для экспедиции припасов.
Ко всеобщему разочарованию, ничего из лежавшего в лужах из золы и воды, нельзя было использовать.
К ротмистру подошли корнет Азаров и Таранофф. Оба имели весьма непрезентабельный вид. Лётные комбинезоны их в нескольких местах были прожжены, лица закопчены. В руках Тароноффа был теперь уже ненужный багор, которым он растаскивал горящие доски и брёвна. Корнет прятал руки за спиной (Шурочка явно была в сильном расстройстве от своего внешнего вида).
- Господа, как это произошло? И почему посторонний штатский проник на охраняемую стоянку и сумел совершить диверсию, лишившую нас большей части сделанных запасов? – спросил ротмистр, обращаясь сразу к обоим экспедиционерам.
- Леопольд Эрастович! Мы занимались предполётной подготовкой аэропланов. Проверкой навигационного оборудования. Ржевский с Добейко, осматривали моторы. Всё было спокойно. А потом появился этот господин, - при этих словах говоривший Азаров показал рукой на Берио, - он предъявил пропуск, выданный командиром аэродромной роты и корреспондентскую карточку репортёра германской газеты «Дойче шпацирен». Ещё у него была фотокамера на треноге и саквояж, как он сказал с фотореактивами. Все бумаги были в порядке. Он сделал несколько снимков аэропланов и пошёл менять пластины в камере, сказав при этом, что удобнее всего ему это сделать в тени склада. Нам он прилично надоел и мы обрадовались, когда он, наконец, оставил нас в покое. А через несколько минут, раздался взрыв. В возникшей суматохе, он исчез, а мы были заняты тушением пожара. Вот всё, что я могу доложить, господин ротмистр.
- Идите и приведите себя в порядок, господа.
Сказав это, ротмистр увлёк Лемке в сторону. Они прошли несколько шагов, прежде, чем Кудасов снова заговорил.
- Винить Азарова и остальных у меня нет оснований. Они делали своё дело. В конце концов, здесь есть кому отвечать за охрану. С поручиком я поговорю отдельно. Аристарх, посмотри, что у майора в карманах.
Лемке сноровисто обыскал Берио, и через пару минут передал ротмистру смятый пропуск и карточку репортёра. Кудасов взял документы и направился к поручику, который в это время распоряжался работами на сгоревшем складе.
- Поручик! Прошу вас оторваться от вашего дела – обратился Кудасов к командиру аэродромной роты.
-Это вы выдали пропуск корреспонденту?
- Так точно, господин ротмистр! Он предъявил мне записку городского головы, с просьбой оказать содействие в съёмке аэропланов. Для размещения в германских газетах, с информацией о грандиозном перелёте на Землю Санникова. Никаких подозрений этот господин не вызвал, он давно в городе, приглашался на приёмы у лучших людей города.
Выслушав ответ, ротмистр помрачнел.
- Вы свободны, поручик.
Допрашивать Берио не было никакого резона – знали они друг друга хорошо, и ротмистр был уверен, что узнать что-либо от майора здесь, в Китеже, вряд ли удастся. Да и что узнавать, всё ясно как божий день, Берио захвачен по горячим следам, автор диверсии – он, несомненно. А его предполагаемые дальнейшие планы, в случае успешного окончания дела – это лучше всего сделать в Петрограде.
Кудасов вернулся к Лемке, под присмотром которого находился майор.
- Аристарх, придётся тебе на твоём Ньюпоре доставить этого господина в управление. Довериться местным жандармам не могу, в виду особой ловкости задержанного. На тебя же надеюсь, вполне. Пока будут готовить аэроплан, я чиркну пару слов Батюшину.
- Корнет! – ротмистр остановил проходящую мимо, уже отмывшую сажу, Шурочку - возьмите Добейко и Ржевского, и подготовьте Ньюпор ротмистра Лемке к полёту. Заправить горючим до Петрограда.
- Слушаюсь, господин ротмистр! – ответила Шурочка. Она сменила комбинезон, умылась и пришла в хорошее настроение, ибо нет у девицы большей заботы, чем выглядеть, как говорится «на выданье».
Вскоре около Ньюпора закипела работа.
Ротмистр, усевшись на ступеньку трапа своего ИМ, наскоро, на колене набросал сопроводительное письмо для полковника, о случившейся диверсии, дописав в конце, что подробности доложит устно Лемке.
Через час с небольшим Ньюпор с ротмистром Лемке и связанным майором Берио оторвался от лётного поля и с набором высоты скрылся за близлежащим лесом.
- Теперь надо решать ещё одну задачу – где достать тёплую одежду и запастись провизией. Взамен утраченной при взрыве и пожаре – подумал Кудасов.
Этим делом нужно было заниматься в городе. Сначала нанести визит градоначальнику, для получения справок о возможных поставщиках. Потом, убедить купцов в необходимости отпустить товар, если таковой найдётся у них в Китеже, под расписку ротмистра. Денег в необходимом количестве, на закупку необходимого, увы, не хватало. А Неналивай-Доливо, до недавней поры щедрый меценат, уехал из города накануне.
С этими мыслями ротмистр отправился в город, на «Руссо-Балте». Легковое «Рено», угнанное майором, нуждалось в ремонте.
Едва шофёр вывел грузовик на дорогу, ведущую в Китеж, как Кудасов увидел впереди, на обочине, стоящий легковой автомобиль.
- Кажется - это «Паккард», - определил ротмистр.
Когда до стоящего авто оставалось метров двадцать, из него вышел человек в военной форме и поднял руку, давая понять, что просит остановить «Руссо-Балт». Кудасов приказал шоферу затормозить и тоже вышел из кабины.
- Господин ротмистр! - обратился к Кудасову незнакомый капитан, судя по знакам в петлицах, военный инженер. Разрешите представиться – капитан Лесневский.
Ротмистр на секунду задумался, что –то знакомое почудилось ему в чертах лица говорившего, и тут он вспомнил – Лесневский. Да, да – так представлялся ему гость Батюшина . Незнакомец из будущего!
- Не вы ли, - здесь Кудасов слегка запнулся, - не вас ли я видел…
- Вы совершенно правы. Леопольд Эрастович. Мы виделись с вами , так сказать, на расстоянии. Прошу вас выслушать меня внимательно, у меня мало времени, по тем причинам, которые вы знаете, после просмотра нашего…э-э..послания. Я в курсе произошедшей с экспедицией неприятности и предлагаю нашу помощь. В одном из пакгаузов города, который мы сняли на сутки, для вашей экспедиции доставлены запасы продовольствия и полярной одежды. Продовольствие – это консервы и солонина. Одежда – тёплые комбинезоны на меху. Всё это, из второй половины двадцатого века. Не было времени для соблюдения идентичности, и поэтому, мы просто сняли наклейки с банок и спороли ярлычки и фабричные знаки с одежды. Никто из непосвященных не догадается. Я думаю, вы должны принять эту помощь, так как временнОй фактор очень важен. Вы должны взлететь не позднее – тут капитан посмотрел на часы, бывшие у него на левом запястье – не позднее, чем через восемь часов. Что бы успеть.
- Куда успеть? – спросил Кудасов, удивлённый таким поворотом дела, казавшегося ему ещё пять минут назад почти неразрешимым.
- Успеть пропасть в конечную точку вашего маршрута, ротмистр! Иначе вся затея рухнет, не начавшись. Поверьте мне!
Кудасов на секунду задумался.
- Хорошо, капитан! Я вам доверяю, хотя я и из недоверчивых.
- Прекрасно. Следуйте за моим «Паккардом». И не беспокойтесь – мои люди загрузят ваш грузовик.
После этих слов, капитан сел в авто. Ротмистр забрался в кабину «Руссо-Балта».
И маленькая колонна, тронувшись с места, направилась в Китеж.

 Отправлено: 14.03.11 22:00. Заголовок: Приключения мичмана ..

Приключения мичмана Панина, рассказанные им самим после чудесного своего спасения в море Лаптевых экипажем аэроплана «Илья Муромец». (окончание)

Со временем, когда майор Батт полностью окреп, мы совершили с ним несколько путешествий вокруг острова, посетив, в том числе, подземную пещеру, на дне которой покоился “Наутилус” со своим первым и единственным Капитаном.
Пещера встретила нас тишиной и мраком. В свете факелов мы побродили по опустевшей набережной, посмотрели в мрак водной глубины, и собирались уже уходить, когда я решил пройти до дальнего конца причала.
Там я нашел каменную лестницу, ведущую с причала на пол пещеры. Я спустился по ступеням и обнаружил в каменной кладке причальной стенки бронзовую дверь.
Это оказалась кладовая, в которой мы с майором обнаружили переносной деревянный ящик со слесарным инструментом, баллоны с какими-то газами, один водолазный полужесткий костюм с грудью-кирасой и шаром-шлемом.
Так что из пещеры мы вышли не с пустыми руками – инструменты (хоть и слесарные) могли нам помочь в ремонте лодки.
Мы тут же загорелись идеей вдвоем отремонтировать лодку и отправиться в ней в океан. Майор Батт хотел доставить президенту верительные письма европейских руководителей.
Надежда предотвратить войну не оставляла его. Кто ж знал, что так все обернется?
Во время наших походов майора необыкновенно интересовала возможность подняться по склону горы острова, дабы с вершины его осмотреть океан. Майор надеялся увидеть на горизонте хотя бы другой остров, как символ надежды на спасение.
В нескольких местах у подножия обрывов появились новые осыпи земли и скальных пород, по которым можно было бы попытаться забраться наверх.
Но я предложил майору заняться сначала ремонтом шлюпки. Даже при наличии у нас инструментов, ремонт продолжался несколько месяцев.
С помощью ножовки по металлу мы спилили несколько десятков стволов молодого бамбука, просверлили на каждом конце ствола по отверстию.
После этого мы долго собирали пальмовые листья, складывали их в многослойное полотно и прошивали насквозь растительными волокнами. Так нам удалось сделать пластырь из листьев, и завести его на отверстие в днище шлюпки.
Временно закрепив пластырь деревянными шпильками, вогнанными в доски борта и днища, мы перевернули шлюпку набок и поверх пластыря начали прибивать стволы бамбука, загоняя деревянные шпильки через просверленные ранее отверстия в стволах.
Затем мы повторили эту операцию, но уже внутри шлюпки.
Когда отверстие было заделано, мы заново устроили на шлюпке мачту и сплели косой парус из полосок, вырезанных из листьев того же бамбука.
Настала пора отправиться в путешествие к вершине острова. Пищи и воды мы с собой не брали, будучи уверены, что найдем и то и другое наверху. С собой мы взяли копья, и несколько металлических инструментов годных для того, чтобы рубить растительность.
Выступили мы поутру. Обогнув на четверть гору, мы нашли подходящую осыпь и начали подниматься по ней вверх.
После изнурительно тяжелого подъема мы достигли опушки горного леса. Странно было оказаться в густом тропическом лесу на таком крутом склоне. Странно и смертельно опасно. Любое неверное движение могло закончиться скольжением по крутому и скользкому от влажной травы и земле откосу, а затем падением с высоты 200-300 метров на песок и камни пляжа.
Тем не менее, мы продолжали подъем, цепляясь за лианы, стволы деревьев и кустарника. В этом душном и влажном странном лесу была своя жизнь. Но жизнь эта развивалась на стволах и ветках деревьев.
Этот странный мирок еще ждет своего исследователя. Мы же смогли заметить на ветках деревьев два вида живых существ. Какое место они занимали в пищевых цепочках этого леса? Или проще говоря, кто кем из них преимущественно питался? Вопрос…
Но сначала несколько слов о местных жителях. Во-первых это были очень крупные бесхвостые лемуры. Ростом с человека, способные к прямохождению по веткам деревьев, с мохнатыми телами и мордами, на которых при звериной внешности был заметен незвериный интеллект.
Во-вторых сетчатые питоны, длиной в 6-8 метров.
Нам удалось уклониться от прямых контактов с теми и другими. Но когда нам пришлось заночевать в джунглях, упершись спинами к стволам деревьев и привязав себя к ним лианами, я понял чьи крики слышал по ночам в своей хижине. Это кричали лемуры. То ли они охотились стаей за питоном, то ли питоны ловили лемуров.
Дождавшись утра, и поклявшись друг другу убраться с горы в кратчайшие сроки, мы продолжили подьем.
На самой макушке горы к нашему удивлению и испугу мы обнаружили круглую поляну, на которой росла только трава по пояс, и на базальтовой платформе стояли четыре черные базальтовые скульптуры истуканов с длинными вогнутыми носами и странными улыбками, застывшими на узких каменных губах. Истуканы смотрели вдаль, на север.
Кто? Когда? Зачем? Кто, когда и зачем смог проделать титанический труд, установив на вершине неприступной горы циклопических размеров изваяния? Ответ на вопрос отсутствовал.



Мы было собрались спускаться, когда майор Батт обратил мое внимание на то, что половину пути вниз с горы, самую опасную, нам придется преодолевать в полной темноте, ибо наступит ночь.
Я посмотрел на высоту солнца над горизонтом и все понял. Действительно, здесь, на вершине горы на поляну, и мрачные статуи еще светило солнце, но внизу, у уреза воды, вероятно начинало уже темнеть.
Мы с майором решили заночевать на вершине. Майор сказал мне, что он предпочел бы иное соседство, нежели этот, то ли памятник, то ли обелиск, то ли сигнальный знак, который высился у нас над головами.
Но делать нечего. Перекусив найденными неподалеку бананами, еще не твердыми, не окончательно созревшими и сорванными нами прямо с куста, мы собрали кучу хвороста для ночного костра.
Было еще слишком светло, чтобы погрузиться в сон, и мы более внимательно осмотрели цоколь, на котором были установлены статуи. Обнаружив еле заметные швы кладки, я понял, что перед нами некое сооружение, возможно с помещениями внутри.
На одной из длинных сторон каменного параллелепипеда майор Батт разглядел прямоугольную плиту, которая могла быть дверью. Эта плита по цвету была чуть светлее окружающих ее плит. Смущала высота двери. На глаз ее верхний край находился метрах в шести от земли.
Но как открывались эти огромные ворота? Никакого намека на замочную скважину, ручку, петли не обнаруживалось.
Совершенно случайно, поворачивая голову чтобы обменяться с майором соображениями по поводу находки я заметил на поверхности камня, на высоте трех метров от земли, странные круглые пятна.
Всего их было шесть. Одно большое круглое пятно, а над ним, веером, еще пять пятен поменьше размером. Я окликнул Батта, и мы решили добраться до этих пятен, чтобы рассмотреть их внимательнее.
Я уперся руками в вертикальную стенку каменного постамента, а Батт забрался ко мне на плечи. Я видел перед собой только когда-то в глубокой древности гладко отполированную поверхность камня. Но майор сверху комментировал свои действия. Большое пятно было имело в диаметре около тридцати сантиметров, пять малых пятен были одинакового размера. Примерно такой отпечаток мог оставить на стене при ударе мокрый мяч для игры в лаунд-теннис.
Майор сказал что пятна – это не вкрапления иного минерала, нежели собственно материал камня. Просто камень в пределах пятен имел красноватый оттенок.
Батт ощупывал поверхность пятен, но все было без результата.
Вскоре я взмолился к Батту, призывая его слезть с моих плеч и поменяться местами. Батт завозился, стоя у меня на плечах. Я зашипел от боли в мышцах. И в этот момент монолитная каменная плита у меня перед глазами поползла вверх.
От неожиданности я отпрянул назад, и в тот же момент Батт рухнул на траву. Я тоже отскочил в сторону от подножия обелиска.
С глухим рокотом плита продолжала ползти вверх, открывая перед нами вход внутрь постамента, на котором стояли статуи.
Майор уже стоял у меня за плечом, сипло дыша и спеша рассказать, как он уже собирался слезть с меня на землю, и оперся грудью на скалу, закрыв ею все шесть пятен. В этот момент скала дрогнула и плита начала подниматься.
Еще Батт сказал, что он слышал о тепловых лучах, невидимых глазом, которые испускают все нагретые тела. Может эти пятна, похожие на стилизованный отпечаток гигантской ладони, среагировали на изменение температуры поверхности скалы в то момент, как грудь разгоряченного майора приблизилась к поверхности скалы?
И этот вопрос остался без ответа, потому что мы как зачарованные шагнули в образовавшийся проем.
Солнце висело низко над горизонтом, бросая почти горизонтальные лучи света внутрь цоколя.
Внутри ничего не было, кроме длинного и широкого деревянного помоста, украшенного золоченой резьбой с сонмом занятных картинок и изображений. Но не они приковали наши взоры.
На помосте лежало тело великана, закутанное в прозрачную ткань. При жизни великан был ростом около десяти метров. Голова же его походила по величине на котел солдатской кухни.
Не знаю, откуда у нас хватило решимости, но мы с Баттом развернули прозрачный саван, укрывавший великана с головы до ног, и стащили его с мумифицированных останков. На великане были одеты латы из черной бронзы, с наплечниками. Поверх лат был накинут прямой плащ хлена из ткани пурпурного цвета. На ногах были одеты бронзовые же поножи и калиги на тройной подошве.
Черный бронзы шлем с острым, как рыбий плавник, навершием, венчал его череп.
Но все это оставалось на периферии нашего с Баттом восприятия, потому что все наше внимание привлекло мертвое лицо великана. А точнее его лоб. Чуть выше переносицы на лбу имелась припухлость, покрытая сморщенной желтой кожей, такой же что прикрывала запавшие в глубины черепа глазницы. Это был как бы третий глаз.
Какие-то отрывки мыслей и воспоминаний закрутились у меня в голове. Вспомнился почему-то циклоп Полифем, которого ослепил в пещере хитроумный Одиссей.
А солнце уже почти исчезло за горизонтом, стало быстро темнеть и вновь раздался рокот. Это опускалась каменная дверь.
Под этот усиливающийся грохот мы с Баттом бросились прочь из склепа.



Наступила ночь. Мы разожгли костер. На вершине горы ночью оказалось прохладно. Все время дул ветер. Но нам с майором повезло, так как в нашем распоряжении оказалась ткань, которой был покрыт великан.
Ткань мы сами вытащили из склепа в первую же минуту пребывания там. Я никогда не видел такой ткани. Собственно в свете костра много и не увидишь, но на ощупь…
На ощупь ткань была необычайно прочна, тонка и почти не весома.
Не забивая голову тем, что в общем-то это саван, мы с майором закутались в разные концы огромного куска ткани и сразу же заснули.
Пробуждение было ужасным.
Я проснулся, чувствуя себя отдохнувшим, голодным и готовым к новым приключениям. Я еще немного подремал, прикидывая что нам с майором обязательно надо попасть в склеп еще раз. Мне очень хотелось рассмотреть картины, нарисованные на деревянном ложе.
К тому же на высохших пальцах великана сверкали камни в массивных оправах серого цвета платины (если это была она). И еще на его поясе был огромный двуручный меч с какими-то письменами гравированными на металле широкого лезвия.
Решив, что пора приниматься за дела я энергично высвободился из складок ткани и окликнул майора Батта, предлагая проснуться.
Но майор молчал. Я осмотрелся. Майора поблизости нигде не было.
Тогда я обошел каменный постамент и увидел в траве воплощенный наяву ночной кошмар. Огромный сетчатый питон выгнулся передо мной, подняв голову и широко разевая пасть с тонкими длинными зубами. Питон пытался уползти в сторону леса, но посередине его туловище было сильно раздуто. Это обстоятельство вероятно мешало гигантскому пресмыкающемуся ползти.
Но на примятой траве я увидел рваный ботинок майора Батта, и догадался о разыгравшейся ночью трагедии.
Питон подполз к спящему майору и проглотил его, начиная с головы. Именно поэтому майор не мог позвать меня на помощь.
Ярость ослепила меня. Я бросился к оставленным нами накануне у костра бамбуковым острогам и кое-каким инструментам, найденных в пещере Капитана, и приспособленных нами для рубки деревьев. Одну сторону метровой бронзовой линейки я расплющил ещё внизу, на берегу окена, положив линейку на валун и ударяя камнем по ее краю.
С острогой и линейкой-мачете в руках я бросился на питона. Он сделал бросок, стараясь вцепиться в меня зубами, но я увернулся, ударив острогой его в пасть. Конец остроги расщепился, не причинив змее ни малейшего вреда.
Я отскочил назад, ожидая нового броска рептилии, но питон вел себя странно. Он весь пошел складками и широко раскрыл огромную противную пасть, делая скользящие движения всем туловищем.
Внезапно его челюсти распахнулись еще шире, и из пасти показались ноги майора Батта. Одна нога в ботинке, а вторая в драном носке.
Я понял, что питон отрыгивает свою жертву, собираясь то ли сразиться со мной налегке, то ли бежать от меня налегке. Нельзя было терять ни мгновения. Я бросился вперед, нанося удары по туловищу питона импровизированным мачете. Вскоре тело питона покрылось рублеными ранами из которых обильно текла кровь оранжевого цвета.
Питону удалось таки отрыгнуть тело несчастного майора, когда я срубил его голову множественными ударами, направленными в одно и тоже место. Но, даже потеряв голову, тело питона еще долго извивалось в траве.
Я же занялся останками майора Батта, которые надо было придать земле. Желудочный сок питона растворил верхние слои кожи, и из-под осклизло-вонючих лохмотьев испревшей одежды проглядывало тело майора яркого красного цвета.
Я осторожно перетащил тело майора ближе к постаменту, и принялся рыть могилу. Через несколько часов работы, я предал тело майора Батта земле.
На прощание с ним, я прочитал Отче наш – единственную молитву которую помнил.
Кроме памяти о человеке долга и надежном друге у меня остались верительные письма, которые я нашел в кожаном портмоне в кармане брюк майора.
Я твердо решил передать эти письма заинтересованным людям, с тем, чтобы предотвратить войну.

Однако покинуть вершину горы пешком я не успел. Поляна оказалась окружена лемурами, привлеченными то ли видом нашей схватки, то ли запахом крови убитого мной питона.
Возможно, что была и какая-то иная причина активности этих существ, но факт оставался фактом. На каждом дереве на опушке леса я видел по несколько лемуров, сидящих или висящих лапах-руках на ветках с видом очень не дружелюбным.
Что оставалось мне делать? За прошедшие с открытия двери склепа на вершине горы сутки, мысли мои были направлены в прошлое, в поисках разгадки происхождения гигантов, подобных найденному нами.
По странной прихоти сознания, от титанов и атлантов, мысли мои обращались к титанам человеческого духа и гигантам мысли человеческой. Вспоминал я и о Леонардо да Винчи.
Внезапно меня осенило – что если попробовать? Ведь кроме решимости исполнить проект Леонардо Великого, у меня все было под руками.



Присматривая периодически за поведением лемуров, я принялся за работу. Недостатка в молодых бамбуковых стволах у меня не было. Я их спилил ножовкой, прихваченной в наш поход покойным майором Баттом, и очистил от листьев.
Там же на опушке леса я нарезал множество необычайно прочных и тонких лиан.
Оттащив все добытое мной к подножию монумента я разложил на траве тонкие гибкие стволы бамбука в виде двух равнобедренных треугольников, с одним общим основанием.
Затем я напилил из стволов бамбука промежуточные распорки, и разложил их внутри треугольников. После этого пришла пора связать все детали остова большого ромбического крыла лианами.
Да, вы не ослышались, я назвал свой труд крылом! После того как остов был надежно закреплен мною множеством прочных морских самозатягивающихся узлов, сделанных из лиан, я обтянул его саваном, найденным нами в усыпальнице. Сейчас, при свете дня я убедился, что ткань не имеет дыр, очень легкая и прочная на разрыв.
То есть разорвать я ее не смог, как ни старался. Единственное, чего я добился – это с помощью раскаленной на огне костра линейки-мачете проплавить в ткани отверстия в тех местах, где через обшивку крыла я пропустил лианы, привязанные предварительно к каркасу.
Эти лианы образовали нечто вроде сетчатой люльки-гамака. Имелись в подвесе и петли для рук.
Между тем солнце давно перевалило зенит, и вновь близился вечер. Лемуры завозились на ветках. Некоторые стали спускаться на землю, а спустившись, выпрямлялись во весь свой нешуточный рост, чего-то выжидая. Вся эта возня на и под деревьями меня настораживала и заставляла спешить.
Я набил рот побегами молодого бамбука, и минут пять жевал. Пора! Я приподнял с земли крыло, обтянутое тонкой тканью, продел руки по плечи в петли, ухватился за другие петли, сделанные на лианах привязанных к кончикам крыльев, и повернулся против ветра.
Потом я начал разбег по пологому склону в сторону опушки леса. Через двадцать шагом ветер приподнял крыло над землей вместе со мной, и я, в последний раз оттолкнувшись от земли ногой, воспарил в воздухе.
Остались внизу оскаленные в рычании морды лемуров, тщетно тянущих свои лапы ко мне. Остался внизу остров с таинственной гробницей не вершине, и покоившимся в своем подводном корабле капитаном Немо. Внизу, в земле острова, на берегу которого я провел много лет, остался майор Батт.
Крыло поднимало меня все выше, и выше, и выше … пока я не увидел на горизонте еще один остров. Заложив пологий вираж я заскользил в его сторону.



Двое суток я провел в воздухе над пустынным океаном, несомый могучим пассатом на восток. Это были дни великого голода и мучений. По понятным причинам я не мог опуститься вниз, ибо утонул бы в океане. К тому же за часы бессонного полета я многое увидел.
Я увидел то, что невозможно увидеть с борта корабля, распугивающего все живое грохотом машин в трюме и плеском винта. Один раз я видел морского змея длиной около тридцати метров, неподвижно лежащего на глубине нескольких метров под водой. Вероятно он спал, потому что мною были замечены лишь небольшие движения тела в горизонтальной плоскости.
Тело змея было черного цвета, шириной со столешницу большого письменного стола. Никаких подробностей я не смог заметить, так как пролетал над ним перед заходом солнца, когда лучи солнца скользят над поверхностью океана, почти не проникая в толщу воды.
В другой раз, но уже днем я увидел внизу существо похожее на гигантского крокодила, с огромными зубастыми челюстями. Чудовище было не маленьким. Я оценил его длину в двадцать метров.
А третий случай едва не стал для меня роковым. Сначала я заметил вдали над волнами какое-то движение. Мне в глаза светило солнце и я принял тонкую длинную шею зверя, поднятую над волнами за мачту корабля.
Я был измучен голодом и неудобствами висения в воздухе в сетке из лиан, а потому с радостью изменил направление полета мечтая встретиться с рыбаками или матросами корабля. Но это был не корабль, а чудовище сродни тому, что наблюдало за мной ночью из морской глубины во время моего плавания на самодельном плоту после гибели броненосного крейсера “Решка”.
Метров пятнадцать в длину, от головы на длинной шее до кончика короткого мускулистого, сходящего на конус хвоста. Бурого цвета туловище обтекаемой формы, заключенное в гладкую блестящую кожу. Передвигалось чудовище с помощью больших ромбовидных плавников числом четыре.
Когда я приблизился, чудовище сделало в мою сторону бросок, вода взбурлила под синхронным ударом огромных плавников, и зубастые челюсти сомкнулись в метре под моим туловищем. Я дернул за лиану привязанную к левому кончику крыла и увернулся от второго броска, но потерял высоту.
Казалось моей одиссее пришел конец и мне суждено быть съеденным доисторической тварь посреди океана. Но плотный фронт воздуха, который гнала перед собой длинная, семисотметровая океанская волна, подхватил крыло и дал мне возможность набрать высоту.
В дальнейшем я старался не приближаться к поверхности океана во избежание подобного рода происшествий. Я находился в полуобморочном состоянии от голода, жажды и бессонницы, когда завидел по всему горизонту темные вершины гор.
Я подлетал к материку.
Друзья мои, все что со мной происходило дальше я постараюсь пересказать в сжатом виде, без подробностей, ибо не смею более задерживать ваше внимание и отвлекать вас от целей вашей экспедиции.
Итак я подлетел к континету. Выбирая место для посадки я внезапно оказался над плоскогорьем, вся поверхность которого была покрыта изображениями животных и людей. Изображения сии были видны только с большой высоты полета.



Когда я снизился к земле, изображения распались на отдельные, уходящие из предела видимости линии, казалось выбитые в скальном грунте. Я вновь взмыл вверх и завидев впереди на поверхности земли изображение птицы, принял сие за добрый указующий знак.
Я направил крыло вниз и попытался высвободить тело из сетки, в которой я лежал животом вниз все время полета. Земля летела мне навстречу, а я не мог высвободиться – так затекли за двое суток полета мои мышцы.
Лишь в метре от поверхности плато я высвободился, н ноги не слушались меня и приняв на себя удар приземления тут же подогнулись в коленях. Дальше я помню только что меня начало разворачивать головой вниз. Последнее что я слышал, это был хруст ломающегося бамбукового остова крыла и ритмичный звук ударов барабана.
Очнулся я в темноте хижины сложенной из камней – так я определил на ощупь. Когда рассвело, то оказалось, что я попал в плен к индейскому племени, которое с доисторических времен живет в окрестностях этого плато.
Жизнь племени подчинялось легенде, гласившей, что когда-то с неба на плато опять спустятся небесные воины, что будет означать конец света.
Сколько индейцы ждали моего появления я не знаю, но у них в плену я провел несколько дней, пока не решился вопрос с моей дальнейшей судьбой. Собственно вопроса-то и не было. Меня должны были принести в жертву Кецалькоатлю – Змею в перьях.
Как правило, это жертвоприношение происходило на базальтовом алтаре на вершине ступенчатой пирамиды, скрытой в сельве. Как правило, жертве рассекали ножом из обсидиана грудную клетку с целью извлечь еще бьющееся сердце и сжечь его на костре, ублажая запахом жареного мяса Кецалькоатля.
Как правило… Но правила имеют исключения. В этот раз исключение явилось ко мне в образе полюбившей меня с первого взгляда молодой дочери местного вождя.
В ночь перед тем, как меня должны были казнить, она отперла дверь камеры внутри пирамиды, и помогла мне бежать.
Оказалось, что индейцы отремонтировали сломанное летучее крыло, так что, страстно поблагодарив молодую девушку за спасение, я влез в сбрую из лиан, разбежался и бросился со ступени пирамиды вниз. Вскоре я оставил далеко позади ступенчатую пирамиду, скрывшуюся в океане зеленых веток.
Так начался мой путь на север. Днем и ночью я летел вдоль побережья Тихого океана, имея справа вдали заснеженные вершины Кордильер.
“Чимборазо и Котопакси, навсегда завладели вы сердцем моим…”, напевал я, с каждым днем приближаясь к Панамскому перешейку.
Иногда я делал остановки, чтобы прийти в себя, поесть и выспаться. Делал я посадки вблизи рыбачьих деревень, жители которых радушно принимали меня.
Через какое-то время я оказался над Мексикой. Судя по рассказам местных крестьян в стране шла гражданская война.
Судя по обстановке мне надо было поскорее убираться из этих мест, пока люди Эмилиано Сапаты, или люди Порфирио Диаса не добрались до меня.
Тем более, что в соседней деревне остановился отряд под командованием Чунчо-Барабанщика, одного из доверенных людей Сапаты. А Чунчо-Барабанщик, по словам крестьян очень не любил гринго.



Я поспешно взлетел, но пролетая над каким-то заливом, в котором стояла эскадра Северо-Американского Флота, я был обстрелян с борта корабля.



Очередью выпущенной из картечницы Гатлинга была снесена правая часть крыла. Я закувыркался и упал в воду. Благо это было рядом с берегом, и я успел до подхода катера с военными моряками и до появления акул скрыться на берегу.
Мой полет был закончен. Но путь на север я продолжил. Много месяцев я шел вдоль береговой линии. Ночевал я рядом с городками и поселками, стараясь не контактировать с местным населением. Пропитание я добывал на городских рынках, после их закрытия, понятное дело как.
Эта предосторожность не была напрасной, потому что несколько раз местные жители, американцы, вызывали полицию, едва завидев меня. И лишь навыки выживания, приобретенные мною за годы странствий, спасали меня от тюрьмы и каторги. С тех пор я отношусь к американцам как к нации стукачей и доносчиков, чего бы там не плели про их славные демократические принципы.
Через долгое время я оказался на Аляске. На одном из неизвестных притоках Юкона я наткнулся на россыпь золотых самородков. Самые крупные были величиной с собачью голову. Но золото нельзя есть. И еще оно очень тяжелое. Поэтому я прихватил с собой только несколько самородков, которыми готов расплатиться с вами за свое спасение.
Через Берингов пролив, будучи отличным пловцом я переплыл летом, предварительно намазавшись жиром убитой мной нерпы.
На остров Беннета я пришел по льду, влекомый на его берега мечтой попасть на Землю Санникова.
Вот и вся история моих странствий, господа.
А главное - примите от меня бумаги славного майора Батта. Быть может они помогут не допустить начало войны в Европе.

 Отправлено: 16.03.11 03:11. Заголовок: После такого чтения ..

После такого чтения хочется просто посидеть у коновязи, пожевать табачку, послушать хорошую музыку доносящуюся из бара...
[BR]http://zalil.ru/30679716<\/u><\/a>


------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Ответ:

Welcome, HOGOFOGO!

Оботрите шкуру Боливара, отпустите ему подпругу, разнуздайте, напоите из брезентового ведра, задайте ему сушеных кукурузных зерен. Потом зайдите в салун "Веселая лошадь", закажите у Хромого Пью-бармена стакан рома с патокой, или виски с содовой, и расскажите Вашу историю присутствующим.

В сиесту мы там все сидим, пьем, курим сигареты Camel и Marlboro и рассказываем друг другу всякие истории. Иногда смешные, иногда грустные, но всегда правдивые.
Поближе к вечеру становится попрохладнее и мы выходим на улицу, чтобы пострелять друг в друга, в индейцев, в китайцев, в койотов.
Что поделаешь, выпивка, стрельба и правдивые рассказы - единственные развлечения в наших глухих краях.

 Отправлено: 16.03.11 11:53. Заголовок: Ротмистр Кудасов. Вы..

Ротмистр Кудасов. Вылет становится реальностью.

«Паккард» петлял по улочкам Китежа и Кудасов поймал себя на мысли, что городок совсем не так мал, как ему казалось, после нескольких дней пребывания здесь. Улица за улицей, переулки и тупики проплывали за окнами «Руссо-Балта», а конца поездки не было видно. Так продолжалось около получаса. Наконец, совсем запутавшись, ротмистр перестал следить за меняющейся панорамой и попытался вспомнить подробности короткого разговора с Лесневским.
- Почему они так быстро узнали о взрыве и мгновенно отреагировали? Ведь прошло каких ни будь два часа, а всё, что нам нужно, уже доставлено. Оперативно, ничего не скажешь, но странно, однако.
За этими размышлениями Кудасов не заметил, как оба авто остановились, въехав во двор, огороженный высоким дощатым забором.
- Высота метра под три – прикинул ротмистр – таких заборов в Китеже я не видел. Никакой любопытный взгляд не проникнет.
В глубине двора располагался большой пакгауз. Двери его были наглухо закрыты, и он имел довольно заброшенный вид. Из «Паккарда» вышел капитан, подошёл к грузовику и сказал :
– Прошу вас, ротмистр, пройдёмте в склад.
Кудасов и капитан направились к двери, которая открылась перед ними, едва они подошли к ней.
Переступив порог, оба оказались в помещении, освещённом ярким светом, исходящим из нескольких, как показалось ротмистру, прожекторов. Однако, присмотревшись, он увидел стоящий в глубине помещения, большой фургон, цвета хаки с вкраплениями каких-то жёлтых и зелёных разводов. В передней части находилась кабина, необычной формы, без выступающего вперёд капота, как, на привычных ротмистру грузовиках. А прожекторы оказались фарами этой исполинской машины. Они то и освещали внутренность склада.
- Капитан – произнёс Кудасов – прошу сначала ответить на один вопрос. Как вы узнали о диверсии на аэродроме?
Лесневский посмотрел ротмистру прямо в глаза.
- Леопольд Эрастович, вы – профессионал, и понимаете, что важность задачи, которую мы хотим решить с вашей, естественно, помощью, предполагает нашу крайнюю заинтересованность в успехе вашей экспедиции. Поэтому, мои люди следят за ходом подготовки к вылету. Вы можете спросить, как согласуются мои утверждения о том, что пребывание вне своего времени ограничено несколькими часами и слежением за событиями в Китеже, и будете абсолютно правы. Я должен был объяснить вам это раньше. Всё довольно просто, хотя затраты энергетические и материальные, довольно велики. Суть в том, что нам приходится менять людей, назовём их, скажем «посланцами», по истечении этого времени. Возвращается один, прибывает следующий. Один из них и оповестил нас о произошедшем. Далее уже были предприняты необходимые меры по подготовке, загрузке и отправке к вам вот этого автомобиля с необходимыми вещами и припасами. Признаюсь, это был самый сложный момент во всей операции. Мы ещё не перемещали объекты таких размеров через временнЫе порталы. Но всё прошло удачно.
Помощь вам мы намерены продолжать до момента вашего отбытия из Китежа. Далее – всё в ваших руках, Леопольд Эрастович.
Капитан замолчал, пристально глядя на ротмистра.
- Благодарю вас за объяснения, господин Лесневский.
- Владимир Владимирович, с вашего позволения – представился капитан.
- Может быть,начнем погрузку, Владимир Владимирович – сказал Кудасов, - а то времени, как вы сами говорили, у нас не так много.
- Конечно.
Капитан повернулся к кабине фургона и сделал знак рукой. Дверцы открылись и на пол склада оттуда стали выпрыгивать люди, одетые в синие комбинезоны. Задняя часть фургона распахнулась, часть пола грузовика откинулась назад, приводимая в действие каким-то механизмом, который не был виден, но издавал при работе лёгкий свистящий звук. На эту площадку и перемещались тюки с одеждой и ящики с провизией, и она плавно опустилась на пол склада. Затем при помощи небольших тележек, всё это было перевезено к выходу пакгауза.
- Господин ротмистр, будьте добры, скажите своему шофёру подъехать к воротам склада и поставить «Руссо-Балт» задним бортом к выходу – обратился капитан к Кудасову. Мои люди перегрузят всё это в ваш грузовик. Шофёра, под любым предлогом, отправьте на улицу.
Через десяток минут всё было закончено. Лесневский подошёл к ротмистру.
- Мы уходим. Желаю удачи! – он протянул руку Кудасову. Они обменялись крепким рукопожатием.
Капитан повернулся, сделал несколько шагов к двери пакгауза, открыл её и зашёл внутрь. Кудасов молча стоял и смотрел ему в след. Потом, вышел со двора и позвал своего шофёра, сидевшего на скамейке перед воротами и курившего.
Пока шофер закрывал брезент кузова, ротмистр не удержался и подошёл к двери склада. Постоял в нерешительности пару секунд, затем открыл дверь. Шагнул вглубь темноты. Глаза постепенно привыкли к мраку помещения. Пакгауз был пуст.Только на полу едва виднелись следы от колёс, оставленные фургоном.
- Вот и ушли – подумал Кудасов - к себе.

«Руссо-Балт», скрипя рессорами, выехал на улицу.
- Дорогу на аэродром запомнили?– спросил шофёра ротмистр.
- Так точно, ваше высокоблагородие, - запомнил. Но уж напетлял этот «Паккард» по Китежу, едва за ним поспевали.
- Тогда вперёд, время не ждёт. На аэродром.
Грузовик тронулся и дымя синим выхлопом, стал выбираться с заброшенной окраины на дорогу, ведущую на аэродром.
- Как бы ни обстояло дело, но проблема решена. К вылету мы готовы, а там мы уже и без присмотра обойдёмся – думал Кудасов, качаясь на ухабистых улочках таинственного города Китежа.

 Отправлено: 17.03.11 16:42. Заголовок: просьба:

Уважаемые модеры!
Пожалуйста, уничтожьте пост этого мерзавца HOGOFOGO: [BR]http://s014.radikal.ru/i328/1103/8c/da6867cf32d0.jpg<\/u><\/a>
Он нарушает весьма замечательное и захватывающее чтение!
Этот мой пост с просьбой также прошу убрать.

Ухожу на цыпочках...

----------------------------------------------------------------------------------------------------------
Ответ:

Welcome, Шериф!

В нашем городке всякому усталому путнику найдется место.
Даже если его рисованная физиономия красуется на каждом заборе на желтоватых бумажных листках с крупными печатными буквами WANTED! или на предвыборных плакатах.
Даже если на его пропыленной куртке пришпилена серебряная шестиконечная звезда с надписью SHERIF или значок с надписью SHMAS, а его кожаный пояс оттягивает открытая кобура с револьвером кольт-магнум или ножнами со штыком от СВТ.

 Отправлено: 20.03.11 00:59. Заголовок: Из дневника штабс-ка..

Из дневника штабс-капитана Кижа.

03 июня 1916 года.

С огромным удивлением и сожалением спасенный нами мичман Панин узнал о том, что Мировая Война уже началась. Еще труднее ему было принять известие о том, что нынче 1916 год, и таким образом его странствия продолжались целых десять лет, начавшись в Финском заливе, и закончившись в море Лаптевых.
Естественно, что научный руководитель нашей экспедиции, профессор Каштанов отверг предложение славного мичмана об оплате его спасения золотыми самородками, а, наоборот, предложил ему принять участие в нашей экспедиции, убедившись во время рассказа мичмана об его приключениях, что имеет дело с человеком опытным и привыкшим ко всякого рода тягостям полевой жизни. Действительно, даже мне показалось, что кое-какие поступки мичмана Панина смогли бы стать в ряд с приключениями поручика Ржевского, и даже моими собственными.
А уж в лице нашего доброго ангела, госпожи Эммы Штолльц, мичман Панин нашел самого благодарного слушателя. Добрая женщина столь живо приняла участие в судьбе мичмана, что то время, которое занял рассказ мичмана слезы жалости заставляли блестеть ее прекрасные глаза. А к концу повествования обмороженная, грубая рука мичмана уже покоилась в мягких ладонях этой прекрасной женщины, взявшей на себя добровольное обязательство выходить изможденного моряка. И как знать, не расцвел ли на наших глазах новый росток любви, соединивший одинокие сердца мичмана Панина и госпожи Эммы?

Итак, после совета принято было решение продолжить полет на "Илье Муромце -2". Оговорено было, что мы должны были пролететь над Большим Ляховским островом и над островом Котельный производя по маршруту аэрофотосъемку. Далее нам следовало держать курс на север и искать Землю Санникова.
После встреч с мамонтами и ископаемой птицей диатримой почти никто не сомневался что сия Земля есть, либо была недавно над поверхностью океана.
Однако после взлета…
Не спрашивай по ком звонит колокол...Эту строчку из Джона Донна твердил я. Не спрашивай по ком звонит колокол... А штурвал вырывался у нас с Тараноффым из перенапряженных рук.
Уже полчаса мы держали аэроплан из последних сил не давая ему свалится в штопор. Страшно ревел воздушный поток за фанерными бортами. Я, казалось, чувствовал как страшно перегружен силовой набор корпуса.
Я с ужасом ждал резких металлических звуков, похожих на стократно усиленные звуки обрыва гитарных струн. Однажды я присутствовал на испытании крыла "Ильи Муромца" на излом. Но тогда мы стояли с Игорем Ивановичем за ширмой из бронестекла и смотрели, как после каждого сухого громкого щелчка свивались гигантскими пружинами вырванные с корнем растяжки на плоскостях. А сейчас я находился на борту аэроплана увлекаемого мощным воздушным потоком в .... Куда?
Началось с того, что мы нашли Землю Санникова среди торосов и льдов далеко вглубь океана за островом Котельный. Под нами возникла черно-белая рельефная картина огромного горного хребта. Перевалив над скалами саженях в двухстах мы полетели над покрытой снегом равниной на которой торчали скалы-одинцы и остовы мертвых деревьев. Земля Санникова была мертва.
Только один раз господину Тараноффу показалось, что он видит на снегу белую медведицу с двумя медвежатами.
Но поручик Ржевский не смог подтвердить наблюдение своего друга по причине увлеченного рассматривания шведского мужского журнала "Хюстлер".
При этом он вслух обещал по окончании экспедиции начать издавать в северной столице русский аналог подобного непотребного журнала.
После недолгих раздумий поручик решил назвать свой будущий журнал просто и непритязательно, в русле сохранений традиций пооддержки отечественного производителя: Иллюстрированный журнал для ходоков "СИСЬКИ".
Между тем мы ожидали, что вот-вот достигнем противоположного берега Земли Санникова, чтобы развернувшись облететь ее по периметру проводя аэрофотосъемку и штурманские замеры. Но берега все не было. Внезапно условия освещенности стали ухудшаться, резко потемнело и пошел снег. Компас отказывался показывать направление на север, и его путеводная стрелка, подрагивая, безостановочно крутилась на своей оси против часовой стрелки.
Альтиметр выдавал невероятные цифры. Получалось, что мы находимся на высоте 9 000 метров, чего не могло быть, потму что потолок нашего аэроплана в лучшие его довоенные годы не превышал 2 000 метров.
Я сделал попытку развернуться и лететь на юг, но внезапно понял что самолет несется вперед, подхваченный ураганным ветром. Потом началось страшное.
Стемнело так, как будто уже наступила полярная ночь. При нулевой видимости аэроплан начало валить в штопор.
В фюзеляже пассажиры вспоминали забытые слова молитв, а в кабине мы держали шестью руками (к нам на помощь пришел поручик Ржевский) штурвал, который выкручивала у нас из рук неведомая злая сила.
-У меня ощущение того, что мы падаем, -прохрипел у меня над ухом чей-то неузнаваемый голос.
Что сказать? Это ощущение у меня уже минут двадцать. Но кто видел, чтобы падение длилось так долго?
-Свет! -сдавленно крикнул Ржевский.
Действительно, за стеклами постепенно светлело.
Еще пять минут этого немыслимого падения и ураган стих. Наш аэроплан плыл посреди невероятного пространства. В неизмеримой дали, прямо по курсу светило, но не слепило глаза странное раскаленное до красноты круглое тело, гораздо меньше Солнца по размерам.
А еще дальше, вверх, вниз, вокруг нас виднелся целый мир, с реками, морями, горами, лесами, пустынями, с облаками и тучами. Но этот мир был расположен внутри огромной, невиданной по размерам сферы...
Не спрашивай по ком звонит колокол. Потому что он звонит по тебе.
Внезапно остановился четвертый мотор, и почти сразу же второй.
Бензин…,……………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………..
…………………………………………………………………………………………………………
………………………………………………………………………………………………………… – я коротко выругался, указав на прозрачные стеклянные трубки топливомера.
Как ни странно, на высоте полета и поведении самолета в воздухе снижение тяги никак не отразилось.
-Я думаю, что мы находимся в струе воздушного потока, который нас несет, -слегка запинаясь произнес господин Таранофф.
Ржевский нахмурился и скептически посмотрел сначала на нас, а потом указал пальцем на окна фюзеляжа. Они быстро запотевали снаружи, как-будто мы с мороза влетели в теплое и влажное пространство.
Вопрос куда девалось нормальное светило – Солнце, отступил даже не на второе место.
Потеря видимости в таких условиях в полете – катастрофа.
Но в столь немыслимом месте, и при столь немыслимых обстоятельствах как наше, в голову приходят странные мысли.
Мне вдруг помстилось, что если мы попали во внутреннюю полость нашей Земли, что не расходится с теорией герра Гербигера, и если во внутреннюю полость втягивало воздух в виде смерча (в чем мы недавно убедились), то не исключено, что есть хотя бы еще одно отверстие в земной коре, сквозь которую этот воздух выбрасывается вновь в атмосферу, окружающую внешний мир.
Тогда у нас появлялся шанс продержаться в этом потоке в роли планера до момента, пока мы не выберем место для посадки. Что будет с нами потом? Об этом мы узнаем во своевремении. Или не узнаем никогда.
Поток воздуха продолжал нести аэроплан вглубь неизвестной страны.
Профессор Каштанов и я, стояли на правой нижней плоскости и не знали, как нам поступить с запотевшими стеклами кабины.
Я старался вообще не смотреть, так как зрелище земли одновременно над головой и под шасси вызывало все то же чувство падения в пропасть. Да еще навстречу раскаленной бездне.

И еще раз я убедился, как мало мы знаем наших людей.
Внезапно дверь за моей спиной распахнулась и в дверном проеме показалась фигура поручика Ржевского. Кивер, доломан, ментик, венгерские рейтузы, сабля, усы.
Толкнув меня в бок, поручик подпрыгнул и ухватился за переднюю кромку верхней плоскости обеими руками. Потом у наших лиц мелькнули сапоги поручика, мелодично звякнули шпоры, и Ржевский, сделав выход силой очутился на верхней плоскости.
Внутри меня все похолодело.
И я даже на миг уткнулся лицом в плечо профессора Каштанова не желая видеть гибели отважного поручика. Но секунда слабости прошла, и я заметил искаженную наклоном туловища и необычной подсветкой тень фигуры Ржевского.
Тень шла по плоскости, наклонясь в сторону движения аэроплана, превознемогая воздушный напор и разведя руки для равновесия.
Я почувствовал, что начинаю седеть, когда поручик перебрался на фюзеляж и пошел по направлению к пилотской кабине. Что собрался делать этот инфант террибль, молнией пронеслось у меня в голове, и я дернул за рукав пиджака профессора. Но тот не отрывал взгляд от фигуры отважного гусара, которая стояла уже у самого носа аэроплана.
Нам эта фигура была видна со спины. Я видел, как блестят на филейных частях потертые в походном седле рейтузы Ржевского.
Внезапно до нас донесся голос поручика.
Ветер рвал его слова и доносил до нас только отрывки слов, причем в произвольном порядке. Но профессор изощривший свою мысль в занятиях криптозоологией, перевел мне слова поручика Ржевского:
-Передайте Шурочке, что это не я утопил в заварном чайнике ее любимого голубоглазого котенка, который так жалобно пищал при этом, что я было не передумал...
Ура! За ВДВ! (Пардон, поправился профессор Каштанов...) Ура! За гусар! Так громче музыка! Играй победу! Мы победим, и враг бежит! Бежит! Бежит!
Внезапно Ржевский прыгнул вперед, оттолкнувшись от фюзеляжа обеими ногами одновременно. При этом он своими боевыми потертыми филейными частями, затянутыми в венгерские рейтузы, начисто протер стекла пилотской кабины.
Этим не преминул воспользоваться господин Таранофф, который тут же повел аэроплан на снижение, осторожно доворачивая по курсу на обнаружившуюся среди леса большую поляну.
Мы же с профессором, обливаясь скупыми мужскими слезами, следили за удаляющейся к земле фигуркой поручика Ржевского.
-Нет, последние слова Ржевского должны передать Шурочке Вы, господин штабс-капитан, -пересиливая нервный спазм в горле попросил меня профессор. Я кивнул головой в знак протеста, не отрывая глаз от обреченного на жестокую кончину героя-гусара.
Но не прошло еще время жестоких чудес, господа! Просто надо верить! И все...
Ведь не даром Ржевский мог с одного удара, разбивая пирамиду, загнать восемь шаров в одну лузу.
Саженях в пятидесяти от земли откуда-то сбоку к падающему поручику метнулась огромная угловатая птица. Взмахнув широкими кожаными крыльями, она длинными зубастыми челюстями схватила Ржевского за доломан, и, захлопав крыльями, понесла поручика над лесом.
Последнее что мне удалось разглядеть - это то, что с головы поручика слетел доломан, а поручик висит в клюве у птицы и размахивает саблей, пытаясь до нее дотянуться.



Желтые осенние листья,
Как пропуска в зиму.
Соберу их сейчас впрок я,
Только не стреляй в спину.

Дай перекос патрону,
Произведя осечку.
Не выбивай из груди стону,
Перед образами запалив свечку.

Сука - судьба хромая
Скалит мне клыки кривые.
В детстве со мной играя
Годы обещала совсем другие.

Врала, будто бы будет счастье
От сего дня и до скончания века.
Лгала, что не затронет ненастье
Солнечный круг, и в нем - человека.

По красным кленовым листьям,
Сегодня пройду в мою зиму.
Сука-судьба, прошу я,
Только не стреляй в спину.

Бормоча эти незатейливые стихи, я шел по звериной тропе под пологом абсолютно незнакомых мне лиственных деревьев.
Вспоминать зиму в этой влажной тропической жаре было одно удовольствие. Но расслабляться не следовало. Видимость была метров пять – только до ближайшего поворота тропинки, поэтому мы с Тараноффым больше полагались на слух и на обоняние.
В лесной чащобе мы могли невзначай наткнуться на дневку ночного хищника, либо стать объектом охоты дневных пожирателей плоти.
Кое с кем мы уже успели познакомиться уже после аварийной посадки аэроплана, прошедшей, впрочем, вполне благополучно.
Первым делом мы все вместе и при посильном участии пассажиров произвели послеполетный осмотр корпуса аэроплана и основных механизмов.
Все что требовало исправления и наладки было выправлено. После сих занятий мы перекусили из возимых запасов и собрались на совет в тени плоскости.
Кроме героически исчезнувшего без вести поручика Ржевского, нас осталось на борту шестеро, включая одного больного мичмана Панина и ухаживающей за ним госпожы Штолльц.
Профессор Каштанов решил, что следовало произвести осмотр местности, в коей нам возможно придется провести остаток жизни. После краткого анализа ситуации было решено, что возле аэроплана останутся Панин, госпожа Штолльц и капитан Кольцов, как старший начальник на борту аэроплана.
Остальным, вооружась, надлежало разойтись в разные стороны на максимально возможное расстояние с целью разведки местности и составления ее кроков.
К вооружению следовало отнестись серьезно, так как местность была явно наполнена разной живностью.
Уже в конце совета и зарослей на опушку леса выбрался огромный лев с короткой гривой и оглашая округу громовым ревом двинулся к аэроплану.
Только выпустив в его сторону несколько картечных зарядов из ружья, мне удалось отогнать его. Зверь, судя по обильным каплям крови на жесткой траве, был серьезно ранен, но преследовать его в густом лесу мы не собирались.
И еще. В наш первый день пребывания внутри Земли, ночь так и не наступила.

Рассказ о приключениях поручика Ржевского в неизвестной стране или чудесное избавление от смертельной опасности.

Так вот господа! С вашего позволения еще по стакашечке коньячку для плавности повествования и смазки между повествованием и реальностью. Х-у-у! По жаре пить распоследнее дело, но и не пить – еще хуже…
Значить, падаю это я на землю-матушку, вспоминаю всех моих подружек перед безвременной кончиной…
Как вдруг – рывок! И вот я уже не падаю, а кто-то гнилостно пахнущий тащит меня за шиворот куда-то прочь в сторону.
Дотянулся я до сабли, кое-как вытянул ее из ножен и хочу паразита крылатого усугубить. Да только слетел у меня о ту пору с головы кивер, и понесся на верхушки деревьев, над коими меня влекло к судьбине неизвестной.
Тут-то я и опамятовал – щас зарублю супостата, и повалимся мы с ним вместе, а может и порознь, на сучки острые что под нами проносятся. Потому притих я, и даже наоборот, ноги подтянул к животу, чтоб значит, не так тяжело меня нести было змеюке крылатой.
К тому времени я уже понял, что не птица несет меня, а змей-горыныч, каковой мне с детства запомнился на картинке в книжке одной, что мне матушка читала на сон грядущий.
И вот приносит меня сей монструс в некое ущелье, что разверзило одинокую гору, стоящую посреди леса. И стало мне, господа мои страшно…
Ибо одно дело встретить смерть свою с саблей в руках, да в атакующем неприятеля полковом строю, и совсем другое – вот так…
По всем стенкам ущелия виднелись тысячи гнездовищ сиих крылатых бестий. И бестиарий сей оглашал воздух квакающими звуками, как миллион лягушек не наквакают в пору весенней случки в луже у полковой конюшни. Ущельные стены покрывал белый налет от экскрементов летающих ящериц, а дно усеяно было скелетами съеденных монстрами существ.
В гнездовищах сплетенных из веток сидели детеныши монструсов. Как всякие детеныши они хотели жрать, почему над ущелием и раздавался немолкнущий гогот и кваканье мерзких существ с желто-коричневой пятнистой голой кожей, кожаными крыльями-перепонками с длинными костистыми пальцами на остром сгибе крыльев, и длинными зубастыми крокодильими пастями с плоским костяным рогом на кончике верхней челюсти.
Но в голос начал отчитывать я сие адское сборище молитвой чудотворной, готовясь однако к смерти мученической. Ведь было мне как-бы суждено уйти плотью живой в глотки разверстые. Судьбе того кто живым уходит в могилу живую, будучи пожранным, не позавидуешь.
Но явилось мне видение пречудное. Будто сижу я на мягком диване, в комнате со светлыми обоями, и смотрю я на плоское стекло за которым такие же монструсы в больших количествах обретаются. И подходит ко мне приятная такая, упругая вся, девица вроде как в халате, и с синими, господа, волосами и сварливо, этак, и непонятно, как бы и не по-русски говорит: - Сколько можно в телевизор на этот долбанный канал Дискавери пялиться!? Пошел бы лучше бельё погладил, Коля!
- Коля? Кто такой Коля? – спрашиваю я у нее.
Но тут видение растаяло аки дым. И девица сия , и плоское стекло. А остались только монструсы, к которым меня их мамаша в гнездовие и кинула – типа кушайте, детки.
Но не того напали! Гусар просто так не даст себя поесть. Я одному по зубам, другому по башке, третьему в сопатку, четвертому поддых кулаком врезал, сразу гадючье отродье присмирели и жалобно так заквакали. Однако – дети, господа! Голодные твари – но дети! Так мы и зажили с ними в одном гнездовище.
Маманя-птеродактилиха меня в примаки взяла и никогда в еде не обделяла – то рыбу принесет, то кабанчика. Прижился я у них. Нормально!
Даже стал их кваканье понимать, и даже в ответ иногда так квакну, что притихают все… День, два, неделя… А потом затосковал, поверите ли? Вдруг, думаю, друзья мои не погибли при посадке (ведь был я до того уверен, что разбился наш “Илюшка” вместе со всеми вами…).
Вот тут и сказал я мамаше и братанам новоявленным, что ухожу я от них в люди. Погоревали оне, но, делать нечего – отпустили с миром. Слез я с той горы аккуратно, и пошел по лесу. Шел-шел, пока выстрелы не услышал.
Это капитан Кольцов трицератопса от аэроплана отгонял. Вот так я и вернулся, чему рад. Потому что в гостях хорошо, ква, ква, а дома – лучше, ква, ква!

 Отправлено: 20.03.11 12:47. Заголовок: Из дневника штабс-ка..

Из дневника штабс-капитана Кижа.

Какой день не знаю. Какой месяц тоже. Вечный день внутри Земли.

Оптимизм штука хорошая. Только на нем долго не полетаешь. Это вам не полет Ржевского в когтях птеранодона.
Когда профессор Каштанов в первый раз произнес это слово, Ржевский почувствовал себя оскорбленным.
Как так? Гусарский офицер в когтях птерогондона?! Вы на что намекаете?
Мы с трудом убедили поручика, что профессор не имел в виду его обидеть, что Ржевский ослышался и у самого Ржевского имеются дефекты речи.

Для того чтобы разобраться в атмосферных явлениях, увлекших наш аэроплан в земные недра, я принужден был заняться аэрологией подземного мира.
Для этих исследований я использовал плавательные пузыри кистеперых рыб, коих в изобилии таскал из речки господин Таранофф, неожиданно для всех пристрастившийся к рыбалке.
Впрочем тут возможна и каверза, устроенная поручиком Ржевским над своим приятелем.
Поручик конечно действовал под влиянием импульса и своего веселого в общем то нраву.
Как-то я вместе со Ржевским и Тараноффым отправился за гигантскими папоротниками, что росли в изобилии вдоль речки. Гигантские папоротники брошенные в горящий костер были единственной защитой от гигантских комаров, размером с воробья. Этакий комар враз прокусывал подошву сапога во время ночлега.
Срубая мачете зеленые веера листьев, я услышал как Ржевский рассказывал доверчивому Тараноффу, что в этом мире в речке водятся женщины, похожие на наших русалок.
Но если у наших водоплавающих дамочек вместо ног рыбий хвост, и больше ни о чем не мечтай, то у местных - все ноги на месте, и кое-что тоже.
Вот только на спине у них рыбий плавник... Но с этим ведь и смириться можно, нет?
Ты сколько уже в полете? Три недели... Вот то-то...
С тех пор Тараноффа можно было чаще всего видеть на берегу медленно текущей в болотистых берегах речки с мощным биноклем и удочкой в руках.
Так вот...
А рыбьи пузыри я, распотрошив рыбу финкой, вырезал и наполнял горячим воздухом над костром. После чего завязывал нижнюю часть надутого пузыря теребленым стеблем крапивы и выпускал их из рук. Наблюдая за полетом этих примитивных воздушных шаров я установил, что мощный воздушный поток, затянувший наш аэроплан внутрь Земли, постоянен. То есть пытаться выбраться из внутренней полости летя навстречу этому потоку - невозможно.
Что ж. Если нельзя лететь противу потока, то быть может нам удасться воспользоваться попутным ветром?
По моей неподтвержденной гипотезе в районе Южного полюса Земли должно находиться такое же отверстие, как и на Северном полюсе.
Воздушный поток, подчиняясь разнице давления над полюсами, движется с постоянной скоростью по направлению север-юг со скоростью урагана. Впрочем сия скорость становится ураганной только в узостях отверстий в земной коре.
Ничего удивительного, ведь такое поведение воздушной струи лежит в рамках газовой динамики.
А вот в каких рамках находятся оба отверстия и сама внутренняя полость? И что это за самосветящееся тело, создающее вечный день внутри нашей Земли?
И, однако, если топлива нам и хватит на старт, то на поддержание подъемной силы, даже находясь в струе попутного ветра, бензина нам понадобится изрядно.
Была у меня одна идея, но для ее осуществления должно было набраться терпения, и сильно надеяться на удачу. А пока - пешие разведки, охота, рыбалка...
Кстати, было бы не плохо, если бы Ржевский не наврал насчет речных баб-с...
Вспомнил фронтовой анекдот. Сидят три енота под баобабом. Один говорит -Ба-ба-ба... Второй говорит -Бу-бу-бу... А третий говорит -Ба-бу-бы...

Шли недели.
Местность вокруг вынужденной стоянки аэропланов была нами уже изучена досконально.
Местную живность мы давно повыбили в качестве охотничьих трофеев. Речь конечно идет о живности которую можно взять пулей или гранатой.
Такие же огромные штуки какими были трицератопсы, тираннозавры, диплодоки и брахиозавры, так те просто убрались подальше от шума создаваемого нами.
В одном из наших пеших маршрутов я с поручиком Ржевским и Тараноффым оказался на краю бесплодной пустыни, заваленной покрытой пустынным загаром щебенкой.
Резкий запах принесенный ветром привлек мое внимание. Мы все очень устали, но я попросил спутников набраться терпения.
Идя по запаху, мы добрели до подножия одинокой сланцевой скалы носящей на своих боках следы ветровой коррозии. В тени скалы я увидел еще более темное клокочущее пятно. Подойдя возможно ближе, я понял, что это месторождение кипящей нефти.
Любой человек, имеющий образование на уровне ремесленного училища знает, что мазут, керосин, легроин, бензин – все это фракции возгонки нефти.
В нашей находке заключалось наше же спасение. Наш запас сгущенного бензина я предпочитал держать на самый крайний случай.
Если нам удастся собрать одну из высших фракций возгонки нефти – легколетучие пары бензина, то мы сможем улететь. И быть может, добраться до Антарктиды. А там и до дома всего ничего – семь лаптей по карте.
Для начала мы сговорились с Ржевским сходить к той горе, куда уволокла его мамаша-птеродактелиха, и где у поручика остались почти что родственники.
Смысл похода заключался в том, чтобы собрать там, на горе, пустой скорлупы птеродактелевых яиц.
Поначалу обитатели горы всполошились, приняв нас за хищников охочих до яиц. Но потом все разъяснилось. Поручик Ржевский выступил вперед, выгнув в локтях руки и совершая ими махательные движения.
Птеродактили перестали кружить над нами и изумленно расселись вокруг нас с поручиком в кружок. Воспользовавшись воцарившейся тишиной, не нарушаемой как доселе хлопаньем крыльев и щелканьем челюстей летающих ящеров, поручик заквакал что-то по-ихнему.
Пять минут я с тревогой ожидал что на нас кинутся. Так и случилось. Я вскинул на уровень плеча свой "маузер" и уже взвел затвор, изготовившись положить всех монструсов на землю, когда поручик вдруг твердой рукой отвел ствол моей винтовки в сторону.
И правда, та особь, что бросилась к нам с распростертыми крыльями, оказалась поручикова знакомая. Все счастливо разрешилось. Нам не только помогли собрать половинки больших яичных скорлуп, но и доставили их, неся в зубастых челюстях к нефтяному озеру, дорогу к которому мы указали сначала поручиковой пассии. А уж с ее подачи вся остальная поручикова родня перетащила скорлупы к скале над кипящим озером нефти.
Затем, на следующий день, мы с поручиком отправились к роще огромных бамбуков, которую я приметил во время одной из наших рекогносцировок.
Огромные суставчатые стволы стояли густой непроходимой стеной под пологом ярко-зеленой пышной листвы. Влажность воздуха, даже на опушке рощи была потрясающая. Я сразу покрылся липким потом и остановился в тени.
Что делать?
Мы прихватили с собой топор и двуручную пилу. Но вы пробовали пилить полуметрового диаметра твердые и упругие стволы бамбука? Не пробовали? Да еще при температуре 45 градусов по Цельсию в тени и при повышенной влажности…
Я вспомнил монолог Гамлета: -Так трусами нас делает раздумье… И так решимости природной цвет хиреет под налетом мысли бледным. И начинанья, вознесшиеся мощно, сворачивая в сторону свой ход, теряют имя действия…
Что делать?
Мы с поручиком устало закурили в густой бамбуковой тени.
-А что, если...? -задумчиво протянул поручик нехорошо поглядывая на стадо диплодоков, жующих поодаль листву на гигантских папоротниках.
-Помилуй Бог, поручик... Они ж нас стопчут, -севшим голосом сказал я готовясь свалить Ржевского на землю приемом джиу-джитсу.
Но было поздно. Еще брошенный поручиком окурок папиросы не успел долететь до бамбуковых корней, а Ржевский уже пританцовывал перед гигантскими животными, стараясь обратить на себя их внимание.
Сперва все было тщетно. Да и что могло привлечь внимание, я уж не хочу сказать, устрашить, эти ходячие горы мускулов и мяса?
Но надобно знать, что у диплодоков было два мозга. Один в голове, другой в спине, почти в .опе.
И вот пока внешняя информация не прокачается по этим мозгам, причем тот что в .опе, был раз в десять больше по объему, нежели тот что в голове, никакой ответной реакции нам не дождаться.
Помните пословицу: Задним умом крепок? Так она в эпоху динозавров появилась.
А поручику хотелось поскорее.



Уж он их и крыл! Я такие конструкции слышал от него только когда корпус Раннекампфа форсировал Мазурские болота.
А они смотрели на него и жевали свою жвачку. Суперкоровы хреновы.
Но так совпало, что поручик распалясь на их безответствие, применил последний аргумент.
Он обозвал их всех кастратами, двойными безмозглыми балками и сделал классический жест, ударив себя по сгибу правой руки в районе локтя ладонью левой... Ну, вы понимаете...
Тут до них дошло что над ними смеются и они кинулись на поручика.
-Мама миа! При чем здесь я? -стучало у меня в висках все время пока я несся прочь с дороги диплодоков. Земля тряслась под моими ногами и гул стоял за спиной.
На вершине ближайшего к роще холма я остановился, давясь горькой слюной и пережидая колотье в печени.



Я осторожно обернулся, и бросил взгляд в сторону бамбуковой рощи. Бывшей рощи, потому что после пробежки стада диплодоков, там осталась только груда поваленных стволов.
На горизонте я видел развивающиеся на бегу хвосты гигантов и скачущую у них под ногами крохотную фигурку поручика Ржевского.
Но дело было сделано.
А поутру прихватили с собой пару мотков проволоки, что была в ЗИПе для растяжек и стяжек плоскостей.
Правда что предварительно пришлось ее отжечь на костре, чтобы стала мягкой, годной для наших со Ржевским замыслов.
А замыслы были таковы. Яичную скорлупу к озеру нефти нам птеродактили забросили. Бамбуком диплодоки обеспечили. Причем и то и другое стараниями поручика Ржевского было обеспечено.
Хоть некоторые в экспедиции и снобятся - выпивоха, а такого геройского и беззаветного для общего дела человека, как Ржевский, еще поискать требуется. И ведь не найдешь!
Так вот, бамбуковые стволы к тому же кипящему озеру мы со Ржевским носили три дня. А сегодня принесли проволоку и начали мастерить колонну из бамбуковых стволов, стягивая стволы мягкой проволокой и помещая внутрь, с периодичностью в метр, по паре птеродактелевых скорлуп яиц-половинок. Причем оставляя между каждой парой скорлуп расстояние сантиметров в десять.
Занятие сие вблизи кипящей нефти зело неприятное и вредное для здоровья. Однако и перекуривать около нефтяного озера в прямом и переносном смысле было опасно. Так к вечеру с угарными головами и слезящимися от нефтяной вони глазами мы закончили монтаж колонны.
Монтировали мы ее сразу на крутом скальном склоне, прямо над озером.
Пару раз чуть не сверзились вниз, но mein Got миловал... Остались пустяки, кои и не следовало откладывать на завтра. Поднатужась загнали конец колонны под поверхность кипящей нефти, и из последних сил из ранее принесенных бурдюков налили в каждую верхнюю в паре скорлупу воды.
Кто может лучше - делай! А мы с поручиком поковыляли к нашему биваку на ночлег в надежде на то что наша самоделковая ректификационная колонна к утру даст первые десятки литров бензина.
Но на сием бензине до дырки в Южном полюсе не долетишь. Потому как много его с собой не увезешь на борту аэроплана. Поэтому...
Тут кинулся на нас тираннозавр, хорошо мы с поручиком притворились пнями. Как известно, динозавры воспринимают только движущиеся объекты, поэтому мы замерли на месте до поры, пока Rex не отвлекся на парочку гадрозавров. Кстати, пнем не так и плохо быть. В определенных обстоятельствах.
На следующее утро (уж и не знаю что за день недели, потому как понятие утро в вечном дне подземного мира, где мы оказались, абсолютно условное) с трудом продрали глаза.
Разбудили нас даже не выстрелы, а грохот взрывов.
Ага! Понятно.
Значит наша авиаледи госпожа Штолльц решила искупаться, а кто-то из экипажу любезно разгоняет водных гадов, перед этим ответственным мероприятием.
Проявляя мужскую заботу о даме на подобные купания собиралось народу как на концерт. И все с благими намерениями оберечь даму от неприятностей враждебного мира, а на самом-то деле…
На самом-то деле поглазеть на забытые за время экспедиции женские прелести, впрочем надежно прикрытые от пылких взоров глухим полосатым купальным костюмом госпожи Штолльц.
Впрочем формы (особенно если они достойные) скрыть невозможно.
Не скажу, что мы с Ржевским в иной момент отказались бы от подобного зрелища. Но сейчас нам необходимо было увериться в том, что труды наши не пропали втуне.
Наскоро перекусив (одна банка тушеной свинины на двоих, плюс чай с сухарями и со стеблями сахарного тростника, найденного среди останков бамбуковой рощи) и одевшись по-походному, мы отправились к нефтяному озеру, прихватив с собой самодельную тележку с установленной на ней столитровой канистрой.
Распугивая дребезжанием подпрыгивающей на корнях деревьев и кочках пустой канистры брахиозавров, которые, вынужденно освободив водоем для прелестной госпожи Эммы, брели по джунглям не разбирая дороги в поисках другого озера, или реки, мы скорым шагом удалились в сторону пустыни.
Через полчаса ходу, уже не такие бодрые, мы добрались до нефтяного озера, где вчера соорудили ректификационную колонну. Поручик издал вопль восторга, когда обнаружилось, что в одной из скорлуп (самой удаленной от поверхности озера, и находящейся внутри колонны) по самые неровные края скопился бензин.
Всю ночь непрерывно эта легколетучая фракция нефти конденсировалась на нижней поверхности скорлупы, заполненной нами вчера водой, и капала в нижерасположенную пустую скорлупу для приема продукта. Все остальные нами установленные скорлупы были полны другими фракциями – керосином, легроином.
Мы не ставили себе задачу получить мазут, поэтому все наши самодельные конденсаторы и сборники были расположены в верхней части колонны.
Для возможности забора топлива из скорлуп-накопителей, мы заранее предусмотрели отверстия в бамбуковой стенке ректификационной колонны. И сейчас я размотал припасенный резинотканевый рукав на полдюйма, один конец которого поручик опустил под уровень бензина в заполненную бензином скорлупу, а я, внизу у канистры, по знаку Ржевского засунул рукав в рот и начал вакуумировать рукав, высасывая из него воздух.
Сначала ничего не получалось. Потом получилось все с избытком.
На мой вкус, бензин был как бензин.
Все время, пока заполнялась канистра, я отплевывался, не имея возможности отвлечься от слива бензина. Лишь заполнив емкость, и плотно закрутив крышку на горловине канистры, я смог прополоскать рот водой из фляжки на поясе, и сделать несколько скупых глотков – воду надо было беречь.
Засим мы удалились, оставив нашу ректификационную колонну производить бензин.

А потом наш лагерь чуть не раздавили сейсмозавры.
А когда их отогнали, выяснилось что госпожа Штолльц пропала.

Ваши пальцы пахнут ладаном,
А в ресницах спит печаль.
Ничего теперь не надо нам,
Никого теперь не жаль.

И когда Весенней Вестницей
Вы пойдете в синий край,
Сам Господь по белой лестнице
Поведет Вас в светлый рай.

Тихо шепчет дьякон седенький,
За поклоном бьет поклон
И метет бородкой реденькой
Вековую пыль с икон.

Ваши пальцы пахнут ладаном,
А в ресницах спит печаль.
Ничего теперь не надо нам,
Никого теперь не жаль.

Шептал себе под нос стих Вертинского стоящий рядом со мной Таранофф. Я заметил, что пропажа госпожи Эммы более всего отразилась на нем. Мичман Панин был еще слаб, и ему о пропаже его сиделки решили пока не говорить.
Меня неожиданно, как озарение, посетила догадка. Я вдруг сопоставил внешний вид заросшего сивым волосом нестриженного Тараноффа, эти стихи, трясущиеся губы, тревогу в глазах…
-Ба! Быть может это любовь? –подумал я. Трудно было представить их вместе – стройную строгую красавицу Эмму и коротышку Тараноффа.
Но, любовь зла – она пленяет и козла!
Как выяснил следопыт, ротмистр Кудасов, прошедший специальную подготовку в Корпусе пограничной стражи, несчастную женщину похитили двуногие прямоходящие разумные существа.
Двуногие и прямоходящие – сие исходило из следов, оставленных босыми ногами с далеко в сторону отставленным большим пальцем. А разумные – потому что по всем признакам сейсмозавров на лагерь натравили именно они – эти зинджантропы. И под шумок выкрали госпожу Эмму.
Первым вызвался идти на ее поиски Таранофф.
Это только в книгах отважные лорды рокстоны и профессиональные охотники аланы квотермейны в последний момент спасают похищенных дикарями полуобнаженных или совсем обнаженных к тому моменту красавиц. В жизни все происходит более трагично или комично, что гораздо реже.
Об перепитиях экспедиции по спасению госпожи Эммы я знаю только по рассказам моих товарищей, поскольку был оставлен на нашей стоянке для доставки бензина, который непрерывно и исправно выдавала самодельная ректификационная колонна, установленная нами на нефтяном озере.
Судите сами. Беспокойство за возлюбленную подвигло господина Тараноффа на самостоятельные действия.
Не дожидаясь наступления утра, назначенного А.Л.Л. для выхода спасательного отряда, Таранофф ушел в ночь (условную ночь, так как светило над нашими головами и не думало двигаться по нашему странному небу) один, намереваясь двигаться по следам трибы зинджантропов.
По его рассказам он успешно продвигался, достаточно легко отыскивая следы похитителей по примятой траве и сломанным веткам кустарника подлеска.
Несколько раз он вынужден был прятаться от хищников (гиенодонов и махайродов преобладающих в этой местности) на деревьях, но всегда потом находил следы зинджантропов и продолжал движение.
Когда он в очередной раз прятался в кустах, став неожиданным свидетелем нападения махайрода на скваггу (если бы не сквагга, то жертвой махайрода стал бы сам Таранофф), что-то твердое ударило его по голове, и наш следопыт потерял сознание.
Придя в себя, он обнаружил, что находится в большой пещере, мрак которой разгонялся багровыми отблесками большого костра, разведенного на неровном, очищенном от мелких камней полу пещеры.
Вокруг пещеры собралось штук пятьдесят лохматых и мускулистых созданий разных возрастов. Мужчины, женщины, подростки зинджантропы с нетерпением ожидали когда их вожак закончит остругивать обсидиановым рубилом ветку дуба, предназначенного для роли вертела, на который должна была быть насажена несчастная госпожа Эмма, перед тем как стать ароматным жарким.
Таранофф увидел ее полулежащей у дальней стены пещеры. Страшно испуганная, связанная по рукам и ногам гибкими ивовыми прутьями с грубыми узлами, она с ужасом смотрела за последними приготовлениями к готовке.
Она давно заметила груды красного жгучего перца чили, белые коренья хрена и луковицы дикого чеснока, явно приготовленные зинджантропами в качестве вкусовой приправы к основному блюду, то бишь к ней самой...
Даже на расстоянии, даже в такой отчаянный момент...
А надобно сказать, что Таранофф был также связан по рукам и ногам, и в описываемый момент дикари готовились его ошмалить горящими пучками сухой соломы, как до сих пор шмалят свиней у нас в малороссийских селах. И судя по всему, он должен был разделить судьбу своей любимой.
Так вот, даже в этот отчаянный момент Таранофф не мог не признать всей прелести полуобнаженной госпожи Эммы. Даже испуг делал ее еще прекрасней.
Собственно, насилия над ней никто из похитителей-самцов не совершил, так на их вкус она была похожа на длинную белую ящерицу, а не на настоящую скво-зинджатропиху. Ведь и мы, настоящие люди не испытываем сексуальных чувств, например, к самкам крокодилов.
Поэтому ценность похищенного в диких и жадных глазах зинджантропов определялась лишь белками, углеводами и жирами, имеющими форму госпожи Эммы...
Впрочем, все мы, столь высоко мнящие о своем интеллекте, образованности и красоте... Что есть мы, нежели упомянутое в той или иной последовательности?
С учетом того, о чем не упомянули из деликатности, но от чего обычно избавляются перед термической обработкой любой тушки...
А в это время, хватившись Тараноффа, поисковая партия во главе с капитаном Кольцовым спешно выступила в поход.
Но ее ждало разочарование, так как начавшийся гон у стиракозавров, не позволил продолжать передвижение по местности.
Партия вынуждена была пойти в обход, по джунглям вблизи отрогов горного хребта. Не имея возможности идти по следам зинджантропов, не имея возможности пользоваться компАсом, не имея возможности ориентирования по звездам, спасатели сами заблудились в зеленом аду джунглей.
Через сутки они вернулись в наш лагерь по своим собственным следам имея потери - без вести пропал поручик Ржевский.
В лагере царило полное уныние. Мы потеряли троих членов экспедиции. Мы были вынуждены жечь запасы бензина для отпугивания вошедших в половое неистовство стиракозавров, пытавшихся изнасиловать наш аэроплан. Экспедиция как никогда была близка к краху.
Но в жизни очень редко широкая черная полоса неприятностей вдруг сменяется тоненькой белой полосой удачи.
На третий день, считая от исчезновения Тараноффа, гон у стиракозавров прекратился, как прекратились и попытки с их стороны одержать верх над аэропланом (страшно даже представить эту картину).
А на четвертый день в лагере появились все трое - Вера Васильевна, Таранофф и поручик Ржевский.
По такому случаю профессор Каштанов распорядился открыть последнюю бутылку Дом Периньон, а мы все с удивление слушали рассказы наших товарищей.
Если госпожу Эмму и Тараноффа мы оставили в момент их приготовления в качестве парадных блюд для зинджантропов, то поручика Ржевского мы видим в густых джунглях. Не желая бросать товарищей в беде, Ржевский специально отстал от возвращающегося по своим следам в лагерь отряда, и двинулся вверх по склону.
После мучительного подъема он оказался на границе альпийских лугов и смешанного леса. Именно здесь он встретил гигантопитека.
Трехметровый гигант, питающийся только растительной пищей, спал, лёжа в тени сикоморы, оглашая близлежащие горы громким храпом.
Поручик, в силу своей безрассудной храбрости, подкрался к гигантопитеку и стал щекотать его ноздри длинной травинкой ковыля.
Естественно, гигантопитек начал чихать, и проснулся.



Не разобрав спросонья что к чему, он схватил поручика за грудки и стал искать подходящий по крепости и толщине ствол дерева, чтобы разбить об него лоб поручика. Поручик же, употребив лишь половину своего запаса казарменных выражений, довел до сведения гигантопитека, что бесхвостые обезьяны зинджантропы, на все джунгли орали оскорбления в адрес настоящего хозяина гор и долин, обещая надрать последнему его задницу.
Последнее наиболее разозлило гигантопитека, и он жестами приказал поручику, что сейчас тот увидит как восстанавливают статус кво в джунглях.
Выломав в ближайшей дубовой роще палицу, гигантопитек взял поручика под мышку и огромными прыжками направился вниз по склону к хорошо известной ему пещере, где обитали гнусные пародии на обезьяну, зинджантропы.
Они со Ржевским поспели вовремя.
Госпожу Эмму уже поставили в позу для насаживания на вертел, а Таранофф был полностью опален, издавая возбуждающие аппетит запах паленой поросячьей шкурки.
Но судьба в этот момент отвернулась от наших зинджантропов. Точнее она повернулась к ним лицом гигантопитека.
В пять секунд он ворвался в пещеру и без лишних слов начал гонять зинджантропов дубовой палицей.
Под шумок Ржевский освободил Тараноффа и госпожу Эмму от ивовых пут и они ретировались.
Таким образом, мы вновь обрели наших товарищей, а гигантопитек пополнил свою таксидермическую коллекцию чучелами зинджантропов.
Уже значительно позже. Перед отлетом от места нашей стоянки я вместе с Ржевским поднялся к месту обитания гигантопитека и попросил поручика снять меня рядом с гигантом.
Его благоволения я заслужил преподнеся ему в подарок несколько сигар "HUPMAN", которые как всем известно являются лакомством для гигантопитеков. Они их с восторгом кушают.

 Отправлено: 22.03.11 16:55. Заголовок: Ротмистр Лемке. Полё..

Ротмистр Лемке. Полёт в Петроград.

Мой Ньюпор резво набирал высоту, пробиваясь сквозь низкую облачность, повисшую над Китежем. Ещё несколько минут, и аэроплан окажется выше облаков. Станет веселее. Однако, для сверки курса. мне придётся, всё же, опуститься ниже нижней кромки облаков, через минут, эдак, двадцать. Пока буду лететь по компасу. Места мне незнакомые, придётся ориентироваться, сверяясь с картой. Всё идет хорошо, звук мотора ласкает слух. В передней кабине виднеется голова нашего пленника – майора Берио. Этого господина мы спеленали накрепко, зная его способности, как шпиона, выходить из самых трудных ситуаций. К этому приложил руку и поручик Ржевский, увязав руки майора «неразвязываемым гусарским узлом», коим, как он клялся, пыхтя от усердия в момент вязки пресловутого узла, гусары стреноживают пасущихся лошадей. Развязать такой узел, не зная секрета, невозможно. Поэтому за ними никто не присматривает, зная, что узел этот, не одолеет ни один конокрад. Всё это прекрасно, однако, сейчас я вспомнил, что «секрет» этот, в суете подготовки к вылету, Ржевский забыл мне раскрыть. Ну, да ладно, надо будет, разрежем!
Аэроплан немного болтало - в этой местности сильны восходящие и нисходящие воздушные потоки, я это заметил, когда летел по заданию Батюшина в Китеж, к Лео Кудасову. Поэтому, голова Берио совершала разнообразные движения, в полном соответствии с колебаниями Ньюпора.
- Главное, чтобы нашего пленника не стошнило в кабине, а то отмывать потом механикам - промелькнула мысль.
Двадцать минут пролетели незаметно, и пришло время для сверки ориентиров. Отдав ручку от себя, я направил аэроплан в гущу облаков. Вывалившись из влажного окружения, я, как и ожидал. увидел внизу колею железной дороги. По ней, оставляя за собой дымный шлейф, двигался паровоз, с прицепленными пассажирскими вагонами. Я выровнял аэроплан и пошёл на снижение. У меня появилась шальная мысль – прочитать на вагонах маршрут следования состава. Зачем мне это было знать, в данную минуту я ответить бы не смог. И в самом деле, идёт пассажирский поезд , направляясь, несомненно в Петроград, ведь ветка ведёт в ту сторону, это я определил по карте и компасу, так надо ли уточнять? Но в тот момент, я хотел потешить себя своим умением летать, да, и чего греха таить, показать это майору.
Постепенно догоняя поезд, я, наконец, оказался прямо над ним. Тоннелей в нашей равниной местности не наблюдалось, так что опасаться потери плоскостей, при нечаянной забывчивости пилота, нужды не было. Приняв влево, я снизился до бреющего полёта, находясь почти в одном уровне с окнами вагонов. Услыхав шум мотора моего Ньюпора, в окнах появились любопытные, я заметил и несколько весьма привлекательных женских лиц. Твёрдой рукой я удерживал полёт аэроплана параллельно вагонам, давая возможность зрительницам, восхититься собою. Однако, увлёкшись произведением впечатления на дам, я почти забыл, зачем я всё это делаю – лечу в опасной близости к поезду. Да и мой пассажир, почувствовав опасность, отчаянно крутил головой, пытаясь, видимо, привлечь моё внимание. Да и что ему оставалось, в его положении.
Внезапно, оторвав взгляд от окон вагонов, я ещё только поворачивая голову, что бы посмотреть прямо по курсу, почувствовал неладное. Через мгновение, боковым зрением, я увидел впереди, в нескольких секундах полёта, могучее дерево, стоящее вблизи насыпи. Как оно оказалось здесь, в полосе отчуждения, для меня остаётся загадкой до сих пор. За долю секунды, я успел рвануть ручку на себя и избежать катастрофы.
Уф-ф! Ньюпор зацепил колёсами шасси за верхушку дерева, но всё обошлось! Кляня себя, на чём свет стоит, я выровнял аэроплан. Посмотрел вниз – поезд забирал влево, следуя изгибу железной дороги. В передней кабине, Берио, уже даже не шевелился. То ли был в шоке, то ли махнул на все мои эволюции рукой и отдался в руки провидения. Отдышавшись, я осознал, что чуть не сорвал порученное мне дело, но, в глубине души, я был доволен, что вверг майора в панику. И мне захотелось, снова, всё же, узнать, откуда и куда движется злосчастный поезд. Не глядя в окна, я снова поравнялся с поездом, убедился, посмотрев вперёд, что никаких препятствий по курсу нет, и прочитал табличку, на боку вагона.
«Стамбул – Париж» - вот, что я прочёл! Написано было на английском, французском и турецком! Тут только, я обратил внимание на то, что паровоз и вагоны, явно не отечественные. Яркая окраска, много хрома – разительный контраст с поездами военного времени Российской империи. Мысли лихорадочно замелькали – а как же колея, у них же она уже? Это был первый и не самый своевременный вопрос. Первым должен был быть – как и откуда в нашей глубинной губернии мог оказаться Восточный экспресс? А то, что это был он, я не сомневался.
А дальше произошло совсем уж невероятное событие. Впереди, в полукилометре, внезапно появился тоннель и поезд, через несколько мгновений исчез в нём. Тоннель оказался или появился, скорее второе, там, где его просто не могло быть, на перегоне, проходящем по ровной безлесой местности! Тоннель, конечно, не мог появиться без горы, в которой он был прорыт.То есть появилась и небольшая гора, покрытая редкими кустами!
В замешательстве, я поднял Ньюпор метров на триста и добавил оборотов мотору. Хотелось быстрее перелететь тоннель и увидеть, выходящий из него поезд. И он не заставил себя ждать долго, выходящий поезд. Под крылом, я увидел медленно выползающий с другой стороны тоннеля воинский эшелон! За паровозом тянулись теплушки с чадящими дымом трубами, несколько открытых платформ с орудиями и мешками с песком. Около орудий сидели солдаты в серых шинелях и папахах!
Наваждение! Обернувшись назад, я увидел, что гора исчезла!
Я снизился над поездом – сомнений не было. Воинский эшелон следовал на германский фронт.
Тут же в моей памяти всплыли слова ротмистра Кудасова – « Помяни моё слово, Аристарх, странности ещё только начинаются».
Так в Китеже, он закончил мне свой рассказ о перемещениях трактира и мастерской некоего Штеккера. А сейчас я видел продолжение.
Ну что же, привыкаю потихоньку – подумал я .
Я оставил в покое эшелон, ещё раз сверился с картой.
Ньюпор лёг на курс к Петрограду.
- Вернусь, расскажу Леопольду. Интересно, что он скажет, выслушав мой рассказ?
Впереди ожил майор. Видел ли он, то что видел я?
По прилёте к Батюшину, узнаем.

 Отправлено: 25.03.11 00:11. Заголовок: Встречи и прощания. ..

Встречи и прощания. (начало)

Позавчера к нам присоединились наши товарищи. ИМ-1 приземлился рядом с нашей стоянкой.
Оказалось, что когда прошли все оговоренные заранее сроки нашего возвращения на временную стоянку на берегу моря Лаптевых, ротмистр Кудасов принял решение лететь нам на выручку.
ИМ-1 постигла та же участь, что и наш аэроплан. Будучи подхваченными могучим ураганом, ИМ-1 оказался во внутренней полости Земли.
Экипаж был в недоумении, но привычка к военной дисциплине не позволила развиться неуправляемой панике. А управляемая паника принесла свои плоды. Покружив несколько часов над джунглями и морем, была обнаружена наша стоянка.
Радость встречи была согрета не только теплом нашего нового светила, но и напитком под названием текила, который, по годами выработанной привычке быть во всем и всегда первым, искусно выгнал из кактусового сока поручик Ржевский.
Октановое число текилы оказалось столь велико, что при известном умении выставлять зажигание, его можно было использовать в качестве альтернативного бензину экологически чистого топлива для авиамоторов наших аэропланов.
Но столь кощунственное использование благородного напитка, подвигло бравого поручика на открытие секрета изготовления сгущенного бензина, некоторым запасом которого мы обладали еще со времени нашего пребывания в Китеже (Ах, Варенька! Помнишь ли ты еще обо мне?). Но и этого неприкосновенного запаса нам могло не хватить в наших полетах внутри Земли.
Еще когда поручик Ржевский находился в своем вынужденном заточении в гнезде приютившей его семьи птеродактилей, он волей-неволей был вынужден обратить внимание, на то обстоятельство, что испражнения летающих ящеров покрывают всю поверхность скал.
Пожив в гнезде с неделю поручик (со скуки) установил, что высохшее на солнце гуано (понятно, что на эсперанто это слово означает древнее российское слово гумно) очень хорошо впитывает слюну, а если сходить на него по-маленькому, необыкновенно быстро растворяется в.
Когда, во своевремении, я поделился с поручиком идеей получения бензина в примитивной ректификационной установке, он горячо поддержал начинание.
Но я же ему и объяснил, что количество полученного нами бензина может быть неограниченным, но нас это не спасет, потому что аэроплан может поднять ограниченное по массе количество груза и топлива, что в свою очередь не позволяет нам добраться до отверстия в районе Южного полюса. Даже при наличии мощного попутного "сверхсквозняка" в лице постоянно дующего ветра со стороны отверстия в районе бывшей Земли Санникова.
И вот тогда-то поручик предложил попробовать изготовить сгущенный бензин, "сгущенку".
-Как? Если б знать! -воскликнул я, смоля папиросу, и разглядывая сбоку сапог на правой ноге, который явно молча намекал мне на необходимость ремонта с помощью дратвы и сапожной иглы.
-Гумно! -загадочно произнес Ржевский.
-Да нет, если сей час подшить подошву, то еще можно будет до свадьбы носить, -не понял я поручика.
Тогда не теряя время на разговоры, поручик сбегал к аэроплану и через пару минут принес к палатке, около которой мы сидели на пне ранее спиленной на дрова молодой секвойи, старую жестянку из-под тушенки, наполненную бензином.
После чего он вывернул один из карманов галифе и в его ладони очутилась щепоть серого порошка. От поручиковой ладони отчетливо потянуло птеродактилевым гумном...
Затем поручик ссыпал гумно с ладони в банку с бензином, и жестом фокусника: -Оба, на! - подсунул мне под нос.
Факир был трезв. Фокус удался! Жестянке уже не плескался бензин.
На первый взгляд она была пуста. На второй взгляд - тоже.
Я взял из грязноватых ладоней поручика жестянку и заглянул в нее. На дне я увидел некий шарик, размером с крупную горошину..
Я перевернул банку и на мою тоже не очень чистую ладонь выкатился трясущийся как желе шарик серого цвета.
-Сгущенка! - радостно воскликнул Ржевский.
-И, шо с того? -намеренно подражая южному говору, спросил я поручика.
-Только бензин перевели... -продолжил я.
Но Ржевский схватил с моей ладони желеобразную горошину, и бросился, зажав ее в кулаке за палатку. Я последовал за ним.
За палаткой кучкой были сложены кирки, лопаты, веревки и пара ведер, выпачканных в глине и песке. Эти предметы сложил кто-то из добровольных помошников нашего профа - рыли шурфы поблизости от лагеря на предмет определения стратификации осадочных и излившихся пород.
Поручик поставил одно из ведер поровнее, и бросил на дно ведра горошину "сгущенки". Потом он зачем-то начал расстегивать ширинку. Я попытался сделать ему какое-то замечание, но не успел.
По такой жаре организм использует воду очень экономно, поэтому и помочиться как следует поручик не смог - так, тонкая, короткая струйка с жестяным звуком упала на раскаленное под "солнцем" дно ведра.
-Цирк, да и только! - успел подумать я, увидев как ведро мгновенно наполнилось, и бензин (!) хлынул через край на песок.
Когда волнение улеглось, и мы с поручиком окончательно убедились, что с одной горошины сгущенного бензина при содействии капли мочи образовалось почти два ведра бензина марки "галоша", мы попытались думать.
На трезвую голову ничего не придумалось, но я полез в свой "тревожный чемоданчик", и извлек на свет бутылку хлебного вина №21 "СмирновЪ".
С помощью ее содержимого мы уговорили друг друга, что все поняли в только что произошедших метаморфозах.
Сушеное гуано птеродактилей необычайно гигроскопично и является мощным загустителем, способствуя удержанию и концентрации молекул бензина в своем внутрипОровом пространстве.
А какое-то азотистое соединение в мочевине восстанавливает первоначальное агрегатное состояние бензина, увеличивая его объем за счет неясных нам с поручиком химических реакций с участием гуано, атмосферного воздуха и бензола.
Таким образом, мы могли теперь погрузить на борт огромное количество сгущенного бензина, всегда имея под рукой между ног катализатор, способный обеспечить нас бензином на полет не только к отверстию около Южного полюса, но и на несколько беспосадочных кругосветных перелетов!

Так что отмечали мы воссоединение экипажей исключительно текилой, закусывая вялеными кистеперыми рыбами, которые сами выползали на берег и становились легкой добычей для дневального.
Встреча прошла столь успешно, что мы пришли в себя только через двое суток…

Каков все же этот невероятный мир, куда нас занесло ветром! После завтрака, состоящего из чая с сахарным тростником и сухарей, взялся разглядывать в свой цейсовский 8-ми кратный поверхность внутренней полости над головой. Обычно этому занятию мешал красного оттенка, но очень яркий блеск нашего внутреннего светила, и облака. Но сегодня наше светило "приболело" - покрылось пятнами, так что сияние его оказалось сниженным процентов на 70, а облака каким-то образом рассеялись. По крайней мере у меня над головой.
Пока я умащивался на брезенте и искал какой-то упор для рук, держащих бинокль (пришлось приспособить вещевой мешок, набив его подменкой и технической ветошью) припомнились гипотезы нашего профессора в количестве двух штук.
Первая гипотеза состояла в том, что мы видим раскаленное, еще не успевшее остыть за миллиарды лет существования, ядро земного шара.
Вторая гипотеза предполагала, что некий метеорит, столкнувшись с Землей, пробил ее кору и остался внутри полости.
На мой непросвещенный, неизуродованный высшим образованием, взгляд, все это были никуда не годные гипотезы.
Где вы видели вещество остывающее миллиарды лет? Даже раскаленный утюг остывает в течение десятков минут...
Или вот всякие метеориты... Допустим летел в космическом эфире. Допустим пробил при столкновении земную кору...
А как же второе отверстие в земной коре? От второго метеорита? Тогда так - два метеорита одновременно пробивают земную кору и внутри доселе мрачной полости оне-с сталкиваются лоб в лоб, образуя в результате столкновение некое разогревшееся до звездного блеска тело.
Тогда уж скорее свечение центрального тела нужно объяснить новомодной атОмной теорией господ Резерфорда и Кори, унд мадам Склодовской, открывшими радиоактивность радия.
Но где ж тогда незаживающие ожоги от Х-лучей нашего внутреннего солнца? Ведь все мы за время пребывания внутри Земли покрылись отнюдь не струпьями, а густым ровным загаром, пусть и необычного абрикосового оттенка...
Так или иначе, но в бинокль я отчетливо рассмотрел прямо над нашим лагерем целое море, густо-синего цвета.
Сначала я был потрясен и испуган невероятным зрелищем — шутка ли, целое море над моей головой! Мне казалось, что вот-вот оно рухнет гиганским Мальмстремом прямо на нас.
То же чувство испытали и все остальные. Но человек начала ХХ века поразительное существо. Уже через пять минут мы обсуждали детали перелета к этому внутримировому морю, которое мы решили назвать морем Эммы, в честь нашей прекрасной спутницы — госпожи Эммы Штолльц .
Все мы немного дети. И желающих лететь к морю оказалось предостаточно. Экспедиция мыслилась на одном из аэропланов, держа другой в качестве запАсно-аварийно-спасательного. Но как-то так вышло, что массовый порыв членов экспедиции повлиял на решение капитана Кольцова и он дал отмашку на вылет двумя машинами.
-Все мы немощны, ибо в человеци суть! –любил приговаривать мой исповедник отец Варсонофий, заскакивая с морозу в сени и принимая вовнутрь чарку зелена вина из рук пригожей селянки.
Понять Павла Андреевича и прочих очень даже можно было. После ледяного ада, что царил наверху, после удушливой и потной жары внутренней полости, оказаться на морском пляже хотелось всякому.
Кто тогда знал, что это решение капитана окажется ключевым и судьбообразующим для многих из нас…
Вылетели немедля. Профессор Каштанов настоял на том, чтобы мы собрали все следы нашего пребывания: в изобилии валяющиеся мятые бумажки, окурки, пустые и битые бутылки, картонные коробки из-под продуктовых пайков, промасленную ветошь, обтирочные концы и прочую дрянь.
Собрали. Получившуюся гору запалили с наветренной стороны и по очереди взлетели, взяв курс на море.
Долго еще потом я видел за хвостовым оперением аэроплана столб черного дыма на месте нашей стоянки от разведенного нами костра.
С нетерпением ожидая появления береговой черты мы разглядывали местность под нами. Она становилась все больше похожей на иллюстрации во “Всемирном следопыте", изображающую вид на амазонские джунгли из гондолы боевого дирижабля “Карл дер Гроссе”.
Гигантские, невиданные по высоте деревья скрыли от нас землю. Иные из лесных исполинов вырывались из зеленого моря джунглей и высились как горы. Несколько раз пилоты вынуждены были менять на время курс полета, дабы облететь крону такого зеленого великана.
Как правило верхние ветви бывали облюбованы птерозаврами. Пролетая мимо одного из таких гигантских деревьев ИМ-1 подвергся нападению огромного птеронадона, размером с немецкую “Готу”.
В отличие от “Готы” птеронадон (профессор отнес его к виду кетцалькоатлей) был обладателем огромных челюстей, снабженных длинными кривыми зубами. Профессор, считавший что подобные зубы делают кетцалькоатля слишком специализированным хищником, интересующимся в пищевом плане только рыбой, ошибся вместе со всеми нами.
Потому что птеронадон нисколько не смущаясь своими рыбоядными зубами атаковал аэроплан, вцепившись челюстями в левую верхнюю плоскость. Растяжки не выдержали и верхняя часть нижней плоскости была оторвана.
Масса и момент вращения лопастей моторов, укрепленных на нижней плоскости, в течение нескольких секунд полностью оторвали плоскость от фюзеляжа.
ИМ-1 закружил по спирали и рухнул на кроны огромных густых деревьев, в падении своем разваливаясь на куски и исчезая в зеленом облаке сорванных с веток при падении листьев.
-Есть только миг между прошлым и будущим…, -прозвучал обрывок незнакомой, и невесть откуда залетевшей музыкальной фразы у меня в мозгу.
Миг – и место падения аэроплана с нашими товарищами оказалось далеко позади. Таранофф заложил плоский вираж.
Мы легли на обратный курс к месту падения ИМ-1.
Раз за разом наш аэроплан кружил над местом катастрофы. Но выпрямились согнутые ветки и безмятежный зеленый океан листвы навсегда скрыл от живущих тех, кого они считали мертвыми…



На борту ИМ-2 нас оставалось пять человек. Быть может мы были единственными людьми в этом странном подземном мире.
Жизнь – копейка, судьба – индейка! Капитан Кольцов, мичман Панин, поручик Ржевский, господин Таранофф, и я, ваш покорный слуга, штабс-капитан Киж… Госпожа Штолльц и профессор Каштанов в этом перелете были приглашены ротмистром Кудасовым на борт ИМ-1.
Мы еще летели над лесом, но вдали вставала перед ними неправдоподобная картина - заворачивающаяся вверх поверхность моря, где-то над головой становящегося небом.
А остальные участники экспедиции? Кто знает? Может быть они остались живы… Но десятки верст непроходимых джунглей встали непроходимой стеной между нами навсегда…
Навсегда – страшное слово. Стоя у окна мичман Панин рыдал уткнувшись в ладони.
Боль потери вскоре станет привычной. К пустоте рядом с собой привыкаешь дольше…

Я хочу быть с тобой.
Я так хочу быть с тобой.
В комнате с белым потолком,
С правом на надежду…

Сами собой складывались трудные строки в моем сознании. Но я забуду их, эти строки. Как забываем все мы тех, кто уже не идет рядом с тобой, и чье дыхание уже не туманит холодное и толстое стекло, вставшее между нами. Нам никогда не разбить стеклянных стен...
Кольцов, с лицом на котором нельзя было увидеть и тени эмоций, распорядился бросить на бесконечный белый пляж, что неожиданно открылся под фюзеляжем ИМ-2, жестяную банку из-под галет, набитую горящей паклей, смоченной в машинном масле.
Банка после падения зарылась в песок, и казалось надо повторять все сначала, но вдруг узкая полоса черного дыма потянулась в сторону берега… Это был морской бриз, дующий и здесь, под землей днем, со стороны моря.
Таранофф широко развернулся над морем. Я вглядывался сквозь световые блески в прозрачную зеленоватую воду, резко темнеющую на глубине.
Внезапно я увидел невероятных размеров акулу, лениво плывущую под водой вдоль берега. Когда мы пролетали над ней, она резко ушла на глубину. Таранофф между тем повел аэроплан на посадку с учетом сноса ветром.
Посадка на песок всегда напрягает пилота. Но и в этот раз песок был достаточно плотно слежанным и выровненным ветрами. Приземлились мы благополучно.
Я выпрыгнул на песок первым, держа в руке пистолет-пулемет Бергмана. Этот пистолет-пулемет я прихватил как трофей во время боев под Перемышлем, и взял его в экспедицию.
Кольцов высунулся из кабины и велел надежно закрепить аэроплан. Он боялся шквального ветра или бури.
Для стоек крепления пришлось спилить несколько тонких пальмообразных деревьев, распилить их на части, вбить полученные столбы в песок, укрепив основание каждого столба камнями, за которыми пришлось идти за несколько сотен метров в сторону от стоянки.
Туда, где в море впадала небольшая, но бурная река. После этого мы раскрепили шасси, кончики крыльев аэроплана и его хвостовое оперение веревками, привязав их к только что установленным столбам.
К этой работе все отнеслись необыкновенно серьезно. Недавняя катастрофа ИМ-1 напомнила всем нам о бренности всего живого. А мысль о том, что тысячи верст между нами и Родиной возможно преодолеть только на оставшемся у нас далеко не новом аэроплане, делало его в наших глазах не просто средством перемещения.
Нет...Скорее это был фетиш, талисман, ухаживать за которым отныне наша первейшая забота.
После возни с креплением ИМ-2 мы подкрепили силы консервами, не забыв помянуть наших пропавших товарищей.
Уже никто не сомневался в их гибели... Да и если кто-то остался жив после падения аэроплана? Что с того? Для нас он уже погиб... Десятки верст незнакомых джунглей наполненных хищными динозаврами и первыми звероящерами вынесли свой беспощадный приговор.
Потом Ржевский и Панин отправились к месту впадения реки в море. Целями их похода была необходимость пополнить запасы пресной воды, наловить рыбы и пополнить коллекцию новыми образцами флоры, фауны и минералогии. Ведь профессор, как мы посчитали, погиб. Оставшиеся взялись за послеполетный осмотр, ремонт и регулировки аэроплана.
Приключения не надо искать. При определенном стечении обстоятельств они сами тебя находят.
Пока мы хлопотали около и внутри аэроплана, наши исследователи благополучно добрались до места впадения реки в море.
Здесь, наполнив принесенные с собой емкости, и закрепив их на двух колесных тележках, типа легких арб, с большими велосипедными колесами, поручик Ржевский принялся рыбачить, а мичман Панин стал переворачивать небольшие камни в поисках необычных существ, избравших эти места в качестве убежища или жилья.
Это могли быть гигантские мокрицы, ракоскорпионы, кистеперые рыбы, ископаемые змеи и ящерицы.
Ржевский в это время взобрался на крайнюю, далеко выдающуюся в открытое море, поросшую бурыми водорослями скалу песчаника, и забросил в море свои рыболовные снасти.
Это были простые приспособления, состоящие из толстой лески, намотанной на деревянные рогульки, свинцового тяжелого грузила и средних размеров стальных крючков. Наживкой послужили маленькие полупрозрачные креветки, хитиновый покров которых украшали яркие полоски синего и желтого цветов. Такие же полоски были у этих креветок на ножках и длинных усиках.
Креветок наловил у береговых камней Панин, приспособив для этого свой старый протертый до дыр шелковый носовой платок.
Ловить полагалось "на слух", предварительно наживив с кормовой части креветку на крючок и закинув подальше грузило с привязанной к нему леской.
Леска клалась на палец правой руки в натяг и подсечки осуществлялись после того как по леске до пальца рыбака доходил рывок рыбы, проглотившей наживку.
В тот день клевало. Уже на камне рядом с нашим рыболовом лежало штук пять рыб, покрытых защитным панцирем из отдельных крупных костяных пластин, когда это случилось.
Мичман Панин потом рассказывал, что внезапно из воды у подножия скалы высунулись две огромных челюсти, которые схватили поручика Ржевского, подкинули вверх таким образом, что поручик головой вниз провалился в черноту разверзнувшейся пасти, а затем эти челюсти исчезли во взбаламученной воде.
Мичман закричал от ярости, успев заметить гребнистый хвост, по которому он идентифицировал животное проглотившее несчастного поручика.
Это был ужас юрских морей - кронозавр. Его описывал во вводной лекции по возможной фауне подземного мира бедный профессор Каштанов, быть может покойный...
Капитан Кольцов подумал что наступила черная полоса неудач для экспедиции.
Но не в правилах наших людей смиряться перед неудачами. Когда от устья реки прибежал мичман Панин со страшным известием, он только побледнел, и велел нам заканчивать ремонтные работы.
Отрегулировав натяжение последней пары стяжек плоскостей, я стянул с себя пропотевшую подменку и направился к прибойной полосе чтобы ополоснуть руки и тело. Страшная смерть поручика Ржевского, которого мне было до щемления в сердце жаль, предупредила нас окончательно об опасности здешних вод.
Кольцов угадав мое намерение по полотенцу, переброшенному через плечо, приказал мне отставить купание в море, и обратил мое внимание на укатанные морем валы песка, которые грядами тянулись параллельно полосе прибоя.
Эти гряды образовывались каждый раз после могучих штормов, когда набегающие водяные валы перемещали своей энергией за раз тонны донного песка на берег.
Волны, перехлестывающие через эти песчаные увалы, образовывали за ними тихие прогретые местным светилом лагуны.
Впрочем, и там надо было быть внимательным.
Во время тех же штормов в лагуны забрасывало некоторых небезобидных обитателей моря Эммы.
Я поблагодарил капитана за предупреждение, прихватил с собой верный “Бергман” и подсумок с двумя гранатами, и лишь затем повернул в сторону ближайшей песчаной гряды.
С ее вершины мне открылось длинное, и довольно глубокое (метра два-три) озеро морской воды.
По чистому песчаному дну передвигались тени от мельчайшей водной ряби на поверхности воды. Рябь вызывал постоянно дующий с моря бриз.
Прелестное безмятежное озеро манило меня в свои теплые объятия. Тем не менее, предупрежденный о возможной опасности, я внимательно осмотрел поверхность и дно озера.
На первый взгляд все было спокойно. В хрустально-чистой толще воды медленно передвигались полутораметровые тускло-серебристые тела панцирных рыб.
У дна крутились стайки ярко окрашенной рыбной мелочи. Посередине озера плавали сбитые в большой ком, как мне показалось издалека, бурые водоросли.
Прыгая поочередно на каждой ноге на горячем песке, я стянул с себя кальсоны. Их чистота соответствовала обстоятельствам, поэтому я решил их сначала постирать.
Зайдя по пояс в теплейшую, почти горячую воду, я начал полоскать кальсоны, имея в виду намылить их половинкой куска дегтярного мыла, прихваченного мной из аэроплана. Наверное это меня и спасло, потому что если бы я бросился сразу в озеро и поплыл к его середине чтобы понырять вдосталь, как собирался ранее, то ….
Я уже мылил кальсоны на самом грязном месте, когда какой-то легкий всплеск за спиной, заставил меня обернуться.
Дальнейшее происходило на фоне ударов пульса в висках, вязнувших в песке ступнях, плотном сопротивлении воды и скупо рассчитанных движениях тела, старающихся обогнать отпущенное мне время.
То, что я принял вначале за плавающие водоросли оказалось каким-то змееподобным чудовищем, чья огромная голова с приоткрытым для укуса жабьим ртом находилась в пяти саженях от моей спины.
Я успел взглянуть в его большие стеклянно блестевшие глаза с вертикальными щелями зрачков, а тело мое уже рвалось на берег, разрезая бедрами упруго сопротивляющуюся воду.
Вязнув ногами в песке, я выскочил на берег и в прыжке успел схватить в руки пистолет-пулемет и передернуть затворо.
Движением указательного пальца я откинул предохранительную скобу, и снизу, лежа на спине, выпустил всю кассету в раздувшееся горло морского змея (назовем его так), чья голова с разинутой пастью нависла надо мной.
Я видел как 9-мм пули пробивали его гладкую светло-зеленую шкуру на горле. Часть пуль разнесла в крошево его конические желто-белые зубы, и ушла рикошетом в нёбо чудовища.
Именно это, вероятно, заставило змея вскинуться еще выше, и рухнуть боком назад, в соленое озеро.
Я выдернул контрившие ударники гранат проволоки, и одну за другой швырнул их в озеро, упав лицом в горячий песок.
Два громких хлопка, свист осколков над головой и брызги воды, водопадом окатившие мои плечи…
Потом я вскочил на ноги, нашарив в песке рукой “Бергман”, и стараясь его перезарядить. Но во взбаламученном озере морского змея уже не было.
Только на увале, отделяющем озеро от океана я разглядел извилистый след, как будто по песку кто-то протащил очень толстое бревно.

 Отправлено: 25.03.11 14:00. Заголовок: Встречи и прощания (..

Встречи и прощания (продолжение).

…они прибежали на шум. Я им рассказал о своем приключении, после чего, мы все полезли купаться, оставив впрочем господина Тараноффа на страже с “Бергманом” наизготовку.
Купание прошло как нельзя лучше. Мы вытащили заодно на берег несколько убитых гидравлическим ударом панцирных рыб, которые мичман Панин ловко разделал моей финкой и мы отведали отличного сасими.
Правда за отсутствием соли пришлось макать кусочки рыбьего мяса в соленую воду из озера.
А мои-то кальсоны так и не нашли. То ли их разнесло на молекулы взрывами гранат. То ли морской змей прихватил их с собой в качестве боевого трофея. Жаль я их успел застирать… А то бы отравился, щучонок…
Но приключения еще только начинались. Как говорил мой фронтовой приятель прапорщик Зверев, правда немного по другому поводу: -Между первой и второй – промежуток небольшой!
Около часу (дня или ночи?), по моим часам, в море был замечен некий плавающий предмет.
Панин, испросив бинокль у недоуменно смотрящего в окуляры 20-ти кратного морского “цейсса” капитана Кольцова, опознал в туше, дрейфующей вдоль берега с довольно большой скоростью, кронозавра.
-А что если? –выкрикнули мы одновременно с Тараноффым.
-Что если это его таки поручик Ржевский уделал? –опередил меня Таранофф.
-А, что? Всяко может быть, -изрек Кольцов что-то припоминая.
-В любом случае, не худо бы проверить. Сплавайте-ка, господин Таранофф с мичманом наскоро к туше, да посмотрите что к чему… Может и вправду жив наш поручик? –распорядился капитан Кольцов
Мы все вместе извлекли из фюзеляжа брезентовую байдарку на складном бамбуковом каркасе, и быстро собрали ее.
Я внимательно осмотрел поверхность прорезиненной ткани, обращая особенное внимание на дополнительно проклеенные брезентом швы. Все было в порядке. И мы сообща снесли байдарку в воду.
Прихватив с собой пулемет “Льюиса” Кольцов уселся на корму – рулить и наблюдать (в последний момент он решил самолично отправиться на поиски поручика), а за весла взялся мичман.
Оттолкнув байдарку от берега носом наперерез волнам, мы остались около прибойной черты.
Я, с заряженной разрывными пулями “экспресс” слонобойной двухстволкой в руках, а господин Таранофф с биноклем у глаз. Так мы стояли и тихо переговаривались, строя догадки о судьбе поручика Ржевского.
-Сносит! Черт, возвращайтесь! Штабс-капитан! Попрошу вас выстрелить в воздух, чтобы привлечь их внимание! –озабоченно попросил меня Таранофф через десять минут плавания наших друзей в сторону качающейся на волнах туши кронозавра.
Мы и невооруженным взглядом видели, что, несмотря на усилия прилагаемые гребцом – мичманом лодку несет мимо туши кронозавра в открытое море.
Я немедля разрядил в воздух патрон из одного ствола.
Мы видели, как в нашу сторону повернулись бледные, еле различимые на увеличивающемся расстоянии лица наших товарищей. Мы замахали руками, указывая на берег – возвращайтесь!
Но лодку уносило все дальше, и дальше, пока даже капитан перестал их различать в свой мощный морской бинокль за гребнями волн. К тому же между берегом, и тем направлением где скрылась лодка, затеяли возню над какой-то добычей плезиозавры и птеродактили.
Это была катастрофа! За один день мы потеряли почти всех членов экспедиции. Нас осталось всего двое…
Два маленьких человека во враждебном мире. За многие тысячи километров от родной земли.
Хорошо, что жизнь полосатая. Нам тоже иногда везет.
Ночью, условной ночью, дежурил господин Таранофф.
То ли сморило его, то ли он задумался, сидя на окатанном волнами валуне и опершись щекой о ствол “винчестера” под неумолчный шум морских волн. Не знаю..
Да только пробудился я от сдавленных выкриков Тараноффа: -Свят, свят, свят! Чур меня, чур! Изыди от мяса моего! Изыди от костей моих! Изыди от тени моей!
Подцепив ладонью правой руки деревянное ложе “Бергмана”, и на ходу взводя затвор, я выскочил в чем был из палатки.
А был я в чистых запАсных кальсонах с завязками у щиколоток и исподней рубашке с такими же завязками у горла. Щурясь от яркого света льющегося с небес, узрел я на фоне заштормившего моря Эммы такую картину.
На песке на коленях стоял Таранофф и истово выкрикивая слова (теперь уже молитвы) вытягивает перед собой крест наперсный с оторванной впопыхах бечевой, пятится к спиной к палатке от некоего существа, и впрямь жуткого.
Был это как бы поручик Ржевский, но в виде давно протухшего трупа.
Все его тело с головы до ног было покрыто зеленоватой ноздреватой то ли пленкой, то ли рыхлой плесенью. И пахло от него разложением старым и зашедшим очень далеко. Медленными шагами он надвигался на Тараноффа, при этом что-то тихо говоря.
Я снял с предохранителя пистолет-пулемет и изготовился разнести этому восставшему из своей неизвестной мне могилы трупу голову. Одновременно я прикидывал – имеется ли на борту аэроплана какая-нибудь палка из осины, чтобы сделать из нее кол. Как известно – осиновый кол, да пуля из самородного серебра – единственная верная управа на ожившего мертвеца.
Увидав меня, труп Ржевского распростер объятья и бросился мне на шею.
Я чуть не задохнулся от нестерпимого запаха разложения, испускаемого трупом и приготовился к тому, что зубы мертвеца воткнутся мне в шею, нащупывая кровоток. Вместо этого теплое дыхание коснулось моего левого уха и поручик Ржевский прошептал: -Штабс-капитан! Наконец-то я вернулся…
…Воды! Нет! Водки! –попросил меня поручик, и усадив его на песок, я бросился к аэроплану, где под рундуком в моем чемодане лежала непочатая бутылка “Смирновской” – берег ее на всякий форс-моржовый случай.
На ходу, скручивая сургуч с горлышка, я рассмотрел поручика. Теперь, не со сна и не под аккомпанемент заклятий и молитв господина Тараноффа, я понял, что поручик гол (как был первозданно гол я сам не так давно) и все тело его покрыто подсохшей дурно пахнущей слизью серо-зеленого цвета. Слизь туго стягивала кожу, искажая при этом формы тела и выражение лица.
-Ну и морда, у вас поручик! – оторопело пробормотал я.
-Пейте, -и я протянул Ржевскому откупоренную бутылку.
-Извините, что стакан впопыхах не сообразил, -добавил я извиняюще.
-Да не пить мне, штабс-капитан! Мне б оттереть эту гадость с тела! –просительно сказал поручик.
Я сбегал еще раз в аэроплан и вернулся вместе с чистой ветошью.
Вдвоем мы быстро оттерли с кожи Ржевского вонючую слизь. И после купания в озере, переодевшись в потертые рейтузы и доломан второго срока носки, поручик поведал нам свою “одиссею”.

Рассказ поручика Ржевского.

-Сижу это я, господа, на камне. Ловлю рыбу на “слух”. И вдруг из воды высовываются челюсти, хватают меня поперек туловища. Затем меня подбрасывает и я проваливаюсь в черную скользкую яму.
Жарко. Душно. С боков что-то скользкое все время давит и перемещает меня, господа, как бы в выгребную яму, где вонь непереносимая. Рядом плавают какие-то на ощупь щупальца и рыбьи хвосты.
И понимаю я, что заживо проглочен поручик Ржевский, аки Иона в чреве Левиафановом. И тут, понял я, что настал мне полный пи…пардон, пушной северный зверек… Пригорюнился я и вдруг чувствую в кармане рейтуз что-то твердое и круглое. Ну, думаю, неужели и в чреве китовом старый дружок встал?
Цап, рукой! Нет, не дружок встал, а обретается в кармане у меня некая жестяная коробочка. Вспоминал, вспоминал…Ба! Да это ж мне баронесса ….
Но, т-с-с! Без имен, господа, без имен… Одна хорошая знакомая подарила мне аглицкий нюхательный табак в круглой жестянке.
Эх, ма! Друзья! Ну, думаю, хоть помирать - так вони мерзкой чуять не буду.
И стал я открывать сию коробочку. А пальцы все скользят и скользят по крышке.
И понимаю я, что и сам, и коробочка покрыты нутряной слизью сего левиафана. И становится слой этой слизи на мне все толще и толще… И близок мой конец… Пардон, господа, я не в том смысле…
Из последних сил подцепил ногтем крышку и открыл коробку. Да только в этот момент дернулся монстр, и выпала та коробка из моих скользких пальцев. Сразу же перебил запах табака вонь нутряную, и принялся я чихать.
А монстр тоже на месте не сидит – принялся крутится и прыгать. Чувствую, что перемещаюсь я куда-то все глубже, все дальше. А вокруг меня поднялось урчание и булькотание.
Потом как бы пушечный выстрел раздался, но только долгий такой: б-п-б-р-р, и оказываюсь я, господа под водой, весь покрытый, извиняюсь, липким монстровым гуаном. Но выплыл, однако! Глядь – рядом со мной плавает какая-то туша.
Проковырял в гуано я глаза пальцем – вроде это мой монстр окочурился и рядом плывет…
Ну, думаю, гуано к гуано ближе плавает. Оскальзываясь взобрался я на тушу.
Вокруг море без краю. Только вдали что-то желтеет. Подняла большая волна тушу моего левиафана повыше – увидал я берег.
Все – надо плыть! Кронозавр меня не съел – отравился табачком нюхательным, глядишь и остальные нечисти мной побрезгуют…
Хотел шаг сделать чтоб в воду бросится – а не могу. Гуано на ветерку морском схватилось уже, подсыхать стало…
Бился, я бился, насилу щель на .опе прорвал и выбрался, в море бросился. Плыву саженками и при повороте головы назад вижу, что кокон из гуано (из которого я с таким трудом выбрался) так и стоит на плавающей туше кронозавра. Ну, вылитый я, только из гуано, господа!

<\/u><\/a>

Миллиарды Ржевского.

Как-то во время наших пеших походов вдоль берега моря мы наткнулись на узкое ущелье, уходившее вглубь суши.
-Сходим? Посмотрим? -спросил меня поручик, сдвигая на затылок соломенную шляпу с выгоревшей на свету, когда-то в прошлом синей лентой.
-Отчего ж не сходить? -вяло ответил я ему, поправляя лямки рюкзака и оттягивая в сторону трущий шею брезентовый ремень, на котором у меня поперек груди висел пистолет-пулемет "Бергман".
Лично мне уже приелись виды бесконечного песчаного пляжа с выползшими погреться на песке плезиозаврами, и морские просторы испещренные волнами, плавниками гигантских акул, лебедиными шеями эласмозавров, ныряющими ихтиозаврами и охотящимися за рыбой птеродактилями.
Ущелье было узкое и извилистое. Я отодвинул без обид поручика в арьергард и двинулся вперед первым. Почему-то всегда считаешь, что ты быстрее среагируешь на опасность... А может это из чувства ответственности?
В общем, Ржевский против такого расклада не возражал, и пошел позади меня, напевая без выражения себе под нос бессмертное:

Мама, мама, что я буду делать?
Мама, мама, как я буду жить?
У тебя нет тепленьких ботинок!
У меня нет зимнего пальта...

Какое-то время мы довольно ходко передвигались по дну ущелья, в котором вскорости полностью исчезли всякие следы растительности.
Нас окружали только камни и каменные осыпи. Выбирая место куда можно безопасно поставить ногу я остановился и вдруг понял что уже довольно давно не слышу поручикова мычания насчет отсутствия ботинок и пальта.
Я оглянулся. Ущелье за моей спиной было абсолютно пусто. Только дрожал в тишине нагретый воздух.
Мне стало почему-то очень страшно. Скалы, поворот ущелья, раскаленные черные и серые скалы, густо-синее небо с белыми облаками над головой.
-Поручик! -крикнул я.
Но из моего враз пересохшего горла вылетели только какие-то каркающие звуки. Тогда я пошел назад. Переведя рычажок я перевел пистолет-пулемет в режим одиночных выстрелов, и поднял ствол вверх.
-Б-бах! Б-бах! - выстрел и тут же гулкое эхо ударили по барабанным перепонкам.
Сквозь временную глухоту до меня донесся далекий голос Ржевского.
-Идите ко мне! -донеслось откуда-то из-за поворота ущелья.
Завернув за угол, я увидел в монолитной стене узкую глубокую трещину. Заглянув в нее я обнаружил за трещиной еще одно ущелье.
-Ко мне!- очень явственно донесся голос Ржевского, и я протиснулся через щель, задев скальную стенку лязгнувшим дульным кожухом "бергмана".
В глубине нового ущелья я заметил поручика, занятого каким-то непонятным делом. Подойдя ближе, я понял, что мой товарищ лихорадочно трясущимися руками выковыривает из стенок ущелья блестящий камень размером с дикий абрикос "жирдель". Тут я обратил внимание, на то что стены ущелья состоят из окаменевшей, синеватого цвета глины, а пальцы поручика изодраны до крови, ногти поломаны, а его потертый выгоревший до бурого цвета кивер стоит у стенки ущелья в положении корзины, и что он наполовину наполнен прозрачными кристаллами разнообразной формы.
Я присел рядом с кивером и протянул руку, намереваясь взять один из кристаллов. Следивший за мной поручик, не прекращая выковыривать очередной кристалл из глины, издал некий звук, сходный с утробным мычанием беременной коровы, когда она чувствует, что рождающийся теленок пошел не головой вперед, а ногами.
Я удивленно приподнял брови, вглядываясь в блестевшие от какого-то бурного душевного процесса, ставшие безумными глаза Ржевского.
Тяжесть кристалла в руке и характерная неуловимая скользкость разъяснили мне все. Даже странное поведение поручика.
Отклонившись от следования за мной, он заглянул в боковую расщелину и заметил острый спектральный блеск на одной из стенок ущелья.
Решив проверить, что это там отсвечивает, а сам уже почти зная ответ, потому как вспомнил блеск бриллиантов в колье на прекрасной белой шее княгини
Беломоро-Балтийской, по мужу Канальской, за которой поручик волочился в прошлом сезоне в Козельске, он позабыл обо мне и поспешил на призывный блеск.
Предчувствия его не обманули. Это был сброс породы в пределах края кимберлитовой трубки, синяя глина которой была нашпигована, как бараний бок кусочками свиного сала, крупными алмазами разной степени чистоты и цветности.
Поручик, враз потерял голову, и стал выковыривать алмазы из твердой неподатливой глины.
Впрочем, я его не осуждаю, потому как сам присоединился к его занятию и вскорости мы набили алмазами не только кивер поручика, но и мою фуражку.
Потом я обнаружил, что непокрытую голову печет немилосердно, во рту сухо, пульс зашкаливает от перегрева и лихорадочного нервного напряжения, и, нагнувшись, высыпал алмазы из своей фуражки на землю.
Пнув носком пыльного, затертого до белизны, сапога алмазную груду, так что она разлетелась по дну ущелья, я надел фуражку и напился из фляги, висевшей на ремне, рассматривая в упор поручика.
Тот было бросился подбирать рассыпанные мной алмазы, жадными движениями рук запихивая их за отворот доломана, но потом остановился тяжело дыша.
-Алмазы - это очень дороги камни, поручик, -сказал я.
-Но их нельзя есть и пить, -продолжил я свою мысль и пошел вверх по ущелью.
Я слышал как за моей спиной раздался звук сыплющихся на землю алмазов, и шаги поручика, вновь идущего за мной.
Чуть дальше ущелье разветвилось на множество более мелких ущелий, скорее больших траншей. Мы брели наугад, надеясь выбраться на возвышенность и осмотреться.
Внезапно Ржевский упал на колени и вытащил что-то из щебня.
-А-а-а! -завопил он. В три прыжка я добрался до него и, подхватив под мышки вздернул поручика вверх, поставив его на ноги, но он оттолкнул меня и зарылся в щебень по локоть.
Я подобрал желтого цвета очень тяжелый камень причудливой формы, тот что отбросил в сторону Ржевский. Тускло блеснул у меня в руке желтый золотой самородок.
Я всегда был равнодушен к купеческому металлу в ювелирных изделиях.
Монеты привлекали меня больше, но никогда не становились фетишем. Я мог спокойно поменять золотую "пятерку" или "десятку" с профилем Е.И.В.Н.II на серебро или бумажные деньги. Но тут и меня проняло.
Червоное самородное золото. Тяжелое. Маслянисто-желтое. Его было много в окружающих нас кварцевых щебнях.
Я подобрал один самородок похожий на профиль ротмистра Кудасова, с как бы кривой папиросиной в губах, и засунул его в карман галифе, имея в виду подарить его в качестве сувенира.
Поручик, ползая на коленях, извлекал из осыпи все новые и новые самородки, пытаясь подгрести их поближе к себе.
Он набивал мелкими самородками карманы и пазуху доломана лишь для того, чтобы высыпать их, и вновь набрать новые на место только что выброшенных.
Я уже несколько раз громко предлагал ему двигаться дальше, но он все ползал и ползал по золотой россыпи. Свою последнюю находку он держал все время под левой рукой, словно боясь что я ее у него похищу.
Это был особо крупный самородок по размеру и по виду похожий на ослиную голову.
Я заметил как пальцами левой руки Ржевский ласкает поверхность самородка и все понял. Это был приступ болезни известной под названием "золотая лихорадка".
У меня осталось одно радикальное средство, коим я и не преминул воспользоваться.
Я вырвал из-под руки поручика золотую ослиную голову, бросил ее на землю перед ним и несколько раз выстрелил в упор одиночными из "бергмана".
Визг рикошетов привел поручика в себя, он еще несколько раз дернулся, протягивая руки к испещренной пулевыми отметинами золотой голове, и встал на ноги.
-Мон шер! -какого-то хрена перешел я на французский (впрочем на 50% за раз исчерпав свои запасы слов на этом языке).
-Грузоподъемность нашего аэроплана не позволит Вам вывезти отсюда сколь-нибудь значительные запасы драгметаллов или камней. Плюньте слюной поручик, и пошли дальше. Самое большое наше богатство, которое ничего не весит, но стоит очень дорого - это верность присяге, - добавил я, делая первый шаг.
Мы многое еще увидели по пути наверх.
Я помню, как поручик гладил руками и прижимался всем туловищем к метровой ширины золотой жиле, выходящей на поверхность из породы на отрезке в пятнадцать метров, и вновь уходящей под землю.
Я помню, как мы разглядывали вкрапления серой невзрачной платины в отвесную скалу. Каждое такое вкрапление было величиной с бычью голову.
Я помню как поручик пытался выломать в небольшой пещере друзу великолепных изумрудов.
-Я мог бы стать миллиардером, -печально приговаривал Ржевский проходя вслед за мной мимо огромных скал из магнитного железняка и малахита.
-И все это принадлежало бы мне одному, -бормотал он стоя на деревянных шпалах у грунтового тупика-упора, в который зарывались ржавые чугунные рельсы железной дороги.
-Что!!!!! Штабс-капитан Киж!!! Ко мне!!! -донесся до меня его истошный крик.
Но я и без его находки уже несколько минут рассматривал стоящий в тупике паровоз.
Это была старая машина. По конструкции она походила на аппараты, которые делали в середине, или (максимум) второй половине прошлого века. Скажем так, во времена войны Севера и Юга в Америке.



Я обошел паровоз кругом, внимательно осматривая его запыленные ржавые колесные тележки, шатуны, обшивку парового котла, коническую трубу.
Стоял паровоз здесь очень давно. Рельсы под ржавыми колесами были покрыты чешуйками ржавчины, слившимися в сплошную коррозионную корку.
Я залез по железной лестнице в кабину. Полутемно. Пахнет ржавым металлом. Над раскрытыми створками в чернильную темноту топки я рассмотрел прямоугольник таблички.
Проведя ладонью по заскорузлой от пыли и угольного нагара поверхности и приблизив лицо к ней я разобрал только одно слово , выдавленное на табличке: PITTSBURG.
В сочетании с прилепленным к рычагу регулировки подачи пара окаменевшим комком жевательной резинки и мятому окурку сигареты СAMEL все это указывало на давнее присутствие внутри Земли янки…
Трам-тарарам, твою через коромысло…Приключения Джека Восьмеркина в .опе таракана… А куда ж они подевались, союзнички членовы?
Я простучал сапогами по железу лестницы и спустился на землю, где меня уже ожидал нервно озирающийся поручик. В его руке я заметил взведенный “наган”.
-Что случилось? –спросил я у Ржевского, от которого мне передавалось напряженное волнение.
-Идемте, гляньте сами, штабс-капитан… -неопределенно махнул стволом револьвера поручик.
Я последовал за ним мимо каких-то пристанционных построек, когда-то сколоченных из ныне рассохшихся сосновых досок.
Мы прошагали по низкому перрону из тех же досок, стараясь ступать аккуратнее, дабы не проломить изветшавший за годы забвения щелястый настил.
Спрыгнув с перрона на пыльную землю мы попали в тень древней деревянной водокачки.
На самом-то деле это была огромная деревянная бочка, объемом галлонов, этак, на тысячи две с половиной (а может и все три), установленную на шестиногую опору, и вознесенную на высоту семи саженей. Сейчас она была пуста, и сквозь щели между давно рассохшихся досок, просвечивалось синее небо.
Выйдя из тени водокачки мы свернули вправо и уткнулись в покосившуюся деревянную арку наверху которой на покореженном природными катаклизмами фанерном щите еще сохранились следы красной краски, слагающейся в буквы: HILL VALLEY.
Я не силен в аглицком, но по моим понятиям написана была какая-то глупость и несуразица.
Сразу за аркой шла широкая заросшая кустарником бывшая улица, по краям которой стояли пустующие двухэтажные строения с коновязями у длинных крылец под провалившимися навесами и черными глазницами окон.
Я понял состояние Ржевского вдруг увидевшего за аркой кусочек города – призрака.
Так и шли мы с ним по пустой улице мертвого города, пока между двумя полуразвалившимися сараями, справа, не увидели обширное поле, усеянное камнями. Что-то мне не понравилось в увиденном, и я свернул направо. Сзади слышались шаги и дыхание поручика.
-Как здесь тихо! -внезапно обратил я внимание. Но как-то сразу это наблюдение ушло в сторону, потому что поле это было не просто полем. А камни - не простыми камнями.
-Вот те на! ........,- выругался поручик обходя меня и присаживаясь на корточки перед одним из камней.
На камне можно было рассмотреть почти стертую ветрами, несущими песок, цифру 9.
Мы с поручиком прошли вглубь этого поля камней метров на триста, но кроме камней и полустертых цифр на них ничего нового мы не узнали. Размеры камней не повторялись, но были они довольно крупными плитами пиленого песчаника, толщиной около тридцати сантиметров каждый.
Цифры на камнях были в основном о 5 до 10, но, иногда, попадались и цифры 15, и 20. Что сие могло значить, мы не установили. А посему записали это каменное поле в загадки мертвого городка Хилл-Велли.

 Отправлено: 25.03.11 15:35. Заголовок: Ротмистр Лемке. Возв..

Ротмистр Лемке. Возвращение в Китеж.

Откуда-то слева, внезапно, налетел снежный заряд – лётные очки сразу же покрылись каплями растаявших снежинок, и их пришлось снять. Лучше не стало, глаза активно заслезились от ледяного ветра и снега. Покрутив головой, я увидел везде, вокруг аэроплана, снежную пелену. Земля и ориентиры исчезли.
В такой переплёт я попал впервые и ощутил, как лёгкая паника овладевает мной.
- Спокойно, ротмистр! Ручку на себя и вверх! Спасение – в высоте, - громко прокричал я сам себе.
Ньюпор пошёл вверх, прорываясь сквозь, ставший, как мне казалось, бесконечным, снегопад.
И, вдруг, заряд прекратился. Мгновенно, словно оборвалась речь на полуслове.
Чистое небо, солнце – всё вернулось на место.
Вытерев очки шарфом, которым я имел обыкновение, обматывать шею при полётах, я одел их, и глаза почувствовали облегчение.
Взглянув вниз, я увидел, что за несколько минут слепого полёта, заметно отклонился от маршрута. Заложив вираж, я вернулся на прежний курс.
- Откуда летом снег? Что это было? – начал я вспоминать и задавать сам себе вопросы.
Действительно, летом, в этих широтах случался град, не более того. Но снег, да с порывистым ветром – такого не припоминалось.
Однако, скоротечное приключение, в виде потери ориентировки в пространстве, закончилось. Полёт продолжался. До Китежа было ещё около часа лёту, и я продолжил, прерванные, небольшой природной аномалией, размышления. А подумать было о чём.
Доставив майора в управление, я присутствовал на его допросе. Берио был удручён бесславным концом своей авантюры, вдобавок обессилел от страха от моих эволюций в полёте. И толку от него, в этот раз, Батюшин и я не добились.Наш пленник отвечал вяло, ссылаясь на разбитость после путешествия, и, в конце-концов, полковник отправил его в камеру. Мне же очень хотелось поскорее вернуться в Китеж, и я прямо сказал об этом Батюшину. Он со мной согласился, особенно после моего рассказа о странном поезде, тоннеле и перемещениях зданий в Китеже.
- Я кое-что знаю об этом феномене, - сказал он мне после моего рассказа, - особенно о случаях в Китеже. Доносили жандармы. Но вашим с Кудасовым свидетельствам, я верю совершенно. Тем боле,е я имел беседу по этой аномалии с полковником Лесневским. И здесь наш шеф посвятил меня во все перепетии, с временнЫми перемещениями, гостями из нашего будущего, и с настоящей целью нашей экспедиции.
- Аристарх, теперь и ты в курсе событий – сказал мне полковник.
- Об этом знаем мы трое, я имею виду и Леопольда. Прошу воспринять всё правильно и действовать соответственно – продолжил он.
Вот о чём я непрерывно размышлял, возвращаясь на аэродром. Предстоящая экспедиция предстала передо мной в новом свете. Возможность как-то повлиять на события будущего, казалась мне фантастической, но зная своего начальника много лет, я не считал её невыполнимой.
По заведённой ещё на фронте привычке каждую минуту поворачивать голову назад, чтобы не оказаться на прицеле какого-нибудь германского аэроплана, зашедшего тебе в хвост, я делал это и в мирной обстановке. Такую привычку лучше сохранять, чем избавляться от неё.
В очередной раз обернувшись, я увидел вдалеке силуэт аэроплана. Он летел, пересекая мой прежний курс, причём снижался. Я знал совершенно очевидно, что кроме наших ИМ и моего Ньюпора, здесь не могло быть ни одного аэроплана. Ни военного, ни, тем паче. частного. Тогда чей это аэроплан? Ещё не закончилась мысль, а я уже поворачивал Ньюпор на обратный курс.
Развернувшись, я оглядел горизонт и с удивлением обнаружил, что неизвестный аэроплан исчез. То есть, в небе летел только мой Ньюпор. Сколько я не крутил головой, всё было впустую.
Тем временем, я оказался в районе, где должен был быть замеченный мной аэроплан. Это следовало из моих расчётов собственной скорости, и скорости неизвестного летательного аппарата. Но вокруг никого не было. Я стал делать круг за кругом над лесистой местностью, мелькавшей под крылом. Ничего не было видно и на земле. Я посмотрел на указатель уровня топлива, стрелка которого дала мне понять, что мои незапланированные манёвры, могут принудить меня посадить аэроплан, не долетев до Китежа.
Это было плохо. Прибыть на аэродром я должен был непременно вовремя. Иначе под угрозой могла оказаться вся экспедиция. если только Кудасов, видя моё отсутствие, и понимая свою ответственность, не даст команду на вылет, не дожидаясь меня.
У меня в запасе было минут пятнадцать. Потом мне следовало незамедлительно оставить свои поиски неизвестного кого, и возвращаться в Китеж.
Но мне повезло. При очередном круге, снизившись на предельную высоту, едва не цепляя верхушки деревьев, я увидел то, что искал. На лесной просеке, скрытой густыми кронами, стоял уже виденный мной в воздухе аэроплан. На плоскостях его я заметил германские кресты.
Не таятся даже у нас в тылу!
И как смогли пролететь так далеко?
Впрочем, понятно, противовоздушной обороны здесь не было и быть не могло. И летели на большой высоте, не всякий заметит опознавательные знаки.
Более того, я увидел ещё три аэроплана, накрытых маскировочной сетью, так, что увидеть я их смог, только из-за того, что летел на предельно низкой высоте.
На следующем круге, я, подлетая к этому месту, успел заметить людей на земле, накрытые ветками бочки, видимо, с бензином и маслом, и брезентовую палатку. В следующую секунду, пулемётная очередь едва не прошила фюзеляж моего Ньюпора. Стрелявшие, взяли неверное упреждение. Потому и не попали. А ведь могли. Слишком низко я прошёл над ними, любое попадание было бы смертельным для моего аэроплана. Обошлось!
Время на принятие решения не оставалось. Несомненно, эти аэропланы были здесь, чтобы атаковать наши, тяжело нагруженные ИМ, может быть в момент взлёта. Это очевидно.
Диверсия майора и таинственные аэропланы – суть составляющие одного плана.
Всё было плохо – пулемёт с Ньюпора был снят механиками в Китеже, для пристрелки и смазки. И при полёте в Петроград он был, как мне казалось, не нужен. Поэтому, я и попросил заняться им кондуктОра Добейко. Я был безоружен, не принимать же в расчёт мой табельный маузер!
Хорошая мысль приходит, бывает, не сразу. Но приходит, всенепременно. В передней кабине у меня, вместо майора, теперь четыре улья с дикими пчёлами! Как я мог не вспомнить сразу! Это для профессора Каштанова. Он очень просил доставить их к отлёту. была у него какая-то мысль, приспособить насекомых для жизни на земле Санникова. Ай да профессор!
А теперь я их приспособлю для своих целей!
На следующем круге я сделал иммельман над вражескими аэропланами, ульи выпали из передней кабины, долетели до земли, от удара рассыпались в щепки и четыре роя дичайших пчёл начали делать своё дело – жалить всё, что шевелиться, вымещая на этом шевелящемся всю свою злость.
Моя задача была побыстрее убраться с этого места.

Много позднее, по возвращении из экспедиции( здесь я приоткрою тайну), мы узнали о бесславном конце вражеских диверсантов, которых нашли в лесу, посланные капитаном Кольцовым, солдаты местного гарнизона. Жестоко покусанные, распухшие, неспособные к сопротивлению, германские пилоты и механики были взяты в плен без единого выстрела.

А я возвращался на аэродром. Уже показалось лётное поле. Всё хорошо, что хорошо кончается!

 Отправлено: 25.03.11 20:41. Заголовок: Встречи и прощания (..

Встречи и прощания (продолжение).

Я предложил поручику Ржевскому вернуться к аэроплану. Путь нам предстоял не близкий. К тому же надо было еще найти дорогу назад в сети ущелий. Благо, что наклон дна ущелий был довольно явственным в сторону моря Эммы.
На обратном пути я обратил внимание на когда-то недостроенное здание из бурого песчаника, с мраморными колоннами, поддерживающими классический треугольный фасад второго этажа.
Здание по виду напомнило мне присутствие градоначальника, или как он там у них в Америке эта должность называется? Слово такое странное… Типа мэрзавец…
И уж, конечно, бросились в глаза башенные часы, подготовленные к установке, но так и оставшиеся лежать на земле около ступеней высокого крыльца.
Тут уж надо было не упустить шанс – вдруг в присутствии сохранились какие-нибудь документы, проливающие свет на загадку появления здесь, в центре Земли, американцев.
Правду сказать, ни я, ни Ржевский по-английски не читали и не говорили, но среди разносторонних талантов мичмана Панина, или специальных знаний ротмистра Кудасова… Ах ты! Совсем забыл, что ротмистр скорее всего погиб при крушении ИМ-1, а мичмана унесло течением в открытое море… Вот беда-то какая…
Внутри присутствия все покрывал толстый слой пыли. Ступени мраморной лестницы утопали в пыли так, что казалось перед нами не лестница с нормальными ступенями, а ровный пандус, круто уходящий в темноту второго этажа.
Осторожно ставя ноги на каждую ступеньку, разгребая ступнями пыль, и придерживаясь за перила руками, мы медленно поднялись на второй этаж, где разошлись в разные от лестничной площадке стороны коридора.
Я свернул направо и двинулся по темному коридору навстречу свету, льющемуся в далекое окно в торце коридора. По пути я трогал холодные латунные ручки, поворачивал их, и если двери открывались, то заходил в выглядевшие очень запущенно (что не мудрено) комнаты.
В одном из больших кабинетов мое внимание привлек большой книжный шкаф. Я открыл дверцу шкафа, в затейливый деревянный переплет которой были вставлены толстые, помутневшие от пыли стекла, и пробежался глазами по высохшим кожаным корешкам книг и торцам канцелярских папок с бумагами. Каждый торец папки был снабжен картонной этикеткой, на которой было что-то написано по-английски.
Некоторое время я ломал голову над смыслом непонятных мне букв, и уже собирался закрыть дверцу шкафа, когда взгляд наткнулся на написанные на одной из этикеток печатными буквами неожиданно полупонятные слова: HISTORY HILL VALLEY.
Подцепил ногтем корешок и увесистая папка легла мне в ладонь.
Запах старой сухой пыльной бумаги. Совершенно выцветшие чернила. Аккуратные непонятные слова в аккуратных непонятных строчках. Закрыл папку.
Капитан Кольцов гордится своим благородным происхождением - вот пусть и расшифровывает. А то повадился в свое время приставать с вопросом: -Отчего это ваши предки, Киже, не упоминаются в списках бояр Алексея Михайловича Тишайшего?
До стоянки аэроплана на берегу моря добрались мы с поручиком часа через два.
Пыльные, усталые, потные, голодные. Никаких происшествий за время нашего отсутствия не приключилось. И это было хорошо.
Доложились с поручиком о нашем походе. Господин Таранофф как-то нервно прореагировал на находку мертвого городка Хилл-Вэлли.
Когда же увидел папку, которую я приволок из городка, то тут же ухватил ее и сел под плоскостью в тени, и углубился в чтение.
Мы с бережением сходили с поручиком искупаться.
При этом я от греха подальше, прежде чем лезть в воду того водоема, где меня чуть морской змей не похарчил, бросил туда палочку динамита с коротким бикфордовым шнурком.
Грохнуло знатно. Не зря бросал. Хоть змеев больше не показалось, но с десяток морских скатов-хвостоколов всплыло вверх брюхом.

История появления северо-американцев внутри Земли и основания города Хилл-Велли, в пересказе господина Тараноффа, а так же предположения об их исчезновении.

Вот что я прочитал в папке взятой штабс-капитаном Кижем в мэрии заброшенного города Хилл-Велли.
Вероятно открытие полости внутри Земли произошло в конце 17-го века кем-то из колонистов, приехавших в Северную Америку в поисках новой родины и лучшей доли. Скорее всего, ее открыл какой-то несчастный, искавший приют от непогоды в Мамонтовой пещере, и заблудившийся в ее огромных протяженных подземных пустотах. Был ли этот несчастный первооткрывателем внутренней полости?
Ответим уклончиво - вряд ли.
Скорее всего, он был первым, кто смог найти, запомнить дорогу назад, и вернуться по этой дороге к местам обитания людей. Так или иначе, тайна огромного мира лежащего в нескольких сотнях километров под ногами у обитателей внешней оболочки нашей старушки-Земли, была не сохранена, но стала известной кому-то из людей с большой яйцеобразной головой.
Причем этот яйцеголовый был или изначально вхож в Белый Дом в Вашингтоне, округ Колумбия, или он сумел добраться до кого-то из конгрессменов, и уже через них, до президента Адамса, а скорее всего до Джефферсона.
Во всяком случае с 1802 года начинаются регулярные экспедиции с участием ученых внутрь Земли. К 1805 году экспедиции добрались до мест, которые были настолько богаты золотом, платиной, алмазами, железом, никелем, медью (называя металлы, я имею в виду естественно руды или жилы).
Томас Джефферсон, который смог привлечь крупных финансовых воротил (типа Рокфеллера, Моргана, Дюпона, Карнеги, Гулда, Селигмена, Сейджа, Майклса, Рабиновича) к финансированию разведочных экспедиций, предложил им свой план овладения всем миром.
Для этого надо было добраться до богатств внутреннего мира, и добыть практически неисчерпаемые запасы золота и прочего, направив эти богатства на достижение мировой гегемонии американского государства и его капиталистов.
К техническому осуществлению проекта были привлечены северо-американские инженеры, которые за долю от последующих прибылей предприятия запроектировали грузовые штольни и тоннели, транспортеры и подъемные клети в Мамонтовой пещере.
А также железную дорогу от конвейерной ленты ведущей наверх, до будущего города, расположенного рядом с копями, который решено было для конспирации назвать Хилл-Вэлли.
В предприятие по освоению внутренности Земли были вложены первичные капиталы и работа закипела. На заводах Юнайтед Стэйт Стил началось изготовление гигантских конвейерных и подъемных механизмов, рельсов и паровых машин. Нанятые за большие деньги маркшейдеры начали разметку и угломерные измерения под будущие тоннели и штольни. На всем протяжении до моря работали геодезические партии, намечая маршруты для прокладки одноколейного полотна со стрелочными разъездами на протяжении всего пути от гор до моря.
Но для воплощения этих грандиозных замыслов в реальность требовались десятки, если не сотни тысяч рабочих.
Эмиграция из стран Старого Света, хоть и нарастала месяц за месяцем, благодаря развернутой капиталистами рекламе о чудо-стране Америке, и сказке о Великой Американской мечте, не могла покрыть нехватку рабочих рук.
К тому же эти рабочие руки нужны были на предприятиях подготавливающих изделия для освоения подземного мира. Но и эти люди не должны были ничего знать, для чего они изготовляют все эти машины.
Зачем капиталистам делится с рабочими сведениями о том месте, где много золота? Ведь тогда любой может пойти и взять это золото сам.
Частично какие-то слухи просочились в народ. Именно этим и объясняется Золотая Лихорадка, охватившая Северную Америку, когда десятки тысяч людей бросали все ради того, чтобы поехать или пойти пешком в Калифорнию или на Аляску в поисках мифического золота.
Но президент и капиталисты решили вопрос с рабочей силой. Вы не знаете, куда подевались сотни тысяч американских индейцев, настоящих хозяев континента Северная Америка?
Часть из них умерла сражаясь с федеральными войсками, которые брали индейцев в плен и сгоняли их на стройку тоннелей и штолен в Мамонтову пещеру, и на постройку железной дороги. И те индейцы, кто не погиб сражаясь с оружием в руках, погибли на гигантской стройке от истощения сил в нечеловеческих условиях труда, от несчастных случаев, от нападений хищных ящеров и саблезубых тигров с пещерными медведями, от эпидемий.
Те камни на поле за окраиной Хилл-Велли - это гигантское кладбище индейских рабочих. Белые американцы придавливали каменными плитами места групповых захоронений индейцев чтобы их тела не выкопали хищники.
Вскорости заработали прииски, и подъемники, и первые десятки тонн золота, платины и алмазов стали наполнять сейфовые камеры в форте Нокс.
Американские ученые по высоте отливов и приливов в Гудзоновом заливе и в Ист-Ривер рассчитали, что где-то на севере России должно быть еще одно отверстие во внутренний мир.
Опасаясь возможной конкуренции в освоении богатств подземного мира со стороны русских, президент САСШ Джеймс Мэдисон, сменивший Томаса Джефферсона, по науськиванию Рокфеллера тайно субсидировал императора Франции Наполеона Бонапарта и толкнул последнего на войну с Россией, в надежде, что Наполеон завоюет Россию, и с его помощью можно будет завладеть вторым выходом на дневную поверхность.
Чем закончился этот поход Наполеона в Россию вы знаете.
Шли годы. Из недр земли потоком шло золото прямо в карманы капиталистов.
Между тем эпидемии столь сократили численность рабочих-индейцев, что было решено привлечь к работам негров.
Но негры в основном проживали в то время в южных штатах. Тамошние плантаторы не желали делиться своей рабочей силой с пронырами-янки.
Наверху началась война Севера и Юга, а в Мамонтовой пещере близкое землятрясение завалило штольни и тоннели тоннами обломочной горной породы, повредив при этом подъемно-транспортные механизмы.
Связь между мирами прервалась.
Вверху шла война, а внизу эпидемия оспы скосила не только остатки индейцев, но и белых колонистов.
Последний из живых служащих мэрии оставил запись в этой папке около сорока лет назад. Хищные звери поработали над останками жертв эпидемии. Все остальное сделало беспощадное время.

Выспавшись после нашего похода в Хилл-Вэлли, собрали совет, где господин Таранофф рассказал нам что он прочитал в принесенной нами старой папке.
Без каких-либо раздумий приняли решение добраться до того места, где был когда-то подъем наверх.
Решено было добираться на паровозе, если конечно удастся его привести в рабочее состояние – все ж 40 лет забвения для механизма – большой срок.
Почему-то никто не спросил, зачем поручик Ржевский предложил нам взять с собой два ящика с динамитными шашками и запалами.
Тащить их пришлось по очереди, меняя друг друга, когда немело плечо или затекала рука, придерживающая на плече ящик. Двинулись в путь все трое: Ржевский, Таранофф и я.
Всю дорогу Таранофф развлекал нас рассказами о сопротивлении, которое оказали кавалерии янки индейцы под руководством вождей Тотанка-Йотанка и Тачунка-Витка.
Я настолько проникся индейским духом, находясь под впечатлением рассказа, что подобрал на камнях орлиное перо, выпавшее из крыла гордой птицы, и засунул его за ухо.
Часа за два, сделав привал в том месте, где Ржевский испытал приступ “золотой лихорадки”, попив воды и перекурив, добрались до места, и присели в тени станционного здания на теплых досках платформы.
Налюбовавшись на паровоз, побросали окурки в пыль, и, оставив ящики с динамитом на платформе, двинулись к древнему аппарату.
Вперед, естественно, выдвинулся наш гусар-механик. Оставив его у паровоза мы с Тараноффым двинулись к сараю, по виду смахивающему на склад.
Сарай покосился на бок, но входные широкие ворота были закрыты на старинный замок, просунутый в стальной пробой, с надетой на него широкой и длинной железной полосой, закрывающей снаружи створки двери.
Мы поглазели сквозь щели внутрь.
Полутьма. Ящики. Тюки. Бочонки. Жестяные банки всевозможных размеров.
Я подергал замок, попытался оттянуть железную полосу на себя, проверяя крепление. Но дерево дверей было твердое как камень, а все железо крепилось коваными вручную трехгранными гвоздями-костылями.
Таранофф поглядел, поглядел на мои движения, и потянулся к кобуре на поясе.
Я стал в сторонку, чтоб не попасть под рикошет. Грохнул в тишине выстрел из тараноффского “маузера” №9 и изделие питтсбургских мастерских повисло на выскочившей из стопора дужке замка. Грубо, конечно, но эффективно.
Ни к селу ни к городу, вспомнилось Черчиллевское бессмертное: -Что может быть лучше хорошей книги, особенно если тебе нужны пыжи для патронов?
Мы потянули на себя створки ворот и с душераздирающим скрипом они поползли в стороны.
Собственно, понятно дело, надежда у нас была, что найдем мы в сарае смазочные материалы в укупорке, способной сохранить последние в пригодном для использования состоянии.
Ведь тендер паровоза был забит сухими поленьями, и о топливе нам заботиться не надо. Воду для котла мы тоже надеялись добыть – рядом с водокачкой виднелось коромысло ручного насоса, установленного в трубчатом колодце скважины. А вот без смазки ни один подвижный элемент в конструкции паровоза работать не будет.
Потому мы с Тараноффым уделили основное внимание банкам с надписью “Ойл”. Повалив пару таких жестяных полубочонков на бок, мы, толкая их ногами, покатили банки к паровозу.
У паровоза застыл наш механик, вытирая ржавые пыльные ладони тряпкой, предусмотрительно захваченной им из аэроплана.
Ржевский стоял, зачарованно глядя на могучий паровозный шатун, который во время работы должен был совершать возвратно-поступательные движения, вращая кулису, неподвижно закрепленную на тяговом колесе паровоза. Мы тоже с уважением смотрели на шатун.
Отсутствие женского пола сказывалось на нас на всех…
Ржевский доложил, что визуальный осмотр его удовлетворил, и если мы заправим бак водой, разведем пары, и заложим новую смазку во все масленки и пазы трущихся и катящихся подшипников и соединений, то он берется совершить первый, самый ответственный, проворот механизмов.
Густой запах бензина, исходящий от паровоза и самого механика, без слов объяснял, что механик в наше отсутствие успел залить бензин во все смазываемые полости для растворения (пусть и частичного) и размягчения старой смазки.
Ржевский притащил с собой ремонтную сумку, откуда извлек молоток, зубило и моток сталистой проволоки.
Проволоку он отдал нам с Тараноффым, указав по порядку все смазочные отверстия, которые мы должны были прочистить, а сам принялся вскрывать банки с маслом.
Как оказалось, даже укупоренное масло и смазка (мы приволокли со склада еще пару банок со смазкой) требовали разогрева.
На эту работу поставили Тараноффа. Он разломал несколько досок на платформе и запалил небольшой костерок рядом с паровозом.
Потом от недостроенного здания мэрии притащил за два захода восемь кирпичей, на которые и пристроил жестянки с маслом и смазкой.
Ржевский наказал ему непрерывно помешивать разогреваемые жидкости, но ни в коем случае не доводить их до кипения.
Какое-то время все были заняты делом и не заметили, как на деревянной станционной платформе появилась небольшая стая гиенодонов.
Я схватил свой пистолет-пулемет, но стрелять было нельзя – гиенодоны крутились на платформе рядом с оставленными нами ящиками с динамитом.
Они уже алчно поглядывали в нашу сторону своими красными глазами, и все бы кончилось очень плохо, потому что если бы они кинулись сейчас…
Нас спас Ржевский. Из стоящего рядом вещмешка с продуктами он достал сверток с заранее нарезанным окороком дикого поросенка, убитого мной несколько дней назад на охоте. Широким жестом дискобола поручик начал метать нарезку в сторону от платформы.
Гиенодоны взревывая от жадности и отталкивая друг друга бросились к мясу, валяющемуся в пыли и сгрудились в визжащую и рычащую подвижную кучу.
Тут-то я всадил в них всю кассету “бергмана”, а Таранофф добил пытающихся убежать из своего “маузера” стреляя с плеча, стоя на колене.
После побоища мы перекурили, и пошли к водокачке. Водяной насос пришлось качать сначала втроем, преодолевая сопротивление окаменевшей смазки на штоке и сочленениях коромысла. Но главное – вода хлынула потоком.
Была она железистая – пахла ржавчиной, но у нас выхода не было. Шланги на складе от старости рассыпались прямо в руках, поэтому воду в котел паровоза таскали ведрами часов пять.
Закончив, практически без сил провалились в сон, выставив часового – меня.
Я сидел на подножке паровоза с пистолетом-пулеметом в руках и постоянно засыпал.
Но засыпая, я начинал валиться со ступенек подножки и просыпался.
Часа через четыре проснулись Ржевский с Тараноффым, и кое-как продрав глаза, начали разводить пары. Дело это не скорое и часа три мне удалось поспать.
Меня разбудил огромной громкости скрип и скрежет.
Спросонья мне показалось что на нас обрушился земной свод над головой. Но это всего лишь Ржевский удачно осуществил проворот механизмов.
Собственно, более нас ничего не задерживало, мы погрузились в тендер паровоза, я расположился на поленьях у бортов тендера. За машиниста встал Ржевский, а кочегаром вызвался Таранофф. Я же оглядывал местность по сторонам дороги.
Ржевский потянул за тросик, натянутый под потолком паровозной кабины справа по ходу, и окрестности огласил мощный паровозный гудок в котором потонули скрежет и визг, с которым начал свое движение паровоз.
Во время движения ничего необычного не происходило. Полотно было проложено по ровной засушливой местности, поросшей рощами акаций и кактусами.
Ржевский, высунувшись по пояс из кабины паровоза внимательно следил за состоянием дорожного полотна. Лишь раз мы остановились, пропуская стадо бронтозавров из семи голов, неспешно пересекающих железнодорожный путь.
Часов через пять неспешного движения впереди показалась гора, своим крутым склоном упирающаяся в каменистое небо.
Мощный бетонный портал уходил в темноту тоннеля.
Ржевский со скрипом, от которого заломило зубы, притормозил на ржавых рельсах.
Вслед за мной, прихватив самодельные факелы из ветоши пропитанной в машинном масле, и намотанной на ветки акаций, Ржевский с Тараноффым вступили в чрево горы.
Мы шли гуськом друг за другом, двигаясь в душной тьме, в неверных отблесках пламени факелов, в тишине подземного тоннеля, круто забирающего вверх.
Слева от нас в отблесках пламени то появлялись, то исчезали во тьме циклопические стальные конструкции клети подъемника, толстые стальные тросы, широкие конусозубчатые стальные рейки, направляющие и рельсы.
Кое-где стальные колонны крепи прогнулись под тяжестью горных пород.
Но больше всего нас нервировала глубокая трещина, вьющаяся то по потолку, то по стенам тоннеля. Хотелось поскорее уйти, пригнув голову к плечам, из этого неприветливого места.
Мы уже останавливались три раза на перекур, но нашему подъёму во тьме не было видно конца.
Тем неожиданней мы остановились перед грудой крупных камней перекрывших дальнейший проход.
Это были следы оставленные землетрясением сорокалетней давности, перекрывшем вход во внутреннюю полость Земли, и уничтожившим, в конце концов, Хилл-Вэлли.
Мы устало опустились на камни. Воткнули факелы в расселины между ними и закурили. Говорить не хотелось. Да и о чем?
Так мы молча курили в тишине… В тишине? Нет! Тишина исчезла, и наши уши слышали какой-то звук!
Ржевский и я продвинулись по камням как можно ближе к источнику звука, доносящемуся откуда-то сверху. Камень, на который я оперся рукой передал мне дрожь, которую создавал некий механизм, работаюший за осыпью.
-Тс-с-с! –прошипел Ржевский, прижав палец к губам. Я перестал дышать.
Монотонный звук и дрожь камня прекратились одновременно, и мы услышали человеческие голоса. Кто-то говорил на английском языке.
Ржевский отпрянул вниз и сделал мне жест рукой. Мы спустились к тому месту где оставили сидящего на камне Тараноффа и Ржевский, почему-то шепотом, заговорил.
-Это американцы! Еще немного и они расчистят завал. Потом они доберутся до внутренней полости Земли. Потом они восстановят подъемно-транспортные механизмы, копи внизу и город Хилл-Вэлли… Я предлагаю остановить их! –злым взволнованным шепотом проговорил поручик.
Его волнение передалось нам. Молча мы заторопились вниз по тоннелю.
Еще через пять часов мы вдвоем со Ржевским засовывали связки динамитных шашек в доступные нам места в трещине, въющейся по потолку и стенам тоннеля.
За нами двигался Таранофф и методично вставлял пироксилиновые взрыватели, протягивая бикфордов шнур от закладки к закладке. С открытым огнем факелов приходилось быть очень осторожными, но без их света мы вообще бы не смогли работать.
Мы спешили, потому что буровая установка американцев работала все ближе и ближе.
Наконец наступил момент, когда разматывая за собой бикфордов шнур, мы начали спускаться вниз по тоннелю. Потом шнур закончился, и я достал коробок со шведскими спичками.

Точка 1

-Идите вниз! Я вас сейчас догоню, -сказал спокойно и буднично штабс-капитан Киж, чиркнув длинной спичкой по натянутой на заду материи своих галифе. Вспыхнул яркий огонек спички, который Киж поднес к кончику шнура.
Шнур с шипением занялся, и разбрасывая крохотные искры, огонек пополз вверх по пропитанному пироксилином шнуру.
Мы передвигались вниз как можно быстро. Внезапно Ржевский вскрикнул и упал. Идущий впереди Таранофф не услышал его вскрика, так как опередил нас метров на двадцать.
Я бросился к поручику, пытающемуся встать, и осторожно ощупал его ноги.
Правая была сломана на уровне голени. Под тканью рейтуз я нащупал что-то острое. Это был открытый перелом.
Поручик еще не успел почувствовать боли, и пытался двигаться. Я усадил его на пол тоннеля. Ничего не поделаешь. Кто из нас собирается жить вечно?
Я прикурил сразу две папиросы, засунув одну в рот Ржевскому. Его уже накрыло волной боли, и он глухо стонал, скрипя зубами и мотая головой из стороны в сторону.
Я курил, считая затяжки.
На пятой затяжке высоко над нами, и за нашей спиной, грохнул взрыв. Я сжал правой рукой ладонь Ржевского, прощаясь.

Свод тоннеля на всем своем протяжении рухнул, раздавив тела поручика Ржевского и штабс-капитана Кижа .
Поскольку падение свода было не одновременным по всей длине обвала, пилота Тараноффа, успевшего добежать почти до самого портала тоннеля, выбросило наружу ударной волной сжатого воздуха.
Пролетев по воздуху метров пять, он еще десяток метров катился по земле в клубах пыли, ощущая всем телом удары о землю и удары мелкого щебня, влекомого воздушной ударной волной.
Внутри горы еще продолжали раздаваться рокочуше-стонущие звуки оседающей породы, когда Таранофф приподнял серое от пыли и красное от крови иссеченное камнями лицо от локтя правой руки, которым он инстинктивно защищал лицо.
Все было кончено.
Бетонный портал не выдержал сейсмических ударов обвала и был разрушен. Из-под обломков бетона выступали огромные базальтовые валуны, закупорившие навсегда тоннель.
Где-то там, под тысячами тонн камня находились тела его товарищей.
Эта непостижимая гора, упирающаяся вершиной в каменное небо, стала гигантской усыпальницей для них.
Пилот Таранофф, не замечая скупой мужской слезы, затерявшейся в пыли у уголка его сурово сжатых губ, поднялся на ноги и все быстрее переставляя ноги, двинулся к паровозу.
У Тараноффа еще оставались долги, здесь, под землей и наверху.

 Отправлено: 25.03.11 22:00. Заголовок: Точка бифуркации. -..

Точка бифуркации.

Точка И1

-Идите вниз! Я вас сейчас догоню, -сказал спокойно и буднично фон Краузе, чиркнув длинной спичкой по натянутой на заду материи своих галифе. Вспыхнул яркий огонек спички, который штабс-капитан поднес к кончику шнура.
Шнур с шипением занялся, и, разбрасывая крохотные искры, огонек пополз вверх по пропитанному пироксилином шнуру.
Мы передвигались вниз как можно быстро. Внезапно Ржевский вскрикнул и упал.
Таранофф не услышал его вскрика, так как опередил нас метров на двадцать.
Я бросился к поручику.
Тот уже стоял на четвереньках и я помог ему подняться.
Прогремевший взрыв нас всех несколько разочаровал. Пыли он поднял порядочно, а дела сделал маловато. Из всех заложенных фугасов полноценно взорвались лишь два, к счастью в самом конце закладки.
Четыре или пять шашек лишь звонко лопнули, насытив воздух пироксилиновой вонью и подняв страшную пыль, которая мгновенно набилась нам в носы, рты, уши и куда угодно.
Надрывно кашляя и чихая фон Краузе проклинал все на свете:
-Поручик!!! Эта вонючая дупа, пан Отруба!!! Что он мне продал? Рыбу в пруду глушить – и то не годится!
Продолжая нещадно кашлять, мы осмотрели завал.
Гарь и копоть от нашего неудачного взрыва наверняка проникли к ведущим проходку, и вызвали среди них некоторое замешательство. Серьезного же завала создать не удалось. Два, от силы три часа работы и они проникнут в тоннель. Мы с Тараноффым подхватили захромавшего поручика подмышки и поспешили назад.

-А! Что!? -закричал фон Краузе, прорываясь сквозь путы кошмара и удушья к полумраку палатки.
Он приподнялся с раскладной походной койки, потирая одной рукой под распахнутым кителем грудь с левой стороны туловища.
Сердце постепенно снижало частоту ударов после экстрасистолы, происшедшей во сне под влиянием кошмара.
Но что это был за кошмар! Это был король кошмаров! Монстр сновидений!
Услышать как страшно хрустнул раздавленный позвоночный столб...
Почувствовать как сотни тонн камня рапслющивают грудную клетку...
И этот звук пробиваемой осколками ребер плевры...
И ощущение вытекающих из раздробленного черепа глаз...

А глаза у него были карие.
А глаза у него были как у ариев.
А любил он в юности блондинку.
А сломала гора ему спинку.

-Тьфу! Приснится же такое... -окончательно приходя в себя подумал я.
-Но где же Ржевский? -вдруг заволновался фон Краузе, вскакивая на ноги с койки.
Соседние две койки в палатке пустовали. Из-под подушки на койке, где спал Краузе, высовывался перфорированный кожух "бергмана".
-Значить спал на прикладе! И какой мучачос, его туда засунул? Найду - кастрирую! То-то голова квадратная... -с облегчением подумал я.
С облегчением потому, что услышал как за стенкой палатки Ржевский, подражая говору нашего общего знакомого князя Деволяйского, грассируя, рассказывает невидимым мне слушателям анекдот:

Встгечаются на пугстыге двге собгаки.
Одна у дгугой спгашивает: -Ты кгто?
-Я сенбегнаг, -гогдо отгвечает дгугая.
-А ты кгто? -А я пгосто так погсгсать вышла!

-Га-га-га! -грохнул смех за брезентовой стенкой.
И тут я почувствовал. что тоже смеюсь.
-А вот, послушайте, абстрактный анекдот! -громко начал я, отодвигая полог палатки.

- Идет мужик по пустыне, а навстречу ему ползет первая половина крокодила. Мужик ей говорит: -Гутен таг, первая половина крокодила! А она ему отвечает: -Гутен таг! Идет мужик дальше. Навстречу ему ползет вторая половина крокодила. Мужик ей говорит: -Гуте нахт, вторая половина крокодила! А она ему отве...
Окончание незамысловатого анекдота утонуло в раскатистом хохоте.
Я увидел что у костра рядом с моими друзьями Ржевским и Тараноффым сидит совершено незнакомый мне человек в твидовом костюме и кепи, и смеется вместе со всеми.
Я приблизился к незнакомцу, несколько стесняясь своего заспанного вида и мятого, не очень чистого мундира.
-Разрешите представиться! Штабс-капитан К-к-к..., -только и смог произнести я.
Какое-то удушье и все плывет перед глазами...
-Присядьте на песок, штабс-капитан, я сейчас попробую вам кое-что объяснить, -произнес вмиг посерьезневший незнакомец, подавая мне руку.
Моя фамилия – Рейнольдс. Мистер Уэллс рассказал о моем изобретении в своем романе. Я – изобретатель Машины и Путешественник.
Мистер Уэллс очень много привнёс в свой роман лично от себя, от своего писательского гения. Посему, просьба считать события и обстоятельства, изложенные в романе, суть вымышленными.
Исключением прошу считать только одно обстоятельство, а именно – создание Машины Времени. Она существует, как существую и я. Мистер Рейнольдс указал рукой куда-то за спину фон Краузе.
Я обернулся и увидел за палаткой некий, не лишенный инженерного изящества, механизм, установленный на массивной прямоугольной раме, снабженной шестью опорами.
Эти опоры походили на высокие штанги-аммортизаторы, но мистер Рейнольдс уверил нас, что механизм способен перемещаться по поверхности земли, используя эти опоры. Таким образом, перед нами была самоходная платформа.
Но основным механизмом, установленным на шагающей платформе, была Машина Времени.
Мистер Рейнольдс предложил нам подойти поближе, и любезно объяснил устройство Машины.
Из всего им рассказанного, до моего сознания добралась только одна мысль: -Ну и голова у этого мистера Рейнольдса!
Действительно, что могли объяснить мне, простому авиамеханику, и немного пилоту, такие выражения как: темпоральная коробка передач, времясместитель, конвергенциальные вентилируемые тормоза, полихордовый коленчатый вал, проницающий руль, педаль сцепления с Реальностью, хронокарбюратор и эонотромблер?



А мистер Рейнольдс все показывал и показывал на шестерни из бериллиевой бронзы, обработанные на зуборезном станке, на массивные маховики, вырезанные из горного хрусталя, на тонкие серебряные штифты и рукоятки, изолированные снаружи сапфировым стеклом, на точеные из слоновой кости на токарном станке круглые подвижные циферблаты.
Некоторые детали Машины находились как-бы в бело-матовом туманном ореоле, и мистер Рейнольдс указывая на них, объяснял, что только постоянное вращение этих темпорогироскопов связывает Машину с тем Временем, в котором она находится в данный момент.
Мы вновь вернулись к костру, и я пустил по кругу бутылку граппы, последнюю из моего запаса. Мистеру Рейнольдсу, как гостю, я предоставил возможность первому приложиться к горлышку бутылки.
Сделав большой глоток, мистер Рейнольдс какое-то время приходил в себя (граппа – забористая штучка, особенно если ее употреблять без надлежащей практики и не регулярно), а затем закурил папиросу Dunhill, и продолжил свой увлекательный рассказ.
Оказалось, и это было неожиданностью для самого мистера Рейнольдса, что он изобрел и изготовил Машину Времени способную перемещаться вдоль всех линий Альтернативного Времени.
С его слов мы поняли, что структура Времени имеет вид бесконечно ветвящихся Линий, имеющих соприкосновения в Точках бифуркации.
Сами Точка бифуркации являются отражением критического состояния Времени, при котором Время становится неустойчивым относительно флуктуаций и возникает неопределенность: станет ли состояние Линии развития Времени хаотическим или эта Линия развития перейдет на новый, более дифференцированный и высокий уровень упорядоченности.
Тут-то фон Краузе и вообще перестал что-либо понимать в объяснениях мистера Рейнольдса.
Видя, что фон Краузе, Ржевский и Таранофф начали уделять времени граппе больше, чем его рассказу, мистер Рейнольдс принялся говорить понятнее.
Я опять заинтересовался, а потом и вовсе стал слушать профессора, забыв даже о граппе.
А профессор Рейнольдс рассказывал, что едва он осознал в своих путешествиях по Времени, что имеет дело с Альтернативным Временем, он начал анализовать увиденное им в ближайшем Будущем.
Оказалось, что во Времени, датированном годами номер 1916 и номер 1917, Линия развития Времени начинает хаотически колебаться. Каждое колебание Линии вызывает появление Альтернативных Времен, имеющих собственные Линии развития, причем эти линии имеют еще большую склонность к хаотическим колебаниям.
Это свойство Времени порождает возможность Временного Флаттера.
Если позволить развиться Временному Флаттеру, то колебания Линий Времени войдут во внутренний Хронорезонанс, способный разнести Время в клочья, уничтожив тем самым Вселенную как минимум на окраине нашей Галактики Млечный Путь.
Рейнольдс замолчал, а потом добавил, затягиваясь очередной папиросой, что взрыв Крабовидной Туманности, видимой земными астрономами в мощные телескопы, вызван Временным Флаттером, имеющим место случиться в той части Вселенной.
А еще профессор заметил, что в году номер 1916 во всех Хронолиниях осуществляются попытки совершения экспедиций на поиски Земли Санникова, финансирующиеся предпочитающими держаться неизвестными людьми.
Но в Каждой из Линий фигурируют аэропланы Илья Муромец, и персонажи с весьма схожими судьбой и поступками.
Что касается лично фон Краузе, то в Хронолиниях, исследованных профессором Рейнольдсом, наблюдались механики и пилоты аэропланов, летящие к Земле Санникова, с именами: Киж Филипп Теодорович, Клин Фортунатович Тэтэ, Кирилл Фокич Тютюнник, и, даже однофамилец фон Краузе, но только Фердинанд Терентьевич, а не Феликс Теофастович.
А еще профессор заметил, что в году номер 1916 во всех Хронолиниях осуществляются попытки совершения экспедиций на поиски Земли Санникова, финансирующиеся предпочитающими держаться неизвестными людьми.
Состав участников экспедиций так же менялся. И почему-то в каждой из них участвовали постоянно поручик Ржевский и господин Таранофф.
Господин Рейнольдс рассказал, что как правило экспедиции прекращали свое существование либо сразу после гибели экипажа ИМ-1, либо после взрыва и обвала в старой шахте.
И каждый раз профессор наблюдал возникновение Хронофлаттеров той, или иной силы, которые очень долго не затухали искажая Линии развития Времени на несколько столетий после себя.
В одной из Линий Хронофлаттер возник после гибели Ржевского и фон Краузе под обвалом в шахте. Состав экспедиции в той Линии отличался от состава наших экипажей.
Кроме имен Ржевского, Тараноффа и фон Краузе Фердинанда Терентьевича, все остальные имена были нам не знакомы, а лишь вызывали дежа вю.
Борис Докутович, Арнольд Лось-Лисицкий, механик Пружинин, профессор Сбарский, ротмистр Мерзляев, журналист Геллеровский, Вера Васильевна Штиль, айн Николай…
Кто были эти люди? И почему в иной Реальности они совершили почти те же самые поступки что и мы, но не достигли цели экспедиции?
И что ждет нас?
На эти вопросы профессор Рейнольдс, отбывая на Машине Времени в путешествие по Альтернативному Времени, ответов не знал.
Свое же появление он объяснил первой попыткой предотвратить Хронофлаттер, ставя в известность участников одной из экспедиций о неясной пока подоплеке странных событий, происходящих в Реальностях.

На наши вопросы о будущем исходе нашей экспедиции он туманно ответил:

Будущего еще нет. Вам его еще только предстоит создать в Настоящем. И оно будет таким, каким вы его видите из Прошлого.


На этой фотографии якобы изображен фон Краузе Феликс Теофастович. Профессор Рейнольдс не нашел сколь-нибудь значимых различий в облике обоих известных ему фон Краузе и штабс-капитане Киже, якобы погибшем во время обвала в шахте.
Лично я никакого штабс-капитана Кижа не имею чести знать, а на фотографии вы видите мое, штабс-капитана фон Краузе, изображение.

О, великое каменистое местное небо! Если бы тогда я знал к чему это приведет, оставшиеся до бивуака версты я бы прошел босиком...
Подметка моего сапога оторвалась почти до конца и держалась только в районе каблука. Я протянул руку к тонкой лиане, свешивающейся с дерева намереваясь сорвать ее и примотать подошву к стопе, чтобы добраться до лагеря. Лиана внезапно обвилась вокруг моего запястья и я почувствовал укол и резкое жжение в тыльной стороне правой кисти. Инстиктивно дернув рукой мне удалось сбросить на землю маленького древесного аспида, моментально скрывшегося в траве.
Я посмотрел на руку. Две крохотных капли крови на месте начинающего припухать укуса... Я поднес руку ко рту и начал отсасывать яд, проникший в ранки, то и дело сплевывая красную слюну на землю. Жжение в руке прошло, но внезапно почувствовал, что мир вокруг меня повернулся на 90 градусов и косо ушел в темноту.
Сознание медленно возвращалось. Память еще спала, но ощущений было предостаточно.
Во всем теле ощущалась какая-то странная дрожь, идущая казалось извне. Я не открывал глаз, но видел рассеянный свет. Веса тела я не ощущал, и поэтому в пространстве не ориентировался. А, пространство было наполнено звуками. Идентифицировать эти звуки я не смог.
Робко стала возвращаться память.
Последнее впечатление, запомнившееся мне, был почему-то коричневый толстый шнурок от ботинок. Вставший на дыбы мир и ощущение падения – и все это уже на грани угасающего сознания.
И вот теперь сознание, медленно вернувшись, подсовывает мне такие странные ощущения. Больничная койка? Что у меня с ногами? Ног я не ощущал. И, вообще, я не ощущал не только ног, но и рук, спины, лица. Ничего! Ни звука дыхания, ни воздуха входящего через носоглотку в легкие. Ничего, кроме вибраций, света и звуков. Что так может выглядеть? Ни на описания Ада, ни, тем более на описание Рая все это не походило. Паника толчками начала заполнять сознание. В ужасе я напряг все мышцы. И, о чудо! Положение в пространстве моего нового тела изменилось. Изменилась и картинка, которая как бы проецировалась на сознание. Я увидел перед собой пространство, наполненное странными предметами и существами.
Мое тело парило в бесконечной пустоте. Под углом ко мне, и подо мной располагалась гигантская равнина, уходящая за горизонт, теряющийся в светящейся дымке. Равнина была темно-зеленого цвета. Хоть с цветовосприятием все в порядке, подумал я. Плоскость равнины была покрыта тонкими щупальцами, совершавшими слабые извивающиеся движения. Вся равнина была испещрена огромными круглыми воронками. Дно воронок терялось в зеленой мгле.
Над равниной в пространстве постоянно передвигались в разных направлениях тысячи странных существ. Одни выглядели как полупрозрачные конусы, другие как овоиды, третьи как вытянутые слабо надутые баллоны аэростатов, четвертые как граммофонные трубы, пятые как колокольчики. Вся поверхность каждого существа была покрыта полупрозрачными волосовидными выростами. Эти выросты постоянно вибрировали, заставляя существа двигаться.
Недалеко от меня на равнине виднелся какой-то блестящий шар серебряного цвета. Заинтересованный им, я повернулся в его сторону и внезапно ощутил собственное движение к серебряному шару. Приблизившись, я понял, что шар запутался в щупальцах, растущих из плоскости равнины.
В его зеркальном полушарии, обращенном ко мне, появилось какое-то изображение. Я придвинулся ближе. Отражение, соответственно, тоже. Я увидел полупрозрачный цилиндр, покрытый трепещущими волосками. В глубинах цилиндра различались, два округлых предмета, более плотных и темных, нежели все тело. На одной стороне цилиндра виднелась впадина с отверстием на дне. Вокруг впадины извивались длинные и толстые выросты. Я попытался отпрянуть в сторону, и отражение в серебряном шаре изогнулось, сжалось, приняло шарообразную форму.
Внезапно я ощутил сильный голод и двинулся над равниной за одной из темных частичек, огромное множество которых медленно опускалось на равнину. Выросты вокруг впадины начали совершать движения, подгонявшие темную частицу ко мне. Попав во впадину, частица провалилась в отверстие. Внутри моего тела начались волнообразные движения и я всосал эту частицу внутрь себя. Восхитительное ощущение сытости начало наполнять мое сознание. Одновременно с этим, я начал размышлять о своем нынешнем состоянии. Никакого шока я не испытал, наоборот, я все больше приходил к выводу, что только так и можно жить на этом свете. Легко и просто.
Откуда - то из глубин памяти всплыло слово: реинкарнация.
Я начал понимать, что, судя по всему, в том мире, где меня укусила ядовитая змея, меня, или, точнее, моей нематериальной субстанции, в просторечии именуемой душой, уже нет.
По закону подлости, или по воле Того Кто Распоряжается моей нематериальной субстанцией, моя душа попала в тело инфузории. Если предположить, что память о том, где моя душа была до вселения в тело, отравленное змеиным ядом, очень кратковременна, то и моя нынешняя память скоро исчезнет.
Внезапно я понял, что бескрайняя равнина – это лист подводного растения, серебряный шар – пузырек воздуха.
Потом я начал лихорадочно вспоминать все, что я знал об инфузориях. Ведь мне придется теперь жить в этом прекрасном мире, и желательно с комфортом.
Никакого сожаления о прежней жизни в теле человека я не испытывал, очевидно, работали защитные механизмы нематериальной субстанции.
Итак - гимназические воспоминания.
Класс инфузорий делится на два подкласса: реснитчатые инфузории – Ciliata и сосущие инфузории – Suctoria.
Наиболее многочислен первый подкласс, насчитывающий более 3000 видов. Наиболее крупные достигают размеров 0,5 – 2 мм.
Одни инфузории плавают в воде, другие прикрепляются к водным растениям и другим предметам, третьи ползают. Пищей большинству инфузорий служат бактерии и мелкие водоросли, но есть среди них и хищники, питающиеся другими простейшими, в том числе и инфузориями. Немало инфузорий ведет паразитический образ жизни в организмах человека, животных и рыб.
Тело инфузорий покрыто тонкой, эластичной, очень прочной оболочкой – пелликулой. Все инфузории, кроме некоторых паразитических форм, имеют ротовое отверстие. Пищевые частички подгоняются ко рту и проглатываются. Далее пища поступает в короткий канал – глотку, иногда выстланный ресничками. Пищевой комок у внутреннего края глотки обволакивается капелькой жидкости, выделяемой эндоплазмой. Так образуется пищеварительная вакуоль. По мере поступления пищи образуются новые вакуоли. При обилии питания этот процесс повторяется каждые 1 – 2 минуты.
В клетках инфузорий имеется два ядра, различные по форме и функциям. Большому ядру приписывается основная роль в регуляции обменных процессов, в частности синтеза белка. Малое ядро контролирует передачу наследственных признаков.
У ресничных инфузорий чередуется бесполое и половое размножение. При этом половой процесс наступает периодически, через несколько поколений.
На этом мои воспоминания прервались, очевидно, по причине наступающей потери памяти о моей прошедшей жизни.
Есть я уже не хотел, поэтому мне захотелось немедленно приступить к процессу размножения, причем половым путем.
Так как я уже идентифицировал себя как ресничную инфузорию Paramecium caudatum, то, быстро задвигав ресничками, я устремился на поиски симпатичной особы противоположного пола.
Ассоциаций с длинноногими блондинками, с параметрическим рядом 90 – 60 – 90 у меня при этом уже не возникло.
А высмотрел я прелестное полупрозрачное создание, кокетливо шевелящее ресничками в пяти сантиметрах от меня.
Путь был не близкий, учитывая новые размеры моего тела. Однако эти соблазнительные полу различимые вакуоли и чувственные реснички, расположенные на дне околоротовой впадины, превратили меня в торпедный катер. Потеряв от страсти последние крохи благоразумия, я ринулся к этому порочному, но милому созданию не разбирая дороги.
Внезапно, я ощутил, что меня тянет куда – то вбок. Водоворот закружил меня, и я погиб.
Последнее, что я успел рассмотреть - были щупальца хищной Tokophrya lemnarum, представительницы подкласса сосущих инфузорий (Suctoria), ведущих сидячий образ жизни. Питаются эти инфузории с помощью особых сосательных щупалец – тонких трубочек с внутренним каналом и отверстием на конце, которыми они ловят добычу.
Последнее, о чем я успел пожалеть – это о том, что не добрался до своей избранницы с чувственными ресничками.
Последнее о чем я успел подумать – в кого меня реинкарнируют в следующий раз, и за какие такие грехи?

 Отправлено: 30.03.11 10:23. Заголовок: ..

Отлёт из Китежа.

- Значит, полоса аномальных событий расширяется, - сказал ротмистр Кудасов.
Он нервно курил папиросу, прохаживаясь по палатке.
- Это я о Восточном экспрессе и тоннеле. Германские же аэропланы – суть реальность. Помешать хотели. Если бы не ты, Аристарх, вполне могли бы. Мы в глубоком тылу и ожидать появления неприятельских аэропланов и в голову не приходит. Однако же, могли! А летать надо с пулемётом, даже здесь. Теперь мы это знаем. И узнаем ещё много чего, не сомневаюсь.
Ротмистр Лемке слушал старшего товарища молча. Он был согласен с ним. Добавить к своему рассказу ему было нечего. Молчал он ещё и потому, что не хотел выдать Кудасову своего состояния. А голос его мог показать то, что хотел скрыть Аристарх. А скрывал и терпел он боль. Болели укушенные пчёлами плечи. Дикие насекомые, расправившиеся с германскими диверсантами, всё же достали и его. Сначала было терпимо, однако по прошествии часа после приземления, боль усилилась настолько, что он всё же не выдержал и сказал – Леопольд, кажется, и меня эти пчёлы зацепили.
Кудасов, услышав ротмистра, внимательно посмотрел на него.
- Снимай мундир, немедля. А я вижу – замолчал, сидишь, лицо какое-то не твоё.
Лемке снял мундир, потом рубаху и повернулся спиной. Почти симметрично, на обоих дельтовидных мышцах, напухали укусы. В ранках виднелись пчелиные жала. Кудасов достал походную аптечку, вынул из неё пинцет и аккуратно вытащил жала из ранок. Потом промыл ранки спиртом, прижёг йодом.
- Всего два укуса, но каковы жала! Гиганты! Но обойдётся, думаю, хотя немцам, на которых ты четыре роя спустил, не завидую.
В палатку, предварительно постучав по шесту, поддерживающему вход, вошёл корнет Азаров,
- Господин ротмистр, аэроплан к вылету готов! – начала докладывать Шурочка, но, увидев обнажённого по пояс Лемке, смутилась, покраснела и замолкла.
Кудасов заметил недоумённый взгляд Аристарха и поторопился выправить положение.
- Хорошо, корнет! Пригласите ко мне прапорщика Окочурина. И пусть возьмёт сумку с медикаментами.
Шурочка поспешила выйти из палатки, а ротмистр продолжил говорить, обращаясь уже к Лемке:
– Аристарх, удивлён реакцией корнета? Что же – это моя вина. не объяснил тебе раньше. Корнет Азаров – девица. А ты, пардон, почти неглиже перед ней показался. Хотя, на самом деле, ей бы надо быть сдержанней. Да уж!
Ротмистр сделал паузу и снова заговорил - Знаем об этом только мы с Кижем . И теперь уже и ты. И мы все молчим об этом, в интересах дела. Я тебя ещё во многое должен посвятить, а пока всё времени не было. Да и сейчас его нет. Все подробности в полёте. Времени будет достаточно. В пилотской кабине и поговорим.
Из-за входного полога показалась голова фельдшера.
- Можно, Леопольд Эрастович? Вызывали? – произнесла голова прапорщика, оставаясь на месте, т.е. в брезентовой щели.
- Входите, входите, доктор – произнёс Кудасов, морщась от неуставного «Можно».
В палатку осторожно, боком вошёл невысокий человек, лет тридцати, с погонами прапорщика на гимнастёрке. Худая шея высовывалась из косого ворота, на носу были очки в тонкой оправе.
- Пётр Кузьмич, надо помочь ротмистру Лемке. Пчёлы покусали. Я тут сам кое-что сделал, но думаю, вы должны посмотреть.
- Всенепременно, посмотрим-с – сказал прапорщик, ставя свою сумку на походный стол.
- Повернитесь, господин ротмистр, к свету. Да уж, пчёлы, пчёлы. Осторожней надо на пасеке. Дымарём пользоваться, опять же, не забывать – всё это фельдшер говорил, рассматривая опухшие дельты Лемке.
- Ничего опасного. Сейчас мази наложу, к вечеру полегчает. А в три дня и вовсе забудете про пчёл-то.
Достав из своей сумки склянку с мазью, Окочурин открыл её и в носы присутствующих ударил резкий запах неизвестной природы. Во всяком случае, оба офицера не смогли определить, чем же эта мазь пахнет.
- Весьма эффективна, господа – произнёс фельдшер. Даром, что запах-с! Фамильный рецепт, ещё дед ей укусы лечил, а он знаток был!
Ловко смазав ранки, Окочурин убрал свою склянку обратно в сумку и спросил ротмистра: – Я свободен, Леопольд Эрастович?
- Да, можете идти, Пётр Кузьмич.
Прапорщик так же боком просочился из палатки наружу. В ней остались только Кудасов, Лемке и запах чудодейственной мази.
- Никак не могу нашего эскулапа научить обращаться по уставу, хоть иногда. Призван из запаса, сельский врач, но умница. Так и мирюсь с его штатскими повадками. Главное – своё дело знает. И здоровьем крепок, несмотря на вид – пояснил Кудасов и продолжил:
- Пойдём, Аристарх. Я тебя представлю экипажу. А то - все тебя видели, а знать ничего не знают, кроме того, что ты мой новый второй пилот и победитель германских агентов.
Лемке осторожно, стараясь не касаться больных мест, надел мундир, портупею с деревянной кобурой маузера и последовал за Кудасовым из палатки.
Маузер был слабостью Аристарха Лемке. Его всегда тянуло к оружию основательному и оригинальному. Муузер был хорош вместительным магазином с патронами и возможностью стрелять прицельно и далеко, пристегнув кобуру, в качестве приклада.
Поэтому уставный револьвер, он, оказавшись в экспедиции, тут же заменил на свою большую любимую «игрушку».
Кудасов и Лемке подошли к своему ИМ, вокруг которого сновали члены экипажа. Хоть всё было и готово к вылету, однако что-то всегда ещё можно доделать, добавить. Вот и сейчас, кондуктОр Добейко с Шурочкой, возились с кормовым пулемётом, укрепляя его понадёжней.
Увидев подходящего командира, экипаж, прекратив все дела, построился перед аэропланом. Корнет начал было докладывать, но Кудасов взмахом руки остановил его. Потом полуобернувшись к Лемке, представил его :
- Господа! Представляю вам нашего нового второго пилота, ротмистра Лемке Аристарха Ивановича. Прошу любить и жаловать. Мы с ним давние коллеги по службе.
Лемке пожал руки Азарову, Добейко и Окочурину.
- А теперь, господа, внимание! Личные вещи доставить на борт. Корнету Азарову и кондуктОру Добейко – запустить и прогреть моторы! Ротмистру Лемке – опробовать рули! Вам, доктор, проверить укладку медикаментов, провизии и тёплой одежды!
Все по местам, господа! Вылет через тридцать минут!
Отдав распоряжения, Кудасов отправился в палатку. Там он взял свой походный несессер с личными вещами. Вышел наружу и окинул взглядом окружающие окрестности – лётное поле, небольшую берёзовую рощу, подступающую к нему с запада, виднеющийся вдали Китеж - город со странностями. Взгляд его поднялся выше, он посмотрел в небо, голубое и безоблачное, располагающее к полёту. Потом – на свой ИМ, стоящий в десятке метров впереди. Моторы его ровно гудели, винты рвали воздух, слившись в прозрачные круги.
Кудасов вздохнул полной грудью и быстро подошёл к аэроплану. Два шага по трапу. Добейко втянул трап вовнутрь, закрыл дверь. Потом взял несессер у ротмистра и понёс его в каюту Кудасова.
Кудасов занял место за штурвалом, сам опробовал рули, добавил и убрал обороты моторов. Лемке стоял за спиной.

- Экипаж, взлетаем!
Солдаты из аэродромной роты потянули враз колодки из - под колёс шасси и ИМ начал набирать скорость. Ещё немного и воздух принял в свои объятия могучий аэроплан.
- Второй тоже отрывается! – возбуждёно сказал Лемке, наблюдавший в иллюминатор взлет ИМ-2.

Экспедиция началась!

 Отправлено: 04.04.11 15:13. Заголовок: ..

Из 1976-го в 1916-й. Приключения ефрейтора Никольского.

Первая эскадрилья заканчивала плановые ночные полёты. МиГи уже не взлетали, а по одному, с небольшими интервалами садились на полосу. Издалека были видны только их посадочные фары, опускающиеся с высоты и внезапно для наблюдателя, выхватывающие бетонку, потом едва слышный шлепок при касании колёсами шасси полосы, и в серости белой ночи за самолётом появлялось облачко тормозного парашюта.
- Хорошо - подумал я - скоро домой, вернее, в казарму. Сдам автомат и патроны, сгоняю в столовую, а потом спать.
Подходило к концу дежурство на стоянке эскадрильи, я слегка продрог от сырого ночного воздуха. Окрестности Ленинграда, где находился мой полк, не баловали нас - механиков хорошим климатом. Окрестные болота давали сырость, которая при долгом нахождении на воздухе пробиралась в обмундирование и ты начинал трястись от холода. Спасение было только в движении. И приходилось всё время ходить по периметру охраняемой территории, вокруг стоящих под брезентовыми чехлами самолётов. Давно съеденный обед, и находящийся где-то в будущем, хорошо, хоть в ближайшем, ужин - не прибавляли энтузиазма.
Наряд заканчивался, и я прислушивался к звукам на рулёжной дорожке, в надежде услышать шум мотора караульной машины. Её появление означало бы окончание моего беспрерывного ночного хождения по стоянке и надежду на скорый отдых.
- Пройду ещё, посмотрю печати на самолётах - решил я - за это время и разводящий с караульным подъедут.
Я снова, в который раз за этот день пошёл по проверенному маршруту.
Вернувшись с этого обхода, я решил присесть на обваловку капонира, поджидать машину.
Меня клонило в сон, а машины всё не было.
- Что они там уснули все? Хорошо им в тёплой караулке, а мы тут - подумал я, уже начиная злиться на медлительность бойцов из роты охраны.
- Спать нельзя, ефрейтор - сказал я себе - не дури.
Поговорив так, с самим собой, я стал оглядывать давно знакомую мне стоянку эскадрильи. Всё, что должно на ней находиться - стояло на местах. Очертания самолётов под мокрыми от росы чехлами, скрадывались ночными сумерками, благо, что ночи у нас в это время были северными, белыми. Лёгкая пелена тумана струилась от недалёкого болота.
- Не было же тумана минуту назад - пришла в голову неожиданная мысль - откуда взялась эта полоса?
Пока я, не торопясь, лениво думал о капризах северного климата, полоса тумана подошла к капониру, и через мгновение, я уже ничего не видел вокруг себя.
- Чёрт побери! Этого только не хватало - я выругался сквозь зубы - Ничего не вижу. Куда подевались самолёты ?
Я встал и наугад сделал несколько шагов вперёд, помня, что в нескольких метрах впереди стоял МиГ комэска.
- Сейчас выйду из этой липкой гадости - подумал я, шагая медленно вперёд.
На следующем шаге я вышел из тумана и замер на месте – там, где была бетонка, со стоящими на ней истребителями моей эскадрильи, расстилалось, на сколько я мог видеть, ровное поле. Пространство вокруг меня ничем не напоминало мой аэродром. Это было просто поле, с травой, в которой утопали мои сапоги. И больше вокруг не было ничего. Только трава и ветер. И - ни души. И мрак, который как-то сразу сменил белую ленинградскую ночь. И яркие звезды над головой. И луна блестела отражённым светом почти у самой земли, а ещё лишь пару минут тому назад она была прямо у меня над головой. И никаких следов тумана.
В первую секунду я подумал о том, что в тумане я перепутал направление и пошёл в сторону колхозного поля с посадками турнепса, которое почти вплотную примыкало к территории нашего аэродрома, но тут же понял, что это не так. Я стоял в траве, густой и высокой, без всяких признаков каких-либо посадок. Вдобавок, не слышно было привычного шума аэродрома и всё это вместе, в одно мгновение заставило меня усомниться в реальности происходящего. Меня обдало жаром и стало страшно. От непонимания того, что со мной произошло.
Шли минуты, а я стоял без движения и боялся повернуться, что бы, не увидеть такую же картину за своей спиной. Когда же я повернулся, то ничего не изменилось - поле, края которого терялись в темноте, окружало меня.
Пот тёк по спине, мыслей не было. Нелепость происходящего не укладывалась в голове.
Куда всё подевалось? Где я? Что происходит?
Ответа не было, да и кто мог мне ответить. Я был один.
Но как бывает в случаях, которые нельзя понять сразу, на смену страху пришла злость. На себя, кстати. Так влипнуть во что-то, не каждому дано. А я смог. Только вот, во что я влип, пока неясно.
Вместе со злостью вернулась и способность думать.
Я не сплю и не болен - это очевидно. Аэродром вместе с самолётами, людьми, звуками - исчез. Местность вокруг мне незнакома. Я дышу, мыслю, озноб прошёл - здесь гораздо теплее, чем на нашем аэродроме. Значит я - не под Ленинградом, а южнее. Фантастика!
Именно фантастика - перемещение в пространстве. Неужели, я невольно стал участником какого-то эксперимента, возможно, в военных целях. А может быть, так, и задумано, может быть, они (кто, я ещё не знаю) моделируют и исследуют поведение военнослужащего в экстремальных ситуациях?
- Хватит строить предположения, надо попробовать найти людей и выяснить, где же я, всё-таки нахожусь - подумал я и поздравил себя с началом осмысленного поведения.
Глаза уже привыкли к темноте, и я увидел вдалеке огни. Они были едва различимы, но это уже было что-то, там могут быть люди. И я пошёл к этим огням. На ходу я осмотрел свой АКМ и нащупал два запасных рожка с патронами в подсумке.
- Нормально, девяносто патронов у меня есть. Если что - мелькнуло в голове.
- В самом деле, чем чёрт не шутит. Я ведь не знаю, что увижу, когда дойду.
Идти по густой траве было трудно, и я двигался медленно. Огни приближались, и увидел, что это были костры. Их было пять, и они были расположены на равном расстоянии друг от друга, образуя замкнутый круг, внутри которого высилась тень от большого строения, прямоугольной формы, издалека напоминающая большой ангар.
Я ещё сбавил шаг и, подойдя метров на сто к линии костров, лёг в траву. Надо было рассмотреть это тёмное нечто, тем более, что я уже услышал голоса людей и, как мне показалось, бряцание оружия. Это мне показалось необычным, тем более, что разговор шёл, как мне показалось, на немецком, и я сразу ощутил беспокойство. Так бывает, когда подсознательно начинаешь подозревать неладное. Похоже, это был тот самый случай.
Мне стало неуютно, былой энтузиазм от возможной встречи с людьми, куда-то испарился. Я решил подождать. Глупо было бы оказаться полным идиотом, в ситуации, которая была мне неясна. Я как-то внезапно понял, что это моё перемещение в пространстве (так для себя я назвал то, что со мной приключилось), может быть совсем не так просто объяснено, как мне кажется. И причём здесь немцы? Нелепость? Хотя, я мог и ошибиться, так как ветер относил звук разговора в сторону, и слышно было плохо. В любом случае, торопиться не надо.
Однако нужно было где-то укрыться, скоро начнёт светать, и лежать в траве было неразумно - меня бы увидели. Впереди, метрах в двадцати, я заметил небольшой бугор, за который и решил укрыться. Сказано-сделано. Пробежав, согнувшись это расстояние, я опустился на колени, штык-ножом срезал лишнюю траву в возможном секторе для стрельбы, расположил свой автомат стволом по направлению к линии костров и достаточно удобно устроился сам.
Светало быстро. Уже через полчаса небо совсем просветлело. Осторожно выглянув из укрытия, я увидел, что костры уже не горят, а дымят. Какой-то человек, в комбинезоне, держал в руках ведро и поливал последний в линии костер. Залив огонь, он пошёл по направлению к ангару, обернувшись на ходу, словно желал убедиться, что костры не горят.
Внезапно я услышал звук, доносящийся откуда-то, из-за видневшегося вдалеке леса. Звук нарастал и через мгновение, я увидел высоко в небе силуэт самолёта.
- Высота что-то около двух тысяч – подумал я.
В это мгновение от самолёта стали отделяться чёрные точки и, через несколько секунд раздался взрыв, за ним второй, третий.
- Бомбят! - я вжался в траву, продолжая смотреть вверх.
Взрывы приближались, и через пару мгновений, я был слегка оглушён близким ударом, и на меня посыпалась земля, поднятая в воздух разрывом невидимой мне бомбы. Я вскочил на ноги и побежал по направлению к ближайшей воронке, мгновенно вспомнив армейскую примету, что снаряд дважды в одно место не попадает. Споткнувшись в последний момент, перед воронкой, я рухнул вниз. Потом подполз к краю воронки и стал смотреть в верх, стараясь получше расмотреть таинственный самолёт.
Светало быстро, не прошло и пяти минут всеобщей суматохи на земле, как я увидел самолёт, и увиденное меня сбило с толку больше, чем всё ранее случившееся со мной. В воздухе я увидел не самолёт, а…это был аэроплан начала века, огромный биплан с расчалками между плоскостями и четырьмя моторами.
И я увидел опознавательные знаки на нижних плоскостях - и это были ( здесь я был сражён окончательно) - трёхцветные концентрические круги, белый, синий, красный. Из истории я знал, что это были цвета русской авиации, участвовавшей в первой мировой войне. Это же – «Илья Муромец»! Легенда русской авиации первой мировой! Вот это да! Здесь что, кино снимают?
Какое кино - осколки, разлетающиеся при взрыве, со свистом пролетали над моей головой, да и не видно было киношников, со своей аппаратурой. Всё было слишком натурально, что бы быть выдумкой.
Из ангара, представлявшего собой большую брезентовую палатку, начали выкатывать аэропланы. Но боковине фюзеляжа я увидел кресты! Немцы! Сомнений не было!
Внезапно всё действо вокруг меня словно замедлилось. Я не знаю, так ли это, или я стал думать со скоростью компьютера. Во всяком случае, я видел происходящее, как в замедленном кино. На земле - немецкие механики медленно выкатывали уже второй аэроплан. В воздухе – из люка ИМ, медленно высыпались черные точки и медленно превращались, по мере приближения к земле, в бомбы, а потом и во взрывы, поднимающие к небу обломки ангара – НАШИ( я уже думал именно так), попали в цель!
Но аэропланы уцелели и вот уже я вижу, как немецкий механик уже взялся рукам за винт, готовясь запустить мотор первого из них.
И тут я подумал, что должен помешать им взлететь. Я стрелял, до сих пор, только по мишеням. Раз в полгода, на очередной проверке полка. А сейчас – это были не мишени.
- Но я же не буду стрелять по людям, я должен только повредить самолёт! – эта мысль сделала предстоящее, простым и выполнимым.
Сомнения отброшены, затвор передёрнут, в прицеле - мотор и пропеллер аэроплана.
Короткая очередь и я вижу, что трасса ушла выше! Выдыхаю, целюсь и снова – короткая очередь, выпущенная мной из автомата, разорвала перкаль фюзеляжа и, пройдя к носу аэроплана, попала в мотор. Пули калибра 7,62 рвали шланги и тяги. Я увидел огонь под капотом и разлетающиеся куски пропеллера. Попал!
Но второму аэроплану удалось подняться в воздух, и он с набором высоты уходил всё дальше по направлению к «Илье Муромцу».Немецкий аэроплан, обладая преимуществом в скорости, уже приблизился к «Илье Муромцу» на расстояние прицельного огня. «ИМ», отбомбившись, стал разворачиваться в сторону восходящего солнца. Несколько пулемётов на его борту вели сосредоточенный огонь по истребителю противника.
.
Между тем, на мои выстрелы обратили внимание и на земле. Вокруг меня засвистели пули.
Надо было, пользуясь суматохой, уходить. Я выскочил из воронки и бросился, не скрываясь, в сторону леса, который оказался недалеко. Ночью я его не видел, а теперь надо было добежать до него - в этом было моё спасение.
На бегу я поднял голову и увидел такую картину в воздухе - «ИМ» уходил с набором высоты, а атаковавший его аэроплан, падал вниз, объятый пламенем.
- Молодцы! Сбили!
Лес был уже близко, и я успел подумать, что спасён, когда, неожиданно услышал треск, похожий на электрический разряд и почувствовал сильный удар по всему телу, словно бы я с разбега всем телом ударился о каменную стену. И свет в моих глазах померк.

…. сначала я понял, что могу думать. И подумал, что неплохо было бы открыть глаза. Но они не открывались, веки были словно склеены. Я попробовал пошевелиться, не открывая глаз, но мне это не удалось, тело было тяжёлым и не подчинялось мне. Оставалось одно - всё-таки попробовать открыть глаза - это было действие, самое незначительное по затратам энергии и для этого стоило собрать все оставшиеся у меня силы. Открыв глаза, я увижу, где же я всё же нахожусь.
Наконец мне это удалось. С трудом, но веки открылись, и я увидел, что лежу в палатке, на узкой койке. Я был накрыт шинелью. Опустив глаза, я увидел погоны с золотым шитьём. Просвет на погоне был один и звёздочка , на просвете , тоже была одна.
- Младший лейтенант - подумал я, - Чья это шинель и где я?
В глаза ударил солнечный свет - это распахнулся полог палатки и в неё вошел усатый солдат средних лет, Форма на нём была какая-то непривычная, на голове - картуз с круглой кокардой, косоворотка с погонами, на ногах ботинки с обмотками. В руках он держал чайник, их носика которого выбивалось струйка пара, через плечо у него было перекинуто полотенце.
- Ваше благородие! - услышал я обращение ко мне - давайте я вас умою и побрею.
И тут я всё вспомнил.

 Отправлено: 06.04.11 14:32. Заголовок: Из 1976-го в 1916-й...

Из 1976-го в 1916-й. Приключения ефрейтора Никольского (продолжение).

И тут я всё вспомнил…
…я пришёл в себя оттого, что меня довольно бесцеремонно тащили куда-то. Длилось это недолго, и когда я и двое незнакомцев, скатились по песчаному склону оврага на его дно, там находилось нечто, что я не смог определить сходу. Но, приблизившись, это нечто, стало похоже на морской контейнер. Ребристая поверхность была расписана камуфляжем. Поэтому, входную дверь я увидел только тогда, когда она раскрылась нам навстречу. Меня втянули внутрь этого сооружения, дверь закрылась, стало темно. В кромешном мраке, я потерял ориентировку, голова закружилась, и я снова отключился…

… уже несколько минут, как пришёл в себя. Открыв глаза, я увидел человека, который стоял рядом с креслом, в котором я сидел. Он что-то говорил, понятно это было потому, что губы его шевелились. Но я ничего не слышал. В ушах гудело, и было ощущение, что голова моя укутана толстым слоем ваты.
- Очнитесь, ефрейтор! - слова незнакомца, склонившегося надо мной, наконец-то, стали понятны мне. Гул в ушах стал затихать.
- Где я? – вырвалось у меня сразу же, как только я стал слышать.
- Слава богу, ожил!
- Где я? – я повторил свой вопрос.
- В надёжном месте. Не волнуйтесь, – Встать можете?
Я попытался приподняться в кресле, и это мне удалось. Потом встал. Голова кружилась, под ложечкой подташнивало.
- Молодец! – похвалил незнакомец, и, видя, что я покачиваюсь, взял меня под руку.
- Идти можете?
Я кивнул. И за пару секунд попытался осмотреться. Помещение, в котором я пришёл в себя, было небольшим. Металлические шкафы по стенам и пара кресел – вот и всё, что я увидел. Были ещё две двери. Одна, массивная, видимо вела наружу и мы через неё попали сюда, а вторая, явно потоньше - куда-то в соседнее помещение. К ней то мы и двинулись. Подойдя к ней, человек нажал на кнопку, расположенную рядом с ручкой и, через пару секунд, дверь открылась. Мы переступили порог и оказались в помещении, в котором находились какие-то приборы, столы со стоящими на них панелями с телевизионными экранами, здесь же стояло несколько кресел, в одном из которых сидел ещё один человек. Когда мы вошли, он повернулся вместе с креслом, оно оказалось вращающимся, и произнёс – Ну, наконец-то!
Он указал мне на свободное кресло, и я с облегчением опустился в него. Всё-таки, я чувствовал себя неважно.
- Как самочувствие? Впрочем, вижу, вижу – слабость, не правда ли, ощущаете.
Он посмотрел на человека, который привёл меня в эту комнату и сказал – Саша, налей нашему гостю кофе и сделай пару бутербродов.
Его товарищ кивнул и ушел обратно, в ту же дверь.
- Сейчас вам дадут перекусить, а пока, давайте перейдём к делу. К сожалению, у нас мало времени.
Человек на мгновение задумался, потом продолжил:
– Прежде, чем я расскажу, куда вы попали, вы должны рассказать нам, что вы помните из произошедшего с вами, за последние сутки. Говорите смело, и подробно опишите все события, - он замолчал, пристально вглядываясь мне в лицо.
За несколько минут, проведённых здесь, я успел немного прийти в себя. Поэтому я ответил, может быть, слегка невежливо:
- Почему, я должен что-то рассказывать вам, не зная, кто вы. Я военнослужащий, принимал присягу. А кто вы, мне неизвестно!
Выслушав мой ответ, незнакомец улыбнулся и сказал – Очень хорошо, товарищ ефрейтор!
Потом продолжил: я - майор И., а мой напарник – капитан П.. Он достал из внутреннего кармана удостоверение личности офицера и протянул его мне. Открыв его, я увидел фото человека, сидевшего передо мной. Прочитал фамилию, воинское звание – всё соответствовало его словам. Печать в/ч, оттиснутая на фото, устраняла последние сомнения.
Я протянул майору его удостоверение и потянулся в карман за своим военным билетом, однако карман был пуст!
Не веря себе, я лихорадочно расстегнул тужурку и заглянул в карман – там ничего не было.
- Не беспокойтесь, ничего не пропало – с этими словами майор показал рукой на стол. На нём лежали мои документы, военный и комсомольский билеты, удостоверение классного специалиста вооружённых сил. Мой АКМ, стоял рядом.
- Пока вы были без сознания, мы выяснили вашу личность. Всё в порядке. Можете забрать свои документы.
Когда я застегивал карман с уложенными туда документами, в комнату вошёл капитан с чашкой кофе и парой бутербродов на тарелке.
-Пейте кофе и ешьте – предложил майор.
Упрашивать меня не надо было, после всех событий я был голоден до крайности. В пару минут я очистил тарелку от бутербродов.
- А теперь, рассказывайте.
Рассказ мой не был длинным. Оказалось, что всё произошедшее со мной укладывается в десяток предложений. По ходу рассказа, меня прерывали вопросами оба офицера. Вопросы касались таинственного тумана, внезапно появившегося на стоянке эскадрильи, а так же моих ощущений, когда я оказался в незнакомом месте. И о причинах, подтолкнувших меня стрелять по немецким аэропланам.
Наконец, я закончил рассказывать и отвечать на вопросы.
Майор выдержал паузу, в течение которой был слышен только шум неизвестных мне приборов в этой комнате, и наконец, заговорил сам.
- Сергей Иванович! То, что вы узнаете от нас, должно остаться между нами. Дело в том, что вы оказались, как иногда говорят, в ненужное время, в ненужном месте. А точнее, скажу так – в районе расположения вашего полка проводился эксперимент, как бы понятнее вам сказать, по перемещению материальных объектов в пространстве и времени. Да, да – не удивляйтесь, и во времени тоже. Это научная и военная тайна. Пока. В вашем времени – он сделал паузу.
Честно сказать, пауза была весьма кстати. Я понял уже, что со мной происходит что-то необычное, но, то что я услышал, было для меня шоком!
Майор продолжил:
- Я не оговорился – «в вашем времени». Дело в том, что мы с капитаном, тоже не из вашего времени. Наше время – это 2026 год, на пятьдесят лет позднее. Здесь мы, как бы сказать, в командировке. Эксперименты, начавшиеся в семидесятые годы двадцатого века, довольно успешно ведутся и в двадцать первом.
Мы исследовали темпоральные области, в этом районе, в 1916 году. Впрочем, не будем углубляться в терминологию. И, стали свидетелями вашего появления там, где вы появиться не должны были ни при каких обстоятельствах, если бы, не сбой в опытах ваших современников.
Я слушал, с трудом переваривая, свалившуюся на меня фантастическую информацию.
- Верить или нет – билась в голове мысль.
- Однако, я там был и всё видел своими глазами – продолжал я лихорадочно размышлять.
- Значит, правда! – наконец решил я.
- Пока вы были без сознания – продолжил майор, - мы решили, как сможем вам помочь. Забрать с собой и доставить в ваше время – технически невыполнимо. Наш модуль, в котором мы с вами сейчас находимся, не предназначен для этого Ваше возвращение, может состояться только через временнОй портал. Но в этом районе такового нет, и не будет. Мы знаем только одну возможность вашего возвращения домой.
Остаётся одно – натурализовать вас в 1916 году. Создать легенду, предоставить информацию о событиях. нравах, действующих лицах этого времени. Но, это только начало. Об этом я и расскажу сейчас – он потянулся к столу, на котором стоял один из телевизионных экранов.
Нажал несколько клавиш на пульте, и я увидел изображение. На экране - аэроплан «Илья Муромец», теперь я узнал его сразу, разбегался по ровному травяному полю аэродрома. И вот он уже оторвался от земли, и под ровный шум моторов скрылся за деревьями. Через несколько секунд на картинке показался второй такой же аэроплан, он взлетел следом за первым и так же исчез за кронами деревьев, обступивших аэродром.
- Это экспедиция на Землю Санникова. По нашим данным, они попадут в природную аномалию – в отверстие, ведущее в центр Земли. И там же располагается точка темпорального смещения, своего рода «временнАя» аномалия, попав в которую, появляется возможность вернуться в то самое время, и в ту же точку пространства, из которого объект, произвольно сместился в прошлое или будущее. «Объект» - это вы , Сергей Иванович. Значит, ваша задача – оказаться на пути экспедиции и попасть на борт аэроплана ротмистра Кудасова. Ротмистр – контрразведчик генштаба русской армии. Направлен в экспедицию, с целью скорректировать некоторые события. Он – в курсе возможности временнЫх перемещений, благодаря вашим современникам, так неудачно обошедшимся с вами. Но, я думаю, всё поправимо, - майор замолчал.
После его слов я снова подумал, что мне не остаётся иного, как довериться этим людям…

На этом мои воспоминания закончились.
Теперь я - прапорщик Никольский.
У меня контузия, вспомнил я. Вот почему я лежу на койке в своей палатке.
Вчера я прибыл в свой полк. В утренней атаке, которая, к сожалению, закончилась неудачно, я был контужен. Всё встало на своё место.
Поэтому, я позволил вошедшему в палатку ординарцу себя побрить. Когда он ушёл, я встал с койки. Экипировали меня майор с капитаном добросовестно. Всё соответствовало эпохе. С помощью какого-то своего прибора, одев мне на голову шлем, за час, они вложили в мой мозг всю нужную мне теперь информацию.
Я вышел из палатки. Впереди виднелись окопы в полный профиль. В окопах - вооружённые солдаты. Чуть левее я увидел стоящие орудия. Возле них находилась орудийная прислуга. Проволочные заграждения виднелись за бруствером.

Где-то впереди, так же закопавшись в землю, были немцы.
Это была линия фронта.
И я оказался здесь.

И теперь я знаю, что мне делать дальше.

 Отправлено: 07.04.11 22:02. Заголовок: О космогонии подземн..

О космогонии подземного мира и о нас.

Нахлебавшись горяченького супа, припомнив бессмертное солдатское выражение по этому поводу: -Суп кондей из бараньих .удей, отвалились от котелков на теплый песок и закурили.
Папиросы давно кончились, а потому, достав из кармана галифе старый кожаный кисет и развязав шнурок, запустил руку вовнутрь, нашаривая бумагу. Хорошо, что хоть бумага для самокруток еще была в наличии. И табачок, конечно…
Вытащил листок папиросной бумаги, сложил по-вдоль. В образовавшийся желобок ссыпал щепотку голландского табака, выровнял пальцем. Скрутил папироску, провел языком, склеивая края листка. Сплюнул в сторону крошки табака, попавшие в рот и выжидательно посмотрел на ротмистра Кудасова.
Тот уже управился со своей самокруткой и выудил из нагрудного кармана френча латунную зажигалку в виде карлика с огромным торчащим под прямым углом к туловищу фаллосом.
Откуда сия зажигалка появилась у ротмистра, и почему во всем остальном скромный ротмистр носит с собой подобную срамную вещицу, мне было не известно.
Сам я предпочитаю ничего не спрашивать у друзей и знакомых, справедливо полагая, что человек сам расскажет о себе то, что хочет рассказать, но не более того.
Нажав на тестикулы карлика-зажигалки большим пальцем правой руки, ротмистр изверг из фаллоса огонек пламени и по-товарищески поднес его к моей самокрутке. Я прикурил, ощутив запах бензина от ротмистровой зажигалки.
Прикурив сам, ротмистр спрятал зажигалку, и откинулся на руку, упершись локтем в песок.
Потом он бросил нам меня искоса взгляд из-под козырька своей фуражки и осведомился, как я себя чувствую.
Несколько удивленный таким вниманием к своей скромной особе, я ответил по-солдатски прямо, в том смысле, что после такого супчика через полчаса сидеть мне в кустах от обеда до отбоя…
-Собственно, почему я к Вам обратился штабс-капитан? Однажды состоялся у меня странный разговор с господином профессором. Решил поделиться с Вами… Уж больно заумно закрутил тогда наш господин профессор…Мне третий день не по себе. Даже наше спасение кажется мне… -замялся, подбирая слова, смущенный ротмистр.
-Даже наше спасение кажется мне иллюзорным, -более твердым голосом произнес ротмистр бросая быстрый взгляд на капитана Кольцова, ковыряющего в зубах можжевеловой веточкой в компании с тоже закурившими поручиком Ржевским.
-Иногда…иногда мне кажется что я не отбрасываю тени на землю… И тогда в ужасе начинаю озираться, пока не увижу свою тень под ногами…, -голос Кудасова предательски дрогнул.
-Ну, полноте, полноте! Друг мой! Неужели кто-то своими рассказами в состоянии превратить боевого офицера в робкую лань? –попробовал я пошутить, в надежде успокоить ротмистра.
-Впрочем, поделитесь со мной мыслями профессора, и мы вдвоем оценим долю рациональности в его умозаключениях, -добавил я.
-Скорее уж – долю иррациональности…, -пробормотал ротмистр сворачивая еще одну самокрутку.
Далее я привожу пересказ речи профессора Каштанова в том виде, в каком мне ее преподнес ротмистр Кудасов, а точнее, как я сам понял умозаключения профессора.

По словам ротмистра, профессор во время их плавания по подземному морю вдруг пристал к нему с расспросами о том, как воспринимает окружающую действительность Кудасов.
Выслушав ответы ротмистра, профессор разразился речью. Смысл речи заключался в том, что профессор удивлен нашей (участников экспедиции) реакцией на невероятные обстоятельства, с которыми нам пришлось столкнуться.
Никого, якобы не удивили обстоятельства встречи на берегу Северного Ледовитого океана мамонтов и доисторических птиц.
Последующее обнаружение погибшей Земли Санникова, гигантское отверстие в земной коре, ураганный поток воздуха, врывающийся внутрь земного шара и увлекший за собой аэропланы экспедиции были всеми восприняты как явления пусть и необычные, но возможные.
Профессор насторожился, когда удостоверился, что даже нахождение жизни на внутренней поверхности земли и центрального вечногреющего источника света, не вызвало ни у кого недоумения.
Профессор задумался над тем как объяснить то, что растения и животные не притягиваются к центру Земли и преспокойно остаются бродить вниз головами как по отношению к антиподам на внешней поверхности Земли, так и к тем, кто обитает на диаметрально противоположной стороне внутренней поверхности.
Особо тяжело воспринималось (и объяснялось) наличие огромного моря.
Ведь вот оно – сине-зеленое, глубокое, с плавающими в нем рыбами и ящерами, - прямо над головой! И ты сейчас по нему же плывешь, захлестываемый волнами…
И между тем морем над головой, и тем морем, что качает тебя на пологой, длиной в много сотен метров волне, только редкие перистые облака!
Предположим…
Предположим, что масса земной коры (между внешней и внутренней поверхностями) такова, что в состоянии притягивать к себе моря и деревья, и живых существ на своей внутренней поверхности…
Предположим, что некогда гигантский метеорит из радийных веществ столкнулся с Землей в районе Северного полюса, породив мифы о Всемирном Потопе и о гибели Атлантиды.
Предположим, что сей метеорит, взорвавшись, образовал внутреннюю полость Земли, пробив при этом второе отверстие в районе Южного полюса.
Предположим остатки взрыва впоследствии сконцентрировались, слившись во внутриземное ядро.
Предположим, что это ядро оказалось состоящим из относительно долго живущих радийных элементов способных поддерживать некую неясную реакцию с выделение света и тепла.
Предположим, что иных видов излучений, либо выделения отравляющих газов не происходит.
Предположим, что образовавшуюся внутри Земли полость, обогреваемую светилом не сжигающим кислород воздуха, постепенно заселили растения и животные.
Предположим, что животные и растения мигрировали во внутреннюю полость (где миллионы, если не миллиарды, лет существуют постоянные благоприятные для жизни условия) с внешней поверхности Земли, подверженной постоянным климатическим изменениям (например, оледенениям).
Но не кажется ли вам, что слишком много предположений, сделанных относительно одного и того же предмета предположений делают сей предмет суть мифическим, то есть не существующим.
Теперь, обратясь к самоидентификации членов нашей экспедиции…
Никто! Обратите внимание – никто! Никто не подверг сомнению факт существования сих невозможных земель, морей и существ, с коими мы столкнулись в нашем путешествии.
Никто не обратил внимание на исключительную, я бы сказал, гомерическую удачливость некоторых наших товарищей.
Я имею в виду в первую очередь способность поручика Ржевского выходить сухим из любой, самой немыслимой ситуации.
Никто не обратил внимания на откровенную схематичность, граничащую с примитивностью, личностей некоторых наших, тем не менее, товарищей по экспедиции. Тут мне хочется упомянуть господина Тараноффа… Прямо-таки лубочный персонаж с ярмарочной картинки… Пейте зелтерскую пенную – поимеешь рожу о.уенную…
Кое-кто, так и вовсе идеальный человек и офицер. Рыцарь без страха и упрека…
Некоторые и вовсе столь незаметны, что видятся мне некими неодушевленными движущими элементами пейзажа…
Но я обратил внимание на сии странности и стал размышлять.
Где, подумал я, возможны и одновременны таковые персонажи?
Это идеальные персонажи существующие в идеальном мире! –ответил я сам себе…
Где, подумал я, возможен таковой мир, в коем очутились мы?
Это кем-то придуманный мир! –ответил я сам себе…
Кто же таков я? Кто же таковы мои друзья по экспедиции?
Плод чьей-то фантазии. Сон чьего-то разума, породивший этот мир и нас самих! –ответил я сам себе…

-И, знаете, штабс-капитан, он таки меня убедил в своих подозрениях! –воскликнул ротмистр Кудасов.
-Право! Быть может это моя профессиональная болезнь контрразведчика – подозревать во всем обман и тайный умысел? –произнес Кудасов уныло глядя в сторону моря.
-Бросьте, ротмистр, эти интеллигентские рефлексии и забудьте профессорскую паранойю! – воскликнул я, вставая с песка и делая шаг в сторону дальних кустиков.
-Лучше бы одолжили мне какой-нибудь клочок мягкой бумажки! Надоели эти колючие листики… -сказал я на ходу расстегивая ремень галифе.
-Придумают же такое… После змеиного укуса ничего подобного представить себе не мог!

Сижу это я в густых кустиках, покряхтываю… В руках бумажные листочки разминаю. Отжалил мне таки ротмистр несколько листиков из какого-то секретного доклада по своему ведомству.
Да-а-а, думаю, наш ротмистр уже не тот начетчик и секретоблюститель каким был в начале нашего путешествия. Потрепала ротмистра экспедиционная служба… Помню, помню я его сейф неподъемный, что грузили на борт аэроплана нижние чины… А вот, интересно, что кроме секретных циркуляров было за блиндированными засыпными стенками этого сейфа?
Мну я, значится, ротмистров подарок в руках, мну… Напал на меня, понимаешь, от того супа с корешками, самый настоящий .рач… Вот и сижу… От нечего делать решил почитать ротмистров подарок…
Разгладил один мятый листик, начал читать… И так стало мне интересно и странно, что позабыл за чем пришел. Так и просидел бы со спущенными штанами в кустах пока на меня бронтозавр бы не наступил… Но позвал меня капитан Кольцов на совещание.
Ротмистров подарок я за пазуху бережно спрятал, в ход пустил все те же зеленые насаждения. Ополоснул в море руки, и пошел к собравшимся в кружок под баньяном товарищам по экспедиции.
А в голове одна мысль после прочитанного крутится:
-В странные дела ты впутался Фердинанд! Ведь говорила же мне муттер в детстве – Ферди! Иди в торговлю! Правда я не один влип в эту историю… И, как говорится, за компанию можно на многое повесится…
Дас-с, медам и месье, судари и сударыни, дамы и господа, деди и джентльмены, граждане и гражданки, товарищи и товарки!
Вот что я вычитал на, то ли случайно, то ли специально, мне переданных для ...,пардон, ротмистром Кудасовым трех листках бумаги.
Занятно, что это была как минимум шестая копия некоего документа, отпечатанная на пишмашинке c характерным дефектом - вместо буквы е, она печатала букву э.
Копирка была пользованная, синего цвета, но прочитать можно было все.

А говорилось в документе, что еще во времена Е.И.В. государя Петра Алексеевича, Великого, в недрах Тайной Канцелярии была учреждена Тайная Камора, всеми делами в которой ведал самолично князь-кесарь Федор Юрьевич Ромодановский.
Как вспоминал Б. И. Куракин, упомянувший о нём в своей «Гиштории о царе Петре Алексеевиче и ближних к нему людях»: Сей князь был характеру партикулярнаго; собою видом, как монстра; нравом злой тиран; превеликой нежелатель добра никому; пьян по вся дни; но его величеству верной был так, что никто другой.
Небезызвестная Кунштов Камера являлась официальным прикрытием для Особого Цистохранилища, организованном князем-кесарем в целях хранения объектов особого таинства и бережения.
Дом князя Ромодановского находился в Москве, на Моховой, около Каменного моста, откуда шел подземный ход в помещение устроенное в одной из огромных каменных опор моста. Именно сюда первоначально стекались все артефакты собранные на территории огромной Империи.
Как раз в те годы прослеживается особый интерес императора Петра Первого к Северному Морскому пути. Организуются экспедиции ведущие якобы поиск северного морского прохода из Атлантического в Тихий океан, а на самом деле, ищущие Гиперборею, Арктанию, Атлантиду...
Уже в те годы в Особое Цистохранилище Тайной каморы легли первые кроки местности материкового побережия напротив Земли Санникова и первые донесения о странных тварях встречающихся в тех местах как на побережии океана, так и в воздухе, и о невероятных событиях, коим поверить было возможно токмо после штофа доброго хлебного вина.
По безвременной кончине государя императора Петра Великого, труд сей тайный был продолжен, но двигался он только радением нескольких сотрудников тайной Каморы, ибо финансирование сего прожекта было практически прекращено. Шли годы. Тайная Камора тайно пополнялась сведения обо всех странных событиях, происходящих на одной шестой части суши. О существовании сего тайного подразделения знало лишь несколько человек в Империи.
Внезапно все переменилось. Штат сотрудников Тайной Каморы был увеличен в несколько десятков раз. Финансирование мероприятий проводимых по планам разработанным в Тайной Каморе ничем не ограничивалось. Сам Государь Император Николай Второй иной раз проводил по несколько суток знакомясь с документами хранящимися в Особом Цистохранилище.
А перемены произошли сразу же после 30 июня 1908 года. В 7-15 по Гринвичу в районе реки Подкаменная Тунгуска произошел, якобы, некий сверхмощный взрыв. Якобы утром над территорией бассейна Енисея с юго-востока на северо-запад пролетел большой огненный шар. Якобы полёт закончился взрывом на высоте 7—10 км над незаселённым районом тайги. Взрывная волна была зафиксирована обсерваториями по всему миру, в том числе, в западном полушарии. В результате взрыва были повалены деревья на территории более 2000 км², стёкла были выбиты в нескольких сотнях километров от эпицентра взрыва. В течение нескольких дней на территории от Атлантики до центральной Сибири наблюдалось интенсивное свечение неба и светящиеся облака.
В район взрыва были направлены экспедиции, в составе которых были только сотрудники Тайной Каморы. Вот что удалось выяснить. Некое тело, поблескивая бронзовыми боками прилетело с севера. Предположительно оно вылетело из отверстия, находящегося на Земле Санникова. Над бассейном Подкаменной Тунгуски тело начало совершать некие эволюции в воздухе, сопровождаемые выбросами пламени, дыма и издаванием оглушительного рокота. Сии инвольтации были пресечены незамедлительно. По утверждению уцелевших после катастрофы эвенков, сверху на нагло летевшее бронзовое тело резко опустилось нечто вроде серого огромного пятна с размытыми краями.
Огненная вспышка, потом раздался мощный взрыв. После чего летящее в небесах ревущее тело исчезло, а на земле образовался многокилометровый круглый вывал леса.
Военное ведомство, крайне заинтересованное в получении оружия против наглых японцев, недавно выигравших войну у России, также приняло участие в расследовании феномена 1908 года. Была поставлена цель проникнуть через отверстие внутрь земного шара и выяснить, что же вылетело из него 30 июня.
Но каких-либо материальных следов в районе Подкаменной Тунгуски найти не удалось. Начавшаяся Мировая Война задержала отправку экспедиции на Землю Санникова до нынешнего 1916 года.

Что лично мне не понравилось во всем прочитанном? Два момента.
Первый - это то что какие-то сволочи на бронзовобоких ракетных летательных аппаратах изволят вылетать из центра нашей с вами матушки-земли.
Второй - это то, что прихлопнуло ракетный аппарат над Подкаменной Тунгуской, больше всего напомнило мне большую мухобойку.
Помните, на даче на Васильевском острове летом вечером? Хлопс мухис по пи.....хис! И нет мухис! Только красные пятна да глаза мушиные на "шаляпинских" обоях и остались...
Но это с мухой, существом неразумным и надоедливым так поступают.
А что если и меня, фон Краузе, и прочих сих на нашем ИМ-2 какая-то сволочь прихлопнет вот эдак? Тут-то и призадумаешься...
Но каков ротмистр храбрец! Ведь знал наперед, что вопрос даже так не стоит: "Мы? Или нас?", а все ж не побоялся, полетел...

 Отправлено: 09.04.11 15:15. Заголовок: Из записок штабс-кап..

Из записок штабс-капитана фон Краузе Фердинанда Терентьевича, которые будут найдены в 1975 году под железной кроватью в одной из квартир на втором этаже дома номер 50/52 на улице Осипова в городе Одессе, и которые не будут поняты правильно до сих пор. (начало)

...Мы с поручиком Ржевским стояли на берегу моря. Краузе знал что это Коктебель.
Мы со Ржевским пили вино прямо из горлышек тяжелых высоких стеклянных бутылок. Бутылки неровно стояли на каменной скале, уходящей мысом от берега в море.
Я ощущал холод стекла ладонью руки, когда поднимал бутылку и подносил ее горлышко к губам.
Ветра не было. Солнце незаметно исчезло, погрузив мир вокруг нас в сумерки, впрочем достаточно прозрачные для наших глаз.
Стемнело очень быстро. Море зыбило - вероятно где-то вдалеке прошел шторм. А посему волны накатывались на берег производя глухой ровный шум.
Как зачарованные мы наблюдали за колышушейся темной водной гладью, вдыхая свежий морской воздух с тонкой, щемящей душу ноткой запаха, издаваемого гниющими на берегу водорослями. Красное полусладкое вино слегка хмелило голову, располагая к дружелюбному молчанию.
Ибо, что можно было добавить к наблюдаемому нами таинственному действию моря и ночи?
Не помню, кто из нас первый заметил, как впереди нас мрак начал сгущаться. Странно, но взгляды брошенные нами вдоль береговой линии, или на обрывистый берег за нашими спинами, легко проникал сквозь прозрачную темноту, позволяя различать крупные детали рельефа, а вот впереди нас...
Поручик протянул вперед руку с бутылкой и тихо произнес: -Теперь я понял корень слова мгла...
Я повернулся к нему, стараясь в темноте разглядеть его лицо, одновременно ожидая продолжения его фразы.
-Корнем слова мгла является слово могила, -закончил поручик свою фразу. Я никогда ранее не слышал от поручика, постоянно пребывающего в бодром настроении столь правильно построенной, и столь печальной фразы.
Я вгляделся во мглу наплывающую на нас. Мне остался виден лишь край скалы, уходящей в непроницаемую глазом мглу, заменившую море.
Я нашарил в темноте бутылку и допил остатки вина, пытаясь простыми движениями прогнать дрожь, поднявшуюся снизу, вверх по позвоночнику.

Через секунду (час, сутки), фон Краузе понял что взгляд его различает во мгле какое-то упорядоченное движение. С этого мгновения я помню как встал, пошатываясь, на ноги и двинулся во мглу, которая была не мглой, а открывшимся в черной базальтовой стене широким низким проходом, за которым глаза находящиеся на свету, кроме темноты, ничего не различали.
У входа внутрь пирамиды я остановился. Нет, не потому что боялся (ведь спуститься вниз по гигантским, заросшим джунглями, ступеням пирамиды мне вряд ли бы удалось, и фон Краузе это отлично понимал), а потому что в пространственном углу, образованном вертикальной стенкой и основанием ступени, скопилось немного дождевой воды. Жажда мучила меня уже давно, поэтому я упал на колени и склонился к лужице воды.
Тут только я понял насколько искусны были неизвестные мне строители гигантского мегалитического сооружения. Пирамида была сложена из огромных чередующихся прямоугольных и квадратных блоков выпиленнных (вырезанных) из черного базальта. В стыки между блоками невозможно было бы просунуть даже лезвие ножа. Лично мне, достаточно осведомленному (благодаря журналам "Всемирный следопыт" и "Знание - сила") о современных возможностях механической обработки камня, качество изготовления каменных блоков пирамиды казалось необыкновенным. Я не представлял как можно было бы вручную вырезать, отполировать и уложить такое количество базальтовых блоков.
Дождевая вода, не успевшая испариться в этом месте, находилась почти в пленочном состоянии и не растекалась только за счет поверхностного натяжения. Зачерпнуть ее в ладони я не мог. Оставалось только слизать ее языком, но этот способ показался мне более пристойным дикому животному, нежели хомо эректус, поэтому я порылся в кармане френча, где и отыскал не первой, не второй, и даже не третьей свежести носовой платок.
Трясущимися от нетерпения руками я расправил платок и положил на округлое водяное пятно. Как только вода пропитала ткань, я, подставив под намокший потяжелевший платок левую ладонь, правой рукой осторожно начал поднимать платок. Подняв лицо вверх, я выжал ткань так, чтобы тонкая струйка собранной воды попала в мой пересохший рот.
О, блаженство!
Пока я наслаждался скудным питьем (понять мое наслаждение в состоянии только тот кто сам погибал от жажды в пустыне или в океане) в моей прояснившейся голове всплыли гимназические уроки.
Базальт – это камень, относящийся к материалам, долговечность которых превзошла тысячелетний рубеж. Помнится, твердость базальта по шкале Мооса равна +8. Для сравнения, алмаз имеет твердость по той же шкале Мооса, равную +10. О плотности можно судить по удельному весу - ведь один кубический метр базальта имеет массу около 3 000 килограмм!
Впрочем, древние строители пирамиды могли отливать базальтовые блоки. Для сей операции необходимо расплавить базальтовый щебень в шахтной печи, отапливаемой природным газом примерно при температуре 1280 С. При температуре 1200 С базальтовый расплав отливается в песочные или металлические формы, откуда после кристаллизации вынимается и укладывается в туннельную печь для обжига до охлаждения в течение 16 – 21 часа.
Но тогда каков должен быть уровень технического развития цивилизации, построившей пирамиду? Ведь только совсем недавно на одном из заводов Круппа был проделан сей кунштюк с базальтовыми отливками?

Голос адмирала Канальяса был вкрадчив.
-Нам очень нужна эта информация, гауптман. Интересы Второго Рейха требуют от каждого из нас полной самоотдачи. Добыть эти сведения, гауптман, для Вас является делом чести немецкого офицера, -адмирал неслышно прошелся по мягкому ковру мимо меня к высокому, под потолок, окну своего кабинета, и отогнул край тяжелой темно-синей шторы.
Я стоял у длинного края огромного письменного стола, и поворачивался вслед за перемещениями адмирала приставными полушагами, жалея только о том, что мягкий ворс ковра приглушает шелчки каблуков моих начищенных до зеркального блеска сапог.
-И поверьте, в случае вашего успеха, награда будет достойна добытым Вами сведениям, -адмирал отвел взгляд от плотного серого тумана, клубящегося за толстыми стеклами оконной рамы, и посмотрел мне в лицо.
-Пожалуй, я смогу выйти к кайзеру с представлением о присвоении Вам не только звания майора, но и о кое-чем еще..., -маленькая рука адмирала отпустила штору и в свете бронзовых газовых светильников, укрепленных на стенах кабинета. Тусклым золотом блеснул вышитый на шторе шелковыми нитками большой китайский дракон.
-Я считаю, что маленькая приставка фон к Вашей фамилии, гауптман Краузе, не покажется Вам лишней? -адмирал Канальяс прошел между стеной, украшенной картиной в темной строгой раме и письменным столом.
Не присаживаясь на стул с высокой резной спинкой, он оперся руками в край стола и вскинул подбородок вверх, продолжая испытующе смотреть мне в лицо.
Я совершил очередной полуповорот, вновь шелкнув каблуками.
-Яволь, герр адмирал! -я в свою очередь вскинул голову вверх, встретившись взглядом с портретом кайзера.
Взгляд этот меня ободрил еще больше, нежели обещания адмирала Канальяса, руководителя разведывательного подразделения рейхсвера.
Аудиенция была закончена. Я щелкнул каблуками и повернувшись через левое плечо вышел из кабинета.
Массивные высоченные двери бесшумно повернулись на мощных бронзовых петлях, и я закрылись за моей спиной.
-Ну, что, гауптман, Вас можно поздравить? -адьютант адмирала, обер-лейтенант Шмульке оторвался от содержимого какой-то кожаной папки с блестящими латунными застежками лежащей перед ним на столе, и по-дружески улыбнулся.
-С чем, обер-лейтенант? С очередным шансом не дожить до отставки и военной пенсии? -пресек я дружескую подначку старины Шмульке, снимая с вешалки свою фуражку и надевая ее на голову.
-Ауфвидерзеен! - я приложил два пальца правой руки к козырьку фуражки, повернулся через левое плечо, открыл тяжелую дверь из полированного гарцского дуба, и напевая нашу любимую эскадрильную:

ГНОМ громче песню свою пой!
Сильней размах перкалевые крылья!
За вечный мир, на честный бой!
Летит родная эскадрилья!

За переправой орудий гром!
Звенят растяжки и подкосы!
Форсируй обороты ГНОМ!
Врага бомбить летим без спроса!

ГНОМ громче песню свою пой!
Сильней размах перкалевые крылья!
За вечный мир, на честный бой!
Летит родная эскадрилья!

сбежал по мраморной лестнице, покоем спускавшейся со второго этажа в вестибюль.
В вестибюле я откозырял видному майору, стоящему возле огромного от пола до потолка зеркала. Майор поправлял ленту "Голубого макса", перекрутившуюся на толстой шее. Уже на улице я вдруг припомнил его фамилию.
-Химмельсрайх! Это же был знаменитый пилот Геринг! -подумал я останавливая извозчика на углу Унтер-ден-Линден.

-Стоп! Стоп!! Куда меня вдруг занесло? - подумал я.
-Откуда это воспоминание? - я шагнул в темноту за входом в пирамиду...
В коридоре, под острым углом уходяшем вверх было темно и душно.
Я стоял на пороге не понимаю как быть дальше. Кое-какие соображения у меня появились. Тот, для кого оболочка выпотрошенного Чужого была лишь временным пристанищем, явно знал как открываются здешние двери. К тому же он несомненно обладал изощренными органами чувств, позволяющим великолепно ориентироваться во тьме коридоров и камер пирамиды. Что оставалось делать мне?
Фон Краузе похлопал себя по галифе и гимнастерке, и в правом кармане измазанных брюк обнаружился расплющенный могучим ударом деревянный коробок с полуторадесятком шведских спичек.
Я не знал сколь долго будет стоять открытым этот вход в пирамиду, поэтому, поглядывая через плечо на темный проем, я наскоро ободрал с ближайшей пальмы старые сухие листья и какую-то дрянь, типа хлипкого войлока, обвивающего толстый ствол, похожий на морщинистую ногу трицератопса.
Рассовав собранное под ремень, я из части листьев и войлока скрутил подобие метрового жгута, и вернувшись ко все еще открытому проему, чиркунул спичкой поджигая самодельный факел.
-Исполнитель должен выполнять планы начальства безоговорочно, не думая о собственной безопасности! - вспомнил я любимую присказку адмирала, поднимаясь по круто уходящему вверх каменному коридору. Неверные блики пламени освещали гранитный пол багрового цвета (-Ага! -подумал я, -Значит само тело пирамиды сложено из гранитных глыб, и лишь внешняя облицовка базальтовая...).
Что ж! Черное и красное - самые веселенькие цвета, которые смогли подобрать строители сего сооружения.
На самом деле - именно пирамида интересовала начальство фон Краузе.
То есть и все остальное неплохо бы было присоединить к Рейху - ведь это мощнейшая сырьевая база, способная обеспечить неостановимый более сырьевым голодом рост промышленности. Но пирамида - это некий ящик Пандоры. По крайней мере адмирал считал, что в ней могут содержаться старые технологические новинки. А как известно, все новое - это хорошо забытое старое. Предки любили и умели делать многое...
Вспомним хотя бы легенды о левитации, о машинах способных летать как по воздуху, так и выходить за пределы атмосферы Земли в Космос!!!
Как летчика, воображение фон Краузе более всего поражала именно эта идея - летать долго, летать быстро, летать высоко, не будучи связанным по рукам и ногам ограничениями мощности двигателей, запасами авиационного бензина, грузоподьемностью...
Между тем круто уходящий вверх коридор был странен. В сечении он представлял из себя пятиугольник, до неприятности навевающий мысли о пентаграмме, и всем с ней связанном. Свод коридора был образован гигантскими, гладко отполированными блоками гранита.
Внезапно мне пришла мысль о тысячах тонн камней окружающих меня. Наверное это был приступ клаустрофобии. Чтобы не упасть я ухватился рукой за один из периодически появляющихся гранитных периметральных выступов неизвестного назначения. В этих выступах были проделаны прямоугольные пазы и круглые отверстия, как бы предназначенные для крепления каких-то механизмов.
Примитивное воображение фон Краузе рисовало перед ним картину каких-то рам с роликами, каких-то тросов... Оно и понятно - фуникулер - предел фантазии простого и незамысловатого человека....
Между тем тот паз в каменном поребрике, что оказался перед моими глазами, был вырезан в граните некоей дисковой пилой. Я ясно разглядел тонкий прорез и характерные дугообразные следы в твердом камне - там где чуть дрогнула рука (шупальце? лапа? плавник? ласта?) неизвестного строителя.
А еще в полу коридора были вырезаны три продольных каменных борозды (водостоки? направляющие для колес?). Насколько я понимаю, подобные фокусы с гранитом можно было бы попытаться осуществить в условиях мастерских, но никак не в условиях стройки...
И как строителям удавалось перемещать и поднимать обработанные глыбы камня весом в сотни (тысячи) тонн?
Мой самодельный факел почти догорел. Я поджег новый, скрученный заранее, пучок сухих пальмовых листьев, и подумал, что непонятно - каким образом освещался при строительстве данный коридор.
Подобные вопросы дискутировались египтологами там, на наружной поверхности Земли. Некоторые исследователи предполагали, что освещение осуществлялось отраженным от полированных листов бронзы солнечным светом. Некоторые предполагали что в качестве источнкиков света использовались масляные факелы.
Ну, да! Неизвестно как искусно выпиленные, отполированные и уложенные каменные глыбы и коптящий свет факелов или детские игры в солнечные зайчики...
Я решил внимательнее осматривать свод коридора.
Силы мои подходили к концу, я тяжело дышал, с ног до головы облитый потом, ноги мои дрожали от напряжения, а шея готова была отломиться с сухим звуком ломающихся позвонков (ведь мне приходилось карабкаться по наклонному коридору задрав к далекому потолку лицо, и отведя в сторону факел, чтобы не выжечь падавшими с него искрами свои глаза).
Усилия мои увенчались некоторым успехом. Там, где на уровне моей вытянутой руки свод коридора косо уходил в темноту я различил сверкнувшее слюдяным блеском круглое пятно.
Я переждал одышку, придерживаясь за стену, после чего, потянувшись телом вверх, поднес к пятну факел. В красном граните я едва различил кольцевую бороздку вокруг темно блеснувшего круглого пятна...нет не слюды, а скорее кварца, или горного хрусталя...
Прорез кольцевой бороздки в неверном свете факела прерывался темной точкой.
Я вытянул ту руку, которой придерживался за стену и чуть не падая лицом вперед дотянулся до этой точки. Кончики пальцев наткнулись на углубление. Перед тем как все же упасть на наклонный жесткий пол коридора фон Краузе показалось что под его пальцами что-то сдвинулось.
-Любопытство сгубило обезьяну. Вместо безбедной жизни в теплых краях и бесплатных бананов, сами собой произраставших на деревьях, обезьяна стала человеком... -невесело подумал я, потирая ободранные при падении ладони.
Факел при падении погас. Я стоял в темноте глядя на дотлевающие на полу остатки факела.
Все время помня анекдот об отвалившейся .опе Ивана-Царевича, с моралью - не ищи на свою .опу приключений, я вновь потянулся к потолку, нашаривая кольцевую бороздку на наклонном блоке у себя над головой. После нескольких неудачных попыток, переступая то ниже, то выше по наклонному полу коридора я нащупал углубление в гладком камне.
Сильно нажав на углубление пальцем я потянул вниз. Но мое усилие ни к чему не привело. Однако что же сдвинулось там давеча? Пыхтя от напряжения я попытался сдвинуть углубление вверх, против часовой стрелки вокруг пятна.
Ага! Пошло движение! Одновременно с этим в мои глаза ударил пучок световых лучей, показавшихся ослепительными после полнейшей темноты. Я ухватился за стену, ожидая пока пройдет боль в глазах. Когда я разжмурился, то увидел что стою внутри светового конуса, начинающегося у круглого пятна над моей головой, и освещающего довольно далеко пространство коридора вверх и вниз от меня. Свет имел теплый оттенок, сродни солнечному и никак не походил на свет вольфрамовой спирали лампы накаливания, или на белый ровный свет ацетиленового фонаря.
-Иногда обезьяне везет, -подумал я и пошел вверх по коридору.
В зоне тени я, уже догадываясь где надо искать, разглядел на потолке следующий таинственный светильник. Встав на цыпочки я сдвинул своеобразный включающий механизм против часовой стрелки и новый конус света осветил новый участок наклонного коридора.
Так я двигался - от светильника до светильника, размышляя по пути о конструкции местной системы освещения. Тут мне припомнилось, что то ли Жюль Верн, то ли Циолковский, рассуждая о перспективах развития техники предсказывали появление технологий позволяющих передавать солнечные лучи по проводам. Занятно! Предсказать то, что было изобретено до нас... Много тысячелетий назад... Я представил круглые каналы, заполненные плавленным горным хрусталем, пронизывающие гранитное тело пирамиды, и выходящие на ее внешнюю поверхность. По этим каналам, своеобразным световым колодцам, лучи света попадают внутрь пирамиды...
Наконец наклонный коридор закончился. Я очутился на ровной поверхности пола какого-то помещения. В нем царила полная темнота, казавшаяся еще темнее по контрасту с освещенным коридором, по которому я поднялся. Пошарив руками по гладким холодным стенам по обе стороны от входа в поисках поворотных устройств (скорее всего заслонок-диафрагм), открывающих доступ свету через световые колодцы, я ничего не обнаружил.
-Хорошо хоть материал для факелов не выбросил, -похвалил я сам себя, скручивая в жгут сухие листья и чиркая спичкой.
Факел загорелся и я увидел отблеск света факела на каком-то предмете в глубине темного зала. Осторожно переставляя ноги (сейчас я вдруг почему-то начал усиленно бояться возможных ловушек, устроенных внутри пирамиды как раз для таких посетителей, как я) я двинулся в темноту навстречу отраженному свету.
Посередине обширного зала находился некий механизм, похожий на огромное бронзовое яйцо.
Посередине яйца проходил кольцевой пояс, расширяющейся стороной направленный назад, и похожий на полураскрытый зонтик. Нижняя часть (яйцо возлежало на гранитном полу в наклонном положении) яйца заканчивалась сужающимся конусом со следами свежей копоти. Конус был окружен двойной (по виду стальной) массивной круглой спиралью. Половинки спирали скручивались в противоположные стороны.
Фон Краузе обошел яйцо по кругу, удивляясь его размерам (хотя после размеров пирамиды ему было трудно удивляться). Яйцо было восьми метров (на глаз, на глаз) в длину и шести метров в диаметре. Когда я обошел яйцо сзади, то обнаружил под кольцевым зонтичным поясом круглый открытый люк.
-Эх, ма! Тру-ля-ля! Не женитесь на курсистках! Они толсты как сосиски! -пропел фон Краузе скозь зубы, и пролезая через не такой уж узкий люк внутрь яйца.
Неверные отблески огня догорающего факела осветили стеганую кожаную внутреннюю обивку яйца и несколько переливающихся огоньков на некоем подобии пульта управления, расположенного в носовой части аппарата.
Я пробрался к пульту, на коленях карабкаясь последние метры по толстой коже обивки, неприятно скрипевшей в полной тишине. Фон Краузе был достаточно опытен, чтобы не совершать необратимых поступков, типа: нажать вот эту рубиновогорящую кнопку, или повернуть вот тот плоский эбонитовый барабанчик с циферками по бокам.
Н-е-е-т... Я сначала огляделся (впрочем особливо не мешкая - ведь факел вот-вот догорит), и лишь потом нажал на клавишу с пиктограммой "кружок, окруженный радиально направленными от центра палочками" (так киндеры рисуют Солнце). Внутренность яйца озарилась вспышкой, а затем из каплеобразных светильников расположенных по внутренней большой окружности яйца, полился яркий рассеяный свет.
Осветивший толстостенный хрустальный запаянный с обоих концов цилиндр в котором находилась мумия человека… Впрочем, это было существо, на которое обыкновенный человек мог лишь походить.
Представьте, существо ростом не менее двух с половиной метров, отличающееся даже в мумифицированном состоянии великолепным мощным телосложением. Лицо существа даже после смерти сохраняло выражение яростного величия. Крючковатый нос, как у хищной птицы, нависал над искаженными в гримасе гнева сухими губами, приоткрывающими крупные ровные зубы цвета слоновой кости.
Более всего фон Краузе повергло в изумление наличие на лбу существа некоей припухлости, как бы третьего глаза, прикрытого тонким слоем пожелтевшей от времени кожи. А потом я припомнил рассказ мичмана Панина о гробнице в которую им с майором Баттом довелось попасть на необитаемом острове. Похоже..., очень похоже...
Тело существа было прикрыто стальным панцирем-нагрудником, и кольцевыми подвижными пластинами боевого доспеха, достигающего середины бедер перевитых мускулами.
Доспех и панцирь были отполированы до зерцального состояния, так, что фон Краузе разглядел свою изумленную физиономию, отраженную поверхностью нагрудника.
Ноги существа до колен защищались такими же поножами, а стопы скрывались закрытыми кожаными сандалиями на тройной, прошитой бронзовой проволокой, кожаной подошве.
Пока я разглядывал перстень, украшающий палец руки существа, и представляющий из себя черный прозрачный камень с вырезанным на нем гаммированным крестом, и оправленным в массивную платиновую (предположительно) оправу, до моего слуха начали доноситься какие-то цокающие звуки. Эти звуки шли явно извне яйцеобразного аппарата.
С трудом оторвавшись от созерцания игры теней внутри черного камня, я осторожно выглянул из люка, предварительно вытащив из кобуры “маузер” и переведя его затвор на автоматическую стрельбу.
От неожиданности я даже отпрянул, потому что в конусе света, льющегося из люка яйцеобразного аппарата, стоял, как мне сначала показалось, огромный паук, на спине которого сидела белокурая женщина с забранными под тонкую золотую сетку волосами. Рядом с пауком стояли двое мужчин в странных одеждах.
Один из них, высокий, с крупными правильными чертами лица, в длинной распахнутой шинели с тремя синими косыми суконными накладками на груди и островерхом, суконном же, шлеме с подвернутыми и застегнутыми на пуговицы клапанами, на голове.
На шлеме мне разгляделась большая матерчатая пятиконечная звезда синего цвета. Под шинелью виднелась солдатская гимнастерка-косоворотка. Брюки-галифе, и давно не чищенные яловые сапоги, дополняли наряд незнакомца.
Мне не понравилось, что в руках высокий незнакомец держал такой же как у меня маузер, твердо направив его ствол мне в лоб.

 Отправлено: 09.04.11 15:19. Заголовок: Из записок штабс-кап..

Из записок штабс-капитана фон Краузе Фердинанда Терентьевича, которые будут найдены в 1975 году под железной кроватью в одной из квартир на втором этаже дома номер 50/52 на улице Осипова в городе Одессе, и которые не будут поняты правильно до сих пор. (продолжение)

-Химмельсрайх!…- воскликнул я про себя, всем своим видом показывая свою врожденную понятливость. А именно – приподняв руки на уровень плеч и держа свой “маузер” за предохранительную скобу на одном указательном пальце правой руки.
Потом я не спеша положил пистолет на кожаный пол аппарата, и спросил: -И, что дальше, дамы и господа?
-Вылазь, -по-русски изрек высокий в шинели, слегка отводя ствол своего “маузера” от директрисы на мой враз покрывшийся испариной лоб.
Ну, вылез. Встал рядом, разглядывая вновь прибывший контингент. Все лучше такая компания, нежели шастающее во тьме чудовище, выбравшееся из тела Чужого.
Хотя как сказать… Этот молодчик в странной форме судя по всему шутить не склонен. И что это он так зло пялится на мои погоны?
Между тем раздался звук как от подков лошади, и я посмотрел в сторону его источника. То что я сначала принял за паука оказалось (при ближайшем рассмотрении) механизмом передвижения. Весьма хитроумно и тонко устроенным.
Представьте двенадцать пар вертикальных подпружиненных металлических стоек, оканчивающихся внизу расширяющимися конусами (наподобие лошадиных копыт). Каждые три пары стоек были закреплены на автономном кулисном механизме, при движении которого стойки-ноги занимали попарно определенное положение в пространстве. При движении всего механизма, вдоль его бортов как-бы катилась синусоидальная волна движущихся вверх-вниз стоек-ног, обеспечивающая поступательное движение. Скорость линейногоперемещения зависела от скорости движения кулис, регулируемой тем, кто управля движениями механизма.
А управляла механизмом невысокая стройная фроляйн, с легким налетом загара странного оранжевого оттенка на открытых участках кожи. Фроляйн была довольно миловидна, но ее тонкие птичьи черты лица были слишком непривычны для моего солдатского вкуса. Движением тонкой руки, окольцованной звенящими серебряными браслетами, она передвинула хрустальную рукоятку рычажка на панели справа от себя. Именно это движение заставило механизм, на котором она восседала в глубоком кожаном кресле, прянуть назад, продемонстрировав мне конструкцию шасси.
Что ж добавить? Фроляйн была одета в легкое закрытое платье цвета беж, с откинутым за спину остроконечным капюшоном. Ножки ее были обуты в сандалии с перекрещивающимися на лодыжках золочеными ремешками. На маленькой груди ее я разглядел ожерелье из двух круглых камней, укрепленных на тонкой золотой проволоке, согнутой в виде овала. Камни были разных цветов. Один - голубой, а другой - красный. А еще я заметил в передней части механизма пару гибких членистых тонких шупалец, сделанных как-бы из отдельных сегментов-колец. Щупальца были сложены вдоль бортов механизма. Каждый из них был закреплен в округлом шарнире в верхней части кузова механизма. Впоследствии я узнал их назначение.
Третьей фигурой (или если угодно четвертой - это если сосчитать механизм, которым управляла худенькая фроляйн) был мужчина среднего роста с лицом, имеющим одновременно и грустное и умное выражение. Волосы его имели необычный белый цвет, хотя альбиносом он не был, и резко контрастировали с черным длинным балахоном
в который он был одет.
-Ну, что, Мстислав Сергеевич! -громко воскликнул вооруженный маузером молодчик, -Ты гляди - куда не сунься - всюду недобитые белые золотопогонники! Уж мы их рубали, рубали! Десять лет не видал их! А тут - на тебе!
Я ничего не понял из его выкрика. Но тот, кого назвали Мстиславом Сергеевичем резко шагнул вперед и отвел ствол "маузера" от направления на мой лоб.
-Да, бросьте вы, Алексей Иванович! Ведь толковал я вам про следствия теории относительности! Неужто не поняли? - с раздражением сказал Мстислав Сергеевич.
-Неужто мало вам, того что на Марсе натворили? Или натворим? В общем как вы не поймете, что в результате возникших легенных ускорений нашего междупланетного снаряда при скоростях близким к скорости света, мы с вами прокололи риманову складку и оказались в ретрохроне - в потоке времени текущем вспять. В результате чего мы вернулись на нашу родную Землю, но вернулись в прошлое... В то время где еще мы с вами не встретились, да и сам междупланетный снаряд еще мной не построен. Ну разве это сложно понять? - добавил Мстислав Сергеевич набычившемуся Алексею Ивановичу.
-Что ж проще, любовь моя? Спросите у незнакомца, который ныне год на вашей планете? -прозвучал мелодичный голосок фроляйн из кресла механизма передвижения, -А, заодно, представьтесь и спросите его имя.
Мстислав Сергеевич нежным жестом дотронулся до руки фроляйн, и посмотрев на меня, склонил голову в полупоклоне: -Разрешите представиться - Лось, инженер!
-А это моя супруга - Аэлита! -Лось с любовью взглянул снизу вверх на фроляйн.
-И, наконец, товарищ Гусев, мой ассистент! -указал рукой Лось.
-Фон Краузе, штабс-капитан, -Фон Краузе шелкнул каблуками, резко прижав подбородок к груди в поклоне.
-Во! Я ж говорил - беляк! - воскликнул Гусев, поднимая "маузер" в исходную позицию.
Тут уж я не выдержал.
Как-то в авиации не принято орать на нижние чины, но этот хрен с синей звездой на суконном шлеме меня допек своими непонятными (инстинктивно я чувствовал, что слова “беляк” и “золотопогонник” носят обидный характер) выкриками. И, потом, чей он там товарищ? Я не понял ничего…
- Сми-р-р-р-но! Как стоишь!? –рявкнул я по привычке зычным голосом, перекрывающим обычно рев двигателей аэроплана.
От удара акустической волны Гусев отпрянул назад и, зацепившись шпорами за полу своей же шинели, повалился ничком. Его “маузер” разрядился, отправив гулять пулю по всему залу. Особенно эффектными были рикошеты от бронзового яйца. Один раз пуля просвистела рядом с моим ухом.
Экипаж с супругой господина Лося на спине присел на все свои двадцать четыре ножки, а суставчатые металлические щупальца вскинулись вверх почти человеческим жестом непереносимого ужаса. Сама фрау Лось съежилась в своем кресле, и более всего напоминала смятый ветром комок перьев из которого выглядывал острый птичий носик и испуганные глазки.
Инженер Лось бросился к ней, протянув вперед руки, с целью заключить ее в свои защищающие объятья.
В общем, эффект от моего крика, превзошел все мыслимые ожидания.
Я не спеша поднял свой “маузер”, и откинув крышку на торце кобуры, опустил оружие в деревянный ящик.
Смущенный Гусев (потерял таки сей “гусь” свое лицо – как говорят японцы) поднялся с пола и тоже засунул свой пистолет в кобуру.
-Пардон, фрау Лось! –щелкнул фон Краузе каблуками.
-Пардон, господа! –еще один щелчок и поклон в сторону инженера Лося.
-Однако нынче одна тысяча девятьсот шестнадцатый год! Вот только месяц какой и день недели – не скажу. Запамятовал. Да и то – не до того было! – проговорил я.
-И, еще, господа! Не найдется ли у вас какой-нибудь еды и воды напиться? –спросил фон Краузе.
Оказалось, что в бронзовом яйце еще оставались запасы пищи и провианта, взятые в полет на Марс (Да! Да! Вы не ослышались!) инженером Лосем.
То, что эти консервы были изготовлены десять лет тому назад (по земному времени), никого не смутило, тем более что консервы были свежайшими и очень вкусными (на мой изголодавшийся взгляд).
Для меня, фон Краузе из 1916 года, эти консервы еще как-бы не существовали – их должны были изготовить еще только через много лет (Странно было вкушать вкус тушеной говядины из жестяной банки, наверняка зная, что корова пошедшая в тушенку, еще даже не появилась на свет. Для меня – фон Краузе).
Для супругов Лось и Гусева все обстояло более-менее нормально, так как по их локальному времени (тому времени что они провели на борту междупланетного аппарата – бронзового яйца) прошло всего несколько месяцев от момента старта в Петрограде, с посещением Марса, до момента когда их аппарат угодил в отверстие в земной коре возле Южного полюса в Антарктиде, и припирамидился.
А вот на Земле за эти несколько месяцев прошло более десяти лет, причем часть из этих десяти лет прошла пока полет происходил в ретрохроне.
Во время обеда была откупорена хрустальная бутылка с марсианским вином, буквально тающем во рту с необычным цветочным ароматом. Марсианский алкоголь ударил в голову, языки развязались и я выслушал очень необычный рассказ инженера Лося.
О некоторых событиях мне поведала сама фрау Лось (впрочем, узнав историю ее любви и замужества, я далее буду называть ее девичьим именем – Аэлита. Что в переводе с их языка означает – “видимый в последний раз свет вечерней звезды”). Несколько боевых эпизодов войны на Марсе мне рассказал Гусев.
Впоследствии история сия была услышана от кого-то из выживших участников нашей экспедиции писателем А.Н. Толстым, который творчески его переработал в роман “Аэлита”.
Точно так же как Г.Уэллс создал свою версию происшедшего под именем “Война миров”.
Ваш же не очень покорный слуга слушал историю полета на Марс из уст его непосредственных участников!
Возможно у меня достанет терпения и сил, хотя бы вкратце, поделиться сей историей с вами.

...Много тысяч лет назад на нашей Земле, называемой в те времена Геей, существовало государство атлантов. Кое-что об Атлантиде мы знаем из диалогов Платона "Миней" и "Критий". Любой образованный человек читал эти диалоги, а посему пересказыватьих я не собираюсь...
Именно так начал свой рассказ инженер Лось. Помню что в этот момент я даже пару раз кивнул, соглашаясь с его словами, а сам, скрывая свое смущение (ибо не культурный я человек, так как Платона я не читал), стрельнул у Гусева папироску.

Занятно (я у него взял из рук и рассмотрел внимательно), что на папиросной коробке было написано: Папиросы СЕВЕР, 3-я Табачная фабрика им. Троцкого. Ничего, конечно не понял я из этой надписи, кроме того что папиросы называются СЕВЕР. Кто такой этот Троцкий?
Так вот... Тьфу! Папиросы - дрянь табак! Но... Лучше курить плохие чужие папиросы, чем не иметь своих папирос...

Так вот... Цивилизация у атлантов была на высоком уровне, да и сами они были ребята - хоть куда. Ростом два метра пятьдесят сантиметров, атлеты, интеллектуалы, строители и воины, ученые и гедонисты, знатоки древней доледниковой магии... И все - ничего, но в те времена Гея столкнулась с не периодической кометой, пришедшей из открытого космоса под острым углом к плоскости эклиптики. Комета упала в море Тетис, вызвав огромную приливную волну высотой около километра.
Астрономы атлантов знали о приближении Кометы Смерти, и предупредили население Атлантиды о приближающейся катастрофе. Часть атлантов перелетела с острова Атлантида в район плоскогорий Тибета и пустыни Гоби, надеясь что воды океана не поднимутся на такую высоту. Другая часть покорилась судьбе и предалась неслыханным по изощренности излишествам и извращениям. Третья часть предприняла беспримерную по массовости экспансию на Марс.
Дело в том, что атланты посещали Марс во время своих разведывательных полетов по Солнечной системе. Они знали, что Марс обитаем. Причем на Марсе сосуществуют как минимум две расы разумных существ, достигших уровня машинной цивилизации. Это была раса разумных головоногих, некогда обитавших в давно испарившихся океанах Марса, и вынужденно приспособившихся к жизни на суше. И раса похожих на земных приматов существ, исконных обитателей марсианской суши.
Это была странная, немыслимая, антогонистическая цивилизация симбиотического типа.
Дело в том, что разумные головоногие в процессе эволюции стали полностью зависеть от приматов, питаясь их кровью. Да, господа! Кровью! Но не так как питаются наши кровососущие (клопы, комары, пиявки). Нет головоногие не пили кровь - они переливали кровь из кровеносной системы живых приматов, прямо к себе в жилы.
Пока на Гее хватало места для жизни, атланты предпочитали не вмешиваться в марсианские дела. Тем более что цивилизация головоногих достигла высокого уровня машинной цивилизации. В отличие от Геи, жители Марса не додумались до идеи колеса, а пошли по пути создания средств передвижения шагающего типа.
Сам Лось, отвлекшись от повествования часа на два, вкратце изложил свою теорию о том, что колесо затормозило развитие цивилизации на Земле. Ибо посещение отдаленных мест, или перевозки грузов в промышленных масштабах при кажущемся удобстве и простоте колеса становятся проблематичными, ибо колесу нужна хорошая дорога. Но строительство дорожной сети планетарного масштаба вещь необычацно дорогая и времяёмкое.
А посему, марсиане, преодолев первоначальные трудности изобретения и строительства шагающих механизмов, рванули вперед по линии научно-технического прогресса, в чем то опережая даже атлантов.
Во всяком случае, марсианские головоногие создали мощную военную промышленность и огромные арсеналы, забитые военной техникой и снаряжением. К тому же, как всякие головоногие, они были хитры, коварны и не знали пощады ни к самим себе, ни к противнику.
Кстати, тот механический паук, на котором восседала Аэлита был продуктом марсианской технологии. Перед бегством с Марса Лось переоборудовал его для того, чтобы этоо механизм служил ногами и руками его любимой - Аэлиты. Ведь сила тяготения на Марсе составляет всего 0,38 от силы тяжести на Земле.
Аэлита, рожденная на Марсе, будучи перенесенной на Землю просто бы погибла, раздавленная притяжением Земли. Механизм, которым она управляла был по сути инвалидной коляской способной ходить по пересеченной местности и выполнять различные виды тяжелых и тонких работ с помощью универсальных манипуляторов-щупалец.
Так вот. Часть атлантов, убежав перед планетарной катастрофой с Геи с помощью междупланетных аппаратов- яиц, та часть что не затерялась во мраке и холоде междупланетного пространства, достигла Марса. Естественно головоногие не могли смириться с вторжением и началась кровопролитная война, война миров. В этой жестокой войне не оказалось победителей, а установился некий вооруженный паритет между атлантами и головоногими марсианами.
Марсиане - приматы, оказались нужны и атлантам. Их, прилетевших с Геи было слишком мало для колонизации Марса. Началось кровосмешение.
Мужчины-атланты брали себе в наложницы женщин-приматов. По прошествии десятков лет в секторе Марса, завоеванном атлантами уже небыло чистокровных атлантов, как и небыло чистокровных марсиан.
Новая раса оказалась довольно жизнеспособной. Она поддерживала вооруженный паритет против головоногих, она смогла подхватить факел знаний и науки своих предков-атлантов. Единственный изъян... Единственный изъян подтачивал цивилизацию марсиан - это вера в конечность всего сущего на Марсе. Вера в угасание Марса.
Тут подвыпивший Гусев, заметив что Лось утомился пересказывая мне краткий курс марсианской истории, вытащил из укладки внутри бронзового яйца маленький марсианский тамбурин, и отбивая ритм пропел стишок (скорее всего своего собственного сочинения):

А под крылом опять пески
И ноет сердце от тоски.
А дома ждёт меня Ихошка,
Не долетел совсем немножко.

Нас извлекли из-под обломков,
Подняли на руки каркас.
Хоругвь в руках в волненьи скомкав
Жрец меднолицый отпевает нас.

Дымится хавра, догорая,
В кувшине плещется вино.
Не ждёшь меня ты дорогая,
С другим забылась ты давно.

Но я явлюсь ночной порою,
Пройдя сквозь каменные стены.
Поговорю ещё с тобою,
Ведь не простил тебе измены.

От всей этой информации и выпитого вина фон Краузе видать задремал, откинувшись на внутреннею кожаную стенку междупланетного аппарата-яйца.
И приспнулся мне странный сон в элегическом стиле:

В белых пустующих виллах на равнине Сидонии
Мраморные статуи застыли в продлённой агонии.
В хрустальных шкафах лежат на полках ажурных
Поющие книги в переплётах из аргентума лазурных.
Пережив в летаргии планетарные эонные циклы,
Восстают из кошмаров сна яростные Магацитлы,
В перчатках латных сжимая гладиусы-мечи.
Весь день стада лохматых ленивых хаши
Косолапят на покрытых травой горных склонах.
Древние фрески на стенах застыли в глубоких поклонах.
Соацера опять утонула в белопенных цветущих садах.
Пауки шелестят сухими телами в бездонных колодцах.
Темны твои подземелья, о, грозная царица Магр!
Перед Тускубом Гусев по земному был нагл.
Но рассеяна и разбита его армия рабочая,
И бежать надо было нам той же ночью.
Двух лун отраженье на воде лежит,
Меж ними звезды луч голубой дрожит.
В иероглифе зелёного от патины причального кольца,
Прочту я неземной любви печальную историю конца.
Тень моей лодки так легка и зыбка
В струях воды из резервуара-цирка.
Тихая мелодия ветра в расщелине скалы
Так похожа на грустную песню флейты-уллы,
На которой всю ночь играл одинокий Пастух
Пока костёр в рассветном тумане не потух.
На Каменном Пороге лежит девушка Аэлита.
Её белая лёгкая туника ядом горьким залита.
Горем был убит, враз поседевший,
С нами поспешно с Тумы улетевший,
Инженер Мстислав Сергеевич Лось…
Той тёмной ночью на Земле мне не спалось.
Пальцы крутили верньер радиоаппарата.
Голос в динамике услышать мне было надо.
Сквозь хрипы помех в радиационных поясах,
Сквозь звон пустоты эфирной в усталых ушах,
Сквозь пляску сполохов Северного сияния,
Услышал я горькие слова расставания…

Проснулся я весь в слезах.
Пока я спал, Гусев с Лосем вероятно добавили, потому что к тому моменту когда я вновь начал осознавать действительность, они горячо спорили о каком-то ультралиддите. Причем в полемике Лось аппелировал к мнению Аэлиты, а Гусев - к мнению наркомвоенмора, какого-то товарища Троцкого. (Во, интересно! А причем тут табачная фабрика имени Троцкого - если кто помнит надпись на папиросной пачке?).
Оказывается ультралиддитом называлось необычайно мощное взрывчатое вещество, используемое при междупланетных перелетах в камерах сгорания ракетных движителей бронзовых яиц-кораблей (типа того, в котором мы сейчас расположились).
Но что странно, так то, что еще атланты знали и пользовали ультралиддит. И на Марсе это вещество было великолепно известно головоногим марсианам и использовалось ими при проведении горных работ. Но инженер Лось клялся, что ультралиддит в виде тончайшего порошка был изобретен и произведен в лаборатории ...ского завода в Петрограде. Тот же Лось пытался сейчас обосновать свою теорию временнЫх петель.
Слушая его рассуждения, фон Краузе все глубже погружался в пучину черной меланхолии...
А Лось утверждал что, ультралиддит был завезен на Марс с Земли ими самими, при полете вместе с Гусевым в августе 192... года. Потом, в результате попадания и движения их корабля в ретрохроне, они на какое-то время оказались в Атлантиде (хоть сам Лось этого и не помнил, но Гусев клялся товарищем Троцким, что он помнит как их аппарат опустился на террасу вот такой же огромной черной пирамиды в городе Ста золотых ворот. И какой-то здоровенный мужик в рубчатом широком поясе, подпирающем выпуклую грудь, в ушастом шлеме, увенчанном острым, точно рыбий хребет, гребнем, долго рылся в машинном отделении их междупланетного аппарата. Помнится, говорил Гусев, он хотел отогнать того мужика, но мужик был в два раза его выше и в три раза сильнее. Тогда Гусев начал рассказывать мужику про Россию, про войну, про революцию (тут фон Краузе насторожился, и решил этот момент в рассказе Гусева прояснить впоследстии), про свои подвиги.
-Гусев - это моя фамилия. Гусев - от гусей: здоровенные такие птицы, вы таких и сроду не видели. Зовут меня - Алексей Иванович. Я не только полком - конной дивизией командовал. Страшный герой, ужасный. У меня тактика: пулеметы не пулеметы - шашки наголо - даешь сукин сын позицию - и рубать!
Атлант послушал, послушал Гусева, а потом ткнул его раскрытой ладонью в лицо так, что Гусев сел на каменную ступень пирамиды, проворчал что-то типа: шайзе, или шиз, и унес с собой целый мешок ультралиддита. Урод! Все иностранцы уроды!
И вот эти уроды в древности завезли ультралиддит (само собой когда спасались от потопа на Гее) на Марс. Там, на ракетодроме в Соацере, ультралиддит был украден одним из резидентов-приматов, завербованных головоногими марсианами, и передан врагу. Секрет ультралиддита стал известен и использован головоногими марсианами в качестве взрывчатого вещества в гигантской пушке, которую они отлили на склоне циклопического вулкана Никс Олимпик, и из которого они обстреляли Землю в конце 19-го века с целью оккупации.
Все десять выпущенных из суперпушки снарядов упали на Британские острова. Головоногих оккупантов не смогли остановить ни британская армия, ни, даже, королевский флот. Только болезнетворные земные микроорганизмы, смогли справится с оккупантами, умертвив их разновидностью энфлюэцы. Именно этот сюжет и использовал Герберт Уэллс в своем романе.
Следует добавить, что зафиксирован факт падения одного из летающих марсианских дисков, собранных уже на Британских островах, в нашей Архангельской губернии.
Именно из этого аварийного диска, один крестьянин вынес ультралиддит в качестве порошка для чистки самовара, и лишь случайно этот порошок попал в Петроград, в лабораторию ...ского завода.
Круг замкнулся. Я так и не понял откуда, в конце концов (или в начале начал) взялся этот ультралиддит. Кто его изобрел и притащил в наш мир?
Спорили упоенно, до хрипоты. Потом выпили еще марсианского пойла (даже Аэлита - огонь девчонка - поддержала компанию), и уж тогда все вместе грянули:

Над Азорой тучи ходят хмуро,
В цирках воду стали запасать.
У высоких стенок арсенала
Часовые Гусева стоят.

Здесь врагу заслон поставлен прочный,
Здесь стоит, отважен и силен,
Надышавшись дыма хавры сочной
Марсианский женский батальон.

Служат в нём - и песня в том порука -
Нерушимой крепкою семьей
Три девицы, три амурных друга -
Экипаж треножника боевой.

На пески легла вдруг тень густая,
Кактусы от ветра полегли.
В эту ночь решила вражья стая
Что девицы со своих постов ушли.

Но Ихошка всё узнала ясно -
И пошел, командою взметен,
По родной пустыне марсианской
Броневой трёхножный батальон.

Мчались девки, ветер подымая,
Наступала медная броня.
И летели наземь вражья стая
Под напором газа и огня.

И достали - песня в том порука -
Всех врагов в атаке огневой
Три девицы, три амурных друга -
Экипаж треножника боевой!

Эх, ты! Вот тут то я вспомнил про секретный циркуляр который мне показал по большому секрету наш полковой секретчик.
Сей документ был составлен аналитиками генштаба на основании сведений нашей резидентуры на Британских островах.
Секретчик мне даже намекнул кто раздобыл эту информацию. Оказывается тот самый доктор Уотсон (который в нашем отечестве читающей публике известен под именем доктора Ватсона)!
Уотсон (настоящая его фамилия Уткинсон) был внедрен в круги, близкие к Скотленд-Ярду, а именно - в соседи к внештатному сотруднику МИ 6, Холмсу, в результате сложной и кропотливой операции.
Сначала его перебросили в Афганистан под видом бухарского еврея - торговца верблюдами. Из Афганистана Уткинс нелегально перешел индийскую границу. В то время велись боевые действия между британскими колониальными войсками и взбунтовавшимися сипаями. Оказавшись на месте одной из таких стычек в джунглях у Бангора, Уткинс смог завладеть одеждой и документами армейского доктора Уотсона, на которого напал питон, но проглотить его не смог, так как доктор в этот момент крил трубку. Некурящий удав от отвращения выплюнул полупереваренного Уотсона прямо под ноги Уткинсу. Чем тот и воспользовался.
-Что было дальше? Это элементарно Холмс! -любил приговаривать подмененный Уткинсом Уотсон.
Потому что легализовавшись Уткинс добился отставки после того как подвернул ногу во время ужина у знакомого раджи. В Индии, знамо дело, кушали сидя на ковре, подвернув под себя ноги. Вот он и подвернул. Но честь мундира британской армии осталась чиста, так как полковник Мортон оформил Уткинсу справку о боевом ранении, за что Уткинс отблагодарил полковника ящиком водки "Смирнофф".
В Калькутте Уткинс сел на пакетбот "Суррей" и отплыл в Лондон. Затем он разузнал где проживает Холмс, и прикрываясь знакомством с бывшим соседом Холмса, снял комнату в доме 112Б на Бейкер-стрит. Естественно, что хозяйка пансиона, миссис Хадсон получила от Уткинса ящик водки "Смирнофф", содержимого которого ей хватило на год (много ли нужно пожилой женщине?).
Следует добавить, что Уткинс был по совместительству дилером производителя водки - господина Смирнова, и имел с каждого ящика небольшой гешефт.
Но вернемся к документу, похищенному Уткинсом-Уотсоном, у брата Шерлока Холмса - Майкрофта Холмса, в те времена имевшего должность советника по безопасности кабинета министров, и вхожего к самому Уинстону Черчиллю (вспомните сигареты "Винстон", которые названы в честь Уинстона Черчилля, и котрые называются на самом деле "Уинстон").
Вот его содержание:

Краткое описание марсианской боевой техники участвовавшей в летней кампании 1900 года на территории Британских островов.
Составлено майором Кардиганского пехотного полка ЕКВ Веллом Эндью по поручению Первого Лорда Адмиралтейства.

1. Цилиндр пустолётный межпланетный (ЦПМ).
Стальной цилиндр выполненный из стали сходной с "крупповской".
Диаметре - 30 ярдов.
Длина - 45 ярдов.
Толшина стенок - от двух до трёх ярдов.
Дно цилиндра - откручивающееся, резьбовое соединение метрическое.
Способ передвижения - баллистический снаряд с реактивными двигателями разгона и корректировки траектории. Выпущен гигантским орудием с диаметром ствола 1080 дюймов калибра 45. Земной аналог сильно уменьшенный - орудие железнодорожного базирования "Большая Берта" кайзеровской Германии.
Скорость передвижения - третья космическая.
Экипаж - пять марсиан.
Управление - ручное.
Стандартная экспликация боевого вооружения - пять треножников боевых (ТБ) или три механизма рабочих многоногих (МРМ).

2. Треножник боевой (ТБ).
Управляемая боевая машина состоящая из вращающегося бронеколпака, трёх суставчатых ног, рабочих манипуляторов-щупалец, транспортной корзины.
Высота (до верха бронеколпака) - 27 ярдов.
Диаметр бронеколпака - 5 ярдов.
Скорость передвижения (максимальная) - 30 миль/час.
Проходимость - повышенная.
Экипаж - один марсианин.
Управление - полуавтоматическое.
Стандартная экспликация боевого вооружения - один генератор теплового излучения. Земной аналог - гиперболоид гениального русского инженера П.П. Гарина. Возможна комплектация ТБ пусковыми контейнерами с реактивными снарядами с начинкой ОВ. Земной аналог ОВ - люизит.

3. Диск летающий (ДЛ).
Управляемая транспортно-боевая машина.
Более точные данные отсутствуют. Аварийная посадка единственного рабочего экземпляра ДЛ произошла на территории России (предположительно в Архангельской губернии). Попытка захвата аварийного ДЛ силами оккупационного корпуса, высаженного специально для проведения захвата и эвакуации ДЛ в Метрополию не увенчалась успехом.

Ну, да ладно... А ведь что-то меня зацепило в некоторых фразах, кои проскальзывали в речи господ Лося и Гусева. И фон Краузе решил поплотнее насесть на них с расспросами.
-А, что, господа... -только начал я, как Гусев сорвался.
-Это где ты господ увидел, белогвардейская твоя рожа? -заорал он наливаясь венозной кровью.
Лось бросился его успокаивать, сбоку с опасением поглядывая на меня. Я опять не понял выражений Гусева, но тон его мне был ясен, а посему я перегнулся через брезентушку, на которой мы разложили наш нехитрый закусь, и ухватился двумя пальцами правой руки за Гусев нос. Тот попытался вырваться (Имеется в виду сам Гусев, а не его нос), но я крепко держал этот хрящеватый нарост, одновременно слегка выкручивая нос в сторону, и оттягивая его вниз.
Это чрезвычайно болезненное и выводящее из равновесие организм действие, не позволяло Гусеву дотянуться до кобуры с его "маузером". Дождавшись когда из Гусева носа закапала кровь, я вкрадчиво произнес прямо в его ухо:
-Если Вы, сударь, соблаговолите объяснить свои непонятные мне слова, то я сей час отпущу Ваш благородный нос на свободу.
-Да, да, да...-простонал униженный насилием противник.
Я, хоть и не устаю повторять, что насилие - это последний аргумент невежественных людей, вынужден иногда прибегать именно к такой понятной всем процедуре - физическому насилию.
А вот и плоды насилия. Отпущенный на волю нос Гусева посинел и из него капает черно-красная кровь, а сам наш страшный герой роется в карманах шинели в поисках тряпки для протирки маузера, кою он применяет и в качестве носового платка.
Его выручила милосердная Аэлита. Достав из изящного редикюля золоченой кожи белый полотняный платочек с затейливой монограммой в уголке, она смочила его в воде из стеклянной фляжки, и протянула мокрый платок страдальцу.
Гусев принял платок из маленькой ручки марсианки (Тут меня пронзила глупая мысль: Аэлита - марсианка, а жительница Земли, она что же, землянка? Но землянка - это вырытое в земле сооружение. Что за фигня лезет в голову? Это все равно, как если ты сел на самолете на землю - то приземлился, а если сел на междупланетном яйце на Венеру, то привенерИлся? Нет, ерунда – право…) и со стоном приложил к свому распухающему прямо на глазах носу.
Я повторил свой вопрос, попросив рассказать мне основные события истории России начиная именно с нынешнего - 1916 года.

И они мне рассказали... Да... Ну и дела....
Вам я, уважаемые читатели, ни за что не перескажу ту ИСТОРИЮ РОССИИ, которую я услышал от Гусева и Лося.
Вы спросите почему? Да потому что постараюсь сделать эту историю России - АЛЬТЕРНАТИВНОЙ ИСТОРИЕЙ РОССИИ!

 Отправлено: 09.04.11 18:53. Заголовок: Из записок штабс-кап..

Из записок штабс-капитана фон Краузе Фердинанда Терентьевича, которые будут найдены в 1975 году под железной кроватью в одной из квартир на втором этаже дома номер 50/52 на улице Осипова в городе Одессе, и которые не будут поняты правильно до сих пор. (продолжение)

Но для этого мне необходимо было заручиться поддержкой моих товарищей по экспедиции. Ведь не от себя же я тут в пирамиде пребываю! Да и адмирал Канальяс будет мною доволен...
Очень быстро я выведал, что в междупланетном яйце находится в разобранном виде летательный аппарат-седло, марсианской конструкции, и предназначенное для тамошней полевой жандармерии, но прихваченной с Марса на Землю прижимистым Гусевым.
Он собирался приспособить эти летающие седла для разведывательных нужд Красной Армии... Ах, простите! Простите! Этого-то вам и не следует знать!
Я отправил Лося искать механизм открывания зала, через скрытый каменный люк в потолке которого и провалилось вниз междупланетное яйцо, а сам, с помощью щупалец шагающего экипажа Аэлиты извлек разобранный на части летательный аппарат из багажного отделения яйца.
За полчаса мы с Гусевым (совместный физический труд сближает) собрали летающее седло.
Я оседлал аппарат, чувствуя себя полным идиотом, находясь в почти велосипедном седле в корзине с вертикальным штоком, торчащим из ранца, укрепленного перекрещенными у меня на груди кожаными ремнями.
Гусев показал мне систему управления двигателем, которую я в пять минут освоил.
Нет, все-таки мастерство не пропьешь!
Я ткнул пальцем в кнопку на миниатюрном пульте, в ранце за моей спиной что-то зафырчало и завибрировало.
Зонтичная антенна аппарата окуталась змеящимися фиолетовыми разрядами, над моей головой взвыли винты, перепончатые крылья, покрытые серебристой фольгой, судорожно задергались, наполняясь отбрасываемым назад воздухом. Аппарат запрыгал на двух тонких суставчатых ножках и взмыл вверх.
Полетав под потолком зала, и поупражнявшись в поворотах, и взлет-посадках, я вылетел из зала, ведь инженер Лось нашел механизм управления и сдвинул каменный люк-крышку над залом, и начал набирать высоту над пирамидой, озираясь по сторонам в поисках верного направления полета.
Забыл сказать, что мы договорились с инженером Лосем, как с руководителем и вдохновителем полета о том, что я вернусь за ними, как только спасу товарищей, попавших в беду.
Даже Гусев, несмотря на нашу с ним стычку, впрочем, уже забытую по причине наших с Гусевым покладистых характеров (имеется в виду черта характера класть на всё и вся с пробором), дал несколько дельных советов по использованию летающего седла в качестве спасательного аппарата (для чего на седле имелось навесное оборудование).

Воодушевленный посторонним участием в судьбе незнакомых им людей, я, наклонив вперед туловище, летел над джунглями горланя недавно разученные, под руководством Гусева, слова песни на отличный боевой мотив:

Тебе, Тускуб, победу нашу
На блюде чисто золотом,
За марсианскую идею нашу
В порыве яром принесём!

Грямя движком,
Сверкая блеском меди,
Пойдут треножники в поход!
За Магацитлом
Войско наше едет,
Врага смертельный ждёт исход!

Если завтра война,
Если завтра в полёт,
То тогда ни хрена
Супостат не поймёт!

Грямя движком,
Сверкая блеском меди,
Пойдут треножники в поход!
За Магацитлом
Войско наше едет,
Врага смертельный ждёт исход!

Наконец я сориентировался, и полетел в сторону, где возможно было найти место стоянки томящихся в джунглях членов экипажа ИМ-1.
Дым костра, пробившийся через листву деревьев и верховым ветром уносимый плоским шлейфом над джунглями, позволил мне не тратить время на осмотр площадей.
В десяток минут я достиг места стоянки сидельцев и повис над верхушками деревьев, отчего крылья участили свои взмахи, а винты уменьшили наклон.
-Э-э-гей! -проорал я, так как слабый звук мотора летающего седла был не в состоянии пробиться сквозь листву вниз, до земли.
Мне было плоховато видно сверху, что творилось на земле из-за листвы и дыма. Но приземлиться я не рискнул, опасаясь повредить ветками деревьев хрупкие на вид винты и крылья летающего седла.
Вначале я намеревался спустить вниз трос и по одному перенести сидельцев к яйцу в пирамиде. Но сейчас мне в голову пришел другой план.
Дождавшись когда под деревьями появились смешные укороченные высотой и моим возвышенным положением фигурки людей, я прокричал вниз:
-Ждите помощи в течении трех часов! Жгите костер!
-Принято! Удачи! - донесся до меня снизу чей-то голос.

Фон Краузе помахал рукой и поднялся выше, разворачиваясь на обратный курс.
Вскоре я прибыл к бронзовому яйцу, которое по-прежнему лежало передо мной как на ладони на полу зала. Сквозь отодвинутую плиту крыши, зал заливали потоки света, но мне он на подлете показался пустым.
-Спят, они что ли? - с досадой пробормотал фон Краузе себе под нос, зависнув над залом. Потом он перешел к снижению и скользнул вниз.
Пол ударил меня по подошвам сапог, звук шлепка отразился от стен. Я выключил двигатель и расстегнул замки перевязи на груди.
Зал был пуст.
Я проник внутрь междупланетного аппарата-яйца, и осмотрел все его отсеки - но тщетно. Я никого не нашел. Тогда я сел на краю люка, достал папиросы и закурил.
Что было делать? Есть несколько стратегий поиска.
Первая - это попытаться углубиться в неизвестный мне темный лабиринт ходов внутри пирамиды. Вторая - сидеть и ждать возвращения Гусева, Лося и Аэлиты.
Воображение рисовало мне всякие страшные картины, объясняющие исчезновение людей. Я порывался бежать в душную темноту ходов, потому что мне казалось, что они сражаются с неизвестным противником и им нужна именно моя помощь.
Но благоразумие заставляло оставаться меня на месте. Я решил, что если в течении двух часов люди не вернутся, я пойду их искать несмотря ни на что.
Фон Краузе курил и ждал, ждал и курил...
Прошло два часа, потом еще пятнадцать минут... Я встал на ноги, потушив папиросу о каблук сапога, и двинулся к одному из зияющих тьмой прямоугольных проемов в гранитной кладке стен.
Внезапно из другого коридора до меня донеслись ослабленные расстоянием звуки пистолетных выстрелов.
Я метнулся в тот коридор, побежал по каменным блокам куда-то вниз, проклиная себя за то, что не прихватил с собой ничего для устройства факела.
Мне показалось, что за моей спиной в зале кто-то двигается... был какой-то непонятный звук...
Но внизу, из-за далекого поворота коридора мне в глаза попал луч белого света, и на стенах коридора заплясали огромные тени бегуших в мою сторону фигур.
Я прижался к холодному камню стенки коридора спиной, и вытащил "маузер" из кобуры.
-Стой! Кто идет? -проорал фон Краузе, взводя затвор пистолета. Мне никто не ответил.
-Стой! Стрелять буду! - заорал я, удивляясь про себя тому как велика сила уставной привычки. На это предупреждение мне ответили.
-Не стреляйте, фон Краузе! Это мы! -донесся до меня крик инженера Лося.
Я опустил "маузер". Вскоре они подбежали ко мне. Лось с Гусевым неслись скачками впереди, а за ними топал ходячий механизм с Аэлитой в кресле.
-Краузе! Это вы? -спросил Гусев вглядываясь в мое лицо находящееся в полутьме.
-Да! Что-то вроде этого... -ответил я с раздражением.
-Послушайте, господин Гусев! Кто кроме меня еще тут может быть? Что за глупый вопрос? -я шагнул в свет фонарей ходячего экипажа.
-Не сердитесь, Краузе... -примиряюще поднял руку инженер Лось.
-Просто тут творятся мерзкие вещи... Кто-то пытался напасть на Аэлиту.... Вы никого не повстречали по пути? -озабоченно проговорил Гусев.
Вместо ответа я, внезапно вспомнив движение за моей спиной в зале, повернулся и побежал вверх по коридору. Остальные бросились за мной.
Мы ввалились в зал, и вместе с Лосем устремились внутрь междупланетного аппарата-яйца.
Внутри Лось поскользнулся, покатился мне под ноги, чуть не сбив меня с ног. Пол в этом месте был покрыт какой-то слизью. Я точно помнил, что в последний раз, когда я осматривал аппарат, никакой слизи на полу не было.
Мы еще раз осмотрели все отсеки. Пусто.
Тогда я попросил Лося помочь мне спасти наших товарищей, ждущих моего возвращения в джунглях.
Лось о чем-то пошептался с Аэлитой. Потом он взял ее на руки и внес в корабль, уложив на узкую кушетку. Вместе с Гусевым они загнали шагающий экипаж на борт, и Лось обратился ко мне с вопросами, касавшимися плана полета. Я объяснился.
Лось немного подумал и предложил нам подняться на борт.
Люк в бронзовом корпусе яйца захлопнулся за нами.
Если за нами кто-то и наблюдал со стороны, то он услышал бы, как через несколько минут после закрытия люка, в зале раздался первый гулкий взрыв. За ним другой.
Взрывы слились в один ревущий грохот. Черный дым окутал корму бронзового яйца, на миг блеснул яркий огонь. И вот бронзовое яйцо подпрыгнуло, встало на струю огня бьющую из отверстия в корме.
На граните в том месте, куда ударяло пламя, появилось слабое светящееся пятно, становившееся все ярче и ярче - это начал нагреваться и плавиться гранит.
Потом что-то мелькнуло, и зал в пирамиде оказался пуст. Остывало пятно расплавленного гранита. Дым выхлопа постепенно рассеивался.
И когда гул, издаваемый летящим в небе яйцом, стал стихать, отверстие в кровле зала стало закрываться...
В полете, инженер Лось жестом пригласил меня наблюдать в глазок с призматическим стеклом, поручив управление частотой взрывов Гусеву.
Наверное, он зря доверился ему, так как под грубым управлением лихого рубаки яйцо нещадно болтало во все стороны.
Бедная, хрупкая Аэлита! Она вся избилась о стенки аппарата на своей кушетке.
Ее многоногий аппарат скользил по палубе от стены к стене, жестоко ударяясь и исторгая искры. Лось с жалостью и сочувствием поглядывал то на нее, то на Гусева, но уже с укоризной.
Наблюдая подстилающую местность, фон Краузе четко указал направление и дальность. Следуя его указаниям, Лось сам принялся управлять аппаратом и через несколько минут гораздо более плавного полета, нежели под управлением Гусева, осторожно опустил яйцо на опушку гигантского леса.
Выглянув через приоткрытый люк, фон Краузе отметил удивительную тишину, которую нарушало лишь потрескивание горящей травы и кустов, вырванных с корнем и отброшенных на несколько десятков саженей. Все обитатели гигантского леса разбежались и попрятались, убоявшись грохота ультралиддитовых взрывов, произведенных аппаратом.
Спустившись на землю и нащупав в кармане ручную бомбу, Краузе осторожно двинулся по выгоревшей земле в направлении леса.
Из открытого люка за ним наблюдали Лось и Гусев, который вынул свой маузер и пристегнул его к деревянной кобуре.
Углубившись немного в лес, фон Краузе шел, раздвигая высокие папоротники, достигавшие его пояса, оглядываясь по сторонам в поисках людей.
Внезапно он наткнулся на кондуктора Добейко, который сидел на корточках и взирал на него снизу вверх выпученными глазами. Рот набожного кондуктора был перекошен от ужаса и с трудом шептал молитвы…
-Успокойтесь, любезный! – по возможности спокойным голосом заговорил с ним фон Краузе- Это я, штабс-капитан…
Подняв несчастного за плечи и встряхнув разок для того, чтобы тот мог убедиться в реальности происходящего, фон Краузе с удовольствием отметил, что лицо Добейко немного порозовело.
-Где все остальные? –спросил я у него.
Бедный Добейко с трудом выдавил улыбку и медленно обернулся назад.
Приставив руку ко рту, он прокричал – Эй, господа хорошие! Вылазьте! Их благородие штабс-капитан в полыме огненном во плоти с небес спустились!
Осмыслив провозглашенное, он медленно обернулся к фон Краузе, и на его лице отобразилось легкое недоверие: – Только Вы уж, того…Не гневайтесь на нижайшую просьбу…Перекреститесь!
Фон Краузе, не ожидавший такой экспертизы по идентификации его личности со стороны нижнего чина, в растерянности матерно выругался.
Это обстоятельство неожиданно произвело магическое действие на Добейко.
Счастливо улыбнувшись, он снова обернулся к чаще и прокричал – Вылазь, ребята! Вроде, свои…
Из зарослей папоротника вынырнули физиономии прапорщика Окочурина и корнета Азарова. За ними из-за деревьев показались ротмистр Кудасов в сопровождении вооруженного ручным пулеметом Лемке, профессора Каштанова и госпожи Штолльц.
Фон Краузе быстро прояснил ситуацию и предложил всем грузиться в яйцо.
Подхватив свои карабины и вещмешки, спасенные поторопились исполнить предложение. Встречавшие их у входного люка Лось и Гусев помогли подняться на борт и устроиться на полу рубки.
Захлопнув люк, инженер Лось сел к управлению и приготовился взлетать.
Почувствовав во вновь прибывших социально близкий элемент, Гусев было хотел угостить их махоркой, но Лось, покосившись на смиренно переносящую все тяготы Аэлиту, погрозил ему пальцем.
Плавно взлетев и развернув аппарат на необходимый курс, он не стал на этот раз отвлекаться от управления аппаратом, а следил за знаками фон Краузе, прильнувшего к смотровым глазкам…
Памятуя о губительной мощи раскаленных струй, вырывающихся из горла аппарата, совершить посадку решили на мелководье залива.
Результатом этого решения стали облака пара, которые скрыли нас от взоров встречающих и тонны донной грязи, разметанной окрест.
В пожарном же отношении это было много безопаснее и не подвергало рискам людей и имущество, находящихся в лагере.
Поглядев в призматические глазки, Краузе увидел капитана Кольцова и мичмана Панина, стоявших рядом с пулеметом, за которым на земле распростерся поручик Ржевский.
Руки обоих офицеров были непринужденно соединены за их спинами.
О, Краузе великолепно знал эти позы и жесты! Наверняка Кольцов сейчас покручивает барабан своего кольта, а мичман нервически щелкает предохранителем маузера.
Отомкнув защелки входного люка аппарата, фон Краузе, во избежание недоразумений, применил ранее им найденный способ сигнализации – просунул в щель карабин с запасными кальсонами на штыке, и некоторое время им размахивал.
Это его действие сработало должным образом: Ржевский поднялся на ноги и стал отряхиваться, а остальные спрятали оружие в кобуры.
Открыв люк настежь, фон Краузе начал спускаться по лестнице. За ним последовали спасенные члены экипажа ИМ-1.
Последним спустился инженер Лось, так как Гусев, увидев золотые погоны, да еще и гусарский ментик Ржевского, выходить отказался.
Приблизившись к командирам, фон Краузе отдал честь и обратился к Кольцову с рапортом, в котором вкратце передал обстоятельства выполнения своей спасательной миссии.
Реакция Панина выразилась в поднятии брови на его внимательно-ироничном лице, что же касательно Кольцова, то мимика его лица почти не изменилась: к его обычной едва заметной грустной улыбке добавилось более резкое очертание носогубной складки.
-Благодарю Вас, штабс-капитан! Вы великолепно справились, да к тому же принесли весьма интересные вести! – Кольцов вопросительно посмотрел на Панина, который в ответ медленно опустил веки.
-Ввиду вновь открывшихся обстоятельств объявляю военный совет по возвращении ротмистра.
-Присоединившихся к экспедиции отвести в лагерь, накормить с предложением отдохнуть. У летательного аппарата выставить охрану! – распорядился Кольцов.

 Отправлено: 09.04.11 22:11. Заголовок: Из записок штабс-кап..

Из записок штабс-капитана фон Краузе Фердинанда Терентьевича, которые будут найдены в 1975 году под железной кроватью в одной из квартир на втором этаже дома номер 50/52 на улице Осипова в городе Одессе, и которые не будут поняты правильно до сих пор. (продолжение)

Не знаю что там начальство решит: лететь - не лететь, и кому лететь, кому оставаться, но лично я решил так. Не захотят лететь - угоню аппарат. Не захотят с собой брать - уж найду способ "зайцем" на борт пробраться.
Чего вдруг, спросите, завелся? Ну, тут несколько причин.
И то что случай такой раз в жизни представляется - покинуть Землю-мать и воспарить в эмпиреях, побывав на Аресе. И задание адмирала выполнить необходимо.
И главное-то - если так дела там, в будущем, пошли ... то не быть посему.
Долг надобно выполнять.
Вспомнились мне стихи, что прочел Гусев, когда вспоминал о Будущем.
Говорил, будто какого-то Михаила Светлова стихи, красного поэта. Не знаю. Может он и красный поэт, но про долг все правильно сказал.

Долг тяжел как гора.
Смерть легка как перо.
Нас в атаку “Ура!”
За собой повело.

За стеною огня
Цепь бежит по стерне.
Здесь застрелят меня.
Кто заплачет по мне?

Почему я бегу,
Смерти глядя в глаза?
Почему не могу
Повернуть я назад?

Потому что за мной
Те леса и поля,
Что еще пращур мой
Сохранил для меня.

Если я поверну,
Смерти взгляд не сдержав,
Штык я в землю воткну,
И пойму, что сбежал…

От бойцов что легли
Без вестей под траву,
От врагов что сожгли
Нашу с вами страну.

Но собакой залаял
На холме пулемет.
Там позицию занял
Целый станковый взвод.

Я упал на бегу,
Ты упал через шаг.
На сырую траву
Уронили мы флаг.

Нас скосило свинцом,
Закатились глаза…
И терновым венцом
Впилась в кожу трава…

Смерть сказала: “Пора!”
И пол-роты легло…
Долг тяжел как гора.
Смерть легка как перо.

А еще помнится как по писанному шпарил инженер Лось (вот ум у человека):

Марс расположен от Солнца в полтора раза дальше Земли, и, значит, получает от Солнца в 2,3 раза меньше света и тепла. Расстояние Марса от Солнца составляет в среднем 228 млн. км, тогда как Земля отстоит от дневного светила на 150 млн. км.
Благодаря большому эксцентриситету орбиты Марс может изменять своё расстояние от Солнца в довольно широких пределах. Расстояние в ближайшей к Солнцу точке орбиты (перигелии) меньше среднего на 21 млн. км.
Кратчайшее расстояние Марса от Солнца равно 207 млн. км, а наибольшее- 249 млн. км. Эти величины относятся как 1/1,2 , а поток солнечного света и тепла на единицу поверхности Марса в перигелии и афелии как 1,44/1.
Эпоха соединения - самый неблагоприятный период для наблюдения Марса, а эпоха противостояния, наоборот, самый благоприятный.
По условиям видимости не все противостояния равноценны по двум причинам. Во-первых, из-за эксцентриситета орбиты Марса его расстояние от Земли в момент противостояния может меняться от 56 до 100 млн. км. Во-вторых, склонение, а значит, и высота планеты над горизонтом различны для разных противостояний.
Те противостояния, при которых расстояние до Марса не превышает 60 млн. км, принято называть великими.
Очевидно, в период великих противостояний Марс должен быть вблизи перигелия. Если соединить перигелий орбиты Марса с Солнцем прямой линией, то она пересечёт орбиту Земли в той точке, которую Земля проходит 29 августа. Поэтому даты великих противостояний Марса приходятся обычно на август или сентябрь (исключением был 1939 г., когда великое противостояние наступило 23 июля).
Великие противостояния следуют с интервалом 15 или 17 лет.
Марс вращается вокруг своей оси почти так же, как и Земля: его период вращения равен 24 час. 37 мин. 23 сек., что на 41 мин.19 сек. Больше периода вращения Земли. Ось вращения наклонена к плоскости орбиты на угол 65°, почти равный углу наклона земной оси (66,5°). Это значит, что смена дня и ночи, а так же смена времён года на Марсе протекает почти так же, как на Земле. Там есть и тепловые пояса ,подобные земным .
Но есть и отличия. Прежде всего, из-за удалённости от Солнца климат, вообще суровее Земного.
Далее год Марса почти вдвое длиннее земного, а значит, дольше длятся и сезоны. Наконец из-за эксцентриситета орбиты длительность и характер сезонов заметно отличаются в северном и южном полушариях планеты.
Таким образом, в северном полушарии лето долгое, но прохладное , а зима короткая и мягкая, тогда как в южном полушарии лето короткое, но тёплое, а зима долгая и суровая.

............Когда готовили аппарат к полету, в складках кожаной обивки, справа от одного из иллюминаторов во втором грузовом отсеке фон Краузе нашел смятый листок бумаги.
Бумага была в типографии расчерчена на мелкие клеточки, потом на ней кто-то округлым почерком, отделяя одну букву от другой, что-то написал. Потом листок бумаги вырвали (наверное из тетрадки), сложили два раза пополам, долгие годы носили в кармане, потом смяли и засунули в складку кожи.

А сейчас фон Краузе стоял под иллюминатором, держал в руках смятый листок бумаги, и буквы складывались в слова:

...еще в марте, когда устраивался, только посмотрев на эти постные скопческие морды, и узнав их должности, подумал - быть беде. Но отступать было некуда. Отличительная черта капитализма - наличие безработицы, ждало меня за дверями конторы. Но я знал, что пойди служба по определенному пути, эта сволота начнет меряться передо мной профессиональными пиписьками - кто кого круче, кто больше всех знает. А поскольку эти жлобы уже сработались, то понятно, против кого они будут дружить.
Я, помнится, даже у покойного директора (в смысле тогда он был ещё жив, а только потом умер) спросил, что будет, если начнут меня подсиживать. Но директор, покойник, видать был мужиком опытным и заверил меня, что подобные вещи будет давить в зародыше. Я, придурок, не то что поверил, но принял к сведению, что кроме меня и начальство проблему знает. Пошла служба. И трудно было, но за бортом бардак, кругом сокращения и невыплата зарплат, а у меня живая работа, да и зарплату платят исправно.
Зарплата не весть что. От выдачи до выдачи, но мы иной раз и таких денег не получали. На других работах. А тут еще кто-то из самых верховых, слово новое пустил - кризис. Вообще можно ничего не делать, и все на кризис валить.
Ну, ладно, тружусь. И все вроде ничего, я стараюсь никому на мозоли не наступать (по привычке старого разведчика), но вижу пошла лавина. Начали меня править на колене. Это так не делается, а вот то так делается. И где это видано так делать, когда вот тут написано, что это надо так делать.
Я человек простой и незамысловатый. Я давно усвоил что учиться надо всю жизнь, что на всякого мудреца довольно простоты, что и на старуху бывает проруха... Но! Но не было в речах этой ходячей бочки жизни, а были одни заученные псалмы, исполняемые в пафосе с полуприкрытыми от святости бельмами.
Я - терплю, и лишь иногда, когда уж совсем оно на личности переходить начинает, тоже клыки скалю. Хорошо, хоть опыт кой-какой, сын ошибок трудных, уже имелся, потому, когда я оскалился и огрызнулся с выходом на личности, это чмо голосом начало набирать октавы, и понял я что ей того и надо - устроить мне бой в Крыму, и битву при пирамидах.
Просек я это дело и затаился.

"Стань тенью, бедный сын Тумы! Когда кровожадный ча ищет тебя глазами сквозь заросль - стань тенью, и нос ча не услышит запаха твоей крови. Когда ихи падает из розового облака - стань тенью, и глаза ихи напрасно будут искать тебя в траве. Когда при свете двух лун - олло и литха - ночью злой паук цитли оплетает паутиной твою хижину, стань тенью, и цитли не поймает тебя. Стань тенью, бедный сын Тумы. Только зло притягивает зло. Удали от себя все сродное злу. Закопай свое несовершенство под порогом хижины. Иди к великому гейзеру Соам и омойся. И ты станешь невидимым злому сыну Неба, - напрасно его кровавый глаз будет пронзать твою тень."

Но злобная тварь не успокаивалась. И теперь каждый день я слышал над ухом ее пыхтенье и гортанное похрюкивание. Однажды не выдержал и сказал - завтра пишу заявление. Куда, там! Понеслась звезда по кочкам! Типа кто это тут гавкает. А я не гавкаю, а наследующий день написал заявление и отнес начальнику.
Тот не ждал такого разворота. Что? Почему? Я про тварь ни гугу, потому как мне шум и расспросы с внедрением посторонних в подсознание не нужны, а клоню к тому, что не копайтесь, отпустите, а я вам век благодарен буду. Не уговорил начальника. А упырь теперь с утра до вечера ко мне пристает со своим блекотанием противным.
Я через пару дней опять к начальнику - типа как дела, дали ли вы моему заявлению ход? Он опять меня на раскрутку истинных намерений. Развернул передо мной упускаемую мной перспективу - новые объекты с хорошим финансированием, новые сотрудники, разделение сфер деятельности. Да только говорит он мне это все, а я только одно чувствую - сопение вурдалака под боком, которое, если я сейчас не выйду из-под удара, будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь.
За сребренники прогнуться перед тварью? Потерять лицо? Нет, говорю начальнику, прошу удовлетворить мое заявление, потому как не передумаю.
А упырь все больше напирает. Уж совсем подминает.
Я на службу как в атаку начал ходить - на одном: Ура! За Родину! За Сталина!
Вспомнил всех своих предков. Подумал, что наверняка был среди них кто-то из тевтонов или викингов, с топором в руке и рогатым шлемом на голове, грызущем от ярости в бою зубами свой щит. Неужто я тебя, камрад, подведу?
И настал день, когда нечистая сила уже почти одолела. Сначала по переднему краю поработала в хорошем темпе тяжелая артиллерия. Потом проштурмовали "штуки". А потом пошли танки с мотопехотой. Боевое охранение и первая линия окопов перестали существовать. Танки прорвались в тыл и рванули на восток. Гренадеры ворвались во вторую траншею и начали зачищать блиндажи гранатами и автоматным огнем.
Пленных в этом бою никто не брал. Что с ними делать на войне?
Я держался из последних сил.
Упырь приостановил натиск, собираясь хорошенько поглумиться над моим израненым телом, и спросил спесиво подбоченясь: -Когда ж вы уходите?
Я ответил истекая гневом, что заявлению дан ход, но дата, мне не известна...
-Не дан, не дан ход, -радостно захрюкала сущность, - Я само видело заявление. Оно валялось на столе!
-У меня другая информация,- белыми от ярости губами прошептал я.
Что-то было в моем голосе такое, что заставило сущность плеща жиром в кожаном бурдюке, и скрипя суставом, броситься наводить справки к начальству.
Я стиснул остатки невыбитых зубов и вознес молитву Одину, с просьбой умереть в бою, а не от мускусного запаха упыря.
И мольба была услышана.

В этот момент Советская Армия нанесла ответный удар. С одиноко летящего на 9-ти тысячах Ту-95 пришел ответ.
50 мегатонн выжгли всю погань окрест. Танки катились по горящему полю как кегли. Тени испепеленных гренадеров навечно впечатались в бревна блиндажей.
Хрюкало узнало, что заявление подписано, и я рывком вышел из-под удара.
Бельма закатились, а "энеджайзера" рядом не обнаружилось.
Я понял, что скоро смогу что-то рассказать о фон Краузе на ...

В этом месте непонятное, и какое-то страшное письмо оборвалось.
Я повертел еще раз листок в руке.
Ничего.
Только раздавленный засохший комар, сантиметров пяти в размахе крыльев, прилип на одной из сторон.

Междупланетное яйцо двигалось в пространстве используя ракетный принцип движения - отбрасывая назад некую массу раскаленных газов - продуктов распада-горения ультралиддита.
Инженер Лось объяснил, что вне атмосферы Земли не существует привычного нам окислителя - кислорода воздуха, и процесс горения ультралиддита возможен только в особых условиях - в специальной камере сгорания, где ультралиддит, являясь многокомпонентным веществом сочетающем в себе в связанном состоянии и топливо и окислитель, под действием электрической искры распадается, одновременно сгорая и создавая огромное давление в шаровидной камере выполненной из бериллиевой бронзы, отполированной до зеркального блеска изнутри.
Камера имела выход наружу в корме яйца в виде сопла для истечения в пространство образующихся в камере сгорания газов. Скорость истечения газов была близка к скорости света - 300 000 км в секунду, что позволяло развивать в открытом пространстве, вдали от больших масс вещества огромную скорость. Подачей ультралиддита можно было управлять из кабины яйца, регулируя его расход с помощью дозатора - лепестковой диафрагмы.
Для изменения направления движения яйца применялась система корректирующих кольцевых дюз, окружающих основную тяговую дюзу. Для торможения применялся сквозной канал, проходящий от камеры сгорания сквозь яйцо прямо по продольной оси, и открывающийся тормозной дюзой с заслонкой, обычно закрытой.
Инженер Лось во время своего доклада увлекся и начал что-то объяснять об альтернативной системе управления полетом - газовых рулях.
Тут мне стало попонятнее, ибо так управляются все нынешние атмосферные ЛА типа аэропланов - отклонением потока воздуха в сторону противоположную движению.
Оказалось, что при движении вне атмосферы обычные рули не рабтают, по причине отсутствия потока набегающего воздуха, и для управления ракетой необходимо вводить рули в поток раскаленных газов, вырывающихся из тягового сопла.
Но температура раскаленных газов столь высока, что обычные материалы - сталь, алюминий, не выдерживают, и разрушаются.
По мнению инженера Лося с этой задачей могли справиться только газовые рули выполненные из графита, но упрочненного армированием по особой технологии, недоступной нам пока, в начале ХХ века.
Много внимания инженер Лось уделил системе стабилизации полета яйца-ракеты в пространстве.
Оказывается ракетный полет отнюдь не простая штука! Поэтому в конструкции яйца имелись так называемые гироскопы - вращающиеся с большой скоростью массивные диски. Первой прямой аналогией гироскопа инженер Лось назвал обычный детский крутящийся "волчок"-юлу.
И правда! Установить диск на острие центральной оси так, чтобы диск не падал на бок было возможно, только придав ему круговое вращение. В яйце гироскопы первично раскручивались вручную, а затем вращение поддерживалось за счет истечения газов, отводимых от камеры сгорания по микродюзе - прямо на жаропрочные лопатки гироскопов.
Что еще удивительно, так то что в междупланетном пространстве давление действует на закрытой яйцо изнутри - ведь за бортом нет газовой среды, равно как и барического давления. Страшно, но попади вы или я в открытое пространство без защиты стенок яйца - нас с вами разорвет внутренне давление внутри закрытых полостей организма. Точно так как разрывает морских окуней, поднятых с большой глубины внутренне давление в тканях их тел, адаптированных на сопротивление чудовищному давлению морской пучины.
Для дыхания людей во время междупланетного перелета внутри яйца, воздух находился в сжатом состоянии в двух шаровых емкостях.
Закачка воздуха производилась компрессором, стоящим рядом с емкостями. Естественно, что компрессор работал на стоянках яйца на Земле и на Марсе, то есть там где был воздух в атмосфере.
Еще в яйце был бак запаса воды, выполненный из стали, футерованный изнутри пищевой резиной. И второй бак - для сбора физиологических отправлений экипажа яйца.
В нескольких отсеках располагались кладовые для продуктов и походных предметов.
Со слов инженера Лося я узнал о том, что междупланетное пространство, при отсутствии воздуха и привычного нашим организмам барического давления, наполнено корпускулярным излучением испускаемым при атомических процессах, сходных с непрерывными взрывами, происходящими на Солнце. Сие излучение представляет страшную опасность для живых организмов.
Живые клетки, будучи подвергнуты таким излучениям подвержены мутациям (при небольших дозах корпускулярного излучения) и летальному исходу (при значительных этого излучения дозах).
Для защиты экипажа от корпускулярного излучения под слоем полированной бериллиевой бронзы, образующей внешний корпус яйца-ракеты, находился двухдюймовый слой листового свинца. Как известно свинец имеет большую величину плотности, то есть атомы в его атомической решетке находятся на столь малых друг от друга расстояниях, и обладают такой массой, что в состоянии задерживать (тормозить) летящие с большими скоростями высоко энергетически заряженные альфа-, бета- и гамма частицы, составляющие невидимую часть излучения Солнца.
Еще одна напасть междупланетных бездн - это температура. В открытом междупланетном пространстве сия температура может опускаться до -273 градусов по термометру со шкалой Цельсия. Но это, конечно, в тени, отбрасываемой каким-либо междупланетным телом - планетой, астероидом, луной.
А вот под прямыми Солнечными лучами возможны многосотенноградусные положительные температуры.
Для того, чтобы выжить живым существам, яйцо-ракету изнутри устилает несколько слоев капки и ваты, обшитых изнутри прочной воловьей хорошо выделанной хромом кожей.
В пилотском отсеке в носу яйца имеются пилотажные и навигационные иллюминаторы, выполненные из конических толстых стекол, способных выдержать давление изнутри аппарата. Для наблюдения за окружающим пространством пилот может использовать 40-ка кратный телескоп и морской бинокль.
Основная задача планетогации заключается в том, чтобы направить корабль и соразмерить его скорость таким образом, чтобы оказаться в точке встречи с планетой в тот момент, когда она туда подолетит двигаясь по постоянной орбите. Это все арвно как стрелять по летящим утке или самолету с упреждением на несколько корпусов.
Но сия сказано крайне упрощенно, потому что планеты движутся не по прямым линиям, а по эллиптическим орбитам. И расстояния до них не сотни метров, а десятки миллионов километров. Впрочем, инженер Лось был спокоен, рассказывая нам об этих сложностях планетогации, потому как у него был с собой планетогационный справочник, найденный нищим индейцем в конце ХIХ века при раскопках пирамиды инки Вицлипуцли в Гватемальских джунглях, и проданным за пять песо в мелочной лавке.
Откуда неведомыми путями, достойными отдельного изложения, справочник попал в Петроград в 192... году.

Тут я опять запутался во всех этих временах и событиях еще не наступивших для нас.

Жизнь междупланетчика полна опасностей. Запас сжатого воздуха обеспечивал кислородом потребности экипажа во время перелета. Но при дыхании людей выделяется углекислота. На Земле выдыхаемая углекислота рассеивается в атмосфере, что бы затем быть усвоеной и переработанной растениями. На борту междупланетного яйца, наглухо изолированного от внешнего, полного опасностей мира, выдыхаемая углекислота является смертельной опасностью.
Инж.Лось и тут не выказал обеспокоенности, заявив что для переработки углекислоты он возьмет на борт специальную водоросль, в изобилии встречающуюся в местных внутриземных водоемах.
Водоросль сию он называл холерой.
Точнее это я ее так назвал, для простоты, потому как инженер Лось называл водоросль хлореллой.
По мне - одна холера, что хлорелла, что холера, лишь бы помогала от удушения.
И действительно, они вместе с Гусевым начерпали в болотце около нашей стоянки целый чан зеленого плавучего дерьма, и с гордостью долили этот чан водой, закрепив его зажимами к полу в третьем отсеке. К чану тому прилагалась круглая стеклянная крышка, армированная проволокой, на петлях, с резиновой уплотнительной прокладкой и двумя накидными барашками для крепления.
Инженер Лось сказал, что перед взлетом эту крышку надобно будет закрыть и барашками зажать, чтобы холера не выплеснулась при маневрах и при невесомости. Что такое невесомость, он нам не рассказал, а противно улыбаясь предложил испытать самим.
Впрочем углекислоту холера во время полета будет усваивать через трубки-капилляры, выведенные в каждый отсек, и по ним же выделять кислород в воздух отсеков. При этом бак с холерой надобно все время держать под иллюминатором со светофильтром, и стараться, чтобы иллюминатор тот смотрел в сторону Солнца - де холера работает только днем на свету.

Еще инженер Лось что-то рассказывал о метеоритах, о кометах и астероидах. Но на его фразе "...для чего ракетному аппарату надлежит подняться над плоскостью эклиптики..." я заснул.

 Отправлено: 10.04.11 19:11. Заголовок: Полёт. Странное нача..

Полёт. Странное начало.

Шли вторые сутки полёта. Держа курс на северо-восток, мы летели над тайгой. Воздушный корабль болтало нещадно, фюзеляж скрипел, внутренние растяжки в нём, то натягивались до звона, то провисали, ослабнув.
За штурвалом сейчас был ротмистр Лемке. Как только мы попали в полосу турбулентности, он сменил корнета Азарова. Штурвал стал вырываться из слабых ручек Шурочки, аэроплан трясло, он стал рыскать по курсу. Кудасов, до этого момента, находившийся у себя в отсеке, и пишущий свой бесконечный отчёт о полёте, вышел оттуда, со свирепым выражением на лице. В испачканных чернилами руках, ротмистр держал залитый этими же чернилами отчёт. Шурочка, увидев это, поняла, что причиной сей коллизии, была она.
Кудасов посмотрел на её испуганное лицо и промолчал. Он вернулся в свой отсек, и из-за двери послышался его тихий голос. Судя по интонациям, ротмистр отводил душу.
Через минуту, он показался в дверях. Руки его были отмыты от чернил, злополучный отчёт отложен на потом.
- Ротмистр, поднимайтесь до трёх тысяч – сказал он.
- Слушаюсь! - ответил Лемке.
Потом осторожно стал подавать штурвал на себя.
Моторы натужно ревели. Высота увеличивалась медленно. К болтанке добавился сильный боковой ветер. За стёклами пилотской кабины проносились тёмные полосы туч.
Кудасов встал за спиной Лемке и стал смотреть вперёд.
- Аристарх, добавь оборотов – вскоре произнёс он,- похоже, нас сносит на запад!
Ветер усилился до штормового. По стёклам кабины забарабанили крупные капли, а через мгновение, на ИМ обрушилась стена дождя и видимость стала нулевой.

Происходящее, глазами ротмистра Кудасова:

Я стоял за спиной Аристарха и смотрел вперёд, по курсу. Болтанка продолжалась. Мы вошли в облачность, которую всё никак не могли пробить. Она казалось бесконечной. Наш ИМ с трудом набирал высоту. Я начал беспокоиться, чувствуя, что нас очень активно сносит на запад, хотя, компас и показывал прежний курс - на северо-восток. Определиться было пока невозможно, ориентиров не было.
Прошёл час, я заметил это по своему хронометру. В облаках появились просветы, они становились всё больше. Вокруг становилось светлее. Наконец, наш ИМ вышел из облачности.
Я стал смотреть вслед уходящим тучам, которые уносились ветром на запад. Тёмная масса их стремительно удалялась. Всё вокруг осветилось солнцем, которого мы так ждали. Пришло время свериться с ориентирами. Я взял карту и попытался определиться. Но, проплывающая внизу местность никак не хотела совмещаться с картой.
- Аристарх! Мне кажется, нас здорово отнесло ветром. Под нами совсем другой пейзаж. И карта – бесполезна.
Внизу, под нами почему-то уже не было тайги. Местность скорее напоминала среднюю полосу, а может быть даже…здесь мне в голову пришла совершенно дикая мысль… и западные губернии!
- Снижайся до полутора тысяч – сказал я.
Воздушный корабль пошёл к земле, теряя высоту. Вскоре стало возможным подробнее рассмотреть землю. Лес был, несомненно, не таёжный. Внизу мелькали невысокие деревья, скорее всего дубы или вязы. Хвойных деревьев почти не было. Небольшие рощи чередовались с полями. Всё было другое, нежели два часа назад, до нашего вхождения в облачность.
- Где же мы? – подумал я. Мне стало неуютно, от сознания того, что мы сбились с курса, и нас отнесло в неизвестном направлении. Я снова посмотрел на карту, словно ожидая, что на этот раз она покажет мне то, чего я жду.
- Господин ротмистр! Посмотрите туда! – услышал я голос Лемке и увидел его руку, указывающую на что-то, несомненно, интересное.
Я стал смотреть туда, уда указывал мне мой второй пилот. Прямо по курсу виднелись крыши домов, мы явно приближались к какому-то населённому пункту, городу или селу.
Через несколько минут мы смогли яснее рассмотреть его. Крыши домов, в большинстве своём были черепичные, дома каменные и вдобавок ко всему я увидел католический костёл, об этом явно говорила его архитектура, а главное – крест на куполе был тоже католический!
Вот те раз! Не спим ли мы? Да какой тут сон, последние часы нас болтало в воздухе так, что я и не припоминаю, бывало ли это у меня такое вообще! А теперь и это!
Небольшой городок, остался позади, под крылом снова замелькали поля и рощи. По грунтовой дороге тащился небольшой обоз из четырёх упряжек. В каждой было по две лошади, а сами повозки были большими, накрытые тентами с дугами. И я увидел большие красные кресты на парусиновых боках повозок.
Санитарный обоз! Только чей? Это был вопрос.
На который, правда, последовал скорый ответ. ИМ миновал обоз, и полетел над очередным перелеском, на вершине невысокого холма. Вот и вершина, а за ней мы увидели дома ещё одного городка. И линию железной дороги, по которой шёл товарный состав, направляясь к городку.
-Господин ротмистр! Это немцы! – услышал я крик Добейко. Обладая отличным зрением, бывший флотский механик смог без бинокля увидеть немецкие каски, на головах солдат, едущих на открытой платформе.
То, что он прав, мы поняли через мгновение. Левую нижнюю плоскость прошила пулемётная очередь, к счастью не задевшая моторы.
- Пся крев! – некстати пришло на ум и вырвалось наружу польское ругательство. Запас таковых у меня имелся, после непродолжительной службы в Варшаве, до войны.
Аристарх, без моей команды, уже уходил левым виражом в сторону от огня, ведущегося с поезда.
-Немедля набор высоты! – голос мой сорвался, - до трёх тысяч!
ИМ, повинуясь воле ротмистра Лемке, уходил всё дальше от железной дороги с набором высоты.
Стрельба продолжалась, но теперь она нам была неопасна.
Я посмотрел на простреленную плоскость и увидел на ней Добейко, который держался за расчалки и осматривал повреждения. Потом он повернул голову и, увидев, что я наблюдаю за ним, поднял вверх большой палец.
-Значит, повреждения неопасные – решил я – хоть в этом повезло!
ИМ делал разворот. Надо было уйти от этих городков и от железной дороги. Внизу не было видно признаков приближающегося фронта.
Значит, мы где-то, в тылу германских войск! Вот так да! Опять чудеса! Продолжение Китежа!
- Господин ротмистр! – посмотрите на десять часов! – услышал я звонкий голос корнета и повернул голову в указанном направлении.
В километре от ИМ в воздухе висел какой-то объект, похожий на полуспущенный аэростат. Я поднёс бинокль к глазам, и каково же было моё изумление, когда я узнал в нём привязной змейковый аэростат! Несомненно, оторвавшийся, каким-то образом, от державшего его на привязи каната и, теперь,летящий беспорядочно, куда-то. Но ещё более удивительным открытием для меня стало то, что в корзине аэростата я увидел офицера, и, несомненно, русского офицера!
Лица в шлеме и очках я рассмотреть не смог, но на кожаной куртке были русские погоны!
- Что же он делает в неуправляемой «колбасе» - некстати подумал я.
- Вскоре узнаем – ответил я сам себе.
- Аристарх! Видишь? – показал я ему рукой в направлении аэростата.
- Вот это дела! – изумлённо произнёс ротмистр, и продолжил – Подберём?
- Ты ещё спрашиваешь! Курс на аэростат! Добейко! Приготовить канат с «кошкой»! Будем ловить летуна!
Офицер на аэростате тоже заметил ИМ и помахал обеими руками.
ИМ и аэростат неуклонно приближались друг к другу.
Оставалось несколько минут.

 Отправлено: 12.04.11 09:35. Заголовок: Полёт. Странное нач..

Полёт. Странное начало. Спасение прапорщика Никольского.

Мы подлетали к аэростату. Когда до него оставалось метров пятьдесят, всем на борту ИМ стали видны его повреждения. Пробитая оболочка стремительно теряла объём, сморщиваясь прямо на наших глазах, и аэростат неумолимо терял высоту. Офицер-наблюдатель в корзине что-то делал на противоположном борту. Услыхав шум моторов воздушного корабля, он повернулся лицом к нам и мы увидели, что он держит в руках пулемёт, который, по всей видимости, он и снимал с турели. За несколько секунд, когда мы проносились мимо, я успел разглядеть молодое лицо и одну звёздочку на погоне.
ИМ ушёл на второй круг.
Ко мне подошёл кондуктОр Добейко и сказал – Господин ротмир! Зацепить-то мы его зацепим, но «колбаса» эта нам как якорь станет! Надоть, по- другому, Леопольд Эрастович!
- И как,Ян Янович? Что предлагаете?
- Так ведь у господина прапорщика парашют имеется. Положен парашют, для надобности из корзины прыгнуть, в случае чего. На борту закреплён. Остаётся только лямки надеть и прыгай. И тут мы его и зацепим. И на борт поднимем.
Я задумался над словами кондуктОра.
- Приближаемся! – возглас Лемке вывел меня из задумчивости. Да и раздумывать времени совсем не было, аэростат уже падал.
- Рупор! – потребовал я и тут же получил его из рук Шурочки. Словно она чувствовала, что этот предмет мне будет нужен в эту же секунду. Я открыл дверь и вышел на плоскость.
ИМ подлетал к аэростату и я, приложив ко рту рупор, прокричал – На следующем круге, прыгайте с парашютом! Мы вас зацепим! Не медлите! Высоты может не хватить! Если не выйдет, то мы сесть не сможем!
Всё это я прокричал быстро, так как ИМ пронёсся мимо аэростата за считанные секунды.
Я проводил взглядом удаляющийся аэростат. Мне показалось, что прапорщик махнул рукой. Остаётся надеяться, что он понял меня. Я вернулся в кабину.
Аристарх вёл ИМ на третий круг. Наконец, мы легли прямо на курс к аэростату. До земли оставалось менее тысячи метров.
- Аристарх! Учти ветер! Его будет сносить! – возбуждено прокричал я.
Лемке только кивнул в этот раз. Он напряжённо всматривался в силуэт аэростата, видневшийся впереди и времени отвечать, у него не было. Руки его застыли на штурвале. Точными движениями он корректировал курс.
Вот далёкая фигура в корзине поднялась на борт и, через мгновение, полетела вниз. Тут же раскрылся купол, и падение замедлилось. В бинокль я видел, что в руках молодой офицер держит пулемёт и ещё какой-то свёрток.



- Чертовец хозяйственный! – подумал я - пулемёт не оставил! Молодец!
Парашют сразу же отнесло в сторону от падающего аэростата, и это было нам на руку. Добейко стоял в открытой двери с «кошкой» в руках, а свиток каната лежал у его ног. Аристарх вывел ИМ на парашют как по струне. Мы оказались в нескольких метрах выше. Добейко уже выпустил «кошку» с привязанным к ней грузом и теперь пристально смотрел вниз, прицеливаясь. Набегающий поток раскачивал утяжелённую»кошку», но всё же она нашла цель. КондуктОр сумел зацепить парашют за стропы, канат стал стремительно разматываться, но вдвоём с нашим доктором, они его остановили. А потом стали осторожно подтягивать парашют к фюзеляжу ИМ, наматывая канат на барабан.
Прапорщика отнесло к хвосту аэроплана, и попасть вовнутрь через открытую дверь он не смог бы, при всём желании.
Закрепив канат, Добейко стал пробираться в хвост ИМ, к кормовой пулемётной установке. Оказавшись там, он смог, взявшись за стропы, подтянуть прапорщика вплотную к фюзеляжу и в конце концов, с его помощью, втянул его в пулемётное гнездо. Всё это время, офицер действовал одной рукой, помогая кондуктОру. Другой рукой он прижимал к себе пулемёт и свёрток, с которыми он и покинул корзину аэростата.
И вот уже они оба стоят передо мной и тяжело дышат.
Прапорщик положил пулемёт и таинственный свёрток на пол. Я подошёл к ним, на ходу рассматривая спасённого офицера. Пола его кожаной куртки была в двух местах прострелена, а на левом рукаве запеклась кровь. Он выпрямился, отдавая честь.
- Прапорщик Никольский! 10-й корпусной воздухоплавательный отряд. Атакован германским Альбатросом во время корректировки стрельбы артиллерийской батареи по вражеским позициям в районе Яблонны!
Я протянул ему руку.
- Ротмистр Кудасов. Поздравляю с успешным окончанием вашей одиссеи.
Прапорщик, услышав мои слова, вздрогнул и пристально посмотрел мне в лицо.
Мне показалось, что я увидел тень сомнения, и одновременно, радости, промелькнула по его усталому лицу.
Мы пожали руки, и я обратился к нашему доктору – Пётр Кузьмич, осмотрите нашего гостя.
- Что у вас с рукой? – спросил я прапорщика.
- Пустяки, зацепил германец, чуть-чуть – ответил он.
Окочурин взял его под руку и повёл к себе, в отгороженный для медицинских целей, отсек.
Я вернулся к Аристарху, который был весь поглощён управлением воздушным кораблём. ИМ постепенно набирал высоту.
- Курс на восток, Аристарх. Надо убираться отсюда, пока нас не атаковали немцы. Они, несомненно, поднимут аэропланы. Мы в их глубоком тылу и они не захотят упустить свой шанс.
- Ты прав – ответил ротмистр – надо уходить. Экспедиция должна продолжиться. И всё же – какова коллизия!
- Думаю, подобное ещё будет. И не раз.
В пилотскую кабину постучали. Я открыл дверь и увидел стоящего перед ней прапорщика Никольского.
- Входите, прапорщик. Как вас по имени отчеству?
- Сергей Иванович, - ответил он, и продолжил – разрешите доложить о произошедшем7
-Не здесь, пройдёмте ко мне.
В моей каюте я предложил ему сесть.
- Слушаю вас, Сергей Иванович.
Никольский слегка помедлил, потом расстегнул пуговицу своей кожанки и достал из внутреннего кармана бумажник. Открыл его, вынул оттуда небольшую книжку, в красной обложке и протянул её мне. Я взял её в руки. Первое, что бросилось мне в глаза, крупно вытесненные два слова – «Военный билет». И чуть более мелкими буквами – «Министерство обороны СССР»
Я вопросительно посмотрел на Никольского.
- А сейчас, выслушайте мою историю, господин ротмистр – сказал он тихо.
И начал говорить.

 Отправлено: 14.04.11 13:08. Заголовок: Полёт (продолжение)..

Полёт (продолжение).Рассказ прапорщика Никольского.

…- так я и оказался в 10-м корпусном воздухоплавательном отряде – сказал Никольский, -
документы, военная форма – всё настоящее. Как сделал это майор И. – я не знаю. Возможности у него, вероятно, довольно большие, всё-таки 2026 год.
Он замолчал и после небольшой паузы снова заговорил:
- И ещё. Я много знаю о вашем времени. И не просто знаю, а я в нём чувствую себя, как дома. Опять-таки майор, приборы у них серьёзные. За какой-то час, мне передали всё, что нужно, для натурализации здесь, у вас.
Кудасов слушал рассказ прапорщика и по старой привычке, приобретённой за годы службы в контрразведке, рисовал на листе писчей бумаги круги и линии. Внутри кругов, он что-то вписывал мелким каллиграфическим почерком, а линии, то зачёркивал, то вновь проводил, соединяя нарисованные круги по-новому.
Всё, что рассказал ему Никольский, укладывалось в знание ротмистра о временнЫх перемещениях. Беседа с Батюшиным, встреча с капитаном Лесневским и его помощь экспедиции, после диверсии майора Берио, доклад Аристарха Лемке, о приключениях во время полёта в Петроград, и самое главное ( в этом месте своих размышлений Кудасов сосредоточился и вспомнил дословно то, что сказал Лесневский, в кабинете Батюшина):
- «Не так давно, при проведении сходного эксперимента по временнЫм перемещениям, бесследно исчез один наш военнослужащий, ефрейтор Никольский. Предположительно, он находится в 1916 году, в районе боевых действий Эскадры воздушных кораблей генерала Шидловского. Сейчас мы прикладываем все усилия для возможного направления Никольского в зону пролёта ваших ИМ, с целью встречи его и вас, уважаемый Леопольд Эрастович».
- Всё сходится. И картина почти закончена, ещё пару мазков и можно будет вставлять в раму – подумал ротмистр, - остаётся только узнать, как мой визави воевал в эти две недели, которые он провёл на позициях.
В дверь каюты постучали, и она приоткрылась. На пороге показалась Шурочка Азарова, с подносом в руках. На подносе стояли два стакана с чаем, а на блюдце высилась горка печенья.
- Вы просили чаю, Леопольд Эрастович – сказал корнет, украдкой помотрев на Никольского.
- Действительно, а я и забыл за разговором – ответил Кудасов и продолжил - Корнет, а принесите-ка нам коньяку. Господина прапорщика, вижу, знобит слегка.
- Сию минуту – ответила Шурочка, снова бросила быстрый взгляд на молодого офицера и вышла.
Эти взгляды своего пилота-стажёра не ускользнули от внимания ротмистра. Он подумал тотчас же – Приглянулся, никак, прапорщик нашей Шурочке. Да и в самом деле – герой, да и наружностью не обижен. Ну что же, посмотрим, посмотрим…
Шурочка вернулась быстро и принесла фляжку с коньяком и две серебряные стопки. Ещё на одном блюдце лежали дольки лимона.
- Не удивляйтесь, мы в походных условиях. Всё спиртное у нас разлито в такие вот фляжки. Кудасов взял фляжку в руки и аккуратно налил коньяк в стоящие на столе стопки. Они выпили. Долька лимона дополнила полученные от выпитого вкусовые ощущения.
- А теперь чаю с печеньем. Хоть всё и не по порядку, в нашей трапезе.
Они выпили чаю, съели печенья и Кудасов сказал - Однако, продолжим, Сергей Иванович. Как вас приняли в отряде? И расскажите, что сейчас на фронте, как обстановка.
Прапорщик кашлянул в кулак.
- Приняли отлично. Офицеров не хватает, потери велики. А служба – в этом месте Никольский посмотрел в глаза Кудасова – лучше не придумаешь. Наблюдение за неприятелем, корректировка огня наших артбатарей – во всём этом польза несомненная. И артиллеристы всегда рады нашей помощи. Гораздо точнее у них стрельба получается. Да и снаряды экономят. Вот только контузило в первый же день, хорошо, что легко.
- Как это вы сразу так, а? – спросил ротмистр.
- Германцы ночью пошли в атаку, была вылазка у них. Без артподготовки, внезапно. Пехота их отбила, но около взвода неприятеля прорвались к нашим аэростатам. Пришлось выбивать их, тут - то и случилась граната рядом. Не слышал полсуток.
- А ваш «полёт», как это произошло?
- Да проще простого, Леопольд Эрастович. Аэростат, где находился я и фельдфебель Анурьев выдвинулся далеко вперед и, мы,поднятые в воздух на 400 м, непрерывно корректировали боевые действия. С аэростата были разведаны позиции неприятеля, расположение его окопов и проволочных заграждений, движение по дорогам. Стрельбой нашей артиллерии, корректируемой по телефону с аэростата, неприятельские позиции были засыпаны снарядами. Противник бежал из окопов, не дожидаясь даже атаки нашей пехоты. Это решило судьбу боя.
Но в этот раз получилось нескладно: фельдфебель мой заметил германский аэроплан издалека, доложил мне и я скомандовал спуск и ...трос на лебедке заело - жестко, авария. Альбатрос подлетел к нам уже близко, дал очередь из пулемета, перебил одну стропу - и все. Пока живы. Но Анурьев получил пулю в руку. Приказал ему прыгать, высота позволяла. Он надел лямки парашюта и прыгнул. Удачно. Вижу, его наши казаки на коне к окопам нашим доставляют. Ну, с ним то всё хорошо. А я радуюсь, что нет у сукина сына зажигательных пуль,- в момент бы спалил, накрыло бы меня горящим аэростатом. Думаю: что делать? В корзине у меня ручной пулемет Шоша. Да разве попадешь? Велика скорость - не угадаешь опережение. Второй заход у немца - дело получше: попал в корзину и повредил оболочку аэростата. И ещё прострелил мне полу реглана. Видимо, пристрелялся. Тут я сообразил, решил по-охотничьи: поперек не выходит - надо в угон. Когда он зашел в третий раз, я повернулся к нему спиной, приложил пулемет к плечу и ждал. Как только он пошел на уход, дал по нему очередь в след. Он резко отвернул, пошел в сторону , примерно в километре от окопов упал на землю. А тут и заклинивший трос лопнул. И меня понесло в их расположение. Да, видимо, я попал в восходящий поток, потому, что отнесло далеко и на высоту приличную подняло. Но баллон был повреждён и я терял высоту. И тут вы, господин ротмистр! Повезло мне, видимо.
- История захватывающая. И вы – молодец! – заметил Кудасов.
А подумал тут же о том, что молодой человек рассказал об этом приключении, которое могло стоить ему жизни, совершенно спокойно, даже слегка устало. Значит, и потомки наши ( а ведь он – мне во внуки годится) не потеряли дух русский, воинский!
- Вот что, Сергей, вы разрешите вас без отчества называть, запросто - сказал Кудасов, и увидев согласный кивок Никольского, продолжил – всё, что вы мне рассказали о вашем, так сказать, попадании в наше время, должно остаться между нами. Для всех – вы прапорщик Никольский, и для меня, кстати, тоже. Я считаю, офицерские погоны, вы своими действиями на фронте, вполне заслужили. Вы останетесь на борту. Я включаю вас в экипаж. Когда выберемся отсюда и продолжим полёт на Север, на первой же посадке я отправлю с нарочным сообщение своему начальнику – полковнику Батюшину, в Петроград. Он в курсе многого. И меры предпримет соответствующие. Я уверен.
А сейчас – отдохните. И документы свои возьмите. Они вам ещё пригодятся.
Ротмистр встал и вышел из каюты, за ним вышел и Никольский.
ИМ пока, без помех держал курс на восток. Экипаж вёл наблюдение по сторонам. Корнет Азаров отвечал за воздушное пространство по левому борту, доктор обозревал пространство справа. Добейко стоял в пулемётном гнезде по центру фюзеляжа и вёл круговой обзор, не забывая про заднюю полусферу. Ротмистр Лемке был за штурвалом.
- Господин ротмистр! – обратился к Кудасову Никольский, – разрешите, я к кормовому пулемёту пойду?
- Действуйте, прапорщик!
Никольский стал пробираться в хвост, между упакованными экспедиционными запасами.
Кудасов, убедившись, что всё в порядке, и неприятельские аэропланы, в случае их появления, будут обнаружены загодя, прошёл в пилотскую кабину к Лемке.
Впереди, в нескольких километрах, стали угадываться облака.
- Вот они то нам и нужны, сейчас – подумал ротмистр.
Воздушный корабль приближался к спасительной облачности.

 Отправлено: 18.04.11 12:45. Заголовок: Полёт. Возвращение и..

Полёт. Возвращение из германского тыла. Курс – на Север.

На нашу удачу, неприятельских аэропланов мы не увидели. То ли, поздно сообщили, своему командованию, стрелявшие по нам солдаты с воинского эшелона, то ли нас просто не нашли в облаках, но два часа полёта прошли спокойно. Два этих часа мы шли по счислению, так как облачности, казалось, не будет конца. Полёту помогал попутный ветер.
Когда, в начале третьего часа полёта, мы. наконец, вывалились из облаков, я первым делом, развернул карту и, опасаясь, в глубине души, что снова не смогу определиться, стал смотреть на проплывающую внизу местность. По расчетам, наш ИМ, должен был оказаться почти в том самом месте маршрута, откуда нас несколько часов назад, начало активно относить на запад. И в самом деле, это оказалось так. Знакомые изгибы русла реки вновь были под нами.
- Аристарх, мы снова на маршруте, и почти там же – сообщил я новость второму пилоту.
Надо было подумать об этом зигзаге, в нашем полёте и я вернулся в каюту. Дело мне стало казаться весьма странным. Возникшая на пути гроза - это явление природное, но сильнейший ветер, который за пару часов, отнёс нас настолько далеко на запад, так что мы оказались в тылу германских войск, а затем, почти за то же время, вернул нас в исходную точку – вот, что не давало мне покоя.
Я сел в своё плетёное кресло, довольно удобное и вместе с тем лёгкое, что немаловажно в полёте, где каждый килограмм веса на счету, и взял со стола лист, со схемами, которые я чертил, слушая рассказ Никольского. Знакомые фамилии были вписаны в кружки, пересекающиеся линии, соединяли их.
Но схема лишь показывала участников действия, а суть происходящего она не объясняла.
Перебрав в уме все известные мне на данный момент факты, я понял, что к окончательному выводу, о природе происходящих событий, я прийти не смогу. Мало фактов, мало знаний о временнЫх парадоксах, а посему, будь, что будет. Надо продолжать начатое дело. И я успокоился.
Я вернулся в пилотскую кабину. Пришло время сменить Аристарха. А поскольку, мы летели уже над территорией империи, и ничто нам не угрожало в своём воздушном пространстве, я приказал корнету занять место за штурвалом. По корабельному времени близилось время обеда. Доктор уже накрыл общий стол, но тут Добейко подошёл ко мне и сказал – Леопольд Эрастович, второй мотор масла много берёт, хотелось бы посмотреть.
- Для этого надо сесть, Ян Янович.
- Я уже смотрел сейчас. Выходил на плоскость. Потёков не видно, а масла в сравнении с первым мотором, в бачке вдвое меньше.
- Корнет, уступите ка, мне место – сказал я Шурочке.
Она обернулась, и увидела Никольского, который уже вернулся от кормового пулемёта и стоял, наблюдая за действиями корнета, управляющего воздушным кораблём. Слегка порозовев, Шурочка, умоляюще глядя мне в глаза, произнесла – Господин ротмистр, разрешите мне посадить?
Я догадался о её желании произвести впечатление на молодого прапорщика. Однако для этого было выбрано не лучшее время и место, о чём я и сказал Шурочке, естественно, другими словами:
- Корнет, сажать аэроплан на неподготовленную площадку - это вам не на комендантском аэродроме посадки отрабатывать!
И добавил – Не спешите, лучше наблюдайте. Придёт и ваше время.
Аристарх, смотревший всё время вниз, в поисках подходящей площадки, показал рукой на открывшуюся ровную песчаную отмель на правом берегу реки и сказал – Подходящее место.
Я начал снижение с левым разворотом, чтобы описАть круг и ещё раз пройти над отмелью. Надо было убедиться в отсутствии крупных камней и вынесенных на берег течением брёвен и коряг, что бы принять решение о посадке.
И в этот, достаточно напряжённый момент, ИМ вдруг резко бросило вниз, тотчас же раздался громкий рокочущий звук, и над воздушным кораблём пронеслось нечто. Я говорю – нечто, потому, что за доли секунды, никто из экипажа ИМ не смог увидеть и распознать, что же это пролетело в непосредственной близости от нас. Никто, кроме, пожалуй, прапорщика Никольского, который, едва устояв на ногах, бросился с биноклем в руках в пилотскую кабину. Несколько долгих секунд он всматривался в даль, в которой растворилось это «нечто», едва не повредившее наш аэроплан. Потом он опустил бинокль, и я увидел его лицо. Оно было искажено гримасой отчаяния.
- Сергей, что вы увидели? – спросил я его, поражённый выражением его лица.
Он встряхнул головой, словно отгоняя наваждение.
- Не может быть, чтобы... – тут он запнулся, – нет и ещё раз нет.... А вдруг?
Он поймал мой недоумённый взгляд, помедлил мгновение и, наклонившись к моему уху, тихо сказал – Это был истребитель, МиГ-21. Самолет, который стоит на вооружении моего полка...
Сказать, что я очень удивился словам Никольского, было бы неправдой. Я даже бровью не повёл. Я внезапно осознал, что ничему не хочу удивляться. Я в одночасье, достиг критической массы непонимания. Внятная и конкретная цепочка мыслей пронеслась в голове. Выглядела она (цепочка) так:
- Всё, довольно! Сейчас – посадить аэроплан! Потом – обед. Добейко – заняться мотором. Лемке и Азаров – осмотреть ИМ.
...А мне – поговорить с Никольским.

Воздушный корабль мягко коснулся песчаной поверхности прибрежной косы, пробежал, не зарываясь широкими колёсами шасси вдоль воды, и остановился. Первая посадка, после начала экспедиции. Мы пробыли в воздухе ...дцать часов.

Для начала хватит.

 Отправлено: 22.04.11 13:00. Заголовок: Бивак экспедиции. В..

Бивак экспедиции. Вылет к побережью Ледовитого океана.

Ротмистр Кудасов постепенно становился фаталистом, от неподдающихся разумному объяснению событий, которые чередой случались в последнее время. Но это вовсе не означало, что он впал в равнодушное ожидание очередных «чудес», ожидающих экспедицию. Отнюдь. Ротмистр испытывал очевидный подъём настроения.
А дело было в том, что всё, до сей поры, происходящее с ним и его людьми, заканчивалось, весьма успешно. Из любой неприятности, всегда находился выход. И, поэтому, у Кудасова росла уверенность в благополучном исходе предприятия.
Впрочем, сам исход, или конечная точка окончания нынешних и предстоящих приключений, терялась в туманной неопределённости. Как во времени, так и в пространстве.
Как сказал бы, затерявшийся в просторах над Ледовитым океаном, вместе с ИМ-2, небезизвестный поручик Ржевский – Закончится всё удачно, господа! Но, когда и где, и будем ли мы при этом в здравии, знать нам не дано!
Дальнейший ход мыслей ротмистра был таков - он сознательно упрощал цепь событий. Личная парадигма Кудасова – его сущностный метод принятия решений, так сказать, его ментальная модель была основана на аппроксимации цепи произошедших случайных событий. Испытывая очевидные трудности с пониманием всего того, что происходило с экспедицией (имеются ввиду внешние временнЫе воздействия), он сознательно заменял одни объекты другими, в том или ином смысле близкими к исходным, но более простыми.
Иначе говоря, опытный контрразведчик, разделил непонятное на две части – на временнЫе парадоксы, т.е. появление «посланцев», как вид познавательной деятельности потомков, и на случай с перемещением во времени, ефрейтора Никольского, явившийся следствием неудачного временнОго эксперимента. К крайнему пункту своей схемы, ротмистр, после обстоятельного обдумывания, отнёс и появление реактивного самолёта. Остальные случаи, в том числе перемещение в пространстве зданий в Китеже и попадание ИМ в тыл германских войск, он временно исключил из рассмотрения. Хотя, появление прапорщика на борту ИМ связывалось Кудасовым, именно с этим.
Изложив всё вышеперечисленное на листе бумаги, ротмистр, спрятал свои записки в походный бювар, а затем убрал его в сейф. Небольшой сейф, узкая кровать, стол и два плетёных кресла – вот и вся спартанская обстановка в каюте Кудасова.
Закончив систематизацию событий, он вышел из аэроплана, спустившись по лестнице на песчаный берег реки, на котором стоял воздушный корабль. Экипаж был занят осмотром аэроплана и подготовкой к вылету. КондуктОр спрыгнул с плоскости и, вытирая руки ветошью, подошёл к ротмистру.
- Всё в порядке, Леопольд Эрастович. Думал я – что-то серьёзное с мотором, ан, нет, на счастье! Пробку масляного бака сорвало, контровочную проволоку пулей перебило, при обстреле, и её сорвало. Воздушный поток часть масла выбросил – сказал флотский механик, - Пробку я заменил, масло долил.
- Обрадовали, Ян Янович! Скоро будем над Ледовитым океаном, и там мелочи могут всё испортить. Ещё раз осмотрите моторы. В тех широтах их исправность – наша жизнь.
- Уже осмотрели, господин ротмистр, Азаров с Никольским занимались. Дотошный прапорщик-то оказался, и разбирается в моторах.
Кудасов одобрительно покачал головой и стал искать взглядом Никольского. После посадки и обеда, а потом и за составлением схем непонятных событий, он забыл переговорить с прапорщиком.
Увидел он Никольского в кабине ИМ. Тот что-то показывал и объяснял Шурочке. Она больше смотрела на него, чем на приборы, о которых, прапорщик, видимо, и рассказывал ей. Ротмистр подошёл к аэроплану и остановился, не желая прерывать беседу. Однако, Никольский увидел его и начал спускаться на землю, оставив корнета в кабине.
Хотя Кудасов и постарался определить для себя существующее положение, в котором находились участники экспедиции, записав все свои наблюдения, он, ожидая прапорщика, внезапно подумал об одной причине, которую он не включил в свою схему аномальных событий. А именно – о просьбе, если это можно так назвать, полковника Лесневского, которая звучала так (здесь ротмистр снова включил свою феноменальную память, которая служила ему верой и правдой) :
« - Если вы сможете найти физика и записи его опытов и исследований по этой теме, изолировать его на время, при этом сообщить НАМ, способом, о котором мы вам дадим знать позже, мир будет избавлен от ужаса атомной войны».
И эта просьба могла явиться основной причиной череды аномалий, которые всё время происходили с экспедицией. Кто-то мешал экспедиции и именно, поэтому.
К Кудасову подошёл Никольский.
- Сергей – обратился к нему ротмистр, - забыл спросить, а что за свёрток, вы спасали, прыгая с аэростата. Чем он вам так дорог?
- Скрывать мне нечего, Леопольд Эрастович. В свёртке – моя военная форма, настоящая, и мое оружие, тоже настоящее. Я должен вернуться, и вернуться в форме и с оружием. Так меня учили. Так положено. А документы, вы видели, я ношу с собой.
- Я так и предполагал – сказал ротмистр, - иначе и быть не могло. Оружие не бросают. Одобряю!
- Разрешите, я вам покажу, господин ротмистр?
- Не откажусь, если вы не против.
Кудасов с Никольским поднялись на борт ИМ и в отсеке, в котором определили место прапорщику, он развернул брезентовый пакет. Тускло блеснул воронёный ствол автомата.
- Я видел такое же оружие у Батюшина – подумал ротмистр – трофей Аристарха, из Подкаменной Тунгуски.
- Хорошо, Сергей. Пусть всё это будет храниться у вас. Любопытных у нас нет. Всё будет в порядке.
Никольский снова упаковал пакет, и спрятал его в рундук.
- Через час вылетаем. Курс – на Север. К земле Санникова. Попрошу вас проверить пулемёты. Мы хоть и не на фронт направляемся, однако, ничего нельзя предвидеть. Уже убеждались в этом.
- Слушаюсь, господин ротмистр!
Кудасов вышел из воздушного корабля и направился к Лемке, который сидел за раскладным столом и внимательно рассматривал топографическую карту. Циркулем-измерителем, он что-то замерял и записывал в блокнот.
- Рассчитываешь маршрут, Аристарх?
- Пытаюсь определить район, в котором может находиться ИМ-2. Если его не затронул ветер, отнёсший нас к германцам, то, как ты знаешь, он должен ждать нас на побережье, вот здесь.
И Лемке показал карандашом на точку рандеву, отмеченную на карте.
- В самом деле, именно здесь – подтвердил Кудасов, - надеюсь, ему удалось достичь этой широты.
Потом продолжил рассуждать вслух:
- Если Кольцов там, и ждёт нас, то он должен был дать команду настроить искровую радиостанцию на аварийную частоту и непрерывно посылать кодовый сигнал для нас. Пока мы его не слышим. Но мы далеко от побережья. Будем на подлёте, Добейко должен поймать сигнал. По нему мы и пойдём к точке.
- Будем надеяться, что так и будет – ответил Лемке.
- Аристарх, дай команду экипажу готовится к вылету. Пора.
Лемке отправился выполнять приказание. Через минуту раздался гул запускаемых моторов.
Кудасов окинул взглядом бивак экспедиции. Ветер шумел в кронах высоких сосен, подступивших почти вплотную к берегу.
- А ведь скоро мы будем видеть только один снег и ледяные торосы – мелькнула мысль у ротмистра.
- Но, зато мы окажемся ближе к нашей цели! – возразил он сам себе.

- Итак, вперёд! На Север!

 Отправлено: 22.04.11 20:51. Заголовок: О вреде курения. А ..

О вреде курения.

А все этот Гусев… Да и я тоже хорош… Одно оправдание – что человек я простой и незамысловатый, а как известно, такие и влипают во всякие истории…
И так, днями напролет… Какова игра слов! …во время нашего полета в междупланетном эфире Гусев, Панин и Кольцов проводили в шлюзовой камере за составлением каких-то планов относительно Марса, реализовать которые они намеревались в соответствии с резолюцией какого-то съезда.
Я человек простой и незамысловатый, от политики всю жизнь старался держаться подальше. Но тут-то? Как говориться, куда он с корабля денется? Это я про себя.
И впрямь. В рубке инженер Лось с Аэлитой в телескоп смотрят. В шлюзе наша троица заседает.
То есть, пардон, не троица, а партячейка. Опять, блин, словечко непонятное. Типа прорехи в штанах звучит с непривычки – ячейка в портах, значить.
Партячейку они организовали на второй день после старта, это когда все уже оттошнили от приступов невесомости, и внутри корабля была сделана генеральная приборка.
А в шлюзовой они обустроились, потому что все дымили как паровозы, но Аэлита с самого начала пресекла попытки закурить в своем присутствии, упирая на то, что она единственная дама в экипаже и на то, что от табачного дыма у нее возникает мигрень.
А в шлюзовой чем хорошо? Кури сколько влезет, а как за дымом перестанешь различать лицо товарища по партии или беспартийного, допущенного на открытое собрание партячейки, то можно открыть внешний люк в борту нашего бронзового яйца-ракеты, и враз в образовавшуюся щель весь дым вытягивает.
Только во время этих проветриваний надо держаться покрепче за поручни, что там-сям прикручены внутри шлюзовой, иначе вмиг утянет за борт.
Один раз задремавшего во время собрания Ржевского при проветривании унесло за борт. При этом поручик ухитрился даже не проснуться, что, впрочем его и спасло от удушья. Ведь во время сна потребность обычного человека в воздухе резко сокращается. А уж потребности такого необычного человека, каковым является поручик Ржевский, и подавно!
Это и позволило нам выловить поручика живым из междупланетного эфира за полчаса – пока прособирались, пока разглядели тело поручика на орбите, пока туда-обратно лазили по веревке.
А сегодня я поддался сплину и позволил Гусеву уговорить себя покурить с ним самокруточку с хаврой.
Хавра - это такая марсианская травка красного цвета, с трехлучевыми остренькими листочками. Марсиане поджигают ее в каменных горшках и нюхают дым. А дым хавры, если нанюхаться, избавляет марсианина от всех житейских забот и проблем, даря ему сладкие иллюзии.
У нас, на Земле, нечто подобное испытывают курильщики опиума…
А тут Гусев ловко так скрутил самокруточку, поджег ее от бензиновой зажигалки, подаренной ему инженером Гором после успешного взятия Лезиазиры отрядами восставших рабочих, и предложил сделать первую затяжку мне.
Ну, я ее, эту затяжку и сделал…
И оказался я, господа-товарищи в лабиринте царицы Магр, будто бы на митинге деповских рабочих, в обычное время ремонтирующих боевые треножники, а сейчас собравшихся для выработки плана свержения власти ненавистных капиталистов-эксплуататоров.
Если помните, на Марсе власть была захвачена головоногими, поработившими народ Марса, и пьющего у него кровь из жил в прямом и переносном смысле.
При питье крови они громко ухают. То ли от удовольствия, то ли в силу какого-то иного физиологического процесса. Так или иначе, но все имена поработителей начинаются на слог Ух.
Самый главный марсианский головоногий звался Ухльцином, а уж при нем состояло правительство из близких к его головоногости особей, которые звались Ухайдар, Ухубайс, Ухерзовскый, Ухурбулыс, Ухерномырдын, Ухурабов.
Но первым втерся в доверие марсианского народа головоногий с пятном на самой маковке, по имени Ухербачыв.
Это при нем были вырублены заросли фиолетового кактуса на Сырте, идущего на изготовление настойки, излюбленного алкогольного напитка марсиан. Это при нем ни с того, ни с сего взорвалась одна из станций электромагнитной энергии в Негробыле. Это при нем начали падать с неба летающие лодки, сталкиваться баржи в каналах. Это Ухербачыв велел перевести стрелки часов по всему Марсу на три часа вперед, под предлогом экономии электричества. Это при нем, доселе тучные злаковые поля заросли лебедой, а изобильные стада добродушных хаши внезапно охватил мор.
В стране перестало хватать продовольствия, деньги обесценились.
Ухербачыва сместил Ухльцин, и поначалу простые марсиане радовались, думая что к власти пришел хороший головоногий. Тем более, что Ухльцин всячески показывал, что ему близка и понятна жизнь марсиан.
Так, он посещал рынки, где торговали едой, прицениваясь. Так, он ездил на общественном транспорте, якобы без охраны. Симпатии толпы он обратил на пользу себе и своим приближенным.
Вскоре народ Марса понял, что новая метла не хуже старой метет деньги из зарплаты рабочих в карманы ловчил и мошенников.
Это при нем, была проведен дефолт марсианского песо.
Министром финансов в то время был молодой кровосос Ухрененко, на которого и свалили вину. Впрочем, сделано это было для отвода глаз, и Ухрененко пристроили на другое злачное место.
Обо всем этом и говорили марсианские рабочие на своем собрании в моем видении, вызванном действием дыма хавры.
Я смотрел на марсиан, слушал их выступления. Один за другим поднимались из толпы на возвышения марсианские рабочие, чьи имена почему-то казались мне такими знакомыми.
Помню, как Ешь Потей предложил объявить предварительный локаут на предприятии, но ему возразили Работай Зябни и Дай Пять, обвинив в соглашательстве с головоногими кровососами.
Тогда Ручки Вотани предложил немедленно выступить к ближайшему арсеналу и захватить его.
На это Лейба Гвардия ответил, что не следует забывать уроки, которые преподал им Великий Гусев, во время Первой Марсианской Революции.
А именно – в первую очередь необходимо захватывать почту, телеграф, телефон, вокзалы и мосты через каналы.
Тут я с изумлением увидел самого Гусева, проталкивающегося к возвышению через толпу возбужденно кричащих марсиан.
Тут на возвышение вскочил молодой марсианин Куча Делов и прокричал, что Великий Гусев снова с нами.
-Там где Гусев – там победа! - скандировала толпа марсианских рабочих протягивая руки к Гусеву…
Тут огонек самокрутки ожег мои губы, и я пришел в себя.
Рядом с моим лицом в воздухе плавали стоптанные солдатские нечищенные керзовые сапоги, в которых спал их хозяин – Гусев, и висело густое облако хаврового дыма.
Из рубки доносился голос инженера Лося, читающего стихи:

Я шепчу: "Аэлита"...
Профиль твой - на песке.
Капля яда пролита,
Сердце стынет в тоске.

Звуки флейты вплетает
Ветер в шорох ветвей.
Наш корабль улетает,
Собирайся скорей.

Ты ж как будто заснула
Только что на заре.
И щекою прильнула
На прощанье ко мне.

Холод горного камня
В подземельях нас ждал.
Виноват только сам я,
Что к тебе опоздал.

Паутиной заплетен
Наш венчальный Порог.
Яда вкус не заметен -
Я испить его смог.

Мне судьба отменила
Смерть в открытом бою.
Мне её заменила
На холодную руку твою.

Без тебя Аэлита,
Жизни нет мне нигде.
Капля яда пролита,
Ты, забвение, где?

Блин, подумал штабс-капитан Краузе, такие стихи и я могу сочинять.
Я неосторожно высморкался, так, что реактивная отдача чуть не размазала меня по переборке и полетел на камбуз перехватить чего-нибудь перед ужином.

 Отправлено: 26.04.11 16:42. Заголовок: Над ледяными полями..

Над ледяными полями.Встреча.

Внизу расстилалась ледяная пустыня. Обходя обширный грозовой фронт, ещё над материком, воздушный корабль, через нескольких часов лёта, оказался над ледяными полями Северного океана, к сожалению, довольно далеко от расчётной точки рандеву с ИМ-2. И теперь, Кудасов задумался над картой, пытаясь рассчитать новый курс. Определиться по солнцу было невозможно – низкая облачность закрыла всё небо. Из-за неё, приходилось держать высоту менее тысячи метров, и аэроплан заметно болтало. Оставалась надежда поймать сигнал искровой радиостанции Кольцова, и по нему выйти на курс, но пока, Добейко тщетно прослушивал эфир. Понимая, что полёт над ледяными полями становится похож на блуждание, из-за невозможности определить своё местоположение, ротмистр дал команду экипажу вооружиться биноклями и осматривать местность, для поиска походящей площадки для приземления. Лишняя трата бензина и ресурса моторов была ни к чему. Возможно, придётся делать посадку на лёд, а в условиях плохой видимости, торосов и трещин, дело это приобретало авантюрную окраску.
Эти тревожные мысли вытеснили недавнее воодушевление от красот северного пейзажа проплывающего под воздушным кораблём. С каждой минутой посадка становилась всё более вероятной, откуда-то появился туман, а в стёкла кабины порывистый ветер бросал пригоршни снежной крупы.
- Всё-таки придётся сажать ИМ – думал ротмистр, - а экипаж пока не нашёл подходящей льдины.
Сажать огромный корабль на неровную ледяную поверхность – дело очень сложное и рискованное. Хотя шасси ИМ было доработано с учётом северной специфики – колёса были большего размера, посадок на лёд никто из пилотов, находящихся на борту, ещё не делал. Это был результат спешки при отправке экспедиции – времени на тренировки не было. Да и планировались посадки только на землю островов в океане. Так был проложен маршрут, но погода и сопутствующие странные обстоятельства изменили первоначальные планы.
Добейко в очередной раз отрицательно покачал головой, когда Кудасов посмотрел в его сторону. Сигнала радиостанции капитана Кольцова всё не было.
Впрочем, ситуация ещё не была критической, моторы ровно гудели, болтанка уменьшилась и ротмистр, почему-то вспомнил один свой полёт с вынужденной посадкой на фронте.
- Да бывали дела лихие, ещё жажда летать не была утолена нисколько – начал вспоминать Кудасов, - посадки в этой части западного края приходилось делать на крошечные выпасы и выгоны панских фольварков в Мазовии и под Варшавой, где волею судеб, пришлось повоевать с германцем. Было это в недалёком прошлом, в конце 1914 года, в декабре помнится, и был я послан полковником Батюшиным, тогда ещё начальником контрразведки фронта, с инспекцией нашей службы в корпус генерала Рифтеля Манфреда Ивановича (прелюбопытный был старик). Вылетел один на Ньюпоре – 14…
Приятный туман неожиданного воспоминания сгущался в голове ротмистра, – так вот,…пролетая Чарну Белостоцку, я был атакован двумя Альбатросами, в круговерти скоротечной схватки, повредил одного из них и он вышел из боя, дымя мотором, но второй, достал меня очередью пулемёта стрелка, изрешетившей правую плоскость. Пришлось уйти, пользуясь надвигающимся весьма кстати туманом, в пойму реки Августов, где и приземлился в одном из фольварков. Залатав дыры куском гуттаперчивого воротничка, благополучно взлетел и прибыл на место.
- Господин ротмистр! Земля! – услышал крик корнета Кудасов, и мгновенно вернулся из болотистых мест западного полесья, к суровой реальности Севера. Бросив быстрый взгляд на отчаянно радующуюся Шурочку ( А ведь мне удалось увидеть землю, а мужчины не смогли! – явно читалось на лице пилота-стажёра), ротмистр стал смотреть в указанном корнетом направлении. Действительно, в туманной мороси угадывались очертания большого острова.
- Аристарх! Курс на остров! – скомандовал Кудасов и второй пилот стал поворачивать воздушный корабль.
Все члены экипажа заметно повеселели – земля есть земля, и стали готовиться, к приземлению. Вскоре удалось более подробно рассмотреть неожиданный подарок судьбы. Приближающийся остров постепенно заполнял горизонт. Это был очень большой остров, с высокими обрывистыми берегами, превращёнными в птичьи базары. Птиц были многие тысячи, и когда ИМ пролетел над этим скопищем пернатых, которые в одночасье сорвались с насиженных мест, то почудилось, что огромный корабль утонет в океане яростно машущих крыльями и кричащих чаек. Но всё обошлось.
Кудасов занял место за штурвалом, а остальные всматривались в изогнутую береговую линию, в надежде увидеть подходящее место для посадки. Казалось, что обрывистый берег никогда не кончится, но, обогнув остров, с северной стороны, все увидели, что высота скалистых круч уменьшается, и, наконец, долгожданная полоса песчаного пляжа пронеслась под плоскостями ИМ. Сделав контрольный круг, Кудасов аккуратно притёр аэроплан к земле. Большие колёса помогли - крупная галька, которой был усыпан берег, шуршала и хрустела под колёсами шасси, и, после небольшого пробега, воздушный корабль остановился.
- Поздравляю, господа! С первой посадкой за Полярным кругом! – поздравил ротмистр свой экипаж.
Возбуждённо переговариваясь, экспедиционеры стали выходить на берег. Один КондуктОр остался, продолжая слушать эфир. И его упорство было вскоре вознаграждено.
- Леопольд Эрастович! Есть сигнал! – донесся до Кудасова голос Добейко. Ротмистр, уже успевший подняться вместе с Лемке, на склон скалистого берега, отстоящего в этом месте побережья довольно далеко от воды, быстро стал спускаться обратно.
Добейко уже спрыгнул на берег. Он держал в руках листок бумаги. Когда ротмистр подошёл, он протянул его Кудасову. На листке была записана радиограмма капитана Кольцова. Она была лаконична, главное, что в ней были указаны координаты, где сейчас находился ИМ-2.
Погода в этих широтах меняется мгновенно, на смену снежному заряду, внезапно приходит солнце. Потом всё также стремительно меняется обратно. Именно в этот момент блеснул луч солнца и через несколько минут, ничего не напоминало сумрачный полярный день, с ветром и снегом в лицо.
- Ян Янович! Секстант! Как можно быстрее! Нам нужны координаты!
Добейко бросился внутрь воздушного корабля. Потом он показался в фюзеляжном люке с этим прибором в руках и стал ловить солнце.
Через пять минут местоположение ИМ-1 было определено.
Кудасов посмотрел на записанные кондукторОм координаты и озадаченно стал осматриваться вокруг.
И в это время, невдалеке раздались выстрелы и тут же наверху берега, куда не успел подняться ротмистр, показались фигуры людей.
Через минуту два экипажа экспедиции мяли друг друга в объятиях. Громче всех раздавался голос поручика Ржевского. Что он говорил, обнимая корнета, читатель догадывается:
- Господа! Господа! Немедля надо выпить за чудесную встречу! За спасённых и спасаемых, коими мы все являемся одновременно!
Никто ему не возражал.

Вот все и в сборе. Экспедиция продолжается!