Отправлено: 29.04.10 12:12. Заголовок: Служебные записки - I

Необходимое предисловие.

В данной теме предлагаем размещать свои рассказы, зарисовки из своей армейской службы. Эта тема не отменяет, а дополняет в большем объёме наши "Воспоминания о ШМАС и дальнейшей службе в полках". Публикации будут происходить по мере накопления воспоминаний, облечённых в форму рассказа о каком-то событии в службе.Коллеги!Вспоминайте, записывайте,публикуйте!

Записки механика - прибориста.

Служба. Один день.

Развод закончился и мы пятеро дежурных по стоянкам подразделений пошли к поджидавшему нас ГАЗ-66-му, чтобы убыть на аэродром для смены своих товарищей. Этот наряд на службу существует только в авиации. Наряд не очень обременительный, а летом даже по своему привлекательный, благодаря возможности побыть одному утром или вечером на стоянке своего подразделения – эскадрильи, ТЭЧ (технико-эксплуатационная часть) полка или позиции подготовки ракет . В хорошую погоду можно посидеть на травке капонира, погрызть травинку, помечтать. Да и в течении дня обязанности не очень тяготят дежурного – надо только отвечать на телефонные звонки, встречать и докладывать начальнику ТЭЧ о прибывающих. Правда у ДСП имеется автомат с боевыми патронами и тут надо объяснить, почему среди обслуживающих самолёты техников и механиков находится солдат-механик с автоматом. Ответ прост, главная задача ДСП - отразить нападение врага на стоянку его подразделения и воспрепятствовать возможному угону самолёта.
Но такого на моей памяти не случалось и поэтому мы бодро забрались в кузов, расселись на боковых лавках и положив на колени свои автоматы, начали отсчёт времени своего наряда. 66-й тронулся с места и миновав КПП, повернул налево на улицу Царского Села, ведущую прямо на наш аэродром.
Надо сказать, что эти ежедневные поездки на аэродром всегда были одним из моментов в службе, которые её разнообразили. А сейчас – тем более, потому что в кузове нас немного и все могли, усевшись на самом краю и на девчонок поглазеть и себя – героя, им же показать. Служивший - да поймёт меня.
Едем, глазеем вокруг – на девчонок, дома, машины и вдруг понимаем, что ещё минуту назад полная машин улица, стала пустой, то есть за нами никто не едет, все легковушки как корова языком слизала.. Что, почему, случилось может что в городе, промелькнула мысль, куда это они все подевались ,И тут же пришла разгадка – едва только глянув на то, как наши АКМ лежат у каждого из нас , а всё оружие мы положили так , что стволы автоматов смотрели наружу. Картина была ещё та – едет военный грузовик, из кузова которого торчат пять стволов, лежащих на наших коленях автоматов. Вот все попутные машины и отстали, от греха подальше.
Быстро пролетели несколько минут езды по улицам города и вот мы миновали КПП аэродрома и, проезжая по рулёжной дорожке, идущей параллельно взлётно-посадочной полосе, высаживали одного за другим ДСП первой, второй потом третьей эскадрильи. Четвёртым выпрыгнул из кузова я. Вот и стоянка ТЭЧ. Я прошёл двадцать метров и увидел своего друга – Володю Гуськова , который ждал меня с нетерпением. Его наряд заканчивался, мой начинался.
Володька, отдав мне ключи и печать, ушёл на рулёжку ждать ГАЗ-66, который высадив заступающих в наряд, на обратном пути собирал сменившихся.
Было около семи вечера, а аэродром ещё жил полной жизнью – сегодня были полёты у третьей эскадрильи, самолёты взлетали и садились, звук двигателей доносился и до меня, хотя наша стоянка и было в стороне от этого действа.
Смеркалось, хотя настоящей темноты в это время года у нас под Ленинградом не бывало – белые ночи. Однако шлейф пламени из двигателя взлетающего на форсаже МиГа становился виден гораздо отчётливее сейчас, чем днём. Было что-то завораживающее в этом – огромное открытое пространство аэродрома, заходящее солнце, почти беззвучный из-за расстояния, взлёт самолёта , моё одиночество на стоянке, располагавшее к восторженным мыслям о молодости, здоровье, радости жизни и исключительности происходящего со мной здесь и сейчас!
Я любовался взлётами и посадками самолётов, не забывая регулярно обходить с осмотром территорию ТЭЧ. Меж тем время подходило к полуночи, полёты заканчивались. Самолёты уже не взлетали, и как я мог видеть, крайний самолёт произвёл посадку полчаса назад. Звуки работы аиадвигателей затихли, и над аэродромом повисла тишина. Ночь вступала в свои права.
Я позвонил в караульное помещение, чтобы узнать, когда меня приедет менять часовой роты охраны. Ответ был обнадёживающим – скоро. Мне хотелось поскорее попасть в казарму, сдать оружие и успеть в столовую, пока оставленный для таких как я расход ( кто не знает – это хранимый в течении трёх часов летом запас горячей пищи) не остыл, а то пребывание на свежем воздухе и сам молодой организм так разыграли аппетит, что…тут я сглотнул слюну и переключился на мысли о раннем подъёме, который ожидал меня, через часов пять. В это дежурство мне «повезло» - позднее окончание полётов третьей эскадрильи, через несколько часов плавно перетекало в начало полётов первой. А это означало только одно – короткий сон и встреча рассвета на аэродроме. Впрочем – это был удел всех ДСП летом, так как полк в это время года летал много и с удовольствием.
…Прошло полчаса и за это время я успел сдать стоянку под охрану часовому, проверив вместе с ним и разводящим все печати и замки на территории ТЭЧ, дождаться караульную машину на обратном пути, приехать с ней в караульное помещение, расписаться в журнале о сдаче стоянки и, выйдя оттуда на рулёжную дорожку, остановить возвращающийся с полётов АПА (аэродромный пусковой агрегат) – машину на базе «Урала». Всё – домой, как бы парадоксально это не звучало. Я сел в кабину и поставив АКМ между колен, начал предвкушать горячую пайку в столовой, где уже никого нет, и только полусонный наряд по кухне заканчивает приборку.
Автомат и патроны сданы в оружейную комнату, ещё слегка теплый ужин в - желудке, а сам я - в койке, лежу среди давно спящей казармы и впереди у меня …нет… не пять, а уже всего четыре часа до того момента, когда дневальный разбудит и …всё начнётся сначала – автомат в руки, кузов грузовика, спящий аэродром, караульное помещение, журнал, разводящий, приём стоянки у часового, промозглый рассвет, очень медленно становящееся тёплым утро, по мере того, как солнце поднимается над горизонтом.
А сейчас - спать, спать…

Четыре часа пролетели, как пять минут и вот я встречаю раннее летнее утро на аэродроме. Восходящее солнце, едва показавшееся над капонирами, быстро начинает нагревать остывший за ночь воздух. Лёгкий озноб, временами пробегающий по моему, ещё окончательно не проснувшемуся телу, спрятавшемуся в робких попытках согреться в летнем солдатском обмундировании, почти ушёл, как и ушли, связанные с ним мысли о тёплой койке в казарме, горячем чае и хлебе с маслом, который должен был бы ждать меня в столовой…если бы я не был в столь ранний час здесь, на продуваемом всеми ветрами аэродроме, своего родного 66-го полка истребителей-бомбардировщиков. Такая уж доля дежурного по стоянке подразделения.
Сегодня полёты в первую смену и все стоянки приняты у караула в начале шестого утра. Ну что же, техники и механики первой эскадрильи, так же как и я, поднятые в половину пятого, уже вовсю работают на самолётах, стоящих в капонирах – идёт предполётная подготовка. Мне же ещё предстоит дождаться своих – ТЭЧ полка не зависит от начала и окончания полётов, у нас работа по распорядку дня – в 8 часов начало, в 17 – окончание. Значит, есть время подумать в одиночестве, не забывая при этом посматривать за ангаром и двухэтажным зданием ТЭЧ. Завтрак привезут к восьми часам на КП. Придётся протопать километр с небольшим, но только после того, как наш «Урал» высадит на бетонку моих друзей-механиков и кто-то из моей группы регламентных работ подменит меня, на время, надев повязку с буквами ДСП и взяв, переданный мной мой собственный АКМ с одним рожком, снаряжённый 30-ю патронами.
Так я думал, сидя на обваловке капонира, подставляя солнцу лицо и постепенно согреваясь. Аэродром оживал, воздух наполнялся звуками запускаемых реактивных двигателей. Уже приземлился МиГ командира полка, слетавший на разведку погоды и по рулёжке, мимо меня, легко проскользил первый самолёт летающей сегодня эскадрильи, направляясь к ВПП.

Мне стало хорошо - лето, солнце ,аэродром, самолёты …и радость от того, что мне повезло служить в авиации, что АКМ, стоящий между моих колен, хоть и грозное оружие в умелых руках, но не основное для меня – механика по авиаоборудованию самолётов. Мои руки более привычны к отвёртке и гаечному ключу и голова занята мыслью не как попасть в цель из автомата, а как грамотно и аккуратно сделать свою работу на регламенте.
Радовался я и тому, что, сменившись из наряда, завтра приеду на аэродром, переоденусь в техническую форму, получу задание начальника группы капитана Кирьянова, возьму в инструментальной свой личный чемоданчик с ключами и отвертками, моток контровочной проволоки, переноску и отправлюсь работать в ангар, к ждущему меня там МиГу.

Тут ход моих оптимистических мыслей слегка замедлился из-за того, что вспомнил я, как выливается на руки и за шиворот технички энное количество керосина из бака в гаргроте, когда приходится снимать тамошний датчик уровня топлива. И никуда от этого не деться – зажатый в нише , в которую происходит уборка шасси при взлёте под левой плоскостью, а только отсюда и можно снять пресловутый датчик, я не могу отклониться от этой струйки топлива, пока аккуратно не выну датчик из отверстия в баке.
Да…однако, установка его после проверки на стенде на своё место – отдельная история.
Вставить датчик назад на своё место довольно просто – защемился в нишу, правой рукой взяв датчик за фланец и направив поплавок вверх, подаёшь его в отверстие. Хорошо – ничего на тебя уже не течёт – всё вытекло при съёме. Вот уже ввёрнуты от руки болты и ключом с карданным шарниром дожаты до необходимого момента затяжки, надо сказать определяемого опытом работы механика. Главное не перестараться и сделать так, чтобы отверстия в головках болтов расположились после затяжки правильно – так, чтобы контровочная проволока, пройдя через эти отверстия и туго скрученная на выходе из них, не давала болтам провернуться и вывернуться в конечном счёте от вибрации в полёте.Одно из главных дел, чему меня учили полгода в школе младших авиационных специалистов – это правильно контрить всё, что надо контрить в самолёте.
А теперь вернёмся к самому процессу контровки болтов крепления датчика. Когда мне выпадала эта работа, я всегда мечтал, как бы хорошо было бы, если бы у меня были бы три руки. Почему – да всё очень просто. Чтобы законтрить пару болтов на фланце «моего» датчика, которые располагаются так, что их не видно вовсе, а всё приходится делать наощупь, надо: в первой руке держать гаечный торцовый ключ с карданным шарниром, во второй – переноску, ибо в нише уборки шасси темно, ну просто совсем, а в третьей руке – зеркало на длинной рукоятке, с тягой, для отклонения непосредственно самого небольшого зеркальца на нужный угол, чтобы увидеть всё таки эти «невидимые» пару болтов и суметь продеть контровочную проволоку в совсем небольшие отверстия в их головках..
А когда всё сделано и доложено технику группы для проверки, то можно наконец, распрямится, потянуться после довольно продолжительного нахождения в тесном пространстве и в очередной раз подумать о том, что кто-то в это время бежит по полю с криками «Ура!», копает окоп в полный профиль, ходит в караул через день, словом делает то, что не идёт ни в какое сравнение с моей «интеллигентной» работой на самолёте и …позавидовать самому себе.
Поднявшееся уже довольно высоко солнце не только согрело меня, а даже начало погружать в лёгкую дрёму, чему я не особенно сопротивлялся, зная точно, что услышу загодя звук мотора нашего «Урала» , везущего в ТЭЧ первым рейсом офицеров-техников и прапорщиков-механиков, как только он подъедет к повороту на нашу стоянку и я вполне успею принять бравый вид и доложить начТЭЧ о том, что во время моего дежурства никаких происшествий не произошло.
Дальше будет как обычно – проверив печать на входной двери в здание и на воротах ангара техники пойдут в помещения групп переодеваться в техническую форму, получать задания на сегодняшний день от начальников групп, покурить до приезда механиков срочной службы, за которыми уже уехал наш тягач.
Ещё через минут двадцать «Урал» показался со стороны рулёжки и не заезжая на стоянку ТЭЧ остановился. Из кузова посыпались механики- солдаты и я почувствовал , что давно хочу есть и что пора отдавать автомат и повязку и отправляться на КП завтракать.
И вот я уже иду быстрым шагом по рулёжке, направляясь к заветной точке на аэродроме, где ждёт меня каша, горячий чай, двадцать грамм масла на куске белого хлеба и возможность не торопясь вернуться к своим обязанностям. Зачем спешить, когда ты сыт и весел, а до конца наряда осталось каких-то11-ть часов. «Так думал молодой повеса, летя в пыли на почтовых…» - некстати всплыли в голове строки Пушкина, так как пыли не было и в помине – аэродромная рота не зря ела свой хлеб. Все рулёжные дорожки были чисты до безобразия.
Ну, вот и показались столы, за которыми доедали свой завтрак эскадрильские механики, повар на раздаче, достающий из термосов черпаком кашу. Ветер донёс и аппетитный запах, исходящий от термосов…ну вот ещё чуть-чуть и…но не тут то было, как выяснилось пару минут спустя, когда я подошёл к раздаче и собрался получить свою порцию энергии. Повар из батальона аэродромного обслуживания сбивчиво начал объяснять мне, что расход закончился из-за того, что….я уже не слышал его слов, погружаясь в обиду и злость от перспективы остаться голодным до обеда, когда мой завтрашний сменщик по наряду привезёт мне мою пайку в котелках из столовой в расположении.
Ладно, «на обиженных воду возят» – опять всплыли в памяти подходящие к месту строки, настроение, ещё пять минут назад радужное, стремительно покидало меня, и хоть я был уже «стариком», но повар из батальона был мне знаком, разве что наглядно. Зная это, я понимал, что чего-то требовать бессмысленно, чаю он, конечно нальёт, но хлеб без масла с кружкой чая – слабое утешение. И тут я увидел своего ДСЧ, моего непосредственного начальника в этом наряде. Он выходил из здания КП, на ходу вытирая губы платком, и это означало, что товарищ лейтенант позавтракал только что и никто ему не сказал, что расхода на него нет, и вот он сытый и довольный идет в мою сторону. Я пошёл навстречу ему и когда он поравнялся со мной, отдал честь и доложил лейтенанту о своем неудачном визите на завтрак. Он выслушал меня и по выражению его лица я понял, что он не представляет себе что же ему делать, как выйти из этой ситуации, т.к. он тоже молодой лейтенант и никогда не знал этого повара, а если у того закончился расход, то что же он сделает и все в таком же духе.На моё счастье в этот момент рядом проходил наш начштаба подполковник Бялкин Марк Давыдович и видимо он услышал мой доклад. А дальше было так – начштаба сказал мне – Ефрейтор идемте со мной – и я послушно пошел следом за ним, ещё не до конца понимая, что всё это значит. Мы вошли в здание КП и оказались в помещении столовой лётного состава. Подполковник усадил меня за стол, застеленный белой скатертью, а подошедшей официантке сказал, что бы она накормила меня. Через минуту передо мной стояла фарфоровая тарелка с пюре и котлетой, вазочка с салатом и стакан чаю в подстаканнике. И ещё – белый хлеб с маслом. Масла было на глаз грамм 40, т.е. в два раза больше полагающейся мне нормы. Мне сразу стало хорошо, даже не просто хорошо, а чрезвычайно хорошо. Служба снова налаживалась.
Не торопясь, я возвращался в ТЭЧ. По дороге думалось легко и весело.
Неудачно начавшийся завтрак завершился «праздником живота». Ай ,да Марк Давыдыч! ЧЕЛОВЕК!
После этих утренних событий дальнейшая служба протекала в более спокойном русле. Солнце поднялось уже довольно высоко, воздух прогрелся и стало довольно жарко.
По трансляции диспетчер объявил, что личному составу можно работать на технике сняв технические куртки, другими словами – раздеться по пояс, оставшись в брюках и беретах. Молодежь встретила объявление с радостью и тут же механики защеголяли по стоянке с голым торсом. Зато более старшие по возрасту, прапорщики недовольно ворчали. В армии должно быть единообразие, но зябнущие «старики» всеми правдами и неправдами уклонялись.
Что бы не мешать работе своим товарищам, ДСП обычно устраивался в тени большой армейской палатки, в которой хранились лестницы, стремянки, эстакады, ручные краны и лебёдки, а также другой такелажный инструмент, необходимый для проведения регламентных работ на самолёте. На столе стоял телефон и отсюда открывался отличный обзор на всю стоянку, так что любой прибывающий был виден издалека и дежурный успевал встретить его у ворот, осведомиться о цели прибытия и доложить начальнику ТЭЧ. Впрочем, коллеги-эскадрильцы запросто приходили по делам и это были рабочие моменты, не требовавшие точного выполнения устава.
Не заметно пришло время обеда, и стоянка опустела – офицеры уехали в техническую столовую, а механики в столовую в расположении полка. Снова я один на стоянке, сижу в тенёчке, поглядываю по сторонам, жду, естественно, что мне привезут поесть. Надо сказать, что обед дежурным привозили товарищи, получив его в столовой в котелках. В одном было первое, во втором – второе, а во фляжке – кисель или компот. Летом это было хорошо, пища не остывала, а вот зимой, пока её довезут по морозцу до аэродрома…приходилось есть «прохладное», если не сказать – холодное.
Вот котелки у меня в руках, автомат за спиной и я удалился в курилку, где стояли скамейки по кругу, а в центре был стол. И приступил к принятию пищи.
В это время в группе ЛИК, которая занималась газованием выходящих с регламентных работ МиГов, начался этот , надо сказать, весьма шумный процесс. Суть в том, что закреплённый тросами самолёт, стоящий перед отбойником - металлической конструкцией в виде наклонного лист стали, расположенный примерно под углом в 45 градусов и служащий для отведения струи горячих газов из сопла реактивного двигателя вверх, «гонялся» техником группы на всех режимах и грохот от этого стоял неимоверный. В это время разговаривать поблизости было невозможно, приходилось кричать, а стёкла в здании ТЭЧ дрожали.
Под такой аккомпанемент я и обедал и был очень удивлён, когда после этого, собрав котелки пошел в здание помыть их и встретил по пути начальника ТЭЧ капитана Голуба, который остановив меня спросил, где это я болтаюсь и почему не реагирую на объявления по трансляции и что он меня уже давно ищет и т.д. На что я резонно ответил товарищу капитану, что я не слышал объявлений по трансляции из-за газовки, а вообще – виноват. На этом инцидент был исчерпан и я, поставив котелки, отправился выполнять приказание капитана.
Прошло ещё пару часов и вот я стою и смотрю вслед нашему тягачу, увозящему в казарму отслуживших ещё один день товарищей, вернее отработавших, ибо назвать службой то, что мы делали на самолёте, было бы неправильно. Мы работали и работали в удовольствие – вот ведь в чём дело. И пропахшие больше других керосином механики по самолёту и двигателю, и серьёзные вооруженцы, и чистенькие прибористы и электрики, ребята из группы САПС (системы аварийного покидания самолёта), а также наши слесари и сварщик из группы СМГ (слесарно-механическая группа).

Ещё немного, ещё чуть-чуть и из остановившегося вдалеке на рулёжке знакомого до боли ГАЗ-66-го, выпрыгнул с автоматом в руках мой товарищ Вовка Деенков и быстрым шагом направился ко мне.
Вот и заканчивается мой очередной наряд на службу – очень неплохой наряд – дежурный по стоянке подразделения.
А завтра – на самолёт. Поработаем!

 Отправлено: 14.05.10 11:00. Заголовок: Записки механика - п..

Записки механика - прибориста.

Продолжение.

Призыв. Дорога.

Осень 1974 года. Первое ноября.В моей комнате полумрак от того, что погода пасмурная, а выходящие на север окна пропускают мало света даже в ясные дни. На письменном столе лежит листок, а если на него посмотреть повнимательнее, то видно , что там что то напечатано и написано от руки, а в самом углу виднеется синяя круглая печать . А если взять листок в руки, поднести к глазам и прочитать неровные строчки, вышедшие из под клавиш, по всей видимости, давно отслужившей своё пишущей машинки, то становится понятно даже непосвященному – это повестка из военкомата. Что такое повестка и как она меняет жизнь человека на ближайшие два-три года, я думаю, объяснять не надо.
Я взял повестку и снова перечитал много раз читанные строки – гражданин имярек…надлежит прибыть…в районный военный комиссариат… с собой иметь…4-го ноября 1974 года. Коротко и ясно. Не допускает толкований. По военному точно.
Я положил повестку на стол и сделав пару шагов, оказался у окна. Огромное дерево, посаженное задолго до моего появления на свет, было мокрое от дождя и что удивительно для начала ноября ,совсем без листвы, хотя на улице стойко держался плюс.
- Скоро в армию – мысль была не нова, она то приходила в голову, то исчезала, но ненадолго, возвращаясь всякий раз, когда мой взгляд скользил по столешнице и натыкался на этот белый прямоугольник.
Я уже мысленно привык, к неизбежности военной службы и теперь мне хотелось только одного – попасть служить подальше от дома и знакомых. Я уходил служить, как сказано было в повестке в «наземные части ВВС»и это немного утешало – не придётся кричать «Ура!» и бегать с автоматом по сырому полю, копать окопы и делать ещё что-то похожее. Авиация, насколько я мог судить, не пехота и место ей в небе , а не в поле. Хотя причём здесь небо и я, имеющий проблемы со зрением со 2-го класса средней школы.
Мысли снова пошли в направлении предстоящей службы. В ближайшие несколько дней всё прояснится – где и как служить. И это хорошо – я воспринял изменения в своей жизни с радостью.
Сегодня 4-е ноября.Я еду навстречу новому отрезку жизни. Машиной управляет солдат-водитель, рядом с ним на переднем сиденье мой отец, подполковник. Я устроился сзади. Мы едем из военного городка, где мы живём, и где служит отец, в районный военкомат в соседний город. Это приблизительно 20 километров.
.Вот и военкомат. Мы с отцом вышли из ГАЗ-69, обнялись на прощание, что-то сказали друг другу, говорил, в основном отец, потом он повернулся, сел в машину, солдат, сидящий за рулём запустил мотор и моё прошлое стало удаляться по дороге, постепенно исчезая за пологим поворотом. А настоящее было здесь – в виде массы молодых ребят и провожающих - отцов, матерей, друзей и подруг. Здесь же нас и подстригли под ноль и через час, сидя в автобусе, мы смотрели на мелькающий за окнами пейзаж, зная, что увидим эти улицы и скверы не скоро, года эдак через два, самое малое.
Прошло ещё часа полтора, и вот перед нами дежурный распахнул ворота областного военкомата, автобус въехал во двор и ворота закрылись. Первый этап призыва закончился – мы в Минске. Дальше было как у всех призывников в любом военкомате страны – ещё раз медкомиссия, снова стоим голыми перед врачами и молоденькими медсёстрами, потом сидим на лавочках, слушаем «ветеранов», проведших в здешних стенах сутки или двое в ожидании отправки в войска, доедаем домашние продукты. Время уже не идёт, оно – тянется. Неизвестность и ожидание – не самое лучшее состояние. Но никуда не деться, ведь мы уже себе не принадлежим.
К счастью, мои ожидания закончились довольно быстро. Появились два капитана – авиатора и четверо сержантов. Нас построили, провели перекличку. Все, услышавшие свои фамилии вышли из строя и вот уже мы – команда, готовая к отправке. Получилось всё быстро и вот два «Икаруса» везут нас на вокзал.
Тут только, прочитав табличку на вагоне, мне стало ясно – едем в Москву. Впрочем, позже, уже в Москве, при переезде на другой вокзал – Казанский, мы поняли, что не служить нам в белокаменной, а путь наш далёк и долог, как пелось в известной песне. И ехать нам на восток.
Но это было потом, а сейчас мы в плацкартном вагоне, распределены по полкам, а кому не повезло, то и на пол. Все полки заняты, в том числе и багажные. Мне досталась боковая третья багажная полка, под самым потолком вагона.
Когда поезд тронулся и вагон закачался на стрелках, стало понятно, что если я усну, не закрепившись на узкой жесткой полке, то упаду вниз. Молодой ум принял простое и верное решение – я снял свой брючный ремень и, пропустив его через какую-то трубу, идущую вдоль вагона на уровне моего места, обмотал вокруг себя, застегнул пряжку и…заснул.
Москва встретила нас моросящим дождём и холодом, но это было несущественно. Нас больше волновал вопрос – куда же нас везут. Но сержанты отвечали уклончиво, и понять было сложно в какой город и город ли, мы едем. Целый день по приезде из Минска мы провели на Казанском вокзале. Сидели на скамьях, ели домашние припасы, слушали вокзальные объявления. Отлучаться никуда не разрешали, кроме туалета, было время подумать, первоначальная суета прошла, мы уже вторые сутки были в армии, правда понималось это с трудом, так как мы ещё были не на месте, не в военной форме, но нами уже командовали сержанты, постепенно наводя порядок. И тут я подумал – у меня будет такая же форма, как и у наших сержантов. С голубыми погонами – они мне сразу понравились. Это была первая мысль, облегчавшая душу и понемногу настраивающая на службу.
Наконец, вечером нам объявили, что наш поезд ждёт нас на таком-то пути, и мы неровным строем вышли на перрон. Дальше всё было уже привычно – распределение по полкам купе, назначение дневальных, питие украдкой оставшегося спиртного и тревожный сон под стук колёс.
Чем дальше поезд удалялся от Москвы, тем настроение становилось всё грустнее. За окном замелькали непривычные нашему взгляду пейзажи, протяжённые пустые пространства впечатляли. Мы ехали по большой нашей стране, ехали по местам, где никогда не были и …мы всё ещё не знали конечную точку нашего пути.
Вагонная жизнь налаживалась. Сержанты твёрдой рукой навели постепенно порядок, мы даже и не заметили, как это произошло.
Положенный нам сухой паёк мы не получали – у каждого было много чего захвачено из дома, все жевали домашнюю колбасу, варёную курицу, открывали консервы. В общем - не голодали. На вторые сутки пути нас повели в вагон-ресторан пообедать, правда, за наши деньги. К этому времени захотелось горячего, и это было как нельзя кстати.
Так мы и ехали, пока поезд не прибыл в Уфу. Но и это был ещё не конец нашего путешествия в армию, пересев на дизельпоезд мы опять поехали и опять мы не знали куда. К чему была такая секретность было не понятно, но уже в пути, нам наконец сказали, что едем мы в город Стерлитамак и что служить и учиться мы будем в школе младших авиационных специалистов, а через полгода поедем в боевые полки.
Как выяснилось потом – это была не вся правда. В школе мы прошли отбор и далеко не все остались в ней. Часть солдат, ещё до присяги, переодетые в военную форму, были отправлены в инженерные батальоны военно-воздушных сил. Но об этом потом.
И вот, наконец, строем мы подходим к воротам нашей школы. Солдат с голубыми погонами, вышедший из помещения КПП, открыл их на всю ширину, и строй медленно втянулся на территорию.
Мы стоим на плацу. Вещи сложены у ног. Мы ждём . Последние несколько суток мы всё время ждём. Сейчас к нам кто-то должен выйти и что-то сказать. Что-то важное для нас. Из расположенного неподалёку здания, как мы узнали позднее – штаба, вышел офицер. Подполковник подошёл к строю, поздоровался с нами и выслушав наш неумелый разнобойный ответ, сказал - С прибытием в 11-ю военную авиационную школу механиков,товарищи!
И продолжил – Поздравляю вас с 57-й годовщиной Великой Октябрьской социалистической революции!
Этот день был – 7-е ноября 1974 года. В часть мы прибыли в праздник. Хорошее начало, подумал я. Но что - то будет впереди. И это скоро прояснится.

 Отправлено: 14.05.10 13:30. Заголовок: Записки механика-аэр..

Записки механика-аэрофотографа.

Накануне.

На гражданке времена были в наших краях ещё самые “битловские”. На Западе культура “хиппи” переживала свой расцвет. “Дети цветов”, вместе с потерявшими смысл жизни ветеранами борьбы c “вьетконговцами”, протестовали против войны во Вьетнаме. До нашего сознания со страниц газет и журналов в критических статьях пробивались малопонятные понятия: “свободная любовь”, “лёгкие наркотики”, и загадочное во всех отношениях слово “секс” (которого, на самом то деле, у нас и нет)…
А, с другой стороны: Дин Рид со своей “Белла Чао”, Гойко Митич со своим Чингачгуком, “Эти глаза напротив” Ободзинского, революционно-авантюрная романтика фильма “Свой среди чужих” (Градский поёт: Дед мой решил построить лодку большую для внуков. Строил всю жизнь…), а Сальваторе Адамо поёт “Падает снег”, а Рафаэль Мартос Санчес поёт "...пусть будет то, чему быть суждено, и пусть будет что будет..."в слезоточивом фильме “Пусть говорят” на который мы ходили раза три…
И наверное, только комсомольцы на выборных должностях “правильно” стриглись в парикмахерских. Все остальные молодые люди ходили не стриженными, с длинными волосами, обязательно прикрывающими воротники рубашек. А спереди должна была быть чёлка. Всё как у кумиров: Джона Леннона, Пола Маккартни, Джорджа Харриса и Ринго Стара…
И, вообще, крайняя мечта переписать на ленточный переносной магнитофон “Весна” двойной “Белый альбом”, пошить брюки клёш, купить батник с разноцветными “огурцами”. И чтоб он был с большим отложным воротником, который нужно обязательно расправить поверх воротника пиджака. А ещё замшевые ботинки. И чтоб сигареты “БТ” в твёрдой белой пачке по 40 копеек, и немного (как когда)портвейна “777”, и несколько заученных аккордов на гитаре…
И неутолённая страсть к джинсам “Leе”, и стойкое отвращение к рабочим брюкам под названием “техасы”, и скромное счастье, обретённое вместе с индийскими джинсами “Lui”…
А девушки в это время активно осваивали юбки с укороченным подолом. И подол всё выше поднимался над их круглыми гладкими коленками, постепенно приближаясь к отметке “мини”. И, вообще, самыми красивыми были девушки именно весной 1973 года.

<\/u><\/a>

Ничто на земле не проходит бесследно...
И юность ушедшая всё же бессмертна...
Как молоды мы были,
Как искренне любили,
Как верили в себя...

Но все эти незатейливые радости уже не для нас.
Ведь министр обороны специально для нас издал Приказ о призыве на срочную службу в СА.

И мы за получение Повестки расписались!

<\/u><\/a> <\/u><\/a>

Примечание (поздняя вставка):
На самом деле мы тогда все были комсомольцами, и слово Родина для нас не было пустым звуком. Но одновременно мы были живыми людьми, а пропаганда чужого образа жизни работала вовсю. И мы были под влиянием этой пропаганды. Но ведь и фильмы "На войне как на войне", "Щит и меч", "Хроника пикирующего бомбардировщика" мы тоже смотрели не по одному разу...
Это странно, но одновременно мы ненавидели американских агрессоров ведущих войну во Въетнаме, и мечтали об американских джинсах, дисках-сорокапятках с синглами "Битлз" и "Лед Зеппелин". Врать и приукрашивать не имею в виду.

Канун.

Утром 15 мая 1973 года я прибыл в Райвоенкомат по повестке о призыве в Советскую Армию с вещами и родителями. Оттуда нас автобусами отвезли на ГСП – городской сборный пункт. ГСП – огромное здание школьного типа, где находятся новобранцы до момента, пока “покупатели” их не разберут по войсковым частям для дальнейшего прохождения службы.
За несколько месяцев до призыва в Райвоенкомате мне проставили в учётной карточке будущую мою военно-учётную специальность – электромеханик. Ещё мне сказали, что служить я буду на Севере в радиолокационных частях.
Энтузиазма это сообщение у меня не вызвало. Кому охота ехать на южный берег Северного Ледовитого океана? Но выбора у меня не было.
Поэтому на ГСП я уселся на жёсткую скамейку в большом зале, середина которого была сплошь заставлена топчанами, обтянутыми чёрным дерматином, и стал ждать. В зале слонялись и сидели на топчанах (лежать на топчанах в дневное время было запрещено) и лавках десятки молодых парней. Все были одеты по-разному. Каким-то образом все были предупреждены о том, что одеваться надо в старые вещи, так как в части все новые вещи отберут.
Я был одет в обычную свою одежду: рубашка, брюки, короткая куртка из ткани, замшевые туфли. Собственно у меня и в одежде особого выбора не имелось. Жили довольно скромно. До армии я успел полтора года поработать, но молодому человеку со средним образованием, оклад жалованья в 62 рубля 50 копеек “грязными”, а в последствии 70 рублей, не позволял обзавестись гардеробом на все случаи жизни. Примерно так же были одеты и остальные. В зале выделялись фигуры в ватниках и сапогах, даже с шапками ушанками в руках. Очевидно, это были ребята, которых опытные родственники снарядили на все случаи жизни.
До сих пор помню, как я позавидовал одному наголо остриженному парню, одетому в гимнастёрку без погон, армейские шаровары и кирзовые сапоги. Мне казалось, что уж он-то лучше всех впишется в грядущую армейскую жизнь.
Почти все временные обитатели ГСП находились в той, или иной стадии опьянения. У некоторых в сумках и обшарпанных чемоданчиках было припасено спиртное, которое почти не скрываясь распивали во временных компаниях, закусывая домашней снедью.
По счастью ночевать на ГСП мне не пришлось. Во второй половине дня меня вместе с десятком парней забрал сержант-срочник с голубыми погонами на кителе и с авиационными петлицами.
Сержант был настроен благодушно. Для него это была приятная необременительная преддембельская поездка за “молодыми”. Назывались мы теперь “команда” и на поезде нас отвезли в город Вышний Волочёк – в ШМАС. В мой первый армейский дом.

 Отправлено: 16.05.10 20:41. Заголовок: Записки механика-аэр..

Записки механика-аэрофотографа.

Предлагаемые Вашему вниманию Записки - это попытка сохранить то, что ещё помню. Предлагаемые Вашему вниманию записки - это не повесть, или рассказ. Просто - так было.

Старинный русский провинциальный городок Вышний Волочек. Это где-то между Ленинградом и Москвой.
В Вышнем Волочке, на территории бывшего женского монастыря в середине 70-х годов ХХ века, располагалась Военная Авиационная Школа Механиков (ВАШМ).

Мы, став курсантами ВАШМ №5, называли её острым, режущим воздух словом ШМАС.



ШМАС

Типовой pаспоpядок учебного дня (будни) в/ч 74326 на летний учебный пеpиод

06:00 Подъем
06:10 - 07:00 Заpядка
07:10 - 07:20 Утpенний осмотp
07:20 - 07:50 Завтpак
07:50 - 08:20 Инфоpмиpования, тpенажи (по дням недели)
08:20 - 08:30 Развод на занятия и pаботы
08:30 - 09:20 1-й учебный час
09:30 - 10:20 2-й учебный час
10:30 - 11:20 3-й учебный час
11:30 - 12:20 4-й учебный час
12:30 - 13:20 5-й учебный час
13:30 - 14:20 6-й учебный час
14:20 - 14:30 Подготовка к обеду (чистка обуви, умывание и т.д.)
14:30 - 15:00 Обед
15:20 - 15:30 Послеобеденный pазвод
15:30 - 17:20 Чистка оpужия, pабота с техникой и т.д., в общем, совеpшенствование УМБ (учебно-матеpиальной базы)
17:30 - 18:20 Самостоятельная подготовка
18:30 - 19:20 Воспитательная (или споpтивно-массовая) pабота
19:20 - 19:30 Подготовка к ужину
19:30 - 20:00 Ужин
20:00 - 21:00 Личное вpемя
21:00 - 21:30 Пpосмотp телевизионных новостей
21:30 - 21:40 Вечеpняя пpогулка
21:40 - 21:50 Вечеpняя повеpка
22:00 Отбой.

Когда мы прибыли в ШМАС, выяснилось что мы ничего не умеем. Не умеем мотать портянки. Не умеем шить иголкой и ниткой. Не различаем знаки на погонах. Не умеем обращаться к старшему по званию. Не умеем приветствовать друг друга. Не умеем правильно отвечать на вопросы. Не умеем заправлять койки. Не умеем ложиться в койку и не умеем вставать с нее. Не умеем умываться. Не умеем строиться. Не умеем покидать строй. Не умеем ходить сами, и не умеем ходить в строю. Не умеем быстро есть (а на самом деле - принимать пищу). Не умеем быстро делать наоборот (а на самом деле - оправляться).

То есть мы, каждый поодиночке, на далекой гражданке все это умели, но умение наше было индивидуальное, и не всегда обязательное – что-то можно было не уметь, и это был

 Отправлено: 18.05.10 10:33. Заголовок: Записки механика-аэр..

Записки механика-аэрофотографа.

Ты за слезу, приятель,
Не осуждай нас.
Просто соринка попала
С ветром случайно в глаз.
Надо же, как совпало,
Что на заборе, как раз,
Стёртые временем буквы
Мы прочитали - ШМАС...


ШМАС

Итак, лето 1973... Пройдя курс молодого бойца, приняв присягу, маршируем всей ротой, колонной по шесть, по необъятному плацу, готовясь к строевому смотру. Из 150 молодых глоток вырываются слова на мелодию некогда популярной строевой песни: "Турбина громче песню пой! Сильней размах стальные крылья! За вечный мир! В последний бой! Летит стальная эскадрилья!" По краям плаца зеркала в рост человека и такие же большие плакаты, краской по жести, с изображениями подтянутых курсантов замерших в разных фазах строевых упражнений. Да, прежде чем пройти в ротном строю, погоняли нас по этому плацу на строевой подготовке изрядно. А ещё вокруг плаца стоят пять трёхэтажных казарм, с длинной и короткой стороны. Ещё с одной стороны одноэтажная столовая, за ней подсобное хозяйство со свинарником.
С последней стороны плаца, поодаль, высится громада запущенного православного храма, используемого под склады, в том числе и учебного вооружения. Пару раз видел я на паперти - лежали авиапушки. За храмом - бывшие кельи монашеские, в которых располагалась санчасть. Ещё на территории школы был клуб, офицерская столовая с буфетом, штаб, учебные классы, и прочие необходимые сооружения.
У нашего 3-го взвода у деревянного забора, стоящего вдоль железной дороги Москва - Ленинград, был свой одноэтажный кирпичный класс, и при нём выгороженная площадка с учебными кино-фототеодолитными станциями. В этом классе и на площадке мы проводили славные учебные часы, изучая высоковольтные и низковольтные электросхемы приборов; возясь с устройством матчасти на предмет её, матчасти, боевого применения и ремонта.
Ещё у нас была взводная собака, которая жила в деревянной будке. Уж сколько поколений курсантов она видела, не знаю нам она досталась в почтенном возрасте. А звали её Бек.
Сама школа, очевидно, была построена вскоре после 2-й Мировой войны немцами - военнопленными. Уж больно всё было сделано капитально, и походило на их военные городки. Здания эти поддерживались, внутри и снаружи, в идеальном состоянии. Чего нельзя было сказать о монастырских сооружениях.

<\/u><\/a>

Было дело, носили мы всем взводом в гаражи, кому-то из начальства, дубовые доски из храма. Метров по шесть длиной, сантиметров по 40 шириной, а толщина - шестидесятка, не меньше. Тяжеленные! По парочке курсантов на доску - и ноги подгибаются, а на поворотах заносит. Но, это так, эпизод, под занавес обучения.
А, в остальном, всё было по-серьёзному. Хорошо помню, за что заработал свой первый наряд вне очереди от замкомвзвода. Не знаю как сейчас, а в 1973 году было модно во время передвижения по плацу во время строевых занятий отрабатывать выполнение команды: "Вспышка слева!" и для разнообразия "Вспышка справа!". Как надо выполнять эту команду? Ответ один - эту команду надо выполнять ПРАВИЛЬНО! И вот, вдосталь нападавшись в составе родного взвода на жёсткий асфальт, я узрел в двух метрах от себя чудесный зелёный газон, окаймляющий плац. По получении очередной команды: "Вспышка с...!", я ринулся к газону и растянулся на мягкой травке, ногами по направлению к воображаемому ядерному взрыву. Во многия мудрости многия печали.
Порок был наказан перед строем без промедления - один наряд в роту. Что это значит? Это значит, что после отбоя я пошёл решать половой вопрос на "машку". "Машкой" (от слова махать) называлась в Волочке утяжелённая модификация половой щётки для натирки полов. О, полы в армии! Сколько километров этих полов пришлось натереть или вымыть!
Но вернёмся в родную казарму. И кто её так назвал - казарма? В Волочке это был Храм порядка. Большого Порядка, в том числе и по причине величины храма. Судите сами, у нас на 2-м этаже на двухярусных койках размещалось человек 150. Было место для построения всей роты, оно же - место для физподготовки зимой, или в дождливую погоду. Для этого к потолку были привинчены перекладины в достаточном количестве. А ещё: красный уголок, оружейка, умывальная, санузел, бытовая комната, каптёрка, сушилка. Так что половой вопрос решался часа полтора, причём в темпе. И вот, намахавшись на полах, перекурив в туалете, получив разрешение от дежурного по роте на отбой, забираешься в койку и моментально засыпаешь, чтобы проснуться (причём кажется, что через минуту) от команды дежурного: "Рота! Подъём! Выходи строиться! Форма построения такая-то!" А это уже шесть утра. И больше у тебя не возникает желания проявлять инициативу с газоном. Что интересно, за полтора года дальнейшей службы, я ни разу не слышал ни от кого из командиров этой команды: "Вспышка с какой бы нибыло стороны!" Может спецбоеприпасы у супостата закончились?
Всплыла в памяти фамилия ротного замполита, майора Кулиева. Нормальный дядька. Помню, летом 1973 года, случились выборы в Верховный Совет СССР. Замполит нам в субботу говорит: “Завтра, подъём на час позже и без команды. Встаёте, заправляете койки, утренний туалет. А потом, без команды, но в строю, но можно не в ногу, выдвигаетесь на избирательный участок в клуб. Можно с гармошкой”. Вовка Иордан умел играть. Так и пошли, проголосовали. За кого – не помню. А, вообще, передвижение по территории части строго регламентировалось. Хождение только строем, даже если идут два человека. Праздношатающихся одиночек наказывали. Поэтому даже на территории части были совершенно не известные мне места. В город увольнений не было. Несмотря на чисто символическое ограждение территории, особенно со стороны железной дороги, самоходов не наблюдалось.

По крайней мере, в 1973 году в нашей Учебке на погонах повседневной гимнастёрки отсутствовали какие-либо буквы. Только на шинели и на “парадке” крепились к погонам на “усах” металлические буквы СА. В части же выдавались погоны на гимнастёрку с наклеенными пластиковыми буквами СА. “Вставки” в погоны в учебке были запрещены.
Летом мы постоянно носили фуражки. Пилотки в нашей Учебке вообще не выдавались.
На шапке-ушанке была прикреплена маленькая красная звёздочка. Позднее, уже в части, звёздочку, официально, заменила кокарда (такая же, как и на фуражке).
На “подменку”, когда идёшь в наряд на кухню; на подсобные хозяйственные работы, в Учебке выдавались гимнастёрки б/у. В части, в аналогичных обстоятельствах выдавались гимнастёрки старого образца, со стоячим воротником, с пуговицами у горла, надеваемые только через голову. Чистота подворотничков, пришиваемых на гимнастёрку, в Учебке тщательно контролировалась замкомвзвода. Утром, вечером, когда угодно. В том числе на предмет изыскания кандидатур на уборку казармы в воспитательных целях. В части же, в основном, всё зависело от личной опрятности. Хотя тоже, можно было нарваться под горячую руку на старшину роты. Шинели в Учебке обрезать запрещалось под угрозой наказания. Резали, однако, всё равно, но так, чтоб верх сапожных голенищ был прикрыт сантиметров на десять. Это уж в части, кто во что горазд резал от души. Поясные ремни с латунными бляхами всем изначально выдавались изготовленными из кожзаменителя. Ближе к “дембелю” обзаводились ремнями из настоящей кожи. Чистота и блеск блях в Учебке проверялась регулярно, равно как и положение бляхи между 4-й и 5-й пуговицами гимнастёрки. Затяжка ремня должна была отвечать требованию: “чтоб ладонь не пролезала!” А бляха должна была сверкать как у кота глазки. Все создания с нечищеной бляхой, висящей на причинном месте; с распахнутым воротом гимнастёрки; с пилоткой на затылке; с подрезанными донельзя полами шинели (так называемый “полуперденчик”); с надставленными и изящно скошенными каблуками сапог, подбитых звонкими подковками с искрой; с негнущимися “вставками” в погоны; были порождением частей, в которых служили после Учебки. Правда, до белых шнуров аксельбантов на “дембель”дело в те годы не доходило…
Несомненно, существовал критерий отбора новобранцев в ШМАС. У нас во взводе абсолютно все имели полное среднее образование, несколько человек до призыва успели закончить техникумы и первые курсы вечерних отделений институтов. Один человек был призван после дневного института (Коля Скоробогатов) на один год. Командирами отделений назначались физически крепкие ребята, обладающие, по мнению командиров, жизненным опытом. После курса молодого бойца и присяги им присваивались ефрейторские звания.
Почти все до армии где-то успели поработать. Некоторые надеялись получить в армии специальность, чтобы по окончанию службы поступать на работу, уже имея на руках документы и стаж. В учебке нас научили разбираться в электросхемах, отслеживать по схемам аппаратов пути тока, объяснили теорию электротехники. Мы научились паять низковольтовые кабели, научились пользоваться тестерами, изучили фотодело и устройство кинотеодолитных станций. Цель обучения была достигнута. Теоретически мы были готовы к работе на технике, имели представление о диагностике основных возможных неисправностей приборов и мелкому ремонту, были в состоянии проводить ежедневные поверки и юстировку приборов. На практике, уже в “боевой” части, с ремонтом оборудования сталкиваться не пришлось. Очевидно, причиной была достаточно высокая надёжность оборудования, прошедшего военную приёмку на заводе.

Воспоминания - они тянутся как ниточка из клубка, пока есть клубок. Вот вспомнил о физподготовке и ВСК в ШМАСе. Пришли мы с гражданки, в большинстве своём, физически мало подготовленными к нагрузкам, которые будут в армии. Не хочется никого обижать, но, наверное, только единицы ещё на гражданке морально и физически заранее сознательно готовились к армейской службе. Поэтому, остальным было нелегко втянуться в совершенно иной ритм нагрузок в учебке. Во-первых, постоянно хотелось спать (подъём в 6-00, отбой в 22-00), во-вторых, хотелось есть (армейское питание и армейские нагрузки - это вам не дома, у мамочки, шанежки на печи шамкать). А с утра каждый день была зарядка, в большинстве случаев на плацу, и только в проливной дождь - в казарме. Форма построения - голый торс, и слева по одному выбегай строиться у казармы... Обучали нас комплексу физупражнений, разработанных видать ещё перед Первой мировой, для инфантерии. Это всяческие наклоны и повороты туловища; подпрыгивания на месте с одновременными движениями рук (вверх - в стороны - вниз) и ног (вместе - на ширину плеч); потом, обязательные отжимания и, наконец, бегом кружок вокруг плаца. На специальных занятиях по физподготовке практиковались отжимания от земли, качание пресса на скамейке, и турник. На турнике отрабатывалась классика: подтягивание на руках; выход силой и подъём переворотом. Причём командир взвода, капитан Двойменов, один раз в воспитательных целях продемонстрировал все эти упражнения лично.
Отдельная статья - бег. Бегали много, и бегать было тяжело, особенно в начале, пока не втянулись. Из-за чего? Курили почти все во взводе, да и бежать в сапогах тяжелее, чем в кедах (о кроссовках тогда и не слышали). Военно-спортивный комплекс, это отдельная песня. Кто в армии не проходил полосу препятствий? Кто не ползал в полной выкладке по земле? Кто не бегал среди и по частоколу труб, а затем не бежал по бревну, не прыгал через ров с грязной водой, а затем не перелезал через дощатую стенку? Кто не полз по бетонной трубе, а, выбравшись из неё, не метал учебную гранату? Ещё запомнился зачёт по бегу. То ли три км, то ли пять - на время. Вот когда к финишу полудохлые подбегали... Но, зато, на учебной тревоге, марш-бросок как-то незаметно прошёл, хоть и совершали его в полной выкладке. Точно, тяжело в учении - легко в бою.
И совсем уж приятные воспоминания остались от занятий по плаванию. Нас летом несколько раз приводили на берег канала в Волочке. Надобно заметить, что только в учебке были такие интенсивные занятия по физподготовке.

В те времена из учебки нас в увольнение не отпускали. Даже когда кто-то из родичей к кому приезжал. А может и нет - с родичами пускали? В общем, я лично, за оградой бывал только на стрельбище, на канале (пару раз летом плавали-купались по физо), по учебной тревоге куда-то в лес выдвигались, и один раз доски таскали в гаражи. Самоходы среди курсантов были не приняты - себе дороже. Постоянный состав точно ходил. Не знаю, как в более позднее время с этим делом в войсках было, но из нас сходу в Волочке все штатские привычки вышибли. Причём всё в рамках Устава гарнизонной службы. Метод простой как мычание - все отвечают за проступок одного + не умеешь - научим; не хочешь - заставим. Причём всё путём - никто не ушёл обиженным. Общения с соседними ротами у нас как-то небыло. Нас всегда чем-то занимали: занятия в классе, строевая, физо, огневая, политзанятия, уборка территории, наряды на кухню, наряды в свинарник, авральная чистка картошки на всю часть. От подъма до отбоя. Насчёт личного времени подход был такой: личное время - не значит свободное время. Т.е. подшивай воротничок, чисть сапоги, учи Уставы, учи конспекты, пиши письма. По территории части шататься было запрещено. Все передвижения - только строем со старшим по команде. Даже если топаешь вдвоём - втроём. Конечно, не всё так задолбано было. Через пару месяцев освоились. У нас был свой, отдельный класс-здание. Его и сторожили для воспитания со штыком от СВТ на ремне. По отдельным редким разговорам знаю, что в ШМАСЕ готовили двигателистов, радистов, оружейников. Кто там ещё был, куда они попали - не знаю. Знаю только про тех из взвода, с кем дальше служил. Считаю - повезло, что вместе потом работали.

После гражданки, хоть и не было тогда возможности всякие деликатесы лопать, в учебке, в первые две недели пребывания, в рот ничего не лезло. Единственно съедобными продуктами казались хлеб, масло, чай, сахар. Масло и сахар в армии были подлинной ценностью. Существовала норма выдачи масла – 20 граммов в день. Давали его только по утрам, в завтрак. На алюминиевой тарелке лежали 10 цилиндриков масла (за один стол в столовой садилось по 10 человек) – видно была специальная мерная давилка. Сахар выдавался кусковой, пиленый, под расчёт по три (вроде бы так) кусочка на человека. Но сахар давали два раза: утром и в ужин, к чаю. Масло, сахар и сигареты принимались в качестве залога при спорах между нами (если кому уж очень хотелось рискнуть остаться без них). Не сомневаюсь, что рацион солдатский был рассчитан диетологами, но масла и сахара молодым здоровым парням было маловато. По себе помню, как уже не в учебке, а в части, при посещении буфета, мог в охотку легко выпить подряд две банки сгущенного молока. И не только я…, и не только выпить, а ещё и заесть двумя кусками хлеба.
В учебке, и первое и второе, как правило, готовилось на свином жиру. Вопрос, куда мясо девается, не возникал, потому, как понимали, что кушать хочется всем, а на свинье всегда жира больше, чем мяса. Иногда всё это готовилось на комбижире, что ещё противнее. На первое давали суп с перловкой или ячменной кашей, либо щи, по сезону со свежей или кислой капустой. На второе – каша из тех же круп, а как праздник гречка, или картошка. Однако, все эти прелести, по какой-то причине, были водянистыми. Раз в неделю давали рыбу – что-то типа хека – вареную или жареную. Третье блюдо – чай, компот или кисель. Кстати, количество кусков хлеба тоже нормировалось. С такого харча, конечно, никто не раздобрел, но и с голоду тоже никто не помер. Наоборот, через месяц службы в учебке, с тарелок сметалось всё (или почти всё… иначе, чем кормились те же свинки?)
Примерно так же питались и в частях, куда нас распределили после учебки.

Одной из мер воспитания курсантов в учебной роте являлись "полёты". Вот к примеру, если мера зла с нашей стороны была за день превышена (с точки зрения замкомвзодов), то после вечерней поверки старшина (ст.с-т срочной службы) устраивал нам "полёты". Подавалась команда: Рота! Отбой! Предыдущими "полётами" мы (в роте было человек 150 - пять взводов по три отделения) были приучены к тому, что надо максимально быстро броситься к своей койке, раздеться, сложить на табурет ремень, шаровары (повдоль и пополам), поверх них - гимнастёрку пополам (грудью и погонами вверх, подворотничком в проход), на гимнастёрку положить фуражку, под табурет поставить сверкающие сапоги, а поверх голенищ развернуть и положить портянки. После чего сорвать с аккуратно застеленной койки натянутое ещё утром синее одеяло с тремя белыми полосками на каждом конце одеяла (при заправке утром, на одеяло тем же табуретом, как утюгом, наводились "стрелки" по краям), нырнуть (или забраться на второй ярус) в койку, и затихнуть. Почему затихнуть? Потому что любой скрип хоть одной коечной сетки вызывал совершенно справедливое недовольство старшины и подавалась команда: Рота! Подьём - 45 секунд! Форма построения - полная! После получения команды надо было не просто откинуть одеяло куда попало, а резким движением руками отбросить его в ноги на спинку койки (этому тоже обучали нерадивых). После чего вывалиться в проход (иногда со второго яруса на спину соседу снизу) и натянуть на себя форму и сапоги. Допускалась постановка в строй в незастёгнутом виде, но подпоясанным ремнём, и чтоб портянки не торчали из сапог. Как-то вечером (отбой в 22-00), мы шесть раз за вечер "летали" при закрытых (летом) окнах. Стёкла запотевали во время "полётов". Если никто не скрипел, то тогда в проход летели плохо уложенные вещи, и всё повторялось сначала. Иногда проводились показательные "полёты". Это когда всем объясняли кому из курсантов конкретно, мы обязаны сегодняшними "полётами".
Так мы усваивали принцип коллективизма: все за одного. Действовало. Ни на кого не в обиде. Зато, если всё было хорошо, можно было после "отбоя" тихо лежать под одеялом и слушать, как над нами на третьем этаже 12-я рота совершает свои вечерние "полёты".

Когда мы были молодыми мы учились в Учебке. Там все, кроме сержантского состава, были с одного призыва. Все имели одинаковые обязанности перед службой и были мы равны друг перед другом. Обязанности перед службой понятны – выполняй исправно все приказы отцов-командиров, и чти Уставы гарнизонной и караульной службы. Никаких неуставных отношений в Учебке не допускалось. Конечно, сержанты, в период снисходительности к нашей невинности, иногда предупреждали, что, мол: -Ребята! Вот вы тут не довольны, что вас гоняют… А вот попадёте в строевые части, ещё будете вспоминать Учебку добрым словом… И от слов этих, входило в наши курсантские души некое предчувствие, похожее на то, которое испытываешь сдуру забравшись на скалу: и вниз слезть нельзя и вверх лезть страшно. Прошли счастливые курсантские денёчки. Сдали мы все экзамены и зачёты. Получили Свидетельства об окончании Школы,

<\/u><\/a>

и (кажется, не помню) Третий класс. Личный состав школы пошёл на отправку в строевые части, а наш взвод оставили ещё на месяц караулить роту и учебный класс.

В. Волочек; 113 учебный взвод весной - осенью 1973 года:

1) Буераков Василий*,
2) Валитов Фарид(?),
3) Голубев Александр* (ефрейтор),
4) Горбатов Михаил*,
5) Иванцов Алексей*,
6) Игнатьев Игорь*,
7) Иордан Владимир*,
8) Кмить Игорь*,
9) Крюков Николай*,
10) ............. Владимир*,
11) Орлов Олег,
12) Сорокин Николай*,
13) Слёзкин Павел*,
14) Скугарев Игорь,
15) Скоробогатов Николай (ефрейтор),
16) Телков Александр (ефрейтор),
17) Утёнышев(??) Олег,
18) Фомичёв Василий,
19) Юрков(?) Владимир (комиссован в учебке)
20) …………..Леонид,
21) …………. ,
22) …………. ,
...............
...............
...............
...............
Мы уже знали, что для нас отправка будет по двум направлениям – одних, примерных курсантов, на юг (аж в Крым!); другие заблудшие души должны были отбыть на юго-восток, в места неуютные и далёкие. Мне выкатывалось ехать в Крым. И вот несём мы службу. С видом послуживших и повидавших виды солдат, посматриваем на прибывающих в роту новобранцев. Снисходительно отвечаем на их робкие вопросы: -Ну как вам тут служилось? –Сами всё поймёте! Кое-кто стал покрикивать на них, типа: -Салабон! Что за выправка?! Но покрикивать не шибко активно – рядом сержанты, перед которыми ты сам салабон. Да и через пару недель – кем станешь в строевой части? А на дворе снежный и влажный ноябрь. Сижу как-то раз в нашем учебном классе в кочегарке у горящей печки, кочергой угли ворошу, шлак ловлю. Дело под вечер, сумерки на дворе. Приходит в кочегарку сослуживец, говорит: -Слышь, давай с нами, сходим к котельной. Там тот-то договорился с тамошним гражданским кочегаром на бутылку водки. Ну, пошёл я с ним и ещё с двумя, за компанию к котельной. А там видно подстава была. Взял нас всех старшина соседней роты и сдал нашему комроты. Им всем хорошо – нам пятерым плохо. Никакого официального хода делу не дали, а просто отправили меня на службу в те места, куда должны были другие ехать (ну и приятелей моих, с кем на вылазку пошёл).

<\/u><\/a>

Приехали в гигантский гарнизон-аэродром. Определили нас на время в огромную сводную роту. А там бедлам до небес. Старики, Фазаны, Молодые… всё как надо: кому положено пашут, остальные жизнью армейской наслаждаются. Но нас пока не трогают, потому как видят, что вроде как Молодые, и вроде, как и нет (всё ж полгода службы что-то значат). Начали мы в этом бедламе обживаться – ремень ослабили, но не сильно, чтоб не нарваться. В сводной роте народу было до фига, своих Молодых хватало, все были с разных производств, так что не успели они нас раскусить, тем более что через неделю нас, из Учебки прибывших, по парам разбили и разослали на последний край Земли. Помню, из гарнизона летели мы на этот последний край на транспортнике несколько часов, вместе с бочками с квашеной капустой и какими-то ящиками. Прибыли на место – с одной стороны море замерзшее, с другой песок до горизонта, тоже замёрзший. Полевой аэродром: перфорированные стальные пластины по песку. Здание радиостанции. Шесть бараков поодаль. Корабли-мишени, на мелководье притопленые. И горький запах полыни в морозном воздухе. Вот тут мы хлебнули с Мишей Горбатовым по самое некуда: через день - на ремень, через два – на кухню. Вот тут я отощал – худой был как велосипед. За два месяца службы там, я ни разу на станции своей не был (зимой там спецработ не было). Один раз в бане были. На помывку шла морская вода. Голову стиральным порошком мыли.

А потом нас из этого гостеприимного местечка откомандировали туда, где было нам, всем бывшим курсантам 113 взвода, Счастье. Там мы работали. Там мы дружили. Там мы стали Фазанами и Стариками. И там нас ждал наш дембельский мотовоз.

 Отправлено: 18.05.10 13:55. Заголовок: Записки механика-при..

Записки механика-прибориста.

ШМАС. Начало.

Любое изменение в жизни сначала приносит неудобства, ведь меняется привычный уклад, но по мере хода времени, эти изменения превращаются в реальность, в которой приходится находиться, существовать. Так постепенно происходило и с нами, молодыми ребятами, призванными в армию.
Наконец мы оказались там, где придётся провести первые полгода воинской службы. Это место оказалось довольно далеко от дома. А по ощущениям, оно находилось как бы в другом измерении, где привычные ориентиры исчезли, появились другие. Шкала жизненных ценностей стала обретать другой смысл, наполняться другим содержанием. Ты перестал принадлежать себе, родителям, любимой девушке, если она уже у тебя была . Твоё предназначение теперь было - защищать Родину, как бы пафосно это и не звучало. И сначала надо было научиться - это делать. И здесь нас должны были научить этому. И научили, как оказалось, совсем неплохо. Тех, кто хотел научиться.

Учёба была ещё впереди. А сейчас мы стоим на плацу, и нас делят на взводы. Процедура не совсем понятная нам , но видимо, очень понятная тем, кто это делает. Называются фамилии, мы выходим из строя, становимся поодаль, к образовавшимся группам подходят новые сержанты и вот, через некоторое время, мы уже идём в казарму, поднимаемся на второй этаж и видим тот дом, в котором нам предстоит находиться в свободное от занятий время - ходить в наряд по роте, чистить оружие, смотреть иногда телевизор, писать письма домой, стоять на вечерних поверках, разговаривать с друзьями, спать – словом жить ближайшие полгода.
Здесь мы оставили свои вещи и нас повели в столовую. В первый раз в армии. Этот обед мне запомнился тем, что на столах, кроме первого и второго в бачках на десять человек, на тарелках лежали конфеты и печенье, и это поразило, я не был готов к такому, но тут же всё прояснилось – сегодня же 7-е ноября. Праздник и поэтому здесь конфеты – приятное дополнение к обычному обеду.
Когда мы вернулись в казарму, то там всё уже было готово к началу процесса превращения гражданского паренька в солдата, хотя бы внешне. В каптёрке старшина роты, с помощью сержантов, приготовил к выдаче обмундирование, и его оказалось непривычно много. Мы получили тужурку и брюки-полугалифе, две пары нижнего белья – кальсоны и рубашка, причём одна пара было тонкая хлопчатобумажная, а вторая толстая из плотной ткани с начёсом. Сначала одета была тонкая пара белья, затем утеплённая, потом только брюки и тужурка. Затем мы одели сапоги с портянками, получили шапку и ремень. В конце процесса мы получили шинели., и в руки – погоны, петлицы, кокарду на шапку, анодированные буквы СА, эмблемы – птички, причём птички были инженерно-авиационной службы. Всё это надо было надлежащим образом правильно пришить, закрепить и только после этого мы могли стать похожими на настоящего солдата. Ещё нам выдали по паре белых подворотничков, которые мы также должны были правильно пришить к вороту тужурки.
Впечатление было ещё то – некоторые даже испугались от того, сколько и как надо было сделать самому, особенно если раньше ты не брал в руки иголку с ниткой.
И вот казарма превратилась в швейное ателье – нас было ещё не много и мы поместились в бытовом помещении. Пришивали погоны и петлицы, ломали иголки и рвали нитки, словом мучились, но деваться было некуда.
Я умудрился подшиться одним из первых, сказалась жизнь в общежитии политеха и поэтому вместе с двумя такими же передовиками, получил команду переодеться в подменную форму и идти в столовую на помощь наряду. Там мы погрузились в крытую машину с кузовом фургон и поехали в городскую пекарню за хлебом.
Возвращались из города, расположившись среди лотков с горячим хлебом. Запах хлеба был неописуемо вкусен и мы, конечно , не преминули отведать такое лакомство. Разломав буханку руками, мы ели кусок за куском. За эти пару суток в ШМАСе мы уже стали хотеть есть – всё время. Домашняя пища осталась в прошлом, а на армейской пайке поначалу было тяжело.
Так начиналась наша шмасовская служба.
Вскоре , подшившись и подогнав по возможности форму, мы стали все одинаковыми. Узнать товарища по той, ещё военкоматовской команде, в которой мы ехали в поездах и сидели на вокзалах, было трудно. Подстриженные под ноль, с торчащими ушами, в одинаково необмятой форме мы были все на одно лицо. Какое – то время. Потом стали привыкать и узнавать друг друга.
Первое время было трудно с намоткой портянок. Наше поколение не ходило в сапогах, всё туфли и ботинки, поэтому знающих , как намотать портянку и при этом не натереть мозоли, были считанные единицы. Надо отдать должное и нашим сержантам. Они на себе показали, как это делается. Применялся армейский принцип - делай как я. И вот мы стоим полукругом в спальном помещении казармы, а сержант Лоскутов на себе показывает, как наматывать портянки.

Дни шли за днями, прибывало новое пополнение. В основном из республик Закавказья. Постепенно укомплектовывались взводы и в целом рота. Прибывающих было явно больше штатной численности учебной роты и вскоре мы прошли через собеседование.
Как это было. В канцелярии роты за столом сидел мой командир взвода лейтенант Додоров и замкомвзвода мл. сержант Дедов. Вхожу, представляюсь – Курсант Л… Далее небольшой разговор, всего несколько вопросов о родителях, чем занимался до армии, образование. Отвечаю. Лейтенант с целью определения моего образовательного уровня задаёт мне вопрос – знаете ли закон Ома. Отвечаю правильно. На этом всё. Выхожу из канцелярии.
Через несколько дней, когда все прошли через это, объявлен был списочный состав взвода и отделений. Узнаю, что назначен камандиром отделения. Теперь мне предстоит уже не ходить дневальным в наряд, а быть целым дежурным по роте. С соответствующими обязанностями. Ну что же, посмотрим.
Во взводе курсанты из России, Белоруссии, Украины, Грузии, Армении и Азербайджана. Такой вот призыв.
Начинаем учиться, после подъёма зарядки нет – все идём чистить территорию, закреплённую за взводами, от снега, а снега в Башкирии зимой много, даже очень много. Потом завтрак и до обеда занятия в классах. Обед и снова в классы – на самоподготовку. Изучаем карабин СКС, сходили в поле в тир для стрельбы. Три патрона – выбил 29-ть очков. Даже не верится, что это я. Дело идёт к присяге. Присяга должна быть в первых числах декабря. Осталось немного. После этого начнётся настоящая служба и учёба. И мы тоже станем настоящими курсантами.

 Отправлено: 18.05.10 16:02. Заголовок: МИГ 82-й Складно и..

МИГ и 82-й

Складно и правдиво излагаете, читаю как про меня писано, но оба пропустили самый интересный момент, а именно вечер проводов в армию. Ведь в то время (наше время) этому мероприятию везде и всюду уделялось очень большое внимание, а вы скромно обошли его, как будто его и небыло.

 Отправлено: 20.05.10 13:35. Заголовок: Записки механика-при..

Записки механика-прибориста.

ШМАС. Служба.

Наступило 2-е декабря 1974 года – день принятия Присяги. День важный, потому что мы проходили через грань, отделяющую нас от гражданских сверстников, окончательно.
За окнами казармы был мороз под 20-ть градусов и снега метра под два, по сторонам проходов между зданиями нашей школы. Все эти три с половиной недели мы только тем и занимались по утрам, что очищали территорию от снега. Поэтому принятие присяги должно было произойти в казарме, поротно, а не на общем построении личного состава школы.
Так и произошло. Мы стояли в строю в широком проходе перед канцелярией роты, в парадной форме с личным оружием – карабинами СКС. Вызваны из строя курсант, выходил к столу с лежащим на нём текстом Присяги в папке с твёрдым переплётом и читал его. Многие выучили текст наизусть и произносили его, лишь изредка поглядывая в папку. Прочитанный текст закреплялся личной подписью, принимавшего Присягу. Потом был праздничный обед в столовой.
Всё – теперь остававшийся постоянный караул из курсантов предыдущего выпуска мог уезжать в полки. Мы теперь имели право нести службу с оружием.
И потекли дни службы и учёбы.
Вспоминаю, как ходил во внутренний наряд – дежурным по роте. Непростое это было дело – хлопот и обязанностей хватало. Заступив в наряд вечером, приходилось подавать заявку на ужин, а потом и находиться в помещении столовой, следя за накрытым десятком столов. Бывали случаи, что пришедшие на ужин раньше бойцы соседней роты, столы которой стояли рядом, через проход, умудрялись стянуть миску с мясом. Такой случай был у меня в самом первом моём наряде. Пришлось идти на кухню и слёзно просить поваров дать взамен ещё мяса. Дали, но выслушал я много резкостей по этому поводу. И позднее, уже получив определённый опыт, идя в столовую на заготовку обеда или завтрака, всегда брал с собой свободных дневальных. Их задача была не допустить подобных случаев.
Тяжело было и не спать всю ночь. Сначала, где-то с месяц, дежурный по роте отдыхал ночью с 2-х до 6-ти утра. Вставал за полчаса до подъёма, будил дневальный. Четыре часа можно было поспать. Ничего не мешало, ведь вся казарма спала. Но вскоре нам зачитали директиву о нападениях на воинские объекты и оружейные комнаты, с целью завладения оружием, в нашем Приволжском военном округе. И нам перенесли время отдыха во внутреннем наряде на 10-ть часов утра. То есть дежурный теперь мог поспать с 10-ти до 14-ти часов. И тут то выяснилось, как это стало неудобно.
Ведь днём рота не спит, днём рота служит и учится. А это значит, что дежурного, прилёгшего поспать свои четыре часа, постоянно будят, к примеру - для выдачи оружия взводу, у которого сегодня огневая подготовка. Значит надо встать, открыть оружейную комнату, выдать карабины, подсумки и всё это надо делать быстро и внимательно, а у тебя за плечами бессонная ночь и приключения в столовой. Затем снова прилёг, а у взвода закончилась огневая и надо принять обратно карабины в оружейку. И вот тебя будят и ты снова в деле. Прилёг опять, а тут понадобилось что-то старшине роты и снова подъём. Вот такой был дневной отдых дежурного по роте.
За пару дней до Нового Года, нам зачитали приказ начальника школы полковника-инженера Махлаевского о присвоении назначенным командирам отделений воинского звания ефрейтор.
Сержанты выдали нам новенькие лычки, причём металлизированные, мы пришили их на погоны и стали похожи на командиров. Здесь присутствует интересный момент, о котором я подумал уже позднее – мы были командирами отделений, но получали за это всего один рубль добавки к тем3 р 80 копейкам, что получал рядовой. А в полку комотделения в нашей группе АО получал за должность то ли 10, то ли 13 рублей. И уже в полку я понял, что этот рубль был доплатой не за должность, а за ефрейторское звание, так как этот рубль я продолжал получать и там. Выходит, экономили на нас отцы-командиры. Причём должность наша была записана в военный билет, т.е. всё было по настоящему…кроме денег.
Ну да ладно. Рано ещё забегать так далеко вперёд. Пока мы ещё в ШМАСе.
Запомнился также и караул. Я ходил в караул разводящим. Посты у нас были такие – пост номер 1 у Знамени части, пост на учебном аэродроме, пост на складах воинского имущества и сторожевой пост по охране территории около столовой и чайной. Посты на аэродроме и складах были за территорией школы, и туда приходилось ходить пешком. Если попадал вторым разводящим и у тебя был пост на складах, расположенных довольно далеко от школы, то особенно зимой, придя в караульное помещение со сменившимися караульными, у разводящего оставалось не более получаса на отдых. И потом с новыми караульными приходилось отправляться пешком в путь-дорогу. Признаюсь – после первого караула ноги у меня были в кровавых мозолях. По Уставу сапоги в карауле снимать нельзя. Отдыхающая смена спит не разуваясь. И когда я после длительной ходьбы с караульными по маршруту почувствовал боль в ногах, то понял, что произошло. Но ШМАС – это ШМАС и я не снял сапоги даже, чтобы посмотреть. И не хотелось признаться, что натёр ноги. Терпел. После возвращения в казарму после сдачи караула, сняв сапоги, увидел…всё что увидел – кровь на портянках и волдыри. Но прошло на удивление быстро, я даже не обратился в санчасть, так, потерпел пару-тройку дней, и всё затянулось.
Один раз в карауле был выводным, и мне пришлось водить на работы младшего сержанта Посохова, из нашей роты. Он не был замком, а работал на цикле, делал стенды в классах и был «вечным» младшим сержантом. Залёт следовал за залётом, но его не разжаловали, а просто не давали очередную лычку, каждые полгода, как остальным сержантам. И время от времени он пребывал на губе. И вот представьте картину – зима, лютый холод, туалет в караульном помещении, естественно, на улице, весь обмёрз жёлтым льдом, сами знаете от чего. Младший сержант колет ломом этот лёд, а курсант-ефрейтор с карабином, правда не заряженным, приглядывает за процессом, чувствуя себя не очень в своей тарелке. Но сержант тоже из ШМАСа и шмасовские уставные порядки тоже знает и поэтому молча колет лёд.
Лёд и снег – это было главным в хозработах в ШМАСе с ноября по март.
Наш взвод чистил караульный городок, каждое утро. И каждое утро, приходя к нему, возникало чувство , что накануне мы его не чистили вовсе. За сутки его заметало снова. И снова мы брали в руки лопаты и скребки. Но с приходом апреля всё резко изменилось. В считанные дни всё растаяло, создав при этом море воды. Но такова особенность континентального климата – зима холодная и снежная, а лето – жаркое .С окончанием зимы закончились и наши «дворницкие» обязанности по уборке снега. Стало жарко в прямом и переносном смысле – близились выпускные экзамены и погода стояла очень тёплая.
Скоро и конец апреля, а с ним и микродембель! Каждого из нас ждёт дорога, кого – дальняя, кого не очень. Впереди служба в полку. Очень скоро.

 Отправлено: 20.05.10 17:04. Заголовок: Я служил в 436 ОТАП..

Я служил в 436 ОТАП Москоского округа ПВО. Авиагарнизон Ступино -6 в подмосковье. Годы службы май 1976 - май 1978. Такой вид наряда был и у нас, но на службу ДСП заступали с оружием-СКС без боекомплекта и в его обязанности входило доложить прибывающему на стоянку комэску или его заму по ИАС о приеме самолетного парка и имущества эскадры ( нахоящихся под охраной караула) у сменившегося караула. Для этого я заходил в караульное помещение, вызывал разводящего, и вместе с ним следовал на стоянку самолетов. Там разводящий снимал с поста часового, и тот уже как караульный шел сдавать мне охранявшееся им хозяйство. Главное чтобы самолеты не имели внешних механических повреждений и были не нарушены печати, которыми бортовые механики опечатовали самолеты. Отвечать на телефонные звонки в обязанности ДСП не входило, так как вся служба проходила на свежем воздухе. После окончания всех работ на стоянке и приема самолетов от бортовых механиков, я дожидался заступивший на службу новый караул. И все происходило в обратном порядке. Уже я сдавал караульному и самолеты и все хозяйство своей эскадры. И после этого он, по команде своего разводящего, становился часовым.Со всеми обязанностями часового. Во время работ на стоянке в обязанности ДСП входило поддержание воинской дисциплины и порядка на охраняемой стоянке. В том числе не допускать на стоянку самолетов посторонних лиц. Свободное перемещение было предусмотрено только для личного состава эскадры. Других обязанностей я не помню. Если что подзабыл поправь.

 Отправлено: 20.05.10 20:24. Заголовок: МИГу - :sm116: ..

МИГу -

 Отправлено: 21.05.10 20:48. Заголовок: ..

Записки выпускника Барнаульско-Рубцовского ШМАС 1967 года

Путь в авиацию

С детских лет мне нравилось читать книги и, особенно, на авиационную тему как техническую так и мемуарную. И,естественно. моей мечтой было стать летчиком. но увлечение чтением (запойное) к началу призывной компании привело к близорукости и мне пришлось о летной профессии забыть.

Нам, рожденным в 1946 г.,досталось несколько реформ школьного образования и в 1954 году наша мужская школа стала как и все другие "средней",т.е. 1 сентября в классе появились бантики и белые фартучки.Первые экзамены должны были быть после 4-го класса,но их отменили.
И мы первое свидетельство об образовании получили после 7 классов. И тут же нарвались на новую реформу образования. Наша школа стала называться"средняя общеобразовательная политехническая с трудовым обучением". Для дальнейшей учебы в школе пришлось проходить медкомиссию на подшефном предприятии,где мне посавили штамп-"все специальности ,кроме технических" и это был нокдаун. благодаря хлопотам отца мне разрешили получить профессию машиниста компрессоров. Дополнительное профобразование прибавило нам еще один год учебы в школе и пришлось заканчивать 11 классов,а не 10. И мы два года встречали в школе первоклашек. Судьба через полгода после начала учебы сделала очередной кивок,до больших дядей от образования с помощью воплей наших родителей дошло.что детей нельзя учить в химических цехах подшефного завода,где люди работают в противогазах и выходят на пенсию на 10 лет раньше, и нас пристроили в Опытно-конструкторское бюро автоматики (ОКБА).где я и получил профессию КИПовца,которая кормила меня потом многие годы,т.к. из школы нас выпускали уже с квалификационным разрядом,а меня в 1964 году после окончания школы оставили работать в том самом ОКБА лаборантом на испытаниях приборов. В том же 1964 году я поступил на первый курс вечернего факультета Горьковского политехнического института на химико-механический факультет. Тут как раз подоспела очередная реформа уже по военному ведомству и был отменен призыв в армию с вечерних факультетов институтов . тут только учись,но молодость играла по жилам и работа в сменном режиме не способствовала посещению занятий и на втором курсе я завалил летнюю сессию -получил два неуда на экзаменах и опять в это время зигзаг случился,новый ректор не разрешил пересдавать сессию с двумя и более неудами. Я отнесся к этому с легкостью и в сентябре пошел сдаваться в военкомат,где меня встретили с распростертыми объятиями,но повестку на отправку я получил только в ноябре 1966 года. Мне дали время рассчитаться с работы две недели. В ОКБА меня и еще двоих ребят провожали в кабинете парторга и вручили конверт с 10 рублями( у меня оклад тогда был 60 рублей) и парторг приглашал возвращаться через три года опять в ОКБА.
20 ноября мы собрались у меня дома с друзьями и мне каждый в записную книжку написал напутствие,которые потом в армии в грустную минуту я и перечитывал. 21 ноября я пошел на сборный пункт,который был недалеко от дома,провожали меня только моя мама и сестра друга. Там опять в голом виде прошли комиссию и нас местных отпустили домой до вечера.К 22-00 я пошел на сборный пункт уже один и нас там построили в колонну и пешком потопали на вокзал,где разделили по командам и только тут от сопровождающего капитана в форме ВВС я узнал,что мы поедем в КРАСНОЯРСК в школу и мне даже разрешили позвонить домой из автомата на вокзале. Я успел родителям сообщить,что буду служить в Красноярске в авиации. Скоро подошел поезд ,который повез нас в Москву.
Я вернулся на этот вокзал только через год.Но это уже дальнейшая история.